Николай Викторович Панов
Клинок Стэллы

Действие пятое

Рассказ Ивана Ивановича проник в самое сердце Глеба и сильно потряс его. Ему непонятно было только одно, почему судьба его вывела именно на Ивана Ивановича, а не на остальных, знавших об иммуниках. И недолго думая, он задал этот вопрос Ивану Ивановичу. Тот только плечами пожал:

– Не знаю. Могу только предположить, что Анна и Алексей уже достаточно пожилые люди. Да еще и пережившие сколько. Им эти иммуники теперь уже, наверное, поперек горла. Ну а потом, Алексей следователь. Конечно, он давно уже на пенсии. А вот я, хоть уже и стар, но все равно, ученый. Наверное, поэтому Вы и пришли именно ко мне. Но теперь Вы уже знаете о них. Они добрые люди, пообщайтесь с ними. У них есть дети, сын Степан и дочь Надежда. Кстати, понимающие люди, насколько я знаю.

– А насколько знаете? – спросил Глеб.

– Вы хотели спросить, как давно я с ними не общался? – Иван Иванович хитро посмотрел на Глеба, и добавил, ― Не скрою, давно.

– Так откуда Вам это известно?

– Я понимаю, Вам не нужна пустая болтовня. Вами управляет интерес. Конечно, если бы Вы были посланы ко мне со специальным заданием, то тогда другой разговор. Но я обыкновенный человек. Я не скажу Вам, что у меня нет на Вас времени. Тем более, после того, что случилось со мной тогда.

– Я понимаю и поэтому просто надеюсь на вашу человечность.

– Ваше чутье правильно подсказало Вам, ― Иван Иванович сменил наживку, ― вот за разговором и время пролетело. Уже почти ночь. Вы, наверное, проголодались?

– Есть немного. – ответил Глеб, глядя в ту сторону, куда зашло Солнце.

– Ну, может тогда в гости заглянете?

– Если не возражаете.

– Тогда скоро пойдем. У меня тут верша стоит. Я ее этак через полчасика выну. Ничего?

– Да не вопрос.

– А сейчас, небольшой костерок. А то прохладно.

Иван Иванович потер руки, собрал удочки. Поплавка все равно уже не было видно. Десятка два приличных карасей было в садке. Вовсю пели кузнечики, когда Иван Иванович разжег костер.

– Ночной воздух всегда свежий, ― произнес он, – бодрит. А иногда и с ног валит! – произнес он, увидев от души зевающего Глеба.

– Да это я так, после вашего рассказа попробуй уснуть! Я-то думал, что вся эта история с иммуноандроидами, какой-нибудь специальный заказ, а это всего на всего открытие частного характера. А скажите мне откровенно, почему Вы стали участвовать в нем? Почему помогали Кириллу?

– Это так важно для Вас?

– Да, это важно. Важно знать, почему Вы пошли на это. И не говорите мне об ученом интересе. Я думаю, что вами двигало что-то иное.

– Что, например?

– А не могло это быть чувство эгоизма?

– В каком смысле? Я чего-то не понимаю. При чем тут эгоизм? Я сам поначалу отговаривал Кирилла. Но он ни в какую не хотел оставлять свою затею, которая и погубила его. Мы с Таней наоборот всячески помогали ему, если так можно сказать, выжить в сложившейся ситуации, не более.

– Хорошо, допустим, а что тогда двигало Вашим другом?

– Кириллом? Вот тут-то как раз эгоизм и присутствовал. Правда, я не знаю, насколько это вообще можно назвать эгоизмом. Насколько я знаю, он вообще был влюбчивым человеком. А вот взаимности не было никогда. Да он вообще был не от мира сего. Философ, фантазер, сказочник. Вот в итоге и дофантазировался. После того, что я пережил, уверяю – мысль все-таки обладает чем-то. Чем – не ведаю. Мы просто не готовы ее понять. Вернее, понять ее механизм действия. Мы же не видим эту нематериальную субстанцию. Как мы можем тогда оценить ее работу, воздействие? Единственное, можем увидеть ее воплощение через труд человека. Любая работа в общем-то, особенно у творческих людей.

