Оксана Николаевна Толкачева
Комплекс Джейн Эйр. Психоаналитическое исследование Идеал-Я

Идеал-Я и Сверх-Я

Мне бы хотелось предложить некоторые размышления относительно различий процедуры кастрации и работы разочарования. В психологическом смысле процедура кастрации подразумевает утрату частичного, выполняющего противовозбуждающую функцию, объекта. Противовозбуждающая функция позволяет связывать и нейтрализовать психические возбуждения, которые, преодолевая определенный количественный порог, приобретают разрушительный характер.

Типичными вариантами кастрации считаются ситуации отнятия от груди, приучения к горшку и другие элементы тренинга, а также запрет на инцестуозные действия. Процедура кастрации сопровождается обретением на месте утраченного частичного объекта предметного или символического субститута – ложка вместо материнской груди, горшок вместо спонтанного опорожнения, игрушки и вербально-знаковое общение вместо эрогенных ласк. Каждая процедура кастрации представляет собой опыт утраты и предполагает осуществление работы горя. Ребенок утрачивает не только частичный объект как привычный для себя источник противовозбуждения и удовольствия, но и часть тех омнипотентных фантазий, которые наполняли его фетальный Идеал-Я, когда ребенок был чистой потенцией, абсолютным идеалом. Родители будут проводить ребенка через процедуры кастрации, утраты и разочарования в соответствии со своим опытом и фантазиями на эти темы. Представляется благоприятной ситуация, когда родители понимают и принимают право ребенка на гнев и оплакивание утраты, когда они не только устанавливают запрет или совершают подмену (что ведет не к кастрации, а к удвоению) объектов, а стараются сопровождать утрату частичного объекта очарованием новых объектов, поначалу несколько идеализируя их.

Так, при переходе от грудного вскармливания мать улыбками и интонациями голоса поощряет ребенка пробовать новую пищу и изучает его вкусы, чтобы новая еда приносила ему удовольствие. Ограничение телесного контакта с растущим ребенком, например, когда ребенка приучают самостоятельно мыться, одеваться, спать отдельно, не прикасаться к определенным частям тела матери и отца, компенсируется приносящим удовольствие, «ласкающим» вербальным контактом. Если родители обсуждают с ребенком его страхи, фантазии и желания, терпеливо отвечают на его вопросы и с искренним интересом выслушивают, моторика как путь разрядки влечений постепенно замещается речью. Таким образом родители нивелируют, насколько это возможно, травмирующий потенциал кастрации, помогая ребенку либидинально инвестировать смену актуальных объектов и свое Я в этом движении. Ребенок овладевает работой горя и работой разочарования, чтобы не отворачиваться от актуальной реальности, а либидинально инвестировать ее.

Что происходит, когда родители практикуют не столь «очаровательные» процедуры кастрации, а приучают ребенка к «принципу реальности», имея в виду, разумеется, свой, чаще всего полный тревог и фрустраций, взгляд на «реальность», на то, что хорошо и должно? Как мне кажется, в этом случае ребенок усваивает представления о тревожных, садистичных объектах и опасной реальности, которая безнадежно разочаровывает и во всем проигрывает утраченной идеальной реальности. Процедура кастрации приобретает либо характер травмы, оставляющей вместо утраченного объекта рану, дыру, помечающей беспомощность субъекта перед жестокостью другого, либо характер стигмы – получение объекта, заведомо худшего по сравнению с утраченным. Так, переживание генитальной кастрации девочкой будет иметь характер стигмы, если в семейных фантазиях присутствует чрезмерная идеализация пениса, например, когда мать мечтает о рождении мальчика или наделяет привилегиями брата девочки. Утраченный в актуальной реальности, но не оплаканный частичный объект сохраняет свои позиции, становясь сердцем меланхолической психической экономики, защитой от которой часто становится полуавтоматический, оператуарный режим бытия.

Процедура кастрации является источником цепочек репрезентаций, организующихся в структуру Сверх-Я, поэтому содержание репрезентаций Сверх-Я родителей является определяющим фактором того, как родители осуществляют процедуры кастрации детей, происходит ли воспроизведение или гиперкомпенсация их собственного детского опыта. Способность очаровывать, идеализировать, набрасывать вуаль^[1] желанности и привлекательности на актуальные объекты является функцией Идеал-Я, содержание которого, а также степень автономности Я от Сверх-Я и Идеал-Я оказывает значимое влияние на то, в какую реальность родители инициируют своих детей.

