Нил Шустерман
Жажда

– Будь другом, – говорю я. – Гарретт пропал, и мне нужен велосипед.

Как ни странно, Келтон реагирует вполне по-человечески.

– Можешь взять велосипед моего отца, – говорит он. – Сейчас прикачу.

Он на минуту уходит, и мы встречаемся у боковой калитки. Отличный велосипед у его отца! И тут я понимаю, что Келтон вытащил на улицу и свой.

– Две головы лучше, чем одна, – говорит он. – И лучше бы тебе одной не ездить. Когда все спокойно – это нормально, но сейчас нас, похоже, ждет буря.

Оказывается, не так трудно быть нормальным человеком.

– Да ничего страшного, Келтон, – возражающим тоном говорю я. – Тебе совсем не обязательно ехать со мной.

– Это будет платой за то, что ты взяла взаймы велосипед моего отца.

Да, Келтон не менее прямолинеен, чем я. Никаких переговоров, все у него решено.

– Ладно, – наконец, соглашаюсь я. В принципе, я и не возражала бы, поскольку на шкале «угроза-того-что-мне-вынесут-мозги» Келтон передвинулся с оранжевой полосы на желтую.

Мы начинаем с задних велосипедных дорожек, которые постепенно выносят нас к главной улице, на которой стоит школа Гарретта. Моя школа – напротив. Мне приходит мысль: наверняка Гарретт прячется в месте, которое ненавидит больше всего, больше, чем цветную капусту и уроки фортепиано, вместе взятые – в начальной школе города Медоу-Крик.

Задав велосипеду наклон, я намереваюсь на ходу повернуть, но тут мимо нас, едва не задев, пролетает грузовик. Поначалу я собираюсь спустить на бесшабашного водителя всех собак, но когда понимаю, что это за машина, спина у меня холодеет, и я прекращаю крутить педали.

Это зеленый камуфлированный армейский грузовик без тента, и он битком набит вооруженными солдатами. Первая мысль, пришедшая мне в голову, оказалась глупее глупого. Такая чушь прилетает, когда сознание не успевает прогнать ее через мозг.

– Какого черта? – спросила я. – Мои родители решили вызвать нам на подмогу долбаную национальную гвардию?

– Я говорил тебе о буре? – напоминает Келтон.

К этому моменту мои мозги зашевелились, и я начинаю понимать, что вокруг нас происходит нечто более значительное, чем поиски моего ушедшего в самоволку брата. Не так уж уютно чувствуешь себя, когда по привычным для тебя и таким домашним улицам разъезжают военные машины. И, словно для того, чтобы мое самочувствие резко ухудшилось, грузовик с солдатами въехал на дорожку, ведущую во двор моей школы.

– Что происходит, как ты думаешь? – спрашиваю я Келтона, полагаясь на его обширные, хотя и бесполезные познания в военном деле.

– Не знаю, – отвечает он. – Для объявления военного положения рановато…

– А пояснить? Для тупых.

– Военное положение – это когда всем заправляет армия. То есть боссы в правительстве решают, что местная полиция не справляется, и присылают солдат.

– Но это же хорошо, правда? – пытаюсь я убедить саму себя. – Более безопасно.

Говорю и поудобнее устраиваюсь на сиденье велосипеда.

Келтон пытается улыбнуться.

– Наверное, – говорит он, хотя я и чувствую, что он не верит в то, что говорит. – Может быть.

Может быть! Меня уже тошнит от этих «может быть»!

Может быть, объявят военное положение. Может быть, Федеральное агентство доставит цистерны с водой. Может быть, завтра все будет отлично. Хуже нет, чем жить в мире, лишенном определенности. Поэтому я разгоняюсь и качу вслед за военным грузовиком. Нет, я не злюсь. Я просто хочу знать. Хочу убить это «может быть». Келтон, верно, хочет того же, потому что он крутит педали чуть сзади.

Мы проезжаем ближний кампус, футбольный стадион, а потом и теннисный корт, чтобы посмотреть, где грузовик остановится. Но только когда мы, наконец, доезжаем до водного стадиона, то получаем ответы на свои вопросы. Оказывается, здесь не один грузовик, а целый отряд военных машин. Они полностью взяли в кольцо и блокировали бассейн… потому что для школьных бассейнов законодатели сделали исключение, и только там сохранилась вода – из всех существующих в Калифорнии бассейнов.

Водный стадион по всему периметру патрулируют вооруженные автоматическим оружием солдаты. А в глубины бассейна уходит с дюжину толстых шлангов, которые высасывают воду, перекачивая в стоящие здесь же цистерны. Вдруг один из охранников замечает нас и пристально вглядывается. Я не отвожу глаз, но и ближе не подхожу. Похоже, я для него враг.