– И философов!

– Ну а куда же без них? Здесь им целое поле работы. Но я хочу привести в пример художников. Вот пишут они картины. Красота! Какие колориты порой, глаз отвести невозможно. А возвращаясь к Кириллу, могу добавить, несчастен он был.

– В каком смысле?

– Женщин любил, а вот они его нет.

– И это помогло ему создать иммуника?

– Выходит, что так, – Иван Иванович подкинул полено в костер. – Так получается. Когда человек не дополучает чего-то, то начинает это или искать, или находит замену этому. Так вот и он, нашел замену женщинам. Как эта идея ему в голову пришла? До сих пор понять не могу. Говорил, что якобы во сне информация пришла. А там, ну кто знает. Но итог один – получилось! Получилось даже более, чем я думал.

– А что Вы думали?

– Да я даже и предположить себе не мог, что такое вообще произойдет. Но это событие все-таки произошло. Сделали иммуноанрдроида. Да и вообще не в том дело.

– А тогда в чем?

– Ну что иммуноандроид, ну иммуник. Нет! Ему нужно было другое. Его по жизни не воспринимали всерьез. Вот как, к примеру, было бы Вам, если бы к Вам относились несерьезно?

– Думаю, хреново.

– Вот такое же состояние было и у него. Он всячески пытался доказать, что он не такой, каким его воспринимают. Может где-то он отстал от жизни. Но это никак не сказывалось на его творческих способностях. Жил одиноко. Когда был еще совсем юношей, терпеть не мог, когда его называли словом «парень».

– Почему?

– Считал это слово повседневностью. Но он-то не такой как все. Девки взаимностью не отвечают, творческие способности пропадают. А годы идут. Что делать?

– И что же он сделал? – спросил Глеб и сам ухмыльнулся от того, что его задал. – Иммуника.

– Э, нет! Нет, дорогой! Иммуник это то, что получается потом. Я-то знаю, что ему нужно было.

– И что же ему в таком случае нужно было?

– Показать всему миру, что он не такой, каким его воспринимают. Вот что ему нужно было. Он хотел показать, что он именно такой! Любить хотел, да вот не получилось. Ведь что нужно было женщинам? Любовь? Да шута с два! Прежде всего – УВАЖЕНИЕ! Чтобы ее, женщину, уважали! Не приведи Вселенная завалиться домой пьяным, да еще вдобавок кулаком по столу шарахнуть! Все! Кранты! Они, женщины, уже позабыли что такое и слово есть на свете – «ЛЮБОВЬ». Ну а он знал, может, к сожалению. Да и поначалу аж до цинизма доходило.

– Понимаю… Но ведь погиб-то он как герой, можно сказать.

– Так оно и есть. Когда к нему все-таки пришла любовь, милость победила гнев. Создал он свою мечту, воплотил-таки в жизнь. Пускай даже эта женщина и была иммуноандроидом. Гениальнейшее изобретение. Да только вот никому ничего уже не было нужно. Кругом рынок, рынок, в котором каждый кулик нахваливает свое болото. Никому он не был нужен с этими идеями. Да кого сейчас чем удивишь? Как-то в разговоре пожаловался, что даже его знакомая и то, можно сказать, вежливо «послала его». Что нужно им? Приличное рабочее место, да деньги хорошие, а что до всего остального, так это провались все пропадом, а заодно и он со своими иммуниками. Был бы при хороших деньгах, работодателем, тогда другой разговор. А то создал, понимаешь! Ну поздравляем, мол, ну до скорого. Им даже в голову не приходило, что могут быть такие «женщины», которые вскоре заменят обыкновенных биологических? Ну если последние перестают выполнять свою роль во Вселенной.

– В таком случае какова же роль ЖЕНЩИНЫ»?

– Ну, дорогой ты мой! Ну и вопросик ты мне, старику, подкинул! Да кто же эту роль знает-то? Могу ответить только одно – эта роль колоссальная!

