Ноэль Ламар
Дочь рыбака, или Бизнес по-деревенски
Глава 1
– Ооох, как же я так умудрилась приложиться?
В голове весело перекликались колокола, в ушах звенело, а затылок нещадно болел.
– Как меня так угораздило?
В этот вечер мы отмечали в нашем ресторане получение звезды Мишлен, я стремилась к этому долгих двадцать лет. Последнее, что помню, как вышла из зала на кухню, немного отдохнуть от праздничной суеты. Среди своего царства плит, кастрюль и сковородок всегда чувствовала умиротворение.
И как же я так грохнулась? На фуршете выпила лишь бокал вина. Выйдя на кухню, подошла к столу и помню, как внезапно разболелась голова, разум затуманило, руки и ноги отказывались слушаться… А дальше – провал…
Понемногу приходила в себя. Тело било в ознобе, в горле нещадно саднило. Перед глазами все плыло. Пусть и с трудом, но мне всё же удалось сфокусировать взгляд на окружающей обстановке.
– Стоп. Что за чертовщина? – прохрипела я, горло резануло беспощадной болью, аж слёзы из глаз брызнули. Но на этом дело не кончилось, я надсадно закашлялась, грудь буквально разрывало от пренеприятнейших ощущений.
Чуть успокоившись и выровняв дыхание, а это произошло не сразу, снова сосредоточилась: по зрительным данным, я лежала на полу, на тонюсенькой дерюжке, в каком-то деревянном сарае, где воняло застарелыми тряпками, дымом и… рыбьей требухой.
«Здравствуй, галлюцинация! Приехали, госпожа шеф-повар, тебе черте что мерещится!», – мысленно взвыла я, боясь раздражать и без того страдающее горло.
О, у меня есть план, как это всё развидеть!
Надо заново зажмуриться, авось отпустит.
А может, меня похитили?
Хотя какую ценность представляет для грабителей моя персона, пусть и одного из лучших шеф-поваров Москвы. Несмотря на свою немаленькую зарплату, с деньгами я расставалась легко и сбережений почти не имела. Разве что выкуп плитами и сковородками отдать. Кухонная утварь была моей страстью, и обстановка домашней кухни ни в чем не уступала ресторанной: лучшая техника, эксклюзивная посуда, хотя готовила дома я редко.
«Так, попытка номер два».
Я снова открыла глаза, в этот раз передо мной почти не плыло, вот только обстановка не изменилась. Все тот же сарай.
От двери послышался какой-то шум, скрипнула дверь и внутрь вошёл старик в заношенной, неопределенного цвета рубахе, старых, протертых до дыр штанах, на ногах у него были видавшие виды истоптанные башмаки. Роста он был среднего, но из-за сильной сутулости казался гораздо ниже. Задубевшая, изрезанная морщинами кожа, жидкая бородка наводили на мысль о преклонном возрасте, лет эдак за шестьдесят. Но при этом у него были на диво ясные зеленые глаза, лишенные старческой замутненности.
– Эми, доченька! – незнакомец бросился ко мне и, подбежав, бухнулся на колени. – Как ты? Сильно ушиблась?
На затылке пульсировало, я провела рукой по голове и нащупала саднящую шишку.
– А вы кто? – хрипнула я, с надеждой посмотрев на старика, возможно, именно он объяснит мне, что происходит.
– Эк тебя приложило, Эми! Родного отца не узнаёшь – старик сокрушенно покачал головой, – да и немудрено, как ты встала-то вообще, несколько дней в лихорадке пролежала, я уж и не чаял, что ты очнёшься. Даже знахарка помочь тебе не смогла, хоть и просидела, по доброте душевной, рядом с тобой первые две ночи.
– Давай, помогу на кровать перелечь, – мужичок протянул ко мне руки и помог встать, – ложись, доченька, я сейчас сбегаю за лекаркой.
Уложив меня на широкую скамью, стоявшую у стены неподалёку и покрытую дурно пахнувшим прелой соломой тюфяком, он шаркающим шагом направился к выходу и исчез в дверном проеме.
«Да, так все же лучше. Не королевская опочивальня, но все же хоть немного комфортней, чем валяться на земляном полу этой сараюшки».
