Николай Марчук
Zадача будет выполнена! Крымский котел

Глава 4

Зимой над Азовским морем преобладают низкие слоистые облака, весной – облачность верхнего и среднего ярусов, летом – облачность среднего яруса и кучевая облачность. Осенью снова увеличивается повторяемость низкой слоистой облачности. В соответствии с этим летом преобладают ливневые осадки, зимой – обложные. Короче, погода – дрянь! Но для диверсантов, разведчиков и прочих ночных татей подобная погода – самое то!

Азовское море замерзает каждый год. Обычное явление, когда лед неоднократно появляется и тает в течение одного сезона. В разгар зимы лед может покрывать всю акваторию Азовского моря и образовывать почти сплошной припай – неподвижный ледяной массив вдоль берегов. В этом году с температурами повезло, морозов практически не было, поэтому лед на морской глади даже возле берега не встречался.

Длинные деревянные лодки, ведомые за собой стареньким сейнером, тяжело переваливались на мелких волнах. Шесть лодок, груженных бойцами, шли медленно и тяжко, сказывался большой перегруз. Даже страшно себе представить, что бы было, будь сейчас волнение побольше. Потонули бы все к чертовой матери! А с учетом того, что на каждом бойце снаряги по пятьдесят кило, то тут выплыть наружу без вариантов, будь ты хоть самым лучшим пловцом и ныряльщиком в мире. Наша цель – середина многокилометровой Арабатской стрелки, там мы высадимся и продолжим дальнейший путь пешком. Ну как пешком? Пешком было бы слишком просто, мы будем изображать из себя «бурлаков на Волге», но только еще сложнее. Бурлакам, им что? Тащи лямку, запряженную в посудину, идущую по воде. А у нас что? У нас – посудину надо тащить по сырому песку. И это все не в знойный летний день, а в стылый ноябрьский вечер, когда под бушлат залетает промозглый морской ветер, а на голову сыплет противный мелкий дождик. Уловили разницу? Вот и представьте: каково это? Охренели?! Ну еще бы… я сам в шоке!

– А вы уверены, что мы справимся? – в очередной раз спросил Рыжиков.

– Конечно же, – хмуро буркнул я. – Фигли там справляться! Перетащить пару лодок по стометровке в песке. Не бзди, летеха, мы спецом выбрали самое узкое место на косе. У нас просто другого выхода нет!

– Но можно же было остаться в той зоне, что была расписана нам с самого начала.

– Рыжиков, я тебе в тысячный раз повторяю: там нет места для оперативного простора. Нагнали бы авиации и покрошили бы нас за сутки. Оно тебе надо? Что, совсем пацанов и себя не жалко? А мне вот жалко! Я просто так умирать не хочу, и не потому, что боюсь, а потому что мне надо как можно больше вражин угандошить! Зрозумыв?! Так что не бзди, летеха, живы будем – не помрем! Будешь меня слушать – генералом станешь!

Сейнер подошел вплотную к берегу. Дед, который правил утлым суденышком, не боялся сесть на мель, он сразу сказал, что дальше пойдет с нами, потому что резона возвращаться обратно в село Золотое у него не было. Ну еще бы, после того как я расстрелял всех его подельников по браконьерскому бизнесу. Спросите, из-за чего расстрелял троих мужиков? Не хотели идти на контакт, а времени на уговоры не было, да и оставлять за спиной такой тухлый контингент не имело смысла. Я им прямо сказал, что, мол, мужики, Родине нужны ваши лодки и сейнер, а они меня в известном направлении с Родиной послали. Ну, вот пускай теперь, где бы они после очереди в упор из автомата ни оказались, себя и винят за несговорчивость.

Как самый главный в этом отряде, я высадился с борта лодки, только когда ее подтащили вплотную к берегу, сошел прямо на песок. Ну а че, не барское это дело – свои командирские ножки мочить.

Пару лет назад, еще в мирные времена, меня возили куда-то в эти места на рыбалку. Ловить должны были с берега пеленгаса; но той рыбалки я не помню. Меня привезли и увезли пьяного, вроде я даже удочку в руки не брал.