Действие шестое

Анна и Ян сидели за столом. Баба Серафима угостила их чаем. Анна вкушала с аппетитом. Ян, приведенный радикальным образом в чувство, ел с расстановкой, время от времени поглядывая на Анну. Дед Антон молча наблюдал за гостями. После чая Анна, видя благое расположение к ним со стороны хозяев, спросила разрешение принять душ. Взглянув на Яна, произнесла:

– Да и тебе тоже не мешало бы.

– Да я не против.

– Ну тогда я первая.

– А может мне с тобой? – Ян с сарказмом посмотрел на Анну.

– А не боишься?

– А чего мне бояться? Самое страшное, что было у нас сейчас с тобой, надеюсь уже позади?

– И напрасно, может все только начинается?

– Что к примеру?

– Возьму и утоплю тебя в ванной! – Анна так же с сарказмом взглянула на Яна. – Ну что, идешь?

– Да уж как-нибудь обойдусь.

– Ну как хочешь.

Потеря любимой, взбучка от Анны потрясли Яна. Горячая вода действовала расслабляющее. Взор его начал туманиться дремой. Ни Анна, ни он даже и не подозревали, что баба Серафима, видя, что у обоих стресс, переусердствовала. Заварила чай из целого сбора трав, которые обладали сильнодействующим успокоительным эффектом. Анна почувствовала дремоту, как в тоже самое время Ян уже храпел, лежа в ванной. И вот ему приснилось море. Как он лежит на берегу и смотрит в морскую даль. И вдруг из моря вышла к нему Стэлла. Ян протянул к ней руки. Все его существо потянулось к ней. А она, медленно подойдя к нему, взяв его за руки, и потянув к себе, произнесла:

– Ян, очнись!

– Стэлла! – тихо хотел было ответить он, но почему-то не мог.

– Ян! Ян! – звала его Стэлла.

Можно было представить себе состояние Анны, когда на ее зов, обращенный к Яну, никто не ответил. И когда она узнала от бабы Серафимы, какой чаек она им заварила.

– Твою ж дивизию… ― только и проговорила про себя Анна, когда на ее зов никто из ванной комнаты не ответил.

Действие седьмое

Настала ночь. Собеседники забыли про усталость, такой уж разговор у них был. Костер, освещавший их лица, нет-нет, да и требовал «подкрепления», и Иван Иванович подбрасывал поленья. Ночное небо было чистым. Луны не было, и мириады звезд смотрели на них из бесконечности Вселенной.

– Я тут изучал кое-что, ― говорил Иван Иванович, глядя в ночное холодное небо, ― и пришел к очень интересным выводам.

– Интересно, – Глеб был весь во внимании.

– Я вижу, что Вы человек интересующийся. Вам интересна жизнь как таковая. С ее тайнами и загадками. Не просто так, что вот родился на этой Земле, да и все. Меня несколько поражали своими высказываниями ученые. Ну, скажем так, упал метеорит, все! Они тут как тут! Теперь будут его изучать. Такое создается впечатление, что это небесное тело прилетело именно к ним! Вот-те, пожалуйте, изучайте меня. И вот они начинают. Только они, и более никто. Только они здесь умники, а все остальные ничего в этом не понимают. И как будто все остальные только и ждут того, что скажут эти ученые. А мне, может, тоже хочется подержать в руках метеорит? Да просто посмотреть на него, как на творение природы. Может он мне расскажет о себе гораздо больше, чем им. Ну почему им можно, а мне нельзя? Или как говорят иногда: «У нас секретная техника, знать вам ее не положено!» И закрывают двери перед носом. Обидно.

– Я понимаю Вас, ― проговорил Глеб, ― Но ведь Вы же нашли что-то, и это здорово. И если Вы мне это не расскажите, то я буду самым несчастным человеком в мире.

Иван Иванович подбросил очередное полено в костер. Взглянув на Глеба, произнес:

– Вы будете самым счастливым, обещаю. Так вот, я изучал интересную тему, а именно научные работы об одном художнике-авангардисте.

– Что? Его работы?