– Я должен был догадаться, – говорит Келтон, огорченный тем, что какой-то факт ускользнул от его цепкого мозга.

– Эти идиоты думают, что мы станем пить воду из бассейна? – смеюсь я. – У меня есть подруги, которые играют в водное поло. Я-то знаю, что здесь за водичка. Пить ее? Разве что за кругленькую сумму.

– Если они умеют убирать из океанской воды соль, рыбьи кишки и китовое дерьмо, то с тем, что оставляют в бассейне недоумки из водного поло, они как-нибудь справятся, – говорит Келтон.

Каким-то образом то, что сказал Келтон, срезонировало с моей памятью, с тем, что говорил Гарретт, когда мы толкали ту сломанную тележку в «Костко».

Я охнула, и Келтон с удивлением посмотрел на меня.

– У Гарретта есть приятель, Джейсон. А у него в доме огромный аквариум. Наверняка Гарретт отправился к ним попросить воды.

Гарретт часто бывает суров по отношению к самому себе, и он не из нытиков. Поэтому логично, что он попробует разрулить ситуацию, вместо того чтобы убежать от нее. Я протягиваю руку к телефону и понимаю, что телефона со мной нет. Оставила на ночном столике. Ну и дура же я!

– Можно мне твой телефон? – прошу я Келтона. – Я должна сказать об этом родителям. Они туда быстрее доберутся.

Келтон протягивает мне свой телефон, но, тупо уставившись на экран, я вдруг соображаю, что не знаю ни номера отца, ни номера матери. И вообще не помню наизусть ни одного номера, кроме того, что принадлежит моей тупой подружке из восьмого класса, которой я, во всяком случае, звонить не собираюсь.

Но я не хочу признаться Келтону в своей тупости и бесполезности, а потому говорю:

– Мы не так уж и далеко. Едем.

Вокруг квартала, где живет Джейсон, мы объезжаем дважды.

– Ты не знаешь, где он живет? – спрашивает Келтон.

– Помолчи, ладно? – обрываю его я, потому что действительно толком не представляю, где живет этот парень. –   У него перед домом растет огромное дерево, – говорю я. – Дико большое, до изумления.

Но настолько больших деревьев нет поблизости нигде.

– Я уверена, это та самая улица, – настаиваю я, когда мы замыкаем третий круг.

Келтон задумывается, после чего говорит:

– Включим-ка логику. Если дерево было столь огромным, как ты говоришь, это грубое нарушение правил Ассоциации домовладельцев. Поверь мне, тут я профи: все, что бы ни делал мой отец, является нарушением правил.

– К чему ты ведешь?

– Я веду к тому, что не все способны противостоять напору Ассоциации.

Наконец до меня доходит.

– Пень! Нам нужно искать здоровенный пень!

И вот он, этот пень, через пять домов.

Келтон улыбается. Он весьма доволен собой. При иных обстоятельствах это вывело бы меня из себя, но сегодня он заслужил свой момент славы. Кто-нибудь другой сказал бы, что я либо вру, либо все забыла, но Келтон даже виду не подал, что сомневается в моей правдивости и моей памяти.

– Ну что ж, это было красиво! – признаю я, и мы идем к дому.

Келтон – сама скромность – пожимает плечами:

– Дедуктивный метод, только и всего.

Но подтверждается и моя способность к дедукции, потому что возле входной двери лежит велосипед Гарретта. Мы спрыгиваем с наших велосипедов и идем к дому. Дверь приоткрыта. Нелепо стучать в открытую дверь, но я делаю это. Ответа нет, и я распахиваю дверь полностью. Вхожу, а за мной входит Келтон. Внутри ужасный запах. Вонь гнили.

– Похоже, здесь мертвец, – шепчет Келтон.

Я не обращаю внимания.

В гостиной все выглядит прилично, за исключением нелепой античной статуи с прикрытыми листочком гениталиями. У кого-то проблемы со вкусом.

– По-моему, никого…

Пошел к черту! Я пересекаю гостиную и углубляюсь в дом.

– Гарретт! – кричу я.

Ответа нет.

– Кто-нибудь есть дома?

Келтон колеблется.

– Ты знаешь, – говорит он, – за проникновение в жилище хозяин запросто может нас подстрелить. И это будет в рамках закона.

– Отлично! – отзываюсь я. – Когда я буду лежать мертвая, ты мне скажешь: «Я же говорил!».

Поначалу Келтон идет за мной, но потом выходит вперед, вспомнив, что настоящий скаут никогда не станет прятаться за спину девчонки.

