Нил Гейман
Лучшие рассказы

«Да».

«Ты здесь в связи со смертью ангела Каразэла?»

«Да».

«Я его не убивал».

Когда он так сказал, я знал, что это правда.

«Тебе известно, кто это сделал?»

«Это ведь твое предназначение, не так ли? Найти, кто убил беднягу, и подвергнуть его Каре Имени».

«Да».

Он кивнул.

«Что ты хочешь знать?»

Я помолчал, обдумывая все то, что в тот день услышал.

«Тебе известно, что делал Люцифер в этой части Города, прежде чем было обнаружено тело?»

Старый ангел смотрел на меня в упор.

«Могу лишь догадываться».

«И что же?»

«Он прогуливался во Тьме».

Я кивнул. Теперь в моей голове что-то сложилось. Что-то, что я вот-вот мог ухватить. Я задал последний вопрос:

«Что ты можешь сказать мне о Любви?»

И он сказал. И я понял, что у меня все это было.

Я вернулся к месту, где лежал Каразэл. Останки были убраны, следы крови смыты, а разметанные ветром перья собраны. На серебряном тротуаре не осталось никаких следов, которые бы указывали, что здесь было его тело. Но я знал, где оно лежало.

Я расправил крылья и полетел вверх, пока не добрался до вершины башни Зала Бытия. Там было окно, в которое я и вошел.

Саракаэл работал, он поместил в маленькую коробочку бескрылого пигмея. На одной стороне коробки была картинка крошечного коричневого существа с восемью ногами. На другой – бутон белого цветка.

«Саракаэл!»

«Мм? А, это ты. Привет. Посмотри-ка. Если ты должен умирать и жить, скажем так, запертый на земле как в коробке, что бы ты хотел, чтобы лежало сверху, вот здесь, паук или лилия?»

«Наверное, лилия».

«Да, я тоже так думаю. Но почему? Я хочу… – Он поднял руку к подбородку, уставясь на две модели, положил одну из них на коробку, потом другую, экспериментируя. – Так много нужно сделать, Рагуил. Столь во многом разобраться. А у нас всего один шанс, как ты знаешь. И будет лишь одна вселенная, которую мы не можем использовать, пока все в ней не наладим. Мне хочется понять, почему все это было так важно для Него…»

«Известно ли тебе, где находится келья Зефкиэла?» – спросил я.

«Да. То есть я никогда там не был. Но я знаю, где она».

«Хорошо. Лети туда. Тебя он тоже ждет. Встретимся у него».

Он покачал головой.

«У меня работа. Я не могу просто…»

На меня вновь снизошло мое предназначение. Я посмотрел на него сверху вниз и сказал:

«Ты летишь туда. Прямо сейчас».

Он ничего не ответил. Отступил к окну, не сводя с меня глаз; потом повернулся, взмахнул крыльями, и я остался один.

Я направился к главному колодцу Зала и, упав в него, кувыркаясь, полетел через модель вселенной; она поблескивала вокруг, неизвестные мне цвета и формы бурлили и корчились без всякого смысла.

Достигнув самого низа, я расправил крылья, замедляя снижение, и мягко приземлился на серебряный пол. Фануэл стоял между двух ангелов, а те наперебой задавали ему вопросы.

«Меня не заботит, насколько это эстетически оправданно, – объяснял он одному ангелу. – Мы просто не можем поместить это в центре. Фоновое излучение воспрепятствует даже зарождению любых форм жизни; к тому же оно слишком нестабильно».

Он повернулся к другому ангелу.

«Ладно, давай посмотрим. Хм. Значит, оно Зеленое, не так ли? Однако получилось не совсем то, что я себе представлял. Мм. Оставь это мне. Я к тебе подойду. – Он взял у ангела бумагу, решительно свернул ее и повернулся ко мне. Вид у него был бесцеремонный и пренебрежительный. – Да?»

