Олег Александрович Сабанов
Его заскучавшая Любовь
– Все, валим! – потянул ее за руку Гоша.
– Уже обсикался? – засмеялась Люба. – У них ведь есть свой, такой же ключ, но я сделаю его бесполезным!
С этими словами она сунула в широкую горизонтальную замочную скважину трех или пятикопеечную желтую монету, а затем, для полного закрепления результата, еще и двушку. Потом придвинула к дверям стоявший рядом стул, взгромоздилась на него и на самом верху высоких темных дверей жирно вывела бранное слово их трех больших букв, а пониже подписала «зазнайки».
– А теперь пошли в спортзал! – скомандовала она, спрыгивая на пол и стряхивая мел с испачканных рук.
Боясь показаться трусом в глазах столь отважной девчонки, Игорь решил не перечить и послушно пересек с ней украшенную по стенам ленинскими цитатами рекреацию, остановившись у абсолютно таких же высоких дверей с белой табличкой «Спортивный зал». Поначалу парень не поверил, что в ход пойдет тот же большой латунный ключ-бабочка, но через несколько секунд с его помощью двери волшебным образом отворились и Гоша вдохнул ни с чем не сравнимый настой из пота, резины, кожи и брезента. В первые мгновения нахождения в зале он совсем ничего не мог разглядеть, лишь только слышал, как ругавшаяся про себя Люба долго возилась с замком, который так легко впустил их, но никак не хотел закрываться. Наконец прозвучало три характерных ритмичных щелчка, и Игорь с волнением осознал, что он оказался с Любой запертым в огромном темном зале, то есть впервые по-настоящему наедине.
– Можешь для начала размяться, – иронично сказала она и звук ее голоса утонул в глубине большого помещения.
– Для начала чего? – с тревогой спросил парень, но ответа не получил.
Когда его зрение помаленьку привыкло к густому мраку, чуть разбавленному падающим сквозь высокие окна фонарным светом, в пространстве сначала материализовалось гимнастическое бревно, напоминающее миниатюрный мост между двумя возвышенностями, потом спящими скакунами выросли спортивные кони и козлы, а прямоугольная морда баскетбольного щита со спутанной бородой-сеткой, казалось, отдыхала от нокаутирующих ударов тяжелого мяча.
Обойдя зал по периметру, Люба с воплем удовольствия плюхнулась на небрежно сложенные в углу гимнастические маты.
– Обождем чутка! Скоро в туалет захотят и начнут суетиться! Прыгай рядом, в ногах правды нет, – она постучала ладошкой по спортивному матрасу рядом с собой.
Гоша на секунду растерялся от такого заманчивого предложения, но вспомнив о своем статусе «мачо», который необходимо неустанно подтверждать, выполнил указание.
– Можно закурить? – спросил он, артистично доставая большим и указательным пальцами пачку из нагрудного кармана куртки.
– Не советую. Засекут по запаху и накроют нас здесь, тепленьких. А так в спортзал никто не сунется, – ответила Люба и приподнялась на локтях.
Игорь отправил пачку обратно в карман и уже собрался рассказать смешную историю из своей школьной жизни, как почувствовал ее указательный палец на своих губах.
– Засуетились, похоже!
И точно: вместо музыки за дверями спортзала теперь различался приглушенный гомон и неровные частые удары о деревянную поверхность. Поначалу шум накатывал волнообразно, то становясь довольно громким, то совсем стихая, но минут через десять кто-то истошно завопил и гул сделался монотонным. В этот момент Люба вдруг бросилась в объятия раздираемого тревожными предчувствиями парня и прямо здесь, на горке из матов, овладела им. Именно она им, а не наоборот, ибо не ожидавший такой яростной атаки Игорек просто капитулировал перед своей юношеской природой, а девчонку явно возбуждала острая ситуация на грани допустимого, в которую они попали, и инициатива оказалась полностью в ее руках, губах, ногах и языке.
