Николай Леонов
Лига правосудия

Гостиница оказалась рядом, двухместный номер выглядел таким обшарпанным, что Гуров, подумав, что им со Стасом предоставили самый лучший, ужаснулся – каковы же тогда остальные? Прошедший день приятных воспоминаний о себе не оставил, а необходимость ходить завтра в несвежей рубашке тоже не радовала. Узнав, что буфет работает до одиннадцати, Лев решил подождать Стаса, чтобы вместе поужинать, а заодно и новостями обменяться – уж Крячко-то его поймет! Он – не здешние пугливые мыши, которые даже имени кота боятся! А пока Лев позвонил жене и, объяснив, что застрял в области на неопределенное время, попросил собрать сумку и утром отвезти ее на Петровку к дежурному. Появившийся Стас с порога всплеснул руками и воскликнул:

– Лева! Тебя, как ребенка, даже на пять минут нельзя одного оставлять! Что ты здесь уже успел натворить? На Андрее аж лица нет!

– Просто пообщался с Сидоркиным-младшим, – буркнул Гуров.

– В свойственной тебе манере, – удрученно вздохнул Крячко. – Лева! Для тебя нажить врага проще, чем другому человеку плюнуть! Что вы с ним не поделили?

– Явился с адвокатом, весь из себя до того вежливый и корректный, что от него, как из морозильника, холодом тянет. А уж гонору! – раздраженно рассказывал Гуров. – Над таджиками своими трясется, словно они ему родные – не дай бог, кто-нибудь обидит! И при всем при этом вел себя так, словно он хозяин положения, а я – погулять просто вышел! Интересно, папаша у него такой же?

Лев повернулся к Крячко и увидел, что тот смотрит на него грустными глазами и, самое странное, ничего при этом не изображая. Наконец Стас ответил, используя любимые выражения самого Гурова:

– Что выросло, то выросло! Будем терпеть! А Егорыч – классный мужик! Глыба! С самого низа наверх поднялся, и пережить ему при этом пришлось столько, что другому на три жизни хватило бы. И сын у него из того же теста замешан – тоже хлебнул горячего до слез. Я тебе свое мнение не навязываю – сам мальчик большенький, но ты не прав.

Не ожидавший такого, Гуров даже несколько растерялся, хотя виду и не подал, а предложил:

– Пошли поужинаем, пока буфет не закрылся. И жене позвони, чтобы сумку собрала и завтра утром на проходную отвезла – здешний сотрудник на обратном пути заберет.

– Уже – меня Андрей предупредил, – раздеваясь, сказал Стас. – А ужинать я не буду – у Сидоркиных поел.

Это был уже откровенный афронт. Выходя из номера, Лев повернулся к лежавшему лицом к стене Крячко и язвительно произнес:

– Между прочим, эта твоя глыба выжила из города директора детского дома, бывшего военного и орденоносца! Тот, видите ли, что-то нелестное в ее адрес сказал!

– Сходим, поговорим, разберемся, – пообещал, не поворачиваясь, Стас. – Когда вернешься, не шуми, пожалуйста.

Окончательно разозленный Лев вышел, а Крячко лежал и думал, что Лева становится совершенно невыносимым и чем дальше, тем больше неуправляемым. Но откуда в нем вдруг появилась эта злость? На них с Петром он пока не срывается, но, судя по всему, это дело времени. Нет, ангелом он и раньше не был, но хоть мог держать себя в руках, а сейчас начал на людей бросаться. Он, конечно, сыщик от бога, но кто сказал, что даже таким все позволено? И, горестно вздохнув, Крячко уснул.

Вернувшийся из буфета Гуров сразу понял, что Стас действительно спит, а не притворяется. Он тихонько разделся и лег – кровать тут же предательски взвизгнула всеми своими старыми пружинами, и он замер, но Крячко продолжал спокойно сопеть, и Лев расслабился. Еда в буфете оказалась такой дрянной, что автоматически обеспечивала ему изжогу, так что нужно было срочно что-то придумать с готовкой, хоть те же обеды быстрого приготовления купить, потому что, судя по сегодняшнему разговору с Косаревым, на постой его в этом городе никто не возьмет.