Мы пробираемся дальше по коридору, и чем дальше мы идем, тем более странным кажется ковер под моими ногами. Он мокрый, а запах еще хуже, чем на входе.

И вдруг я замечаю нечто.

Тропические рыбы. Множество. Мертвые, ими устлан пол в комнате. Я поднимаю глаза и понимаю почему. Огромный аквариум разбит. Когда-то он поднимался к самому потолку, и в нем была создана замечательная экосистема, включавшая коллекцию камней и кораллов. Именно об этом аквариуме говорил Гарретт.

Приближаюсь, чтобы рассмотреть получше. Передняя стенка аквариума расколота, и вся вода вылилась, за исключением небольшого, в дюйм, слоя на самом дне. И там, на этом мелководье, наполовину выставив тельце наружу, беспомощно барахтается рыба-клоун. Я осторожно беру рыбку и переношу в другую часть аквариума, где слой воды чуть потолще и где шансов выжить побольше.

– Когда я пришел, все так и было, – слышу я голос сзади.

Быстро оборачиваюсь и вижу Гарретта, стоящего в проеме кухонной двери.

– К тому же вода тут соленая, – продолжает Гарретт.

Я рада, что он нашелся, но уже через мгновение тысяча мыслей каскадом проносятся через мое сознание, и сдержаться я уже не могу. Мы, значит, с ног сбились, а он тут разгуливает по чужому дому, как ни в чем не бывало.

– И что ты тут тогда делаешь? – сердито спрашиваю я.

– Отцу нужен соус для пасты, и я решил, что могу позаимствовать пару бутылок, – объясняет Гарретт, как всегда, уходя от действительно важных вопросов. Потом смотрит себе под ноги и пинает воображаемый камень. –   Не мог же я уйти с пустыми руками, верно?

– Мать с отцом там с ума сходят! Мы все с ума сходим, – говорю я, хотя Гарретт, понятно, обо всем этом знает. Гнев мой стихает, и я оглядываю комнату, наконец вникая в жутковатые детали ее убранства.

– Какого черта здесь произошло? – спрашиваю я, обращаясь к Гарретту.

Тот пожимает плечами.

– Я думаю, они свалили из города, а потом кто-то сюда вломился.

– Да, – задумчиво бормочет Келтон, глядя на мертвую рыбу. – Не думаю, что они приходили за суши.

В иных обстоятельствах то, что он сказал, звучало бы преуморительно. Но не сейчас.

Келтон нагибается и поднимает с пола кусок стекла. Рассматривает изучающе. В стекле играет луч солнца. И тут я замечаю то, что Келтон уже увидел – кровь.

– Бежим отсюда! – просит Гарретт.

Второго приглашения нам с Келтоном не нужно. Мы даже забываем про соус для пасты.

Когда мы возвращаемся, отец с матерью даже не наказывают Гарретта, что меня немного беспокоит. Вместо этого они рыщут по дому в поисках пустых канистр, чтобы взять с собой к опреснительным машинам.

– Ты думаешь, нам дадут больше двух галлонов? – говорит мать, сунув голову в кладовку.

– Мы всегда сможем вернуться и взять еще, – отвечает ей отец из глубин шкафа.

Из двери, ведущей в гараж, появляется Гарретт. В руках у него канистра, которую мы обычно используем в загородных поездках.

– Эта пойдет? – спрашивает он.

– То, что нужно! – отвечает мать.

Гарретт, счастливый тем, что его не наказали, старается вести себя как идеальный сын. Это будет продолжаться не больше пяти минут, или я не знаю своего братишки.

– Следи за братом, – говорит мне мать. – И поосторожнее с Макрекенами! Помни, для таких людей, как мы, у них есть десятифутовые багры.

Отец появляется в кухне и, забрав из стоящей на столешнице коробки ключи от машины, произносит:

– Слушай, что говорит мать.

А что говорила мать, он и представления не имеет.

– Келтон не такой уж и плохой, – говорю я и ловлю себя на том, насколько странно звучит это из моих уст.

Мать с отцом, с пустыми канистрами под мышкой, направляются к дверям. Отец на мгновение приостанавливается и произносит, глядя на меня:

– Ты же помнишь, его старший брат сбежал от них, как только представилась возможность. Рванул так, что чуть подошвы на пороге не оставил.

Гарретт – сама вежливость – открывает перед родителями дверь и придерживает ее. Мать целует его в темечко.