– Нет, как о нем пишут. Ученые очень близки к уникальному открытию, которое не прилетело к нам с далеких звезд, а родилось здесь, на Земле. Дело в том, что, изучая научные работы по изобразительному искусству авангарда и боевому искусству Востока, я пришел к выводу об их идентичности! Они абсолютно тождественны!

– Но если это так, тогда они не противоречат друг другу!

– Абсолютно! Более того, даже дополняют друг друга!

– А если можно, расскажите подробнее.

Глеб даже забыл о том, что немного проголодался.

– Ну, что же, здесь опять открылись мне две логики. Что в боевом искусстве Востока, что в изобразительном искусстве авангарда.

– Что за логики? – Глеб уселся поближе к костру.

– Что за логики? Ну что ж, сейчас расскажу.

И Иван Иванович начал рассказывать все то, что знал сам. Глеб сделался настолько серьезным, что Ивану Ивановичу даже сделалось несколько смешно. Но он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ему-то проще потому, что он знает. А вот Глеб слушал Ивана Ивановича с огромным вниманием.

– Так вот если перекинуть «мостик» на произведения искусства авангарда, то получается, что эти художники напрямую вышли на построение фигур, или элементов, именно принадлежащих логике второго порядка. Ведь они не отрицают классицизм. На нем строится все мировое искусство.

– Получается, что существует большая разница между ограничениями степеней свободы и ограничениями в творчестве?

– Ну разумеется. Как ни парадоксально, но именно в искусстве авангарда скрывается настоящее творчество. Если в классических картинах свойства спрятаны, и их «нащупывают» на эмоциональном уровне, то искусство авангарда напрямую выходит на них.

– Получается, что художники-авангардисты создают на полотне при помощи красок, кистей и палитры некий портал? Хотят они того или не хотят!

– Именно так! И все начинается с асистемного подхода. Кисточки, краски, бумага, карандаш…

– Ластик, полотно, мольберты, грунтовка…

– Да я вижу, ты неплохо разбираешься в искусстве! – засмеялся Иван Иванович.

– Этак мы с Вами и не только в искусстве разбираться станем. – Глеб смотрел на звезды.

– А ведь Вы забыли про элементарные линии! – Иван Иванович подбросил еще полено в костер. – А ведь в них вся «соль». Ведь они являются элементами рисунка. В любой школе живописи есть свои приемы. Из этого рождается классика. Но беда вся в том, что любая школа закладывает некий шаблон. Иначе бы и школы не было. И опять кругом образы, образы, образы! А вот правил построения этих образов нет. Только великие художники выходили вроде как на мировую высоту. Именно поэтому и рождались шедевры мирового искусства. Один Айвазовский чего стоит! Великий художник! Его картины, а я не могу иначе их назвать, как только шедевры, действительно передают свойства и заставляют переживать. Но они, эти художники, вряд ли могли объяснить как это у них получилось. Извечное высказывание: «Душу свою вложил», уже не выдерживает натиска современных представлений. И вот здесь именно боевые искусства Востока опять явились самым ярким и очень простым примером того, как разобраться с данной задачей. Ведь именно там, в этих боевых искусствах и заложен смысл того, как элемент-прием, вдруг становится элементом-принципом. И вот тут-то мы и сталкиваемся с понятием ограничений лишних степеней свободы. Теории ограничений в соответствии с диапазоном ситуации, базовых и требуемых параметров, а также требуемых степеней жесткости, в зависимости от полученных таким образом качеств. А то ведь так можно и снова в классику вернуться!

– Удивительно! Честно говоря, никогда не задумывался над этим.

– Так вот, наше эмоциональное восприятие – это чистой воды классицизм, а вот жесткая передача свойств – это авангард! В нем нет ничего лишнего.

– Так ведь как «ударить» может такая картина! – Глеб даже немного вспотел от своей догадки.

– Мало того! – Иван Иванович прилег на землю. – А теперь представь, что будет, если найдены тождества между авангардом и боевым искусством Востока?