Бойцы сняли с себя снарягу, свалив ее в большую груду, на себе оставили только автоматы с пристегнутыми магазинами, на случай внезапной атаки или засады, чтобы дать хоть какой-то отпор. Потом запряглись в лямки и принялись волоком тащить лодки по песку. Задача – перетащить плавсредства через песчаную косу Арабатской стрелки и добраться до соленой воды Сиваша.

Высадку рассчитали вроде верно, в этом месте ширина стрелки не превышала трехсот метров. Взрослый человек это расстояние пройдет прогулочным шагом за считанные минуты. Лодки перетаскивали больше трех часов. У пахались вусмерть. Пот лился в три ручья, многие разделись до тельняшек, не обращая внимания на ночную холодрыгу.

Первые две лодки столкнули в воду и установили на них подвесные моторы, экспроприированные у браконьеров. К первым лодкам, выступавшим в роли локомотивов, подцепили на буксир еще по две посудины. Получилось два мини-каравана. Просто и незамысловато. Так и надо. Чем проще операция, тем она надежней. Разве что таскать на себе огромные тяжести – это дьявольски трудно, но это человеческий, мужицкий труд, а кто с ним считается на войне? Никто! Война, она только в кино выглядит пафосно и красиво: выстрелы, взрывы, гладковыбритые герои, которые в любых ситуациях носят ладно уложенные прически, а ногти на руках даже у мужчин аккуратно подстриженные, ровные.

В жизни война – это тяжелый труд, состоящий из кровавых мозолей, стертых ладоней, обожженных лиц, обмороженных пальцев, сорванных связок и вылезших на ногах вен.

А еще, война – это запах, а точнее – вонь! На войне воняет все! Воняют ноги, нестираные портянки, воняют немытые тела, воняют раны, воняют земля и воздух кислым запахом сгоревшей взрывчатки. Так что в двух словах реальная война – это труд и вонь!

Через Сиваш мы переправлялись больше часа, хоть расстояние было и плевое, но браконьерские мощные моторы издавали слишком громкий рев, чтобы включать их на полную силу, поэтому мы и крались, аки ночные тати.

Высадка прошла не так гладко, как посадка, западный берег Сиваша был слишком заилен и представлял собой сплошное болото, в котором ноги вязли по самое не балуй. Если бы не придумка Фомича, то мы извазюкались бы по самые уши, да еще потеряли половину снаряжения. Старик предложил использовать лодки с мотором как противовес и лебедку. Для этого на берег отправили троих бойцов, которые перекинули через бетонный столб веревку. Один конец ее был закреплен к буксиру, а второй – к лодке с грузом и людьми. Буксир тащил веревку, та тянула вторую лодку, перетаскивая ее через грязь. Жалко, что у нас не было ролика, чтобы веревка не рвалась, перетираясь о столб. Но тут уж работаем с тем, что есть…

Выгрузив все снаряжение, я дал час на короткий отдых, чтобы бойцы осмотрели себя, перемотали портянки, смазали натертые части тела и переложили вооружение и боеприпасы. Теперь мы вышли на боевой маршрут, находясь в глубоком тылу противника.

Вышли на связь с Сахаровым, Сникерс отозвался быстро, доложился, что все о'кей и он выдвигается к нам навстречу, причем у него есть отличные новости.

Бойцы ели из сухпайков прямо на марше, запивая энергетическими напитками из небольших одноразовых пакетов. Хоть какая-то польза от этих импортных наборов, где вся еда сублимирована и распихана в тюбики и пакеты.

Действительно, уже через час, пройдя около пяти километров, тройка Метлы, шедшая передовым дозором, доложила, что встретила Сникерса. Ночь плавно отступала, на востоке темнота постепенно серела, и скоро должно было совсем рассвести.

На низком горизонте лежит слоями беспросветная мгла. В ней пропадают очертания невысоких берегов. Кое-где в этой туманной мгле опускаются над морем серо-белые полосы. Это идет снег. Мокрый и противный, налипающий склизкими слоями, как в испорченном торте.