В работе «Я и Оно» термины Сверх-Я и Идеал-Я употребляются Фрейдом как взаимозаменяемые, хотя в логике Фрейда уже прослеживается различение функций этих структур, которое станет ещё более отчетливым в дальнейших работах аналитиков. Самым общим образом можно сказать, что структура Сверх-Я является более поздним по сравнению с Идеал-Я образованием комплекса кастрации и организуется из запрещающих, ограничивающих репрезентаций и ассоциированных с ними тревог «Ты не смеешь». Структура Идеал-Я организуется из побуждающих репрезентаций «Ты должен». Поскольку психические структуры организуются путем интроекции образов объектов и связей с ними, макроструктуры Я, Сверх-Я и Идеал-Я имеют отношение друг к другу как к объектам. Сверх-Я инвестирует Я репрезентациями тревог, а Идеал-Я инвестирует Я либидинальными репрезентациями. По мере развития индивидуального Я личной истории, при условии помощи ранних объектов привязанности в нейтрализации и связывании влечений и тревог, Я овладевает инвестициями конгломерата Сверх-Я и Идеал-Я, включая эти инвестиции в собственную нарциссическую экономику, получая тем самым автономию от внешних объектов – их любви и запретов.

Содержание нарциссических депрессий, для которых характерны ощущение безжизненности, пустоты, омертвелости, смыслоутраты, неспособности получать удовольствие от жизни и желать чего-либо, лучше объясняется не загрузкой влечений смерти со стороны Сверх-Я, а разрывом связи между Я и Идеал-Я. Одно объяснение не отменяет другого и не противоречит ему. Как мы выяснили из исследования фетальной экономики, в отсутствии либидинальных инвестиций Я оказывается затоплено возбуждениями и репрезентациями тревог, задним числом ассоциированных со Сверх-Я, последним кордоном против которых выступает торможение психической продуктивности в целом, как искусственная кома является экстремальным средством защиты против боли. Но первоначальный сбой произошел именно в структуре Идеал-Я, которая по какой-то причине не инвестирует актуальное-Я.

Некоторые формы тревожных расстройств, таких как социофобия, имеют отношение к особенностям экономики между структурой Я и конгломератом Идеал-Я и Сверх-Я. Страдающий социофобией и отказывающийся от связей с объектами внешнего мира субъект регрессирует к ситуации фетального-Я, представляющего собой чистую потенцию, идеал. В отсутствии контактов с внешним миром человек может фантазировать о всех тех грандиозных успехах и признании, которое он получит после выхода на актуальную сцену. Каждый реальный контакт с миром сопряжен с утратой части или всей совокупности этих фантазий, кастрацией и необходимостью работы горя и работы разочарования, которые не могут быть проделаны без либидинально инвестирующего актуальное-Я объекта (таковой обычно отсутствует в окружении социофоба). Хрупкая и неустойчивая связь Я с грандиозным Идеал-Я рвется при малейшей фрустрации или даже угрозе фрустрации, и Я оказывается во власти примитивного Сверх-Я, что вынуждает социофоба в попытках привлечь инвестиции Идеал-Я ещё больше фантазировать о своих грандиозных успехах, чтобы защититься от непрерывных и яростных атак Сверх-Я. Как сказала мне страдающая социофобией пациентка: «Мне нужно 100 % одобрения, потому что, если я получу 99 % одобрения и 1 % критики, я восприму только этот 1 %». В семейном анамнезе таких пациентов часто присутствуют множественные утраты с патологическим горем, бессознательным чувством вины и травмирующим разочарованием.

Идеал-Я и Я-Идеал

Непосредственно Фрейд различения между Идеал-Я и Я-Идеалом не вводил, оно появилось позже и возникло в некотором роде как артефакт трудностей языкового перевода, что при этом оказалось продуктивным для осмысления потенциальных тонких нюансов. Далее я буду описывать свои соображения на этот счет, опираясь на труды других психоаналитиков.