«Мне нужно с тобой поговорить».

«Мм? Ладно, только в темпе. Очень много работы. Если по поводу смерти Каразэла, то я тебе уже сказал все, что знал».

«Да, по поводу его смерти. Но сейчас я не стану с тобой говорить. Не здесь. Отправляйся к Зефкиэлу: он ждет. Там и встретимся».

Он, кажется, хотел что-то сказать, но только кивнул и направился к двери.

Я собирался было уходить, но кое-что пришло мне в голову. Я остановил ангела с Зеленым.

«Скажи-ка мне одну вещь».

«Если смогу, господин».

«Вот это. – Я указал на вселенную. – Для чего это предназначено?»

«Для чего? Ну как, это же вселенная».

«Я знаю, как это называют. Но какой цели она служит?»

Он нахмурился.

«Это часть плана. Так пожелало Имя; Оно требует, чтобы вселенная была такой-то и такой-то, таких-то размеров и обладала такими-то свойствами и составляющими. Нашим предназначением является довести проект до бытия, согласно Его пожеланиям. Я уверен, Ему известно предназначение вселенной, но этого Он мне не открыл», – в его голосе слышался нежный упрек.

Я кивнул и покинул это место.

Высоко над городом группа ангелов вертелась и кружилась и пикировала. Каждый держал огненный меч, от которого исходил яркий пылающий луч, слепивший глаза. Они двигались синхронно в лососево-розовом небе. Они были так прекрасны. Вы наверняка наблюдали, как летними вечерами в небе танцуют стаи птиц. Когда они сплетаются и кружат, и собираются в группки, и снова распадаются, и вам вдруг кажется, вы понимаете, что это значит, но нет, это не так, вы не понимаете и никогда не поймете. Здесь было так же, только еще прекраснее.

Надо мной было небо. Подо мной сияющий Город. Мой дом. А за Городом была Тьма.

Чуть ниже Воинства парил Люцифер, наблюдая за их маневрами.

«Люцифер!»

«Да, Рагуил! Нашел ты преступника?»

«Думаю, да. Не проводишь меня до кельи Зефкиэла? Остальные собрались там и ждут нас, а я как раз все объясню».

После паузы он ответил:

«Конечно».

Он поднял свое совершенное лицо к ангелам, выполнявшим медленное вращение, при этом каждый в движении сохранял совершенное расстояние от другого, так что никто никого не касался.

«Азазел!»

Ангел вылетел из круга; другие выровнялись, так что его исчезновение было почти незаметно, и так быстро заполнили образовавшуюся пустоту, что уже невозможно было определить, где он только что был.

«Мне придется удалиться. Командование оставляю на тебя, Азазел. Продолжайте тренировку. Им есть еще в чем совершенствоваться».

«Да, господин».

И Азазел занял место Люцифера, наблюдая за группой ангелов, а мы с Люцифером спустились в Город.

«Мой заместитель, – сказал Люцифер. – Яркий. Увлеченный. Готов следовать за тобой куда угодно».

«Для чего вы проводите эти учения?»

«На случай войны».

«С кем?»

«О чем ты?»

«С кем они собираются воевать? Кто, кроме нас, тут есть?»

Он взглянул на меня; глаза его были чисты и честны.

«Я не знаю. Но Он Именовал нас Своей армией. И мы будем совершенны. Для Него. Имя безошибочно, все-праведно и все-мудро, Рагуил. Иначе и быть не может, независимо от…» – Он прервался и отвел взгляд.

«Что ты хотел сказать?»

«Это не имеет значения».

«А-а».

Мы больше не говорили до самой кельи Зефкиэла.

Я глянул на часы, было почти три. По улице пронесся порыв холодного ветра, и я задрожал. Незнакомец заметил это и прервался.

– С вами все в порядке? – спросил он.

– Все хорошо. Прошу вас, продолжайте. Я захвачен рассказом.

Он кивнул.