– Так это что же получается? ― Глеб на секунду оторопел, а потом поднял на Ивана Ивановича испуганные глаза. – Это же…

– Именно мой дорогой! Именно! И противостоять этому нельзя! Наука идет вперед! – Иван Иванович заложил руки под голову. – А если плоскости добавить! То это вообще! Шик-блеск! Да были такие уже Проекционные театры. А главная проекция при условии наличия источника света, ну, какая?

Глеб немного задумался. А Иван Иванович подбодрил его:

– Ну же! Смелее!

– Тень!

– Именно дорогой! Именно тень! Вот тебе и первый базовый элемент мирового искусства. А теперь вспомни, чем отличается картина на полотне от скульптуры?

– Ну то есть как чем? Скульптура она и есть скульптура, а картина она и есть картина!

– Ну, да. Типа высказывания Шерлока Холмса, «Говоря Вашими словами, лестница как лестница». Ну а с точки зрения плоскостей? Как ты думаешь? – Иван Иванович испытующе смотрел на Глеба.

Тот задумался:

– Ну, картину пишут, а скульптуру ваяют.

– Ну а что значит, «пишут», «ваяют»?

– Ну, душу вкладывают, так что ли?

– Слушай, ну а о чем мы с тобой в таком случае уже всю ночь беседуем? – Иван Иванович даже губы поджал.

– Ну, что, как говорил Микеланджело, типа брал камень и отсекал все лишнее?

– Браво, ближе к цели, ну а как с точки зрения плоскостей? Ну, вот человек на фотографии смотрит прямо на тебя.

– Так, ― задумался Глеб, ― куда бы я ни пошел…

– Вернее, на какой бы угол, относительно просмотра этой фотографии ты не отклонился…

– Зрительный образ с фотографии будет смотреть только на меня! – выпалил Глеб.

– Именно! – Иван Иванович хлопнул в ладоши.

– А скульптура на это не способна! – чуть не крикнул Глеб.

– Вот и еще нашли принципы построения в искусстве, ― проговорил Иван Иванович, ― но пока еще первого порядка. Это и есть функциональная способность плоскостей. И ты никуда не денешься от передачи с их помощью воздействия, оказанного на тебя.

– А если зрителей много?

– Да хоть тысячи! Какая разница? Каждый получит в зависимости от своего восприятия. Это логика первого порядка.

– А что же тогда второго?

– Она будет работать вне зависимости от восприятия реципиента. Ей не помеха его эмоциональный образ. Он получит от передаваемого свойства вне зависимости от своего психического настроя именно то, что заложено в картине.

– Ну а если он воспротивится, будет сопротивляться? – спросил Глеб, чуя, как мурашки побежали по телу.

– Не знаю, ― уклончиво ответил Иван Иванович, ― не задумывался. Вон, смотри вперед. Видишь? Что это над водой?

Как будто экран поднялся над черной поверхностью воды озера. Призрачный экран, в котором отражались собеседники у костра. Этот экран дрожал от ряби. Как будто вода озера приняла перпендикулярное положение.

– Ну, узнаешь? – засмеялся Иван Иванович.

– Что это? – выпучив глаза, пролепетал Глеб.

– Система показывает нам, а в частности тебе свои небольшие способности. Вот это и есть – рабочая плоскость. Она как зеркало.

– Но этого не может быть… ― вновь пролепетал Глеб, глядя на эту вертикально поднявшуюся гладь «воды» с небольшой рябью.

Вдруг их изображения стали увеличиваться.

– Ну, что скажешь? – спросил было Иван Иванович собеседника, как вдруг увидел, что тот повалился без чувств.

Как будто экран поднялся над черной поверхностью воды озера.

Действие восьмое

Анна обладала еще тем характером. Она видела, что Ян пил фактически только один этот чай, да и выпил его прилично. И когда на ее очередной зов Ян, находившейся в ванной, не откликнулся, то поняла – случилась беда! Быстро подбежав к двери ванной, она постучала. Опять нет ответа. Тогда она заколотила в дверь руками и закричала:

– Ян! Живо открой! Ян!

Тут до деда Антона все дошло!

– Да раскудрит твою через коромысло! Серафима! Ты чаво натворила?!

До Серафимы дошло в последнюю очередь.