Отто Ранк заметил, что мифы о героях имеют «ряд единообразных черт… нечто вроде идеального человеческого скелета, который с незначительными отклонениями неизменно наблюдается при просвечивании человеческих фигур, внешне отличающихся друг от друга». Повествование обычно начинается с событий, случающихся до рождения героя. Как правило, это сновидение или предсказание о будущей судьбе героя. Истинные родители устрашаются или очаровываются предсказанной судьбой и совершают ряд действий, чтобы предотвратить или обеспечить исполнение предсказания. Ребенок передается (часто акт передачи репрезентирован путешествием ребенка по воде) приемным родителям на воспитание, создается разрыв между породившими и воспитавшими родителями, между выносившей и вскормившей матерью. Чаще всего ребенок воспитывается в обычной, простой семье и мы мало знаем про его детство, а Героем он становится лишь тогда, когда пророчество исполняется.

Ранк называет описанную структуру мифов «семейным романом», полагая, что миф отражает проективные фантазии ребенка. Кроме того, по мнению Ранка, мифы о героях репрезентируют фантазию о возврате во внутриутробную ситуацию. В моем понимании, Герой стремится актуализировать внутриутробную ситуацию, когда ребенок ещё не существовал для матери как актуальный объект и был для нее идеалом. Пророчество, голос Оракула, Рок репрезентирует идеал ещё не рожденного ребенка, а становление в качестве Героя отображает прямую идентификацию актуального-Я ребенка с идеалом – Я-Идеал.

Сесио, осмысляя парадигмальный для психоаналитической теории миф об Эдипе, различает Эдипов комплекс и Эдипову трагедию. Оракул предсказывает, что Эдип убьет отца и женится на матери. Эти содержания составляют Эдипову трагедию – содержание фетального Идеал-Я, сформированного фантазиями родителей до появления ребенка на свет. Эдипов комплекс, по мнению Сесио, предполагает усилия родителей по нейтрализации и погребению этих содержаний в подлинное, то есть не имеющее доступа к психическим репрезентациям, бессознательное. Идентификации с родителями как актуальными объектами – родителями личной истории – способствуют нейтрализации содержаний архаичного Идеал-Я. Таких родителей в мифах репрезентируют простые люди, которые, в отличие от идеализированных образов предков, могущественных Богов и Царей, не выражают ревности, зависти и инцестуозных^[2] влечений в отношении ребенка. Когда родители переполнены архаичными тревогами, формирующими Идеал-Я ребенка из репрезентаций инцестуозных и убийственных фантазий, актуальное-Я ребенка не имеет доступа к нейтрализующим идентификациям и либидинальным инвестициям родителей личной истории, а прямо идентифицируется с репрезентациями архаичного Идеал-Я и, как Эдип, актуализирует пророчество, становясь Я-Идеалом.

Появление переходного пространства между репрезентированными Эдиповой трагедией архаичными фантазиями об инцесте и убийстве и репрезентированными Эдиповым комплексом вторичными процессами является более поздним достижением, поскольку ранние мифы, мифы о титанах и богах, не содержат мотивов расщепления родительских фигур на образы всемогущих, жестоких и преследующих чудовищ (монструозный Я-Идеал) и образы заботливых и готовых к самоограничениям простых смертных. В мифах о древних богах инцестуозные, кастрационные и убийственные тревоги передаются из поколения в поколение и воспроизводятся практически в неизменном виде. Уран, боясь погибнуть от рук детей, удерживал их в симбиотической связи с матерью, Геей, которая подговорила одного из своих сыновей, Кроноса, оскопить отца. Кронос, кастрировавший отца, боясь повторения его участи, отнимает детей у матери, Реи, и пожирает их, но Рея скрывает от него одного из своих детей, Зевса, и Зевс после продолжительной борьбы свергает и кастрирует отца, становясь властителем всех богов.

Эти мифы описывают механизм прямых идентификаций, когда дети актуализируют архаичные тревоги родителей. Фрейд описывает механизм прямой идентификации в работе «Психология масс и анализ человеческого Я»: «Идентификация известна психоанализу как самое раннее проявление эмоциональной связи с другим лицом. Она играет определенную роль в предыстории Эдипова комплекса. Малолетний мальчик проявляет особенный интерес к своему отцу. Он хочет сделаться таким и быть таким, как отец, хочет решительно во всем быть на его месте. Можно спокойно оказать: он делает отца своим идеалом».