Так, Лариса Михайловна, продумываем план действий. Или это дурной розыгрыш, или я ничего не понимаю. В любом случае, амнезия мне сейчас на руку, буду все валить на нее, дальше, как говорится, война план покажет.
Я лежала, разглядывая скудную обстановку. Вдоль прокопченных стен стояли две широкие лавки, на одной из них я сейчас и лежала, посреди комнатушки расположился колченогий кривой стол из почти неотесанных досок, за ним у стены виднелся каменный очаг. В углу примостился сундук, проигравший не одно сражение на войне с озверевшими термитами или древоточцами, на нем был сундучок поменьше. Вдоль одной из стен были полки, заставленные деревянными мисками, глиняными горшками разных размеров, тканевыми мешочками с непонятным содержимым. В углу висели сети и какие-то, видимо рыбацкие, принадлежности.
Потолка в этом сарае не было, мой взгляд уперся в крышу, крытую соломой, над очагом виднелась большая прореха. Пол был земляной, засыпанный старой, грязной соломой. Брусчатые стены лачуги испещрены щелями. Небольшое оконце было закрыто тяжелым ставнем. Кособокая дверь, одним известным ей чудесным способом, еле держалась на петлях, под порогом зияла огромная щель, заткнутая старой тряпкой.
На полу копошились тройка куриц, разгребая лапами солому в поисках пропитания. В углу, за очагом кто-то заботливо пристроил козу. Но такую козочку в своей жизни я видела впервые! Ее шерсть почти вылезла, в образовавшихся проплешинах виднелась иссиня-серая кожа; животинка была настолько тощей, что можно было с легкостью пересчитать торчащие ребра, коза, казалось, еле держалась на ногах, опираясь боком о стену. Подумалось, что она, наверное, являлась ровесницей этого деда.
– Да, Лариса Михайловна, все это было бы смешно, кабы еще знать, где я, собственно, оказалась. – В этот раз слова сорвались с губ не столь натужно, и горло вроде как чуть отпустило. Странно, но мне остаётся только порадоваться сему обстоятельству.
Я стала снова ощупывать свою многострадальную голову.
А это еще что? Мои руки?!
Эти две высушенные куриные лапки – мои руки???
Я принялась разглядывать себя внимательнее, и с каждым мгновением настроение становилось всё более отвратительным.
Тощая тушка больной анорексией на последней стадии, серая кожа, худые, с огрубевшей кожей, ноги. Волосы-колтуны и на ощупь не лучше соломы, валявшейся на полу.
Одежда, что была на мне, тоже не радовала. Под платьем, больше похожим на длинную рубаху, была такая же рубаха, чуть покороче. Опоясан сей наряд от «деревня-кутюр» каким-то незамысловатым пояском, сплетенным из цветных тонких веревок. Изловчившись, заглянула под одёжку, просто задрав подол наверх. Нижнего белья, увы, не оказалось. Приплыли.
Я, конечно, люблю фэнтези, но на свое личное участие никак не рассчитывала!
Задумчиво одёрнула наряд, ещё раз быстро себя ощупала, дабы убедиться, что тело всё-таки моё. Коснулась лица мозолистыми пальцами, кожа гладкая, упругая. Значит, это тело по крайней мере молодо, а это плюс. Хоть что-то хорошее в сложившейся ситуации. Зеркала не видать, более детальный осмотр оставим до лучших времен.
Но ясно одно – я очнулась в чужом теле, измождённом, уставшем. Как ещё эта радость Бухенвальда вообще передвигается? На таких ножках-прутиках много не находишь. В новом облике ощущать себя было крайне непривычно, да и что таить, неприятно.
Дворцова Лариса Михайловна, коей я и являлась, была женщиной, хоть и разменявшей пятый десяток, однако, бодрой, моложавой не по годам и с аппетитной фигурой. Стройняшкой никогда не была, но мои формы, рубенсовских размеров, меня вполне устраивали, да и моих мужчин тоже. Замуж я так и не вышла, с головой уйдя в работу, детей не родила, хотя от одиночества не страдала. Да и какое тут одиночество, когда я по четырнадцать часов ежедневно вкалывала на кухне. Блюда от шеф-повара были моей гордостью, каждое из них, без ложной скромности, считалось произведением искусства. И пусть врачи предупреждали, что так и до инсульта доработаться недолго, их увещевания всегда забывались в приступе очередного творческого вдохновения. Я просто не представляла себя без своей кухни, гомона поваров, мельтешения официантов и довольных, благодарных, чего уж скромничать, счастливых посетителей.