После того вечера они стали страстными половыми партнерами, вот только ни разу их близость не случилась, в так сказать, подходящей тому обстановке, хотя Гоша часто оставался один в своей общежитской комнатушке, а Люба жила в трехкомнатной квартире величественного сталинского дома с родителями, которых видела только рано утром и поздно вечером. Однако чувственный порыв, больше похожий на пожар, случался с ней где угодно, но только не на мягкой постели в изолированной комнате. Люба предпочитала крыши домов, пустынные пляжи, лестничные пролеты, заброшенные строения, застрявшие лифты, задние ряды кинотеатров – иными словами все то необычное, где чувствовался волнующий аромат риска. Причем тогда, в первой половине семидесятых годов, с их строгим моральным и уголовным кодексом в отношении порочащих благостную советскую картинку элементов, опасность была более чем реальной.
– Только так я ощущаю себя живой и настоящей, —не раз признавалась она или просто размышляла вслух. – Я чувствую опасность, значит, определенно существую! А секс лишь необходимое условие, инструмент, позволяющий поймать это кайфовое состояние. В противном случае он превращается в гнусное спаривание двух потных тел для тиражирования себе подобных.
Игорь постепенно привыкал к ее экзотическим выкрутасам, а временами даже проникался их извращенной прелестью. По правде говоря, ему и деваться-то было некуда. Парень уже не представлял себя с какой-нибудь другой девушкой и в то же время прекрасно понимал, что Люба легко помашет ему ручкой, если он вдруг взъерепенится и попробует изменить ее правила. Осознавать себя заложником еще не окончившей школу девчонки Гоше было столь же мучительно стыдно, сколько по-мазохистки приятно.
Но все течет, все меняется. Школу она вскоре окончила, причем с хорошими отметками и с первого раза поступила в местный университет на факультет культуры и искусств, выбрав направление музеологии и охраны объектов культурного и природного наследия. С началом ее студенческой жизни их встречи свелись к минимуму, отчего, правда, сделались еще ярче, насыщеннее, живее, очистившись от шелухи много раз пересказанных друг другу историй. Долгие же паузы между свиданиями интеллектуально развитый Игорь научился смаковать, находя образ любимого человека в поэтических строках, красивых мелодиях, схожих с Любиными жестах и походках незнакомых девушек.
Время летело неудержимым табуном дней, недель, месяцев, и весной тысяча девятьсот семьдесят четвертого года окончивший техникум Гоша получил повестку из комиссариата. Вследствие возникшей путаницы у военных, которые в свою очередь обвиняли работников городского почтового отделения, на сборы Игорю давалось всего ничего. Сразу же сообщивший Любе по телефону срочную новость парень, в ответ услышал ее жалобные стенания по поводу круглосуточной занятости из-за завалов с зачетами.
– Ну хоть к военкомату сможешь прийти в день отправки!? – раздраженно бросил в трубку взбешенный Гоша.
– Не ори на меня! – жестко осадила она парня. – Постараюсь быть. В каком часу…
Но договорить девушка не успела, потому что задетый за живое Игорек бросил трубку. «Как же так! – думал он, ломая одну мокрую спичку за другой в попытке закурить. – Думаешь об этой шалаве днями и ночами, поэзией, музыкой, литературой вдохновляешься, во снах видишь, а потом выясняется, что она час своего времени уделить твоим проводам не желает! Стерва!».
Когда солнечным днем начала мая после построения у облвоенкомата новобранцев рассадили по стареньким автобусам львовского завода, на обочине перед ними затормозила вишневая Ява 350. Отлепившаяся от крепко держащего руль парня девушка в желтой кожаной курточке и синем шлеме принялась бегать вдоль пыльных окон белых ЛАЗов, пока не увидела бритую голову своего Гоши. Он подался лицом к стеклу, и Люба, приложив ухоженные пальцы к своим губам, коснулась того места, где за пыльным окном незаметно подрагивали его уста. Сидевшие в одном с Игорьком автобусе парни протяжно и громко выдохнули.