– Ой! Беды наделала!

Дед понял, что надо немедленно выбивать дверь. Хотел было с разбегу, да куда там! Уже силы все-таки не те.

– Разрешите? – вдруг проговорила Анна.

― Разрешите? – вдруг проговорила Анна.

Была дорога каждая секунда, когда Анна, приняв для начала боковую боевую стойку, далее с подскоком, и поставив распорку, нанесла удар ногой в дверь. Дверь поддалась, но не совсем.

– Крепкая зараза, – процедила сквозь зубы Анна и повторила удар.

На сей раз дверь была попросту выбита. Ян уже успел захлебнуться. Его рот и ноздри были под водой.

– Твою мать! – заорала Анна, хватая его под мышки и вытаскивая из ванны.

Ян действительно был без сознания, когда Анна, подставив колено под его живот, руками сверху надавила на концы ложных ребер. Таким образом она пыталась освободить легкие от попавшей воды. Небольшая часть слизи вышла из открытого рта Яна. Но этого было очень мало. Вода не шла.

– Дед! Скорее сюда! – закричала Анна.

Дед в один прыжок оказался у нее.

– А ну, подставляй быстрее так же свое колено! Живее!

Дед быстро сделал так, как приказала Анна. Теперь тело Яна находилось на колене деда Антона. Анна с силой надавила сверху на его ребра. На этот раз прием удался. Из открытого рта Яна рванула вода.

– Еще и еще, ― сама себе командовала Анна, изгоняя из легких Яна последнюю воду.

– Ах ты горе-то! Чаво натворили! – простонала баба Серафима, глядя на все эти процедуры.

– Так! А теперь его на спину! Живо! – скомандовала Анна.

Ян теперь уже лежал на спине. Необходимо было взвести дыхание и произвести массаж сердца. Анна делала искусственное дыхание до тех пор, пока Ян не начал кашлять: органы заработали. Закончив «поцелуйчики», Анна села рядом на пол и вытерла ладонью пот со лба. Ян еле очухался, а когда понял, что он абсолютно гол перед Анной, застеснялся. Анна, доселе сама еле живая от только что перенесенного ею стресса, саркастически улыбнулась.

– Живой, мать твою, – выдохнула она. – Марш отсюда, сукин ты сын. Дед, а ну помоги.

Вдвоем они выволокли Яна из ванной и отнесли в комнату, где раньше жила Стэлла. Там Анна уложила его в постель, укрыла одеялом и присела рядом. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Тишину нарушила наконец пришедшая в себя Анна:

– Ну, как самочувствие?

– Сейчас уже хорошо, такое ощущение, как будто во мне полно воды. Ну вот видишь, меня и топить специально не надо. Сам едва не утонул. Зачем делать лишние телодвижения?

– Ладно, молчи, умник, ― вздохнула Анна, ― как придешь в себя, так и поедем домой. А вот мыться одному, вот здесь, я тебе уже не позволю. Хватит с меня сегодняшнего.

– О! Значит вдвоем мыться будем? – теперь Ян с тихой горечью улыбнулся Анне. – Я же ведь тебе сразу предлагал. А ты не согласилась. Вот и результат, как говорится, на лицо!

– Мечтать не вредно.

– А что в таком случае вредно?

– Тебя, дурачка, слушать, вот что действительно вредно. – расправив свои красивые плечи, Анна поднялась и вышла из комнаты.

Через некоторое время Ян чувствовал себя хорошо. Его не покидала задача: что сделать, или что нужно для того, чтобы дед Антон и баба Серафима его узнали? Вернее, вспомнили! Он начал искать, думать. Ничего в голову не приходило. Он вновь прилег на кровать и незаметно для себя задремал. И вот в легком сне он вновь увидел Стэллу. Она стояла на камне и играла на скрипке дельфинам. Те «подпевали» ей. Музыка наполняла пространство. Вдруг Стэлла обернулась и взглянув на него произнесла:

– Ян!

Ян очнулся. Сел на кровать.

– Ну конечно же! Как же я сразу-то?..