В этом пассаже есть указание на то, что механизм прямой идентификации является ранней формой связи с объектом по типу уподобления и по времени возникновения предшествует Эдипову комплексу. В теории Сесио механизм прямой идентификации характерен для Эдиповой трагедии, когда ребенок прямо идентифицируется с идеалом родителей и актуализирует его. Прямые идентификации не подразумевают выбора – это неодолимая сила фатума, рока. Сформированное прямыми идентификациями Я – это реплика, тело, дающее жизнь идеалам предков. Как пишет Ранк: «Создается впечатление, что все двойники, будучи созданы для определенной цели, по достижении этой цели снова «выводятся из игры» как лишние элементы. Этой целью, несомненно, является идея возвеличивания, присущая семейному роману. В различных своих повторениях и повторениях своих родителей герой поднимается по социальной лестнице».

Передача опыта путем прямых идентификаций характерна для традиционных обществ, в которых каждый отдельный индивид не обладает ни субъектностью, ни личной историей, а является телом для воспроизводства идеала, средством актуализации и продолжения жизни традиции. Идеал первичен, передающий идеал индивид – вторичен. Чем точнее индивид следует традиции, чем полнее он воплощает и транслирует традицию, превращая свою жизнь в ритуал, тем сильнее его идентификация с идеалом. Место, по сути, отсутствующего актуального-Я личной истории занимает Я-Идеал. Распад традиции отнимает у Я инвестиции Идеал-Я, оставляя его обескровленным, пустой оболочкой, навязчиво воспроизводящей ритуал в надежде воскресить мертвеца.

У ребенка есть как минимум два пути, по которым может осуществиться его прямая идентификация – прямая идентификация с идеализируемым актуальным объектом и прямая идентификация с идеалом объекта. Так, если мальчик идеализирует актуального отца, он идентифицируется с ним. Если при этом актуальный отец является идеализируемым мужчиной для матери, то такая идентификация является логичным путем дальнейшего развития мальчика. То же, но в отношении матери, верно для девочки. Варианты начинаются, когда отец и мать не являются идеализируемыми объектами друг для друга. Подробнее влияние семейной динамики на формирование Идеал-Я и развитие ребенка будет рассмотрено в следующих частях книги.

Прямые идентификации – такой же естественный и неизбежный путь психического развития человеческого Я, как питание плода от плаценты. В строгом смысле слова, пока актуальное-Я личной истории недостаточно развито и не установлена дистанция между Я и Идеал-Я, существует единая структура Я-Идеал, в которой Идеал и Я идентичны, что является нормальным для ранних стадий психосексуального развития, поскольку таким образом инициируется первичная связь между Я и инвестициями Идеал-Я, которая играет определяющую роль в нарциссической экономике индивида. Активность структуры Идеал-Я, её способность зачаровывать реальность и создавать привлекательные образы будущего, является источником ощущения ценности, осмысленности и радости жизни. Вместе с тем должна существовать определенная дистанция между Я и Идеал-Я, ведь Я отвечает за моторику и тестирование реальности, а содержания Идеал-Я всегда зовут выйти за пределы актуальной реальности. Инвестиции Идеал-Я передаются такими речевыми оборотами как «зов сердца», «миссия», «предназначение», «цель жизни», «смысл жизни» и т. д. Когда Я оказывается зачарованно и слепо идет на зов Идеал-Я, часть его испытывает нарастающую кастрационную тревогу. Восстановление дистанции с Идеал-Я сопряжено с переживанием ограничений и утрат, что ощущается как разочарование и утрата смысла, тогда как полная идентификация Я с Идеал-Я схлопывает две психические структуры в одну – Я-Идеал. Все более усиливающаяся при сближении Я и Идеал-Я тревога коллапсирует вместе с категориями ограничений и утрат. На свет появляется монструозный Я-Идеал, не знающий ни тревог, ни ограничений, ни утрат.

Реактивная тревога Я состоит из репрезентаций кастрационных тревог Сверх-Я, что может как тормозить черпаемую от идеалов творческую деятельность Я по преобразованию реальности, так и оберегать Я от опасностей чрезмерного идеализма. Когут считает, что различные страхи и фобии являются защитным образованием Я от актуализации архаичных фантазий о собственном всемогуществе и грандиозности, которые преодолевают законы социальной и физической реальности. Например, иррациональный страх высоты может быть обусловлен мобилизацией грандиозной веры в способность летать. Фантазия о собственной грандиозности побуждает Я совершить прыжок в пустоту, чтобы парить или плыть в пространстве. Однако реальность Я реагирует тревогой на активность тех секторов собственной сферы, которые склонны повиноваться угрожающему жизни требованию.