– Они ждали нас в келье все трое: Фануэл, Саракаэл и Зефкиэл. Зефкиэл сидел на своем стуле. Люцифер занял место у окна.

Я вышел на середину кельи и начал:

«Благодарю всех вас, что пришли. Вам известно, кто я; известно мое предназначение. Я Возмездие Имени, орудие Господа. Я Рагуил.

Ангел Каразэл мертв. Мне поручено расследовать, почему он умер, кто его убил. Я это сделал. Итак, ангел Каразэл был проектировщиком в Зале Бытия. Очень хорошим проектировщиком, во всяком случае мне так сказали…

Люцифер. Скажи мне, что ты делал, прежде чем наткнулся на Фануэла и мертвое тело».

«Я говорил тебе вчера. Я прогуливался».

«Где ты прогуливался?»

«Не понимаю, какое это имеет отношение к твоему расследованию».

«Говори!»

Он замялся. Он был выше любого из нас, он был высок и горд.

«Что ж, хорошо. Я прогуливался во Тьме. Я так делаю уже некоторое время, прогуливаюсь во Тьме. Это позволяет мне получить представление о Городе со стороны. Я вижу, как он прекрасен и совершенен. Нет ничего более восхитительного, чем наш дом. Более законченного. Ничего иного, где бы кому-либо захотелось пребывать».

«И что ты делал во Тьме, Люцифер?»

Он вперил в меня взгляд.

«Гулял. И… Там, во Тьме, есть голоса. Я слышал голоса. Они обещали мне что-то, задавали вопросы, о чем-то шептали и умоляли. Но я их не слушал. Я закаляю себя и смотрю на Город. Это – единственная возможность мне себя проверить, подвергнуть себя испытанию. Я – Глава Воинства, первый среди ангелов, и я должен это чем-то подтверждать».

Я кивнул.

«Почему же ты не сказал мне это раньше?»

Он опустил глаза.

«Потому что я единственный ангел, который прогуливается во Тьме. И я не хочу, чтобы это делали другие: я достаточно силен, чтобы бросить вызов голосам и проверить себя. Другие же не столь сильны. Они могут оступиться и даже пасть».

«Благодарю, Люцифер. Это пока все. – Я повернулся к следующему ангелу. – Фануэл. Как долго ты присваивал себе труды Каразэла?»

Рот его раскрылся, но он не издал ни звука.

«Ну же?»

«Я… я никогда не присвою себе чужие заслуги».

«Но ты воспользовался его трудами по Любви?»

Он моргнул.

«Да. Это было».

«Не сочти за труд и объясни нам, что есть Любовь», – велел я.

Он неуверенно огляделся.

«Это есть чувство влечения и глубокой привязанности к другому существу, часто смешанное со страстью и желанием, потребность быть все время вместе. – Он говорил сухо, назидательно, словно доказывал математическую формулу. – Чувство, которое мы испытываем к Имени, к нашему Создателю… помимо прочего, есть Любовь. Любовь – это импульс, который может в равной мере воодушевить и разрушить. Мы… – Он помолчал и продолжил: – Мы очень этим гордимся».

Он говорил невнятно. Похоже, у него не было надежды, что мы ему поверим.

«Кто сделал большую часть работы по Любви? Нет, не отвечай. Прежде я спрошу об этом остальных. Зефкиэл! Когда Фануэл передал разработки по Любви на твое одобрение, кто, по его словам, отвечал за проект?»

Бескрылый ангел мягко улыбнулся:

«Он сказал мне, что это его проект».

«Благодарю тебя, господин. Итак, Саракаэл, чьим проектом была Любовь?»

«Моим. Моим и Каразэла. Скорее, больше его, чем моим, но мы работали вместе».

«Вы знали, что Фануэл претендовал на авторство?»

«…Да».

«И ничего не имели против?»