Анна уже готовила обеденный стол, как из комнаты Стэллы, с буквально горящими от пришедшей к нему идее глазами, вышел Ян.

– Нашел! Я нашел!

– Что нашел?

– Я нашел то, что вернет память нашим старикам и они вспомнят меня!

Анна глотнула слюну:

– И что же это? Если это конечно не секрет?

– Не секрет! Вот, пожалуйста!

С этими словами он вынул из-за спины скрипку! Ту самую скрипку, которую прислал Стэлле по ее просьбе отец. Ту самую скрипку, на которой она играла дельфинам! И эта самая скрипка должна была вернуть память деду Антону и бабе Серафиме о Стэлле и Яне.

– Вот блин! Какая же я дура! – произнесла Анна. – Ведь сама для нее выбирала! И надо ж так самой и позабыть!

– Склерозец, склерозец! – сыронизировал Ян. – Красота красотою, а молодость молодостью!

– Вот сукин сын! А ну, давай-ка! Сейчас проверим твою догадку!

Долго ждать не пришлось. Резвость Анны сразу же прошла, как только она увидела слезы, выступившие на глаза стариков при виде этой скрипки.

– Стэллушка! Родненькая моя! Внученька ты моя! – причитала баба Серафима.

Дед Антон и вовсе поник головой.

– Чего натворили – произнес Ян.

– Я сама не ожидала такой реакции, ― тихо ответила Анна, ― да, видать, сильно они ее любили. А что же теперь делать-то?

– И ты у меня спрашиваешь? – Ян покосился на Анну.

– Ну ты же все-таки мужчина, ― Анна пожала плечами, ― придумай что-нибудь. Успокой их.

– Это с каких это пор… ― начал было Ян, да потом промолчал.

Подойдя к старикам, он обнял их. Он видел их неподдельное горе.

– Ох, внучек, ― баба Серафима впервые так его назвала, ― расскажи нам, как все это было?

Ян рассказал все, что помнил. Не только последние минуты жизни Стэллы. Он рассказал им все то, что пережил сам.

Прошла неделя, как Анна и Ян жили у стариков. Из разговоров с Яном Анна узнала, что его дом не так далеко. И что в этом доме живет его мать. Она настаивала на том, чтобы Ян примирился с ней, но тот был непреклонен. Он даже не хотел идти в тот дом, ибо в нем пахло смертью.

– Там, где есть смерть, там нет жизни, – говорил он.

В конце концов Анна уступила. Перед отлетом они приняли ванну. Причем Анна приняла ее одна, а уж потом караулила Яна. А Ян перестал стесняться ее. Мылся, можно сказать, запросто. Даже немного шутил. Анна лишь изредка закусывала губу, выслушивая его шуточки. И вот настало время отъезда. Оба старика рыдали, провожая их. Они чувствовали приближение конца своего земного странствия.

– Внучоночек ты мой, ― рыдала баба Серафима, ― не забывай ты нас. Мои-то дети нас забыли совсем. Ты хоть не забывай. Ой! Скоро нам помереть с дедом. Приехай хоть попрощаться.

– Да что ты, бабушка! Тебе еще жить да жить! Не думай ты о ней, смерти этой! – лепетал Ян, обнимая добрую старушку. – Погоди! Вернусь, так еще и выпьем!

– Внучонок! – говорил дед Антон. – Ты смотри там аккуратнее будь. Не спорь ни с кем. Анна, ты за ним поглядывай! А то мало ли что!

– Не бойтесь мои хорошие, ― обнимала их Анна, ― все хорошо будет.

В самолете Ян дремал. Но эта дрема была не спокойной: его то и дело передергивало. Анна, сидевшая рядом, и чувствовавшая все его переживания, взяла его руку и прижала ее к своей груди. Ян не чувствовал этого, ему снились облака, поднимающиеся от моря и уходящие в небеса. И там, в этой небесной вышине, озаряемой Солнцем, свою навсегда ушедшую от него земную любовь, свою милую и незабываемую Стэллу.

― Крепкая зараза, – процедила сквозь зубы Анна и повторила удар.