Скрипнула дверь, на пороге показался старик в компании с дородной седовласой женщиной, это, наверное, и была знахарка.
– Эми, – матрона подошла ко мне и потрогала шершавой ладонью мой лоб, от незнакомки пахло сушёными травами и кореньями, приятное сочетание, резко контрастировавшее с ароматами в этом бараке, – переборола ты лихорадку, я уж и не надеялась, матушке небесной за тебя молилась, счастье какое, услышала меня заступница.
Лекарка довольно покивала и, налив в глиняную миску воды из кувшина, принялась промывать рану на голове.
– Как же так, деточка. Надо же было так упасть, – причитала надо мной женщина, – ну, ничего, сейчас примочку приложу из травок, ушиб, глядишь, через пару-тройку дней и сойдёт. Она смочила тряпицу в отваре, который принесла с собой в небольшом горшочке, заглянула в сундук, вытащила оттуда небольшой лоскут ткани и, разорвав его, перевязала мою голову.
– А теперь тебе нужно лежать. Петер, свари дочери жидкую кашу на молоке, пусть сил набирается, совсем во время болезни отощала. Корми понемногу, но часто и отвар для Эми сделай, быстрее на поправку пойдет, – с этими словами знахарка встала, положила на стол связку сушеной травы и направилась к выходу.
Старик пошел за ней следом, они поговорили немного за дверью, прислушиваться я не стала, да и в голове до сих пор противно пульсировало.
Спустя некоторое время хозяин дома вернулся и тяжело подошёл к знавшему лучшие времена сундуку.
– Доченька, знахарка сказала, что теперь ты пойдешь на поправку, – тяжело вздохнув, сказал он и достал из ларя лоскутное покрывало, чтобы меня укрыть. – Неужели ты ничего не помнишь? – замерев подле меня, поинтересовался он.
– Нет, совсем ничего, – надо попытаться выудить у него побольше информации, – расскажите, пожалуйста, кто я, как меня зовут? Что это за место?
– Ох, Эми, одна напасть на другую сменилась. Как же ты теперь жить будешь, если и имени собственного вспомнить не можешь? Ты – Эмилия Бэкер, а я – Петер Бэкер, твой отец. Рыбачу на землях барона всю свою жизнь. Здесь и с матушкой твоей мы жили, да сгорела она в лихорадке семь лет назад. Застудилась, помогая мне рыбачить, – старик горестно вздохнул и, шаркая, прошел ко второй скамье, со стоном на неё опустился.
– Совсем я никудышный рыбак стал, руки не слушаются, суставы все крутит. Вот и тебя довел до болезни тяжелой. Плохой из меня отец.
– Не говори так, – старика вдруг стало отчаянно жалко: его сгорбленная фигура, тяжелая походка, трясущиеся, артритные руки – все говорило о нелегкой жизни собеседника.
– Отец, – таким образом обращаться к чужому, по сути, человеку было непривычно, – расскажи, прошу, обо мне поподробнее.
– Да что тут сказывать? Росла, как и все в деревне, матери помогала, а потом и мне. Красавицей вон какой стала, парни заглядываются, да только замуж не зовут. Не собрал я тебе приданого, а на хижину нашу никто и подавно не позарится. Один только Уви к тебе и захаживал изредка, да ему-то знамо, что от тебя надо, щучий сын, распутник. Горюшко мое, как же ты без меня жить будешь?
Глава 2
Дааа, красавицей я вот этот супнабор представляла с большим трудом. Может, на лицо хоть удалась? И радужные перспективы мне, судя по всему, совсем не светили. Знать бы, что это за мир. Есть ли здесь магия? Всем приличным попаданкам бонусом хоть какое-то умение достается или сразу встреча с красивым, богатым принцем, который спасает героиню от опасностей нового мира.
– А кто этот Уви? – надо налаживать связи с местным населением, возможно, парнишка из разряда «прекрасных принцев» на деревенский лад?
– Сын кузнеца местного, дом их сразу за околицей возле речки стоит. Да только не надо тебе с ним встречаться. Плохой он человек и все одно, на тебе не женится. Отец уже ему и невесту просватал – Хелен – дочь пивовара нашего. Только видно одной невесты ему мало, он еще и к тебе не прочь заглянуть, щучий сын, – повторил странную фразу старик, устало прислонившись к стене дома.