Пашка встретил меня широченной, от уха до уха, улыбкой.

– Че лыбишься? – недовольно спросил я, злясь на промокшие ботинки. – В лотерею миллион выиграл?

– Лучше! Я тут по дороге, на «блоках», пробил про твой лагерь для военнопленных, и вырисовываются отличные перспективы. Командование этого лагеря массово практикует сдачу своих подопечных в аренду для хозработ. Прикинь?

– Да ладно, – отмахнулся я. – С чего бы вдруг такая беспечность?

– В том лагере содержатся в основном местные мужики из окрестных сел. Нахватали всех кого смогли для заложников. Ну, ты помнишь по Донбассу, как это бывает. Во-первых, бесплатная рабочая сила. Во-вторых, всегда можно тянуть жилы из родни. В-третьих, всегда есть кандидатуры на роль «сепаратистов» и «террористов» – для отчета перед начальством.

– И что ты надумал?

– Думаю, надо подкатить к ним и попросить в аренду десяток пленных, типа для погрузки камня в мои «тонары». Понятно, что они отпустят пленных с небольшой охраной, но мы конвоиров передавим как кутят. А потом переоденемся в их форму и, когда приедем обратно, захватим этот лагерь без шума и пыли.

– Нормальный план, – одобрил я. – А что ты им в качестве платы предоставишь? И где гарантия, что они не захотят проверить то место, где ты собираешься грузить камень?

– С этим вообще никаких проблем… – Сахаров вытащил из своего рюкзака плотно набитый тканевый мешочек.

Развязав тесемки, Сникерс высыпал его содержимое себе на ладонь. Золотые украшения: серьги, кольца, браслеты, цепочки, подвески. Все новое, в небольших зип-пакетах с бирками и пломбами проб. Показав содержимое мешочка, Сникерс убрал все обратно, а потом достал еще и пару туго набитых пачек с деньгами. Одна пачка – серо-зеленые банкноты с американскими президентами, вторая пачка – украинские гривны.

– Думаешь, хватит? – усомнился я.

– Более чем, – отмахнулся Пашка. – У хохлов очередной кризис, на вояк забили, и те опять голодают и распродают все помаленьку. Так что грех этим не воспользоваться.

Ничего в этом мире не меняется: солнце встает на востоке, а садится на западе, дождевые капли летят сверху вниз, а не наоборот, а в украинской армии, как всегда, разруха, разброд и коррупция! Политическое руководство страны наживается на армии; армейское командование наживается на своих подчиненных; простые вояки тырят все, до чего дотягиваются их вороватые ручки, меняя украденное на водку и наркотики. Ну а что вы хотели от «второй» по силе армии в мире?

Власти приловчились к осуществлению коррупционных схем, идя по стопам предшественников. Чего стоит история с закупкой тысячи обновленных грузовиков КрАЗ-63221 для нужд армии. По «счастливой случайности» Смелянский литейный завод в Черкасской области, получивший заказ, оказался собственностью народного депутата от «слуг народа» Александра Завитневича, который возглавлял комитет Верховной Рады по обороне. Депутат предусмотрительно переписал предприятие на супругу, игравшую когда-то с Зеленским в КВН.

Бойцов разместили в разрушенном здании старого ангара, когда-то здесь складировали соль и кипела жизнь, а сейчас царили запустение и разруха, крыша провалилась внутрь, лишь по краям стен сохранились жалкие остатки кровли. Вдоль стен натянули тенты и развели бездымные костры. Я приказал отдыхать, набираться сил и готовиться к бою, разобрав дальнобойное оружие – ПТУРы, которые вытащили из кузовов грузовиков.

Немного посовещавшись с Рыжиковым и Сникерсом, решили здесь обустроить временный лагерь. Пока остальные отдыхали, я переоделся в сухую одежду, наскоро перекусил тем, чем угощал Сникерс, и, взяв с собой тройку сержанта Метлы, отправился с Сахаровым на его «Ниве» на разведку к лагерю.