– Пока, – говорю я с улыбкой. Родители садятся в принадлежащий матери «Приус», поскольку отцовская машина все еще выздоравливает в гараже. В подобные моменты, когда они вместе, я радуюсь, что у меня такая семья. Подростки, как правило, считают своих предков слишком нелепыми и старомодными и постоянно жалуются на это. Но те время от времени умеют доказать, что их отпрыски совсем не правы. И я, провожая родителей, вдруг совсем по-детски начинаю жалеть, что на прощанье не обняла их.

6) Келтон

Я решил ничего не говорить отцу о военных машинах, которые видел во дворе нашей школы. Конечно, все это очень серьезно, но есть одна загвоздка: у нас никак не получается законтачить с моим старшим братом Брэди, и, пока есть надежда, что он вернется, лучше не раскачивать лодку. А то, если мы переберемся в наше укрытие в горах, как он нас найдет? Ведь отцу только повод дай! В его голове искры Армагеддона моментально разгорятся в пожар Апокалипсиса. Я и так вижу огоньки безумия в его глазах, когда он слышит о закрытии все новых и новых школ. Мне-то все равно, это для меня не трагедия. Не то чтобы я ненавидел школу, но я гораздо больше узнаю, сидя дома. И я предпочел бы вообще перейти на домашнее обучение, если бы, конечно, у моих родителей хватило терпения.

Ну их к черту, эти глупые мысли. Я беру свое ружье для пейнтбола и тренируюсь на заднем дворике. Мне удается поразить все выбранные цели, и в этом я вижу добрый знак. Опреснители, установленные на побережье, сделают свое дело. Воды хватит на всех. И все в итоге будет хорошо.

На заднее крыльцо выходит отец.

– Не забывай перед выстрелом сделать выдох, – советует он.

Отец знает, о чем говорит. Двенадцать лет тянул лямку в морской пехоте. Мать, правда, посмеивается над этим бравым «сорвиголовой», который, если и рвал что-то, то только зубы у своих сослуживцев, поскольку все годы проработал в бригаде морпехов простым дантистом и ни разу не покидал базы.

Очередная серия выстрелов опустошает картридж моего ружья. Иду внутрь, чтобы поменять его, и в тот момент, когда заканчиваю, слышу стук во входную дверь. Отец открывает – это Роджер Малески, один из наших соседей. У семейства Малески только что родился ребенок, а потому мы не часто их видим. Правда, и до рождения младенца они редко баловали нас своим обществом. Да и мы, по правде говоря, не летаем по разным местным сборищам – мы ведь не бабочки!

– Как дела, Роджер? – спрашивает отец с улыбкой на лице.

– Даже не спрашивайте, – отвечает Малески. – Машина перегревается. Плюс проблемы с канализацией. Весь дом пропах бог знает чем.

– Понимаю, – отвечает отец. – У семьи Морроу, по соседству с нами, те же сложности.

Отец, тем не менее, не предлагает Малески ту волшебную жидкость, которую мы используем для решения наших проблем.

И тогда Малески отводит глаза, избегая смотреть прямо в лицо моему отцу. У того же нет времени ходить вокруг да около.

– Что я могу для вас сделать, Роджер? – спрашивает он.

Малески вздыхает.

– Это все наша дочка, – отвечает он. – Ханна кормит, но у нее сильное обезвоживание, и я боюсь, что грудное молоко скоро кончится. У нас есть кое-какие средства для лактации, но без воды они бесполезны.

– Мне очень жаль, – искренне говорит отец. – Но как мы можем помочь?

Малески мнется, после чего говорит:

– У вас же есть всевозможные вещи на крайний случай. Ну, чтобы выжить. Все же знают, что вы запаслись всем, чем угодно, и никакой апокалипсис вам не страшен.

Он нервно усмехается, заметив, как отец хмурится при слове «запаслись». Словно в самой подготовке к самому худшему жизненному сценарию есть что-то само по себе нелепое. И тогда я замечаю, что руки у Малески трясутся, словно он тысячу раз прокручивал этот диалог в своей голове и так и не решил до конца, что и как ему говорить.

Я знаю своего отца слишком хорошо, чтобы догадаться, что просто так он ничего не отдаст. В таких обстоятельствах стоит только начать, и все покатится по наклонной плоскости. А наклонные плоскости, особенно скользкие – это то, что моему отцу не по вкусу.

Как бы случайно, но явно в стратегических целях отец берется за дверь. Не для того, чтобы закрыть ее, но чтобы быть готовым сделать это в любой момент.

– Ключевое слово здесь, Роджер, это – «выжить». Да, у нас есть все необходимое для выживания.

Малески берет паузу, чтобы перегруппировать свои мысли, и делает новую попытку.

– Да, – говорит он, – я понимаю. У вас есть принципы, и вы не собираетесь идти на компромисс. Но я прошу вас, Ричард. Вы же можете что-нибудь сделать… я имею в виду… это же ребенок.