Ладно, что-то такой жених не вызывает доверия, оставим все лавстори на потом. Тут бы выжить, помирать второй раз вовсе не хочется, а вдруг иного шанса не дадут? И улетит моя душа куда-нибудь в неизвестность, где меня ждёт полное забвение.
– Так, а что это за место? – продолжила расспросы.
Новый отец устало прикрыл тяжёлые веки, тяжело вздохнул, но всё же ответил:
– Деревушка наша называется Пэн и находится на границе с Франкией, владеет ей, как и всеми окрестными селениями, барон Генрих Штольз. Ему мы платим дань за аренду земли, да всё только в должниках ходим, аппетиты у барона непомерные, утроба ненасытная, – старик горестно вздохнул, – так и выходит, всё, что за день наловлю – ему, да всем его домочадцам на прокорм отдаю. А нам мелкая рыбешка достается, к баронскому столу негодная. Хоть по пятницам могу немного хорошего улова себе оставить, да в Бюль на ярмарку свезти, иначе совсем нам худо было бы.
– Бюль?
– Да, это небольшой городок в часе езды от деревни, по выходным там ярмарки проходят, со всех окрестных деревень товары везут, иногда и заезжие купцы бывают, которые товар через наши земли везут в Мэрсбург.
– Это тоже город?
– Это очень большой и богатый город, стоит он на берегу реки Риенн и находится в двух днях пути от нас. Наша речушка безымянная лишь небольшой приток Риенна.
Понятно, баронства, выплата дани, какое-то Средневековье. Вот только сам отец изъясняется вполне грамотно. Интересно.
– А волшебство в вашем мире есть? – я с надеждой подняла глаза на отца.
– Что ты, дочка, никак точно весь разум отшибло. Волшебство? Скажешь тоже. Оно только в сказках и бывает. Ох, кровинушка сердечная, как есть пропадешь без меня, – старик досадливо махнул рукой, поднялся с лавки и принялся готовить еду.
Разжёг очаг, отчего маленькая комнатушка в считанные минуты наполнилась дымом, перелил молоко из кувшина в глиняный горшок и засыпал в него, взяв один из мешочков с полки, непонятной крупы.
Я снова надсадно закашлялась, горло пусть и не столь сильно, но всё равно резало.
– Ох, Эми, потерпи чуток, сейчас огонь разгорится и дыму поменьше станет, – старик с тревогой наблюдал за мной.
– Ничего, отец, мне уже лучше – просипела я, отчаянно стараясь справиться с кашлем.
Осторожно села, свесив ноги на пол, а после встала, тяжело оперевшись о стену. Находиться в этом смрадном букете дыма, старого тряпья, застарелого козьего навоза, птичьего помета и прелой соломы было просто невыносимо.
– Куда ты, дочка?
– Можно, я выйду во двор? Хочется немного свежим воздухом подышать.
– Давай помогу, – мужчина подошёл и подставил своё плечо, после чего мы вдвоём пошаркали наружу. Во дворе он усадил меня на небольшой чурбачок, стоявший чуть в стороне от двери.
– Спасибо, не беспокойся обо мне, я немного посижу и зайду, – мне хотелось побыть одной и собрать мысли в кучу.
Старик, вздохнув, поплелся назад в лачугу, так ничего и не сказав.
Я осторожно поднялась на ноги и прошла по двору, разглядывая наше скромное пристанище. Дворик оказался небольшой, окруженный ветхим забором, на котором сушились сети. За домом расположился маленький огород, сейчас покрытый прошлогодней сухой травой. По ощущениям здесь ранняя весна, тогда как в Москве вовсю припекало летнее солнце. День угасал, наступал вечер. Ветер с запахом тины и прелой листвы, с каждой минутой становился всё холодней.
Итак, идея с розыгрышем, как и с похищением отпадает. Ладно, сменить обстановку, но время года – немыслимо. А поменять тела – вообще за гранью фантастики. Остаётся принять как данность самый сумасбродный вариант.
Я действительно оказалась в другом мире.
Стала самой настоящей, всамделишной попаданкой. Вот так история!