До лагеря было не больше десяти километров. Хорошо, что здесь все рядом, и погода прям в тему: низкие тяжелые тучи, мелкий противный дождик – все это отлично подходит для диверсионной работы. Авиации нет, дронов-разведчиков нет; караульные на вышках и в капонирах, кутаясь в плащ-палатки и дождевики, дальше своего носа ничего не видят.

Лагерь для военнопленных представлял собой два длинных коровника, красовавшихся кирпичными заплатами на стенах и окнах. Рядом с коровниками, обнесенными сетчатым забором, поверх которого кружева колючей проволоки, – двухэтажное здание, пара ангаров для техники и несколько хозяйственных построек. Периметр лагеря обнесен двумя нитками сетчатого забора, перед которыми, судя по перепаханной земле, минные заграждения. Шесть вышек с пулеметами и прожекторами. Просто и незамысловато.

Коровники – для заключенных, двухэтажная бетонная коробка – для охраны, вышки с круглосуточным караулом. Только собак не хватает для полноты картины.

– Хорошо, что собак нет, – подумал я вслух, оглядывая в сотый раз лагерь сквозь оптику мощного бинокля.

– С собаками надо уметь управляться, а тут охрана – сброд какой-то из нацгвардейцев и добровольцев, – прошипел мне в затылок Сникерс. – Только надо их брать вечером, чтобы все пленные вернулись назад, а то не хватало еще нарваться на какого-то ретивого служаку.

– Значит, давай сейчас разведаем подходы к аэродрому и добробату. А вечером наведаешься сюда и договоришься на утро с арендой десятка пленных. К вечеру пленных вернем и захватим лагерь. Ночью подготовим захват добробата и ранним утром его осуществим. Обстреляем аэродром и укатим отсюда на захваченной технике, – предложил я.

– Пойдет, – согласился Сахаров.

– Тогда дуй обратно к нашим и привези бойцов для разведки, а еще Рыжикова захвати.

Пока Сникерс ездил на своей «Ниве» за подмогой, мы с Метлой и его бойцами облазили на пузе окрестности лагеря вдоль и поперек. Примерно в десять утра к лагерным воротам подкатил китайский грузовичок с ящиками и бидонами, его пропустили внутрь, через час он укатил обратно, но теперь в кузове вместо груза сидели скованные общими кандалами четверо облаченных в лохмотья, заросших мужиков и двое облаченных в светлый камуфляж автоматчиков. Еще через час подкатила старенькая «Газель», которая забрала двоих заключенных и одного караульного. То ли из-за погоды, то ли из-за отсутствия заказчиков, но больше к лагерным воротам никто не подъезжал. Что-то, походу, бизнес у лагерного начальства не очень ладится? Так этим тварям и надо!

Когда вернулся Сникерс, мы разделились на две части: я с Метлой и его тройкой отправился к добробату, а Сникерс с Рыжиковым и еще парой бойцов остались осматривать лагерь, чтобы потом переместиться к аэродрому, маячившему своей наблюдательной вышкой в паре километров к западу.

Вновь повторюсь: хорошо, что здесь все рядом! Пара километров – это отличная дистанция для уверенной работы из минометов и танковых пушек. Не надо будет никуда катить и лезть на минные заграждения – как белые люди, отстреляемся издалека, раздолбаем вражеские вертолеты в ангарах и укатим вдаль!

После осмотра подступов к добробату, особенно уделив внимание их технопарку, меня посетила интересная мысль, которую при первой встрече я тут же и обсудил с Сахаровым.

– Сникерс, а как думаешь, получится у добробатовцев выменять на бухло грузовик?

– На бухло? – задумался Сахаров. – Конечно, получится. Хочешь их споить?

– Ага. Кстати, надо точно узнать, сколько их там. По моим данным, не больше роты, остальные укатили в Киев на очередной Майдан.

– Ну, тогда этим завтра и займемся, разживемся достаточным количеством самогона. Знаю я пару местечек, где можно на ящик гранат сменять пару сотен литров алкоголя.

– Ну вот и отлично. Что ж, тогда сейчас всем отдыхать, а завтра нас ждут великие дела, – подытожил я.