Отец взвешивает варианты.

– Думаю, я могу дать вам несколько подсказок, – говорит он.

– Подсказок?

Отец кивает и делает жест в сторону огорода, который находится за домом Малески.

– У вас там целые грядки отличных сочных растений. Вы можете измельчить их, потом выжать, и это даст вам, по крайней мере, один галлон жидкости. Я могу даже показать вам, как сделать конденсатор, с помощью которого можно добывать воду.

– Воду из кактусов? – Малески смеется, не веря своим ушам.

Отец снисходительно улыбается.

– Именно, – говорит он. – Завтра к утру у вас уже будет вода.

Улыбка на лице Малески потухает – он понимает, что это никакая не шутка.

– У меня есть семья, и я обязан о ней заботиться, – говорит он наконец. – На всякие глупости у меня нет времени.

– Если вам действительно нужна вода, вам придется потратить на это кое-какое время.

Малески даже не пытается сформулировать ответ. Его глаза сужаются от злости, а губы изгибает ярость.

– Да кто вы такой? – бросает он в лицо отцу.

Но отец не теряет хладнокровия. Он стоит спокойно, даже не шелохнувшись.

– Роджер, – говорит он. – Я предлагаю вам гораздо более ценную вещь, чем бутылка воды. Уверенность в себе и своих силах. Умение справляться с обстоятельствами без посторонней помощи.

Лицо Малески темнеет; странным, совершенно диким взглядом он смотрит в глаза моего отца.

– И вы будете здесь просто стоять и ждать, пока в груди у моей жены не закончится молоко? – наконец хрипло произносит он.

– А что вы на меня злитесь? – отвечает отец. – Как будто я виноват в том, что вы ничего заранее не предусмотрели!

– Вы – сукин сын, вот вы кто!

А вот этого говорить не следовало. Отец с трудом переносит общение с дураками, а дурак для него – это тот, кто ждет, что его проблемы будут решать за него другие люди.

– Приходите, когда научитесь вести себя так, как ведут себя нормальные члены человеческого общества, – говорит он резко и пытается закрыть дверь. Но Малески бросается вперед, на порог и не дает ему этого сделать.

– Сейчас я сотру эту улыбочку с вашей физиономии, – рычит Малески, хотя отец и не думал улыбаться. Отец пытается вытолкать соседа, но у того от отчаяния зашкаливает адреналин, и он продолжает ломиться вперед, нанося удары. Под его напором отец, прикрывая лицо рукой, отшатывается. Дверь распахивается во всю ширину.

И тогда я поднимаю ружье, выдыхаю и нажимаю на курок.

Трижды я попадаю Малески в грудь. Прямо в цель. Удар за ударом заряды, выпущенные мной, отбрасывают его на дверной косяк. Вся его яростная храбрость улетучивается. Он стонет, словно умирающий. Затем бросает взгляд себе на грудь и рассматривает голубые флюоресцирующие пятна на рубашке. Сердце мое глухо стучит в груди – так же, как, возможно, и его сердце. Малески смотрит на меня загнанным, безумным взглядом – словно я действительно пробил дыру в его груди.

Затем я протягиваю руку к ранцу, болтающемуся на вешалке возле двери, запускаю в него руку и достаю бутылку воды, которую купил в школе, когда вода еще почти ничего не стоила. Протягиваю и сую бутылку в окрашенные голубым руки, с которых капает краска.

– Возьмите и уходите, – говорю я.

Малески смотрит на воду и краснеет, смущенный и ошарашенный тем, что, оказывается, гуманность еще существует в обезвоженном мире. Потом поворачивается и исчезает.

В это мгновение отец поворачивается ко мне. Губы его окровавлены, в глазах – ярость. И мне непонятны истоки этой ярости – то ли он еще не остыл от потасовки, то ли злится на меня, но не за то, что я остановил того парня своей краской, а за то, что отдал тому воду.

– Тебе не следовало вмешиваться, – говорит он. – Это не твоего ума дело.

– Да, сэр, – отвечаю я. – Понятно, сэр.

Когда отец спускает на меня собак, я всегда отвечаю по-военному, как старшему по званию.

Отец закрывает дверь и уходит.

Я рад, что поступил именно так, как поступил. Не потому, что удовлетворил свою давнюю фантазию пострелять из ружья для пейнтбола в кого-нибудь из соседей. Нет. Знает об этом отец или нет, но я понимал, как будут развиваться события. Что случится, если я не нажму на курок. В самый разгар противостояния рука отца инстинктивно скользнет к поясу, где в кобуре притаился его пистолет, и тогда…