Одно время я зачитывалась романами-фэнтези, однако там девица непременно оказывалась, если не принцессой, то, на худой конец, дочерью богатых родителей или сильной магичкой с каким-то уникальным даром. А мне досталась разваленная хижина, полуживое тело и мрачная перспектива: коротать дни до смерти, помогая отцу удить рыбу. Неправильная история, совсем неправильная. Значит, Лариса Михайловна, она же Эмилия Бэкер, будем её переписывать на свой лад.
На свежем воздухе стало значительно легче, в голове прояснилось, и я уже могла идти, почти не шатаясь. Выйдя за калитку, добралась до первого дерева, наломала тонких прутьев и поплелась назад к дому.
– Отец, у нас есть какая-нибудь веревка? – спросила, зайдя в хижину.
– Что ты еще удумала? Тебе лежать надо, – старик не на шутку разволновался.
– Не переживай, мне уже намного лучше. Не могу в такой вони лежать, уж прости. Я совсем немного приберу, можно?
– Девонька, да что ж тебе неймется-то? С разбитой головой, едва ноги переставляешь! Хочешь упасть и окончательно всё себе переломать? – разбухтелся мужичок, искренне переживая за единственного ребёнка. – Оставь это, всегда так жили, и дальше проживём, – хмурился он.
– Я буду очень осторожна, – игнорируя его недовольные взгляды, я, с помощью небольшой веревки, соорудила подобие веника и вымела козий навоз и старую солому, распахнула дверь, чтобы проветрить комнату, и пусть стало холоднее, но дышалось намного легче.
Отец стоял у очага, помешивая кашу и с тревогой следил за каждым моим движением.
Закончив уборку, улеглась обратно на скамью, чувствуя, как гудят ноги, трясутся руки и ноет ссадина на голове. Но трогательная забота родителя была так искренна и простодушна, что я постаралась больше ему не перечить и делать всё, как он скажет, по крайней мере в этот вечер.
Доварив кашу, отец, достал массивную сковороду, поставил ее на треножник над очагом и пошел к полкам, где в большом горшке было замешено тесто. Оно было серым на вид, зернистым, и, скорее всего, мало съедобным. Эх, где мои круассаны по утрам?
Споро раскатав несколько лепешек, старик принялся их жарить. Вскоре мы сели за ужин.
На удивление, лепешки оказались довольно вкусными, да и каша, сваренная на жиденьком козьем молоке, была неплоха.
Покончив с нехитрой трапезой, улеглись на лавки. Хижина освещалась лишь огнем из очага. Интересно, свечи у них уже изобрели? На масляную лампу даже не рассчитываю. Или они так дороги, что их покупают только зажиточные люди. Как вообще здесь живет народ? Завтра, непременно, надо пройтись по деревне, разузнать, что здесь и как. Может, и я смогу быть полезной моему новообретенному отцу?
Погрузившись в свои невеселые думы, я вскоре уснула.
Глава 3
Наутро проснулась от возни в углу, отец, чертыхаясь, доил козу.
– Стой ты, стерлядь такая, непонятно в чем душа держится, а все одно, сучит ногами, как заведенная.
– Папа, а коза тоже долго болела? Вид у нее уж очень заморенный? – с лежанки вопросила я.
– Проснулась уже, дочка? Да нет, старая она уж больно. Почитай, брат мой – Ханс, подарил нам ее, когда матушки твоей не стало, надоев с нее почти не было, так и не жалко ему было с ней расстаться. Козе тогда уже три-четыре года минуло, а теперь одряхлела уже совсем. Старая развалина, как и я.
– А брат твой, где живет? – копим ценную информацию, мне сейчас любая пригодится.
– В соседней деревне, пахарем он у нашего барона трудится. Земля там добрая, урожаи богатые. Ханс себе и избу большую справил, и дочек вырастил, да с хорошим приданным замуж отдал. Теперь с женой и младшим сыном живут. Его тоже к своему делу приучает.
– А почему мы с ними не можем жить. Ведь так и тебе было бы легче?
– Да что ты, Эми. Кому лишние рты нужны? Ханс и не знается почти с нами, стыдно ему за бедного родственника. Изредка, с попутчиками, передает мне сухого старого сыра или небольшую крынку мёда. Да и на том спасибо. Все подмога.