Глава 5

Запихнув в себя последний кусок обветрившейся кровяной колбасы, протянул руку, чтобы схватить жестяную кружку с кофе, но кружки на положенном месте не оказалось. Оглянулся. А, ну понятно: моя кружка уже была у Сникерса в руках, и он с довольной лыбой отхлебывал из нее. Понятно дело, при этом он харчил очередной шоколадный батончик «Сникерс». Собственно, за любовь к сладкому, а особенно к этим буржуйским батончикам, Сникерс и получил свою погремуху.

– Кружку верни! – строго приказал я.

– Чего? – не понял Сахаров. – А, на, держи! – Сникерс махом допил содержимое кружки и протянул ее мне. – Псих, а ты уверен, что все выгорит? Уж больно как-то все по-заумному. Не по-нашему как-то. Че, нельзя просто всех покрошить в мелкий салат и не заморачиваться с этими постановками?

– Нельзя, – отмахнулся я, проверяя изменения разведобстановки, которые пришли мне на планшет. – Мы здесь не просто так, а в соответствии с заранее утвержденным планом. Под нас где-то там, – я кивнул в сторону востока, – работают умные люди за компьютерами. Так что без всякой самодеятельности. Ясно?!

– Крылов, я требую, чтобы вы предоставили мне канал связи с моим начальством! – вновь забубнил старлей Рыжиков. – Я не собираюсь участвовать в этой… в этой…

Старший лейтенанта вновь не смог сформулировать, в чем он не желает участвовать, его опять согнуло пополам, и он полез в кусты блевать. Слабоват оказался наш Рыжиков желудком. Даже странно: когда я расстрелял браконьеров в Золотом, он вроде от вида крови не блевал, а тут как будто «развязался», уже третий раз выворачивается наружу.

– Это у него организм не принимает вражеский сухпай, – с видом знатока из телевизионной передачи «Что? Где? Когда?» заявил Сникерс. – Ничего, ща добробат захватим, у них на кухне поживимся салом и цибулей!

– Нет, это он из-за того, что Палыч после допроса пленных стал сразу жрать кровяную колбасу, вот лейтенантика и вывернуло. Бывает, психология у него слабая, не привыкшая еще, – с видом еще одного знатока из телевизора поддакнул Фомич.

– А нечего было мне эту колбасу пихать, откуда я знал, что он у нас такой неженка. В конце концов, я же колбасу не из человечины ел, – пожал я плечами.

– Псих, а ты когда-нибудь ел человечину? – заинтересовался Сникерс.

– Дурак, что ли? Нет, конечно, – отмахнулся я. – Пашка, ты мне лучше скажи: они точно другой дорогой не поедут?

– Нет, другой дороги здесь нет. Одна дорога! И по бездорожью тоже не поедут, потому что в этих солончаках можно так на пузо сесть, что даже танком не вытащить.

– И все-таки!.. – отблевавшись, Рыжиков вновь затянул свою шарманку.

– Летеха… уймись! – шепотом цыкнул я на него. – В последний раз тебе говорю: мне плевать на международные конвенции! Мне плевать на твои гневные взгляды и угрозы отдать под трибунал. Ясно?! У меня есть задача, и мы ее выполним! Если ты еще раз вякнешь про моральные ценности и принципы, то я тебе сломаю руку, и будешь ты у меня сидеть в землянке в ожидании полного освобождения Крыма. Понял?

– Понял, – через пару минут сокрушенно прошептал лейтенант. – Жалко, что сам же вам и предложил этот зверский план.

– Вот за светлую мысль тебе спасибо, тут уж действительно удружил. Молодец! Голова у тебя варит что надо, следует только уровень совестливости малость уменьшить, и будет из тебя матерый воин и диверсант!

Чтобы понять, что у нас тут за моральные терзания происходят со стороны старшего лейтенанта Рыжикова, надо вернуться на пару часов назад и рассказать все с самого начала.

После ночи, проведенной частью нашего отряда в разведке подступов к концентрационному лагерю и располаге добробата, утром мы приступили к активным действиям. Сахаров заявился под стены лагеря и, проведя там около часа, вышел в сопровождении десяти пленных и трех конвоиров. Все они были посажены в кузов грузовика и привезены в условленное место, где пленные были освобождены, а конвоирующие их бойцы украинской армии, наоборот, разоружены и связаны.