Ранк замечает, что помимо параноидных по своей структуре мифов о рождении героя идентификация Я с идеалом наблюдается также в структуре паранойи, перверсий, маниакальных расстройств и социопатий. Полагаю, исследование клинических случаев данных расстройств с акцентом на изучение структуры Идеал-Я может дать множество полезных для практической работы открытий. По моим наблюдениям, кратковременные или достаточно длительные актуализации Я-Идеала наблюдаются при занятиях экстремальными видами спорта, в сферах с высокими финансовыми рисками, а также при аддикциях. Поскольку Идеал-Я является хранилищем запасов инвестиций, идентификация Я с Идеал-Я – это получение карт-бланша, доступа к безграничному источнику энергии, ненасытной жажде и всемогуществу. Актуализация Я-Идеал сопровождается подъемом энергии, чувством эйфории, условности любых ограничений и запретов, представлениями о собственной неуязвимости, безупречности, непогрешимости, правоте, избранности, грандиозности. Актуальное-Я и собственное тело воспринимаются либо как инструмент, либо как ограничения, которые можно и нужно преодолеть на пути к своей высшей цели, своему высшему Я, идеалу.

Наглядной иллюстрацией мощи актуализированного Я-Идеала является психоаналитическое исследование жизни Стива Джобса, предпринятое аргентинским психоаналитиком Альберто Лоски с соавторами. Известно, что молодые родители Джобса отказались от ребенка по причине того, что дедушка Джобса по материнской линии был категорически против этой любовной связи дочери. Джобса воспитали приемные родители, что в точности соответствует структуре героического мифа. Джобс вырос с твердой уверенностью в том, что он особенный. Его несколько раз исключали из начальной школы: эксцентричное, капризное и требовательное поведение Джобса провоцировало возникновение конфликтов с учителями и сверстниками. Родители же, напротив, полностью подчинялись тирании ребенка и подстраивались под его требования. Так, например, в седьмом классе он ультимативно заявил родителям о смене школы, и те, не задумываясь, подчинились, даже несмотря на испытываемые в то время финансовые трудности. То же самое происходило во время учебы в университете. Приемные родители Джобса были «простыми людьми», без высшего образования, и Джобс ощущал свое неизмеримое превосходство над ними, хотя и испытывал к ним искреннюю привязанность и благодарность.

Лоски с соавторами отмечают, что характерный для прямой идентификации орально-садистический характер определил жизнь и смерть Джобса, приведя его к формированию реактивного образования в форме рака поджелудочной железы. Так, Джобс соблюдал строгие посты и компульсивные диеты, стал веганом, полностью отказавшись от мяса и любых продуктов животного происхождения, перестал носить обувь и ходил босиком. Такова была, по мнению авторов, реакция на каннибальские влечения, являющиеся частью первичной идентификации. Джобс верил, что благодаря веганской диете его тело не источает запахов, и поэтому не мылся. В свою очередь, абсолютно все окружавшие его люди свидетельствовали об исходившем от него ужасном запахе. Этот выставленный напоказ запах вызывал у окружающих интенсивное отторжение, которое, согласно идее Фрейда, действует словно плотина для столь же интенсивного бессознательного влечения. Дурной запах манифестирует идентификацию с мертвым отцом. Выставление напоказ этого запаха означает демонстрацию обладания силой первобытного отца. Это инцестуозно-убийственный запах – запах богов, которые выше любого отвержения и невероятно притягательны для людей. Крис Бреннан, первая девушка Джобса, говорит, что Стив был сумасбродным и это то, что притягивало к нему людей. Важной составляющей этого притяжения являлась способность Джобса постоянно поддерживать всемогущество и грандиозность. В Стиве Джобсе имела место конъюнкция, через которую элементы безумия могли быть канализированы в реальность. Это была харизма мессии, в своей первичной идентификации занявшего место первобытного отца.