Сегодня встать было проще, чем вчера, и горло беспокоило гораздо меньше.
– Настойка из травы, что лекарка дала, уже готова, выпей, – родитель ткнул кривым пальцем в чашу, стоявшую на столе.
Я благодарно кивнула и прошла к небольшой лохани, примостившейся за отцовской лавкой. Теперь надо найти воды, чтобы умыться. Я видела, как вчера отец наливал воду из кувшина, отыскала его на полке, но он был пуст.
– Папа, а как мне умыться. Где взять воды?
– Так на дворе, в лохани речная вода стоит, она не годится для питья, но умыться – в самый раз, а так, к колодцу идти надо. Я сам схожу и наберу, вот только с дойкой закончу.
– Я сама, – вдруг сорвалось с губ. Меня почти не мотало из стороны в сторону, хороший признак, – расскажи мне, как пройти к колодцу?
Отец недоверчиво глянул на меня, сам себе кивнул, а после указал рукой направление:
– Как выйдешь за калитку, забирай все правей по тропинке, аккурат, к колодцу и выйдешь.
Что-то смутило меня в облике старика, его поступь была тяжелее, дыхание хриплым. Я подошла к нему и положила руку на лоб, да он же весь горит. Вот так напасть!
– Папа, у тебя жар. Приляг на лавку, я мигом сбегаю до колодца.
Не слушая его вялых отказов и, силой уложив упрямого старика в постель, я стала собираться за водой.
Отряхнув свое незамысловатое платье и кое-как собрав волосы в подобие косы, отыскала в сундуке платок, повязала на голову, чтоб не пугать местное население нечесаной шевелюрой и знахаркиной повязкой, накинула старый плащ, висевший у двери и представлявший собой кусок грубой шерстяной материи с капюшоном. Взяв в руки деревянное ведро, отправилась на поиски колодца. По пути мне пришла в голову мысль, надо узнать, где живет знахарка, наверняка местные хорошо знают к ней дорогу.
Колодец я нашла без труда, да уж сложно тут было заблудиться, тропинка вывела меня на единственную улицу, по сторонам которой стояли штук пятнадцать бревенчатых домиков, разной степени ветхости.
Колодец расположился точно посреди деревушки. Напротив него большой дом, щедро украшенный резьбой, окруженный высоким дощатым забором. Никак хоромы местного начальства.
Возле живительного источника толпились женщины разных возрастов.
– Доброе утро! – я подошла к ним и пристроилась в конце очереди.
– Здравствуй, Эми, рада видеть, что ты поправилась, – ко мне подошла женщина лет сорока, ее глаза лучились добротой, роста она была невысокого и ее округлые формы напоминали сдобную булочку, да и пахла односельчанка свежим хлебом и молоком.
– Спасибо на добром слове, – я смутилась, не зная, как вести себя дальше и что говорить.
– Ну, надо же, оклемалась болезная, – ко мне подошла красивая девушка, кровь с молоком, в добротном платье. Голос ее был недобрым, а взгляд похож на гадючий.
– А ты, Хеленка, поуймись. Не видишь, девка еле на ногах держится, – женщина шустро встала между нами.
– А я что? Так, о здоровье подошла справиться, – красавица пожала плечами и отвернулась к колодцу.
– Знаем мы твою заботу, – женщина нахмурилась.
– Марта, не стоит наговаривать на меня напраслину, – девица вздернула носик, – я зазря и мухи не обижу, – с этими словами она подхватила свои ведра и прошла в начало очереди.
– Да ты не обращай внимания, – добрая Марта обернулась ко мне, – выходила тебя, значит, знахарка, а мы уж к худшему готовились, долго ты в забытьи была.
– Все хорошо, иду на поправку, – я лихорадочно соображала, как мне расспросить деревенских, не вызывая у них недоумения и излишнего любопытства.
– А все же, давай я тебе помогу, донесу твоё ведро до тропинки, вон как ты отощала, в чем только душа держится? – Марта забрала из моих рук ведро и направилась к колодцу, – ну-ка, кумушки, расступитесь, дайте я Эми воды наберу, не стоит ей долго на холодном ветру стоять, этак и заново слечь недолго.
Женщины, кто с пониманием во взгляде, а кто и с тихим ворчанием расступились и пропустили Марту к колодцу, она споро набрала воды и направилась ко мне.