Пленных быстро допросили, причем допрос я проводил в присутствии нескольких десятков бойцов нашего отряда. После двадцатиминутного допроса один из вражин обосрался от страха, причем не фигурально, а вполне реально.

Вот в этот самый момент лейтенант Рыжиков и затянул свою шарманку о зверствах, недопустимости проведения пыток над солдатами вражеской армии, захваченными в плен, и о соблюдении каких-то там международных конвенций. Я поначалу было подумал, что Рыжиков втянулся в «игру» и пытается разыграть схему «плохой и хороший следователь». Старлей даже предложил вполне неплохой вариант захвата концлагеря, но потом я понял, что Рыжиков и вправду переживает о каких-то только ему понятных нормах морали и нравственности.

Ладно, это у него просто от неопытности, поживет с мое и, если выживет, тоже станет такой же, как и я, сволочью и моральным уродом. Война – училка строгая, и она скоренько выбивает всякую романтическую дурь из башки.

Из допроса пленных выяснилось, что на данный момент в лагере сто шестнадцать заключенных и сорок три охранника. Охрана вооружена автоматами, пулеметами, есть пара ранцевых огнеметов и приличный запас РПГ. Также в их арсенале несколько зенитных установок на базе счетверенных крупнокалиберных пулеметов Владимирова и два 82-миллиметровых миномета. Из той техники, что на ходу: один «Хаммер» командира лагеря, три тентовых «Урала», БРДМ-2 и пара мопедов, реквизированных у местного населения.

Также пленные рассказали и о состоянии дел в добробате. У тех все было не так радужно. Как заведено в украинской армии, там обычно воруют все, что можно, а поскольку прямому начальству на добробат плевать, то там все ценное давно уже вывезли обратно на Украину, где и распродали. Из серьезного вооружения у добробатовцев остались только две установки БМ-21, они же «Грады», десяток 82-миллиметровых минометов, одна «зушка», БТР-80, БМП-2, несколько БРДМ и танк Т-64. Причем танк и «Грады» были не на ходу. То, что техника, особенно РСЗО, были «мертвыми» и не могли передвигаться самостоятельно, было очень плохо, можно сказать, капец как плохо! Из-за этих раздолбаев в добробате у меня накрывался замечательный план по убиению сразу трех зайцев одним выстрелом! Из стрелкового оружия что-то тоже имелось, но сколько точно там автоматов и пулеметов, «языки» не рассказали, так как не владели информацией.

То же самое касалось и сведений о количестве личного состава. Дело в том, что у «добровольцев» царили анархия, разброд и шатания. К ним постоянно кто-то приезжал, записывался в ряды «истинных патриотов», кто-то, наоборот, уезжал обратно домой, кто-то сбегал в другие части, кто-то прибегал из других, таких же «полудиких» добробатов, кто-то ездил вахтовым методом на Майдан в Киев. Короче, сколько там «воинов Света», так и не разобрались, вроде как получалось около сотни, плюс-минус десяток рыл.

Рыжиков предложил выйти на связь с командованием лагеря и одному из пленных сообщить, что они сейчас находятся где-то поблизости, где грабят какой-нибудь особо богатый дом, или нашли машину, полную ништяков, и им капец как нужна подмога. А когда лагерники кинутся на эту приманку, то захватить их и точно так же обезоружить.

Что до заключенных, которых мы освободили, то здесь все оказалось тоже не так радужно, как я предполагал изначально. Из десяти освобожденных нами пленников только один обрадовался освобождению и согласился идти с нами, остальные же чуть ли не в голос разрыдались. А все из-за того, что они прекрасно понимали, что практически играют роль заложников и теперь у их семей будут серьезные проблемы. Поэтому они и не обрадовались своему освобождению. Вот такой вот поворот!