«Он… он обещал нам, что даст еще один хороший проект, и он целиком будет наш. Он обещал, что если мы никому не скажем, нам будут переданы более значимые проекты, и он сдержал слово. Он дал нам Смерть».

Я обернулся к Фануэлу.

«Итак?»

«Да, это правда, я утверждал, что Любовь – это моя разработка».

«А она была разработкой Каразэла и Саракаэла».

«Да».

«И это был их последний проект перед Смертью?»

«Да».

«У меня все».

Я подошел к окну, посмотрел на серебряные башни, на Тьму за Городом. И начал говорить.

«Каразэл был замечательным проектировщиком. И единственным его недостатком было то, что он слишком глубоко уходил в работу. – Я повернулся к ним лицом. Ангел Саракаэл дрожал, и под его кожей вспыхивали огоньки. – Саракаэл! Кого любил Каразэл? Кто был его возлюбленным?»

Он уперся взглядом в пол. Потом поднял глаза, вид у него был гордый и воинственный. И он улыбался.

«Я».

«Не хочешь об этом рассказать?»

«Нет. – Он пожал плечами. – Но, похоже, должен. Прекрасно, тогда слушайте.

Мы работали вместе. И когда начали работать над Любовью… мы стали любовниками. Это была его идея. Всякий раз, когда выдавалось время, мы удалялись в его келью. И там касались друг друга, обнимались, шептали всякие нежности и клятвы в вечной любви. Его настроение значило для меня больше, чем мое собственное. Я существовал ради него. Когда оставался один, я повторял его имя и мог думать лишь о нем. Когда же был с ним… – он запнулся и опустил глаза, – остальное не имело значения».

Я подошел к Саракаэлу, поднял его подбородок и заглянул в его серые глаза.

«Тогда почему ты убил его?»

«Потому что он меня разлюбил. Когда мы начали работать над Смертью, он… он утратил ко мне интерес. Он больше мне не принадлежал. Он принадлежал Смерти. И раз его уже не было со мной, почему ему было не отдаться своей новой любви. Я не мог выносить его присутствия, мне было нестерпимо видеть его рядом и знать, что он ничего ко мне не испытывает. Это ранило больнее всего. Я думал… я надеялся… что если он умрет, он станет мне безразличен, и боль уйдет вместе с ним.

Вот почему я убил. Я его ударил и выбросил тело из нашего окна в башне Зала Бытия. Но боль не прошла! – Саракаэл почти кричал. Он шагнул ко мне и убрал мою руку с подбородка. – И что теперь?»

Я почувствовал, как на меня нисходит мое предназначение, как оно овладевает мною. Я не был просто ангелом, я был Возмездием Господа.

Я тоже сделал шаг к Саракаэлу и обнял его. Я прижал мои губы к его губам, просунул язык к нему в рот. Мы поцеловались, и он закрыл глаза.

Я чувствовал, как во мне разгорается яркий огонь. Краем глаза я видел, как Люцифер и Фануэл заслонились от моего света; и еще я видел, как смотрел на меня Зефкиэл. А огонь мой становился все ярче и ярче, пока не прорвался из моих глаз, из моей груди, из моих пальцев, из моих губ: белый опаляющий огонь.

Белое пламя медленно поглотило Саракаэла, который, воспламенившись, цеплялся за меня.

Скоро от него ничего не осталось. Совсем ничего.

И огонь во мне угас. Я вновь стал самим собой.

Фануэл рыдал. Люцифер был бледен. Зефкиэл сидел на своем стуле и спокойно смотрел на меня.

Я повернулся к Фануэлу и Люциферу.

«Вы видели Возмездие Господне, – сказал я им. – Пусть это будет предостережением для вас обоих».

Фануэл кивнул.

«Да, конечно. O, я понимаю. Я… я вернулся бы к работе, господин. К своим основным обязанностям. Если ты не возражаешь».

«Иди».

Шатаясь, он подошел к окну и погрузился в свет, неистово махая крыльями.