– Пойдем, милая, провожу.
«Вот он – мой шанс, – обрадовалась я, – сейчас выспрошу, где живет знахарка и хоть немного разузнаю о здешних порядках».
– Эми! – внезапно за моей спиной послышался мужской голос.
От неожиданности я резко обернулась и чуть не упала, зацепившись ногой за ведро Хелены.
– Смотри, куда ноги ставишь, утка колченогая, – послышалось шипение нервной красотки, но я не обратила на нее внимания. В тот момент ко мне подошел высокий, широкоплечий юноша. Он был красив той суровой красотой, которой отличаются сельские парни. Широкое лицо с румянцем на всю щеку, голубые глаза, волосы цвета спелой пшеницы, но впечатление портило надменное выражение его лица, неприятный, оценивающий, словно у ростовщика, взгляд.
– Здравствуй, – я кивнула ему. Кто это еще такой? Принесла же его нелегкая.
– Я рад, что ты поправилась, – юноша подошел почти вплотную, заставив меня отступить на пару шагов.
– Спасибо, я тоже, – вот, млин, о чем с ним говорить? И чего пристал к бедной дочери рыбака? Я терялась в догадках.
Как ни странно, выручила меня Хелена.
– Уви, тебе глаза пеплом из кузни запорошило, уж и невесты своей не видишь? – девушка оттолкнула меня плечом и подошла к парню.
Ага, тот самый сын кузнеца, первый парень на деревне, что ж неплох на первый взгляд, но от его холодного взора становилось не по себе.
– Здравствуй, Хелена. Видел я тебя, вот только к Эми о здоровье справиться подошел, – Уви ловко подхватил меня под локоть и отвел в сторонку, совсем не переживая и не заботясь о чувствах наречённой, – так давно я не видел тебя. Приходи вечером на берег реки.
– Зачем? – опешила я от такого предложения.
От прозвучавшего прямого вопроса парень смутился и запнулся на полуслове:
– Ну, э-м-м… Поговорим.
– Извини, но мне надо будет помочь отцу, не смогу, – выдернув руку, развернулась и зашагала к Марте, стоящей в сторонке, подле неё примостилось моё ведро.
– И правильно, девонька, пошли, чего с ним попусту разговоры разводить, – Марта подхватила тару с водой и бодро направилась по дороге в сторону моего дома.
– Марта, – окликнула я ее несколько секунд спустя, – мне надо с тобой поговорить, – решено, иду ва-банк, кому-то довериться мне придется и эта добродушная женщина, по-моему, самый подходящий вариант.
Она остановилась и с любопытством глянула на меня:
– Говори, что приключилось?
– Понимаешь, я вчера неудачно упала и ударилась головой, – Марта всплеснула руками, сочувствующе цокнув языком, – нет-нет, не переживай, все обошлось, вот только память я потеряла…
– Ох ты, беда ж какая! Совсем ничегошеньки и не помнишь?
– Ничего, – как можно печальнее вздохнула я.
– Знаешь, сейчас мне не ко времени разговоры разводить, сама понимаешь, семью кормить надо, а вот вечерком загляну к вам, там все и обсудим, – на этих словах Марта подошла к тропинке, ведущей к моему дому, поставила ведро и ласково улыбнулась.
– И отец болен, жар у него, скажите, как мне найти знахарку?
– Что ж ты молчала, – Марта сурово взглянула на меня, – беги к ней скорее, милая, весенние лихорадки опасны, за ночь могут человека в могилу свести.
Она подробно рассказала, как мне пройти к целительнице и ласково добавила.
– Не печалься, голубушка, все наладим и поможем, чем сможем. Все будет хорошо, – на этих словах она погладила меня по плечу и, развернувшись, пошла назад к колодцу.
– Спасибо вам! – крикнула ей вслед, Марта, обернувшись, помахала мне рукой.
Ну, полдела сделано, не сомневаюсь, женщина мне всё расскажет в подробностях о жизни в деревне. Так бы можно было бы всё разузнать у Петера, но он слёг, и я не хотела мучить его своим неуёмным любопытством.
И, радуясь своей первой победе, я направилась к дому. Там нашла крынку молока с утренним надоем – рассчитываться со знахаркой все же чем-то надо, и отправилась на поиски ее жилища.