А вот десятый освобожденный – невысокий крепыш, лет двадцати от роду, представившийся Бамутом, – увидев, что я самолично зарезал двух «укропов», тут же подскочил ко мне и яростно начал мне докладывать:

– Товарищ командир, товарищ командир! Разрешите представиться? Боец партизанского соединения «Север» Семен Воршавин, позывной Бамут, выполнял в концлагере задание командования отряда по сбору разведданных. А вы из какого отряда?

– А ты точно из партизан? – подозрительно нахмурился я. – Как зовут командира отряда?

– Виктор Иванович, – тут же отозвался Бамут.

– А как зовут вашего политрука? – заглянул я в свой планшет. – Денис…

– Не понял? – удивленно округлил глаза Семен. – Какой политрук? Нет у нас политрука. Из командования единственный Денис – это Денис Львович, но он доктор, хороший мужик, хоть и еврей.

– А ты что, евреев не любишь? – поинтересовался Сахаров. – Антисемит?

– Нет! – Воршавин присел от удивления. – Я нормальной ориентации, никакой я не семит.

– Ладно, проверял я тебя, вот и все. Ты по воинской специальности кто?

– Пулеметчик! – гордо подбоченился низкорослый воин. – Я с пулеметом в обнимку с четырнадцати лет, уж больше шести годков. Как заступил к своему бате вторым номером, так с ПК не расставался.

– А сейчас тебе сколько?

– Двадцать! Я ж из донецких, как у нас все началось, мы с батей сразу же в ополченцы подались, мамки у нас давно не было, дома ничего не держало. Батя сразу понял, что там хоть кормить будут, пил он сильно. Ну а мне в школу не ходить, так вообще сплошная радость. Лучше с пулеметом в окопе, чем на первой парте сидеть перед математичкой. Мне эта школа поперек горла!.. – паренек рубанул ладонью по горлу, показывая уровень своего недовольства средним образованием.

– А батя твой где? В партизанах остался?

– Нет, батю убили, вот я с тех пор при пулемете. Так и вырос, а куда мне идти? Когда все началось, я как раз приехал в Крым к другу погостить, так я в партизаны подался. А вы из кадровых военных? Давайте я вас с командованием нашего отряда сведу, у меня в Изобильном связной. Если объединиться, то мы таких дел можем навертеть, что украм и туркам жарко придется!

– Не сейчас, у нас свое задание, вот его выполним, и тогда можно будет и в партизаны податься, а пока рано. Ты мне лучше скажи: в лагере все такие квелые, как эти доходяги? – кивнул я в сторону освобожденных пленников.

– В большинстве своем да! – после секундного раздумья ответил парень. – Всех, кто был более решительный или взят в плен в бою, давно расстреляли или замучили до смерти, а вот таких набрали из окрестных сел, чтобы партизан стращать. Если рядом с каким-то из населенных пунктов происходит диверсия, то туда сразу привозят таких вот заключенных и прилюдно расстреливают. Стращают! Но все равно есть такие, у кого нет ни родни, ни боязни перед врагом. Планируете захватить лагерь? Это правильно! А этих вот, – Бамут показал на сидевших на земле заключенных, – надо поставить перед выбором: либо идут в партизаны, либо расстрел!

– Даже так? – искренне удивился я такой кровожадности. – А не слишком ли круто? Они все-таки свои.

– Свои-то они свои, но тут такое дело, что им, чтобы не навлечь беду на своих односельчан, только одна дорога – прямиком к карателям на поклон с повинной и подробным рассказом, что они не виноваты в своем освобождении. Вот сами и думайте: что с ними делать?

– Я могу выделить несколько человек для их охраны, – подал голос Рыжиков. – Как закончим наши дела, так их и отпустим по домам. Тогда ведь уже будет безразлично, что они о нас узнали. Верно?

– Ага, – раздраженно хмыкнул я. – Чтобы охранять сотню мужиков в чистом поле, надо как минимум сорок человек охраны, чтобы они могли сменять друг друга и хоть временами отдыхать. Так что охрана это не вариант.

– Ну не расстреливать же их? – лицо Рыжикова пошло багровыми пятнами. – Вы в своем уме? Это же свои! Мирные гражданские!