Люцифер приблизился к тому месту на серебряном полу, где совсем недавно стоял Саракаэл. Он опустился на колени, печально глядя перед собой, словно пытался обнаружить останки ангела, которого я уничтожил, щепотку пепла, или частицу кости, или опаленное перо, но там совсем ничего не было. Тогда он поднял на меня глаза.

«Это неправильно, – сказал он. – И несправедливо».

Он плакал; слезы ручьями бежали по лицу. Возможно, Саракаэл первым из ангелов полюбил, зато Люцифер первым проливал слезы. Никогда этого не забуду.

Я бесстрастно смотрел на него.

«Это было справедливо. Он убийца. И потому тоже убит. Ты призвал меня исполнить мое предназначение, и я это сделал».

«Но… он ведь любил. Его нужно было простить. Ему нужно было помочь. Его не следовало вот так уничтожать. Это неправильно».

«На то была Его воля».

Люцифер замер.

«Тогда, наверное, Его воля неправедна. А голоса во Тьме говорят правду. Как может быть праведным такое?»

«Это правильно. На то Его воля. Я в точности исполнил мое предназначение».

Тыльной стороной ладони он вытер слезы.

«Нет, – спокойно сказал он. И медленно покачал головой. А потом добавил: – Я должен над этим подумать. И теперь я ухожу».

Он подошел к окну, шагнул в небо и исчез.

Мы с Зефкиэлом остались в келье одни. Я подошел к его стулу. Он кивнул.

«Ты исполнил свое предназначение, Рагуил. Не хочешь ли ты вернуться в свою келью и ждать, когда в тебе снова появится нужда?»

Человек на скамейке повернулся ко мне: глаза его искали мой взгляд. До той минуты мне казалось, что на протяжении своего рассказа он едва ли помнил обо мне; он смотрел прямо перед собой и не говорил, а шептал, почти без интонаций. И теперь было похоже, что он меня обнаружил и заговорил именно со мной, а не с ночным эфиром и не с Городом ангелов. И он сказал:

– Я знал, что он прав. Но я не мог тогда вернуться в келью, даже если бы захотел. Мой образ еще не вполне меня покинул, а мое предназначение было исполнено не до конца. И тут все встало на свои места; я увидел всю картину целиком. Как Люцифер, я встал на колени и коснулся лбом серебряного пола.

«Нет, Господи, – сказал я. – Не сейчас».

Зефкиэл поднялся со своего стула.

«Встань. Не годится одному ангелу так вести себя по отношению к другому. Это неправильно. Встань!»

Я покачал головой.

«Отец, ты ведь не ангел», – прошептал я.

Зефкиэл ничего не ответил. На мгновение сердце замерло у меня в груди. Я испугался.

«Отец, мне было поручено узнать, кто ответствен за смерть Каразэла. И я это знаю».

«Ты совершил свое Возмездие, Рагуил».

«Твое Возмездие, Господи».

И тогда он вздохнул и снова сел.

«Ах, мой маленький Рагуил. Проблема с творением заключается в том, что оно оказывается намного лучше, чем предполагалось. Следует ли мне спросить, как ты понял, что это я?»

«Я… даже не знаю, Господи. У тебя нет крыльев. Ты живешь в центре Города и непосредственно надзираешь за Творением. Когда я уничтожил Саракаэла, ты не отвел взгляд. Ты знаешь слишком много вещей. Ты… – Я помолчал, размышляя. – Нет, мне неведомо, как я тебя узнал. Ты сам говоришь, что хорошо меня создал. Только я понял, кто Ты, и понял значение разыгравшейся здесь драмы, когда увидел, как улетал Люцифер».

«И что же ты понял, дитя?»

«Кто убил Каразэла. То есть, по крайней мере, кто дергал за ниточки. Например, кто устроил так, что Каразэл и Саракаэл вместе работали над Любовью, зная, что Каразэл имеет обыкновение слишком глубоко погружаться в работу».