Особенность героически-мессианской идеи заключается в её насильственном и подрывном характере, выражающемся в ниспровержении установленного привычного порядка. Авторы исследования указывают на сходство жизни Джобса с мифом о Прометее: как и Прометей, Джобс решил изменить мир и сделал это, принеся людям огонь своего идеала, и, как и Прометей, чью печень терзали орлы, Джобс страдал и умер от терзавшего его поджелудочную железу рака. Мессианская идея Стива Джобса выражалась в различных проявлениях и преобразованиях и прежде всего в его характере и поведении – он был уникальным и исключительным существом, асоциальным во многих смыслах. Это свойство исключительности наглядно проявлялось в выступлениях Джобса на публике. Свойственные ему экстравагантность, своенравие и тирания стали особенно очевидными в годы его молодости. В то же время у него была феноменальная интуиция. Эта способность предвидеть и предугадывать события была источником его выдающейся креативности и позволяла ему всегда опережать свое время. У Джобса было множество коммуникативных трудностей, но при этом у него был дар ухватить суть другого человека, просто взглянув на него. Он на лету подхватывал гениальные идеи и присваивал их, по сути просто крал их. Он был деспотичным, крайне требовательным и придирчивым к своим сотрудникам. Несмотря на свой тяжелый и асоциальный характер, он обладал почти гипнотической притягательностью, очаровывал и обезоруживал своей харизмой, больше похожей на харизму религиозного гуру, чем успешного предпринимателя. Бунтуя против человеческих правил и законов, он был рабом требований идеала, которые возлагались прежде всего на его собственное Я, но также распространялись и на его окружение. Благодаря своей развитой способности к сублимации Джобс мог давать выход идущим от мессианской идеи требованиям посредством создания инноваций, совершивших революцию в мире технологий и принесших Джобсу всемирную известность.

Идеальная структура и отцовство плохо совмещаются, нельзя быть Отцом и отцом одновременно. Быть богом – это совсем не про любовь. Как известно, греческие боги умерщвляли и были умерщвляемы своими детьми. В семейной системе разрушительный потенциал мессианской идеи чаще всего проявляется в её насильственном и подрывном характере. Инцест, дето- и отцеубийство – таковы содержания архаичного идеала. Это мы видим в Стиве Джобсе, когда он становится отцом в первый раз и упорно отказывается признавать свое отцовство, жестоко и публично отвергая собственную дочь Лизу. Когда же Джобс в браке с Лорен стал хорошим мужем и отцом, его Идеал, его мессианская идея приняли форму рака со столь же подрывным и разрушительным характером, в конечном итоге приведшим к смерти.

Идея о связи идеала с опухолью через метафору о бессмертных и безгранично нарциссичных зародышевых клетках предложил Фрейд в работе «По ту сторону принципа удовольствия». Аргентинские психоаналитики развили эту идею в психоаналитическую теорию онкологических заболеваний, в которой осуществляется плодотворное (или монструозное?) смешение языков биологии и психоанализа. Далее я кратко изложу основные тезисы этой теории, не претендуя на суждения о её достоверности.

Как и Фрейд, авторы теории указывают на то, что раковое образование состоит из клеток, которые являются частью многоклеточного организма, но при этом перестают подчиняться накладываемым организмом ограничениям. Эти клетки начинают бесконтрольно делиться, не соблюдая в своем разрастании пространственных границ и захватывая соседние территории, вторгаются в орган, частью которого являются, и тем самым нарушают или изменяют его функционирование, «крадут» у соседних клеток питательные вещества и кислород, а также могут «перемещаться» – вторгаться и захватывать другие органы в виде метастаз.

Все начинается с мутации ДНК одной клетки, которая начинает отличаться от других, затем передает эту мутацию своим потомкам, и те начинают её воспроизводить. Это очень быстрый процесс, уже через тридцать репликаций может образоваться небольшая опухоль, состоящая из миллиарда клеток и ведущая себя как независимое и автономное от «сообщества» породивших её клеток образование. Подобные мутации возникают в клетках постоянно под воздействием внутренних (эндогенетических) или внешних (эпигенетических) событий, но большинство этих клеток не продолжает развиваться потому, что нейтрализуется «сообществом» клеток. Чтобы образовать рак, клетки должны преодолеть несколько сдерживающих их развитие барьеров. Наш организм представляет собой большое сообщество клеток, и как любое сообщество, чтобы функционировать, должно регулироваться законами. Канцерогенные клетки не подчиняются этим законам, можно сказать, что это абсолютно асоциальные и «эгоистичные» клетки, заинтересованные лишь в собственном развитии.