– Будем решать проблемы по мере их наступления, – решил я. – Воршавин, держись рядом со мной, как захватим лагерь, получишь пулемет. Рыжиков, а ты собери пока бойцов, я перед ними для поднятия настроения и боевого духа речуху толкну. Пока пойду с последним пленным перекинусь парой слов, – я достал из ножен короткий нож. – Бамут, Сюткин, за мной.

С пленником решилось все быстро. Пленный украинский вояка – щуплый парнишка лет двадцати пяти, с бледной кожей, засаленными волосами, которые слиплись в длинный оселедец на затылке. Парень сейчас дрожал от холода и кутался в собственную куртку. Ботинки с него сняли, ремень на брюках срезали, молнию на куртке сломали. На бледной коже босых ступней выделялись темно-синие татуировки – трезубцы. Из идейных, что ли?

Я вкратце объяснил, что мне от него надо, пообещал, что лично его убивать не буду, и пленный тут же согласился заманить своих собратьев по оружию в нашу ловушку. Чтобы сковать железо, пока оно горячо, протянул пленному его мобильный телефон и приказал тут же позвонить своему командиру.

– Пан командир, це Антон, дядько, з яким ми поїхали, він насправді не вантажить цеглу для будівництва, вони тут, в Любимівці, грабують багаті будинки, – боязливо косясь на нож и читая по бумажке, затараторил пленный. – Три вантажівки забили вже всяким добром, мені хабар запропонували, я, взяв, але вирішив вам зателефонувати. Тут стільки всього цінного: електроніка, меблі, побутова техніка, джип! Беріть всіх наших і приїжджайте швидше, відберемо все у них і собі заберемо. Куди їхати? На краю села, ближче до моря, чотири окремо стоять будинки з червоним дахом. Ви самі побачите – три вантажівки «Тонар» з синіми причепами. Гаразд жду!

– Он сказал, чтобы я вышел навстречу и встретил их, – со мной пленный разговаривал на чистом русском языке.

– Я слышал.

– А вы меня правда не убьете? – с явной надеждой в голосе в очередной раз спросил пленник.

– Как и обещал, лично я не убью, – задумчиво произнес я.

– А можно я его автомат себе заберу, – осторожно, как бы пробуя слова на вкус, произнес Воршавин.

– Нет, – отрезал я. – После штурма лагеря получишь оружие. И смотри мне, если что пойдет не так, пристрелю!

– Не доверяете? – хмыкнул парень. – Это хорошо, доверчивые долго не живут, с таким командиром, как вы, можно воевать!

– Личный состав построен! – хмуро доложил подошедший Рыжиков.

– Бойцы! Сейчас мы с вами пойдем в бой. Наша задача – уничтожить три объекта: концлагерь, расположение добровольческого батальона, где кучкуются нацики и фашисты, и аэродром, на котором стоят турецкие беспилотники и итальянские вертолеты. Ясно? В нашем отряде все не просто добровольцы, те, кто самостоятельно принял решение идти за линию фронта, здесь только те, у кого есть личный счет к врагу, те, у кого погибли родные и близкие. Мы здесь для того, чтобы мстить, чтобы враг понял, что на нашей земле ему никогда не будет спокойной жизни. Мы будем не просто воевать, мы идем убивать и мстить. Никакой пощады!

Закончив пламенную речь, обвел взглядом строй бойцов, стоявших передо мной. Молодые парни, многим нет еще тридцати. Лица сосредоточенные, хмурые и напряженные. Почти всем страшно.

Страх – это естественная реакция организма на опасность для своей жизни. Но можно ли избавиться от страха на войне? Можно ли преодолеть это крайне мерзкое чувство, когда парализуется воля, сознание, сковываются руки, ноги становятся ватными и сами собой подламываются? Можно, но для этого надо пережить свой первый бой, убить своего первого врага, и тогда ты уверуешь, что избранный, пули тебя не берут. Но это ровно до первого ранения, и вот тогда, когда впервые прольется твоя собственная кровь, тогда и придет настоящий страх. Именно он и ломает бывалых воинов.