Он обратился ко мне нежно, словно полушутя, как взрослый стал бы говорить с маленьким ребенком:

«Зачем кому-то “дергать за ниточки”, Рагуил?»

«Но ничто ведь не случается безо всяких причин; и причины все в Тебе. Ты подставил Саракаэла. Да, он убил Каразэла, но он это сделал так, чтобы я мог уничтожить его».

«Но разве это было неправильно?»

Я заглянул в его старые-престарые глаза.

«Это было мое предназначение. Но я не думаю, что это было справедливо. Я думаю, возможно, так было необходимо: уничтожить Саракаэла, чтобы продемонстрировать Люциферу Несправедливость Господню».

И тогда он улыбнулся.

«И для чего же мне это потребовалось?»

«Я… я не знаю. Я понимаю это не больше, чем то, для чего Ты создал Тьму и голоса в ней. Но Ты ведь это сделал. Ты устроил так, что это произошло».

Он кивнул.

«Да. Это так. Люцифер должен тяготиться мыслью о неправедном уничтожении Саракаэла. И это, помимо прочего, ускорит некоторые его поступки. Бедный милый Люцифер. Из всех моих чад его путь будет самым тяжким; ибо он призван сыграть некую роль в предстоящей драме, и эта роль будет грандиозной».

Я все еще стоял на коленях перед Творцом Всего Сущего.

«Что ты теперь будешь делать, Рагуил?» – спросил он.

«Я должен вернуться в свою келью. Мое предназначение исполнено. Я осуществил Возмездие и обнаружил злоумышленника. Этого достаточно. Но, Господи…»

«Да, дитя мое».

«Я чувствую себя нечистым. Запятнанным. Оскверненным. Вероятно, действительно все, что случается, случается согласно Твоей воле, и это хорошо. Но Ты порой оставляешь кровавые следы на Твоих инструментах».

Он кивнул, словно согласившись.

«Если хочешь, Рагуил, ты можешь забыть об этом. Обо всем, что случилось. – А потом Он сказал: – Однако ты не сможешь говорить об этом с другими ангелами, независимо от того, что решишь: помнить или забыть».

«Я буду помнить».

«Это твое право. Но временами тебе будет определенно проще не помнить. Забвение порой дает некую свободу. А теперь, если не возражаешь, – он наклонился, вытащил файл из стопки на полу и открыл его: – у меня есть работа, и мне следует ее продолжить».

Я встал и подошел к окну. Я надеялся, Он меня окликнет, объяснит детали Своего плана, чтобы все изменилось к лучшему. Но Он ничего не сказал, и я оставил Его, ни разу не оглянувшись.

Он замолчал. И молчал так долго – мне даже показалось, он и не дышит, – и я занервничал, предположив, что он уснул или вообще умер.

Но тут он поднялся.

– Ну вот, приятель. Это вся история. Как ты думаешь, стоит она двух сигарет и коробка спичек? – Он спросил без тени иронии, словно это было важно для него.

– Да, – ответил я, – стоит. Но что случилось дальше? Как вы… я хочу сказать, если… – Я умолк.

Теперь на улице было темно, как бывает в предрассветный час. Один за другим гасли уличные фонари, и его силуэт вырисовывался на фоне светлеющего неба. Он сунул руки в карманы.

– Что случилось дальше? Я отправился домой, заблудился и вот теперь нахожусь здесь, очень далеко от дома. Порой совершаешь поступки, о которых сожалеешь, но с этим уже ничего нельзя поделать. Времена меняются. За тобой захлопываются двери. А ты идешь дальше. Тебе это знакомо?

В конце концов я оказался здесь. Обычно говорят, нет таких, кто был бы родом из Лос-Анджелеса, Города ангелов. Если взять меня, то это чертовски верно.