Итак, рак формируется посредством мутации клетки. Существует два типа клеток: зародышевые и соматические. Зародышевые клетки воспроизводятся из поколения в поколение и таким образом они, можно сказать, бессмертны. Соматические клетки гибнут в каждом поколении. Приводящие к раку мутации возникают в соматических клетках, и в подавляющем большинстве случаев рак не является наследственным заболеванием. Другими словами, канцерогенные клетки (они же соматические) ведут себя как зародышевые, присваивая эмбриональные качества, которыми не обладают соматические клетки. И в этом смысле они абсолютно нарциссичные, как и зародышевые клетки. Но поскольку они все же не обладают функциями зародышевых клеток, их разрастание, к которому они стремятся, является аномальным случаем монструозной «внематочной беременности», по выражению Сесио.

Психические структуры – структуры, упорядочивающие наше психическое, – как и соматические клетки, умирают вместе с нами. Но существует структура, описанная в психоанализе, которая, по мнению аргентинских психоаналитиков, как и зародышевая плазма, передается из поколения в поколение и в этом смысле является бессмертной. Эта структура – Идеал-Я. Фрейд связывал его с идентификацией с прародителями – прямая идентификация, предшествующая всем объектным катексисам; первичный нарциссизм, идущий от рода. Фрейд воплощает этот образ в мифе: отец первобытной орды, всемогущее существо, владеющий всеми женщинами, порождающий детей, изгоняющий и кастрирующий сыновей, убиваемый ими, чтобы вернуться и воскреснуть. Миф повествует о первичном нарциссизме, об идеальном Я, о существе свободном от кастрации. С самого зарождения культуры религия воплотила это существо в боге, каждое человеческое сообщество отсылает к первоначальному прародителю, и его первичная форма представлена мертвым убитым отцом, которого возрождают в тотеме и который становится объектом поклонения. Дьявол – это другая фигура, дающая репрезентацию этому существу, как и вампиры в фольклоре, живые мертвецы и другие мифические существа. Существо, которое самовоспроизводится в точности, повторяясь из поколения в поколение; ядро сексуальных и смертоносных влечений невероятной мощности.

Это нарциссическое наследие как программа жизни, которая требует «капитала» для своего разворачивания. Первый «капитал» – это кровь матери, поставляющаяся непрерывно и на протяжении продолжительного времени, что запускает это поразительное развитие и в течение нескольких месяцев дает жизнь зародышу и плоду. Вместе с рождением этот «капитал» резко обрывается, но Идеал-Я, эта «программа жизни», как вампир, продолжает жаждать и, если не получает нового «капитала», начинает питаться сомой, которую он же сам помогает формировать, чтобы потреблять ее. Зарождающееся Я регистрирует это как «пасть вампира», которая начинает есть его, кричит, плачет и брыкается. Через этот первый крик на мать переносится нарциссическая нагрузка, и теперь уже она начинает «управлять» поставками «капитала» в виде грудного молока. С этим «капиталом» возбуждение, исходящее от Идеал-Я, материализуется как телесное и эмоциональное развитие; младенец вырастает в ребенка и первичные аффекты приобретают более «усваиваемые» формы; затем он находит других «вкладчиков», в которых переносит свою нарциссическую нагрузку – отца, учителей – и предоставляемый ими «капитал» реализуется как интеллектуальное и духовное развитие. Позже этот же перенос состоится в отношениях с сексуальным партнером, и внесенный партнером «капитал» переведется в репродуктивную функцию, давая жизнь новым существам. Перенос этих нарциссических катексисов также циркулирует в социальных и культурных группах, а возвращающийся от них «капитал» питает сублимационные процессы.

Развитие (телесное, эмоциональное, интеллектуальное, духовное), репродукция и сублимация – это наиболее удачные формы удовлетворения, идущего от Идеал-Я возбуждения. Когда на каждом этапе жизни мы достигаем этих форм удовлетворения, наша жизнь благополучна. В этом проявляется витальный характер Идеал-Я. Чтобы это происходило, нарциссическое возбуждение от идеала должно циркулировать, переноситься на других и возвращаться в трансформированном виде как удовольствие, а затем снова отдаваться в оборот.