И прежде чем я успел понять, что он делает, он наклонился и нежно поцеловал меня в щеку. Щетина у него была грубой и колючей, а дыхание неожиданно сладким. На ухо он прошептал:

– Вовсе я не падший. Мне плевать, что обо мне говорят. Я все еще делаю мою работу, как я ее понимаю.

Моя щека горела в том месте, где ее коснулись его губы.

Он выпрямился:

– И все же мне очень хочется домой.

И он пошел вниз по темнеющей улице, а я сидел на скамейке и смотрел, как он уходит. У меня было ощущение, будто он что-то забрал с собой, просто я не мог вспомнить, что именно. И еще я чувствовал, будто взамен мне оставили нечто, возможно, отпущение грехов или безвинность, хотя каких грехов и в чем может быть моя безвинность, я сказать не мог.

Откуда-то пришел образ: небрежный рисунок двух ангелов, летящих над прекрасным городом; а поверх рисунка отчетливый отпечаток детской руки, окрасивший белую бумагу в кроваво-красный цвет. Образ явился пред моим мысленным взором внезапно, и я и теперь не знаю, что он означал.

Я встал.

Было слишком темно, чтобы разглядеть циферблат моих часов, но я знал, что в тот день не засну. Я вернулся в отель, в дом возле чахлой пальмы, помылся и принялся ждать. Я думал об ангелах и о Тинк; и не мог поверить, что любовь и смерть идут рука об руку.

На следующий день возобновились полеты в Англию.

Я чувствовал себя странно, бессонная ночь погрузила меня в то неприятное состояние, в котором все кажется плоским и не особенно важным; когда ничто не имеет значения и когда реальность представляется уязвимо тонкой и изношенной. Поездка на такси до аэропорта была кошмарной. Мне было жарко, я устал и нервы были на пределе. В эту ужасную жару я был в футболке; мое пальто пролежало на самом дне чемодана на протяжении всей поездки.

Самолет был забит битком, но меня это не беспокоило.

Стюардесса продефилировала по проходу со стопкой газет: «Геральд трибюн», «ЮэСЭй тудей» «Лос-Анджелес таймс». Я взял номер последней, но слова вылетали из моей головы, едва я успевал их распознать. Ничто из прочитанного мне не запомнилось. Нет, лгу. Где-то на последних страницах я прочел о тройном убийстве: двух женщин и маленького ребенка. Имен указано не было, и я так и не понял, почему эта заметка мне запомнилась.

Вскоре я уснул. Мне снилось, как я трахаюсь с Тинк, а из-под ее закрытых глаз и сомкнутых губ сочится кровь. Кровь была холодной, вязкой и липкой, и я проснулся продрогшим от кондиционера и с неприятным ощущением во рту: там было сухо как в пустыне. Я выглянул в поцарапанный иллюминатор и стал смотреть на облака, и мне пришло в голову (не в первый раз), что облака – это некая другая земля, где все точно знают, чего ищут и как вернуться к началу.

Смотреть на облака – это то, что мне всегда больше всего нравилось во время полета. И еще близость собственной смерти.

Завернувшись в тонкое одеяло, я снова ненадолго уснул, но если что и видел во сне, то мне это не запомнилось.

Вскоре после приземления в Англии разыгралась снежная буря, выведя из строя систему электроснабжения аэропорта. В тот момент я один поднимался в лифте, освещение погасло, и лифт застрял между этажами. Замерцала тусклая аварийная лампа. Я жал на красную кнопку тревоги, пока не сели батарейки и сигнал не прекратился; зажавшись в углу в моей крошечной серебряной комнатке, я дрожал от холода в одной футболке. От моего дыхания шел пар, и я сам себя обнимал, чтобы согреться. Кроме меня, там не было ни души, но несмотря на это я чувствовал себя в полной безопасности. Вскоре кто-то сумел открыть двери лифта. А еще кто-то помог мне наконец выбраться из него; теперь я знал, что очень скоро буду дома.