Пробуждение было безрадостным. Погода испортилась, и накрапывал противный мелкий дождичек, туалет на этаже был до того обшарпанным, что заходить противно, а из лейки душа вода текла еле теплая и такой тонкой струйкой, что приходилось постоянно подлаживаться под нее то одним боком, то другим. К тому же завтрак в буфете ничем не отличался от ужина. Все это, естественно, ни бодрости духа придать, ни рабочего настроения создать Гурову не могло. А вот Крячко отнесся ко всему этому как к само собой разумеющемуся, и хотя, как обычно, не балагурил, но и недовольства не выказывал.

Направляясь к райуправлению полиции, они еще издалека увидели, что рядом с ним стояли машины: кунг, «Ниссан» с московскими номерами, на котором, скорее всего, приехал переводчик, потрепанный четырехдверный джип с кузовом – явно рабочая лошадка Сидоркина-младшего, четырехдверная «Нива», а вот пятая… Пятая была с дипномерами.

– Кажется, именно это в народе называется трындец, – тихо произнес Крячко и, остановившись, повернулся к Гурову: – Лева, ты большой мастер рубить дрова. Причем так, что во все стороны летят не только щепки, но и поленья. И тебе уже давно глубоко плевать на то, что одно из них может кого-то очень чувствительно по маковке приложить. Я не знаю, что ты вчера натворил, но вот за это, – он глазами показал на машину с дипномерами, – отымеют в самой извращенной форме всех по нисходящей, а крайним будет Орлов. Ты бы его лучше просто пристрелил, чтобы не мучился. Гуманнее было бы!

Крячко пошел к машинам, а Гуров задержался, пытаясь сообразить, как поступить. То, что Косарев прогнется под Сидоркина, у него сомнений не вызывало, но присутствие представителя консульства или посольства на допросе иностранца согласовывается через МИД, а это значит, что у Михаила и там все схвачено. Да, кажется, он подставил не только себя, но и Петра по полной программе. Но отступать было поздно, и он решительно направился к машинам. А там Крячко, включив на полную мощь свое обаяние, уже пытался хоть как-то спасти ситуацию.

– Михаил Ильич, а ведь я вчера у вас дома был. С батюшкой вашим познакомился. Впечатление неизгладимое – мощнейший старик! Да его и стариком-то не назовешь! Любому молодому сто очков форы даст и обгонит! Матушка ваша, хоть я с ней и не разговаривал, но сразу ясно, что душевнейший человек! Ну а дети – просто восторг!

– Спасибо на добром слове, – спокойно отреагировал на этот всплеск эмоций Сидоркин. – Вы папе тоже понравились.

– А вот теперь я вам спасибо скажу, – очень серьезно заявил Стас. – Похвала такого человека, как он, дорогого стоит!

Гуров же, решив, что семь бед – один ответ, так благожелательно настроен не был и, подойдя, предложил:

– Ну, что? Выдвигаемся?

– Да! – сказал Михаил. – Надеюсь, вы не будете против, если при проведении вами следственных действий будет присутствовать представитель посольства Республики Таджикистан? – и сделал легкий поклон в сторону стоявшего рядом с ним хорошо одетого смуглого темноглазого мужчины. – С МИДом все согласовано.

– Я знаю законы и правила их применения, – сухо ответил Лев. – Но я не понимаю, почему такой, казалось бы, рядовой случай вызвал столь пристальный интерес посольства.

И услышал произнесенный на чистейшем русском языке ответ:

– К сожалению, не все люди в нашей стране могут найти достойную работу, чтобы содержать свои семьи. Они вынуждены уезжать на заработки за границу, в том числе и в Россию. Но большинство из них делает это нелегально, из-за чего их жизнь здесь складывается непросто. Тем больше мы ценим людей, которые официально приглашают на работу моих соотечественников, обеспечивая их не только жильем и работой, но и защитой. Мы давно сотрудничаем с господином Сидоркиным, убедились в его безукоризненной честности, и до вчерашнего дня ни у кого никогда не было ни малейшего повода усомниться в законопослушности как господина Сидоркина, так и работающих на его предприятии моих соотечественников. Вы стали первым. Мы очень дорожим сотрудничеством с господином Сидоркиным, которое планируем развивать и в дальнейшем, и нам стало очень интересно узнать, что же могло послужить причиной столь пристального интереса, – с нажимом произнес он, – правоохранительных органов к ООО «Чистота» и его сотрудникам как российского, так и иностранного гражданства. Мой ответ вас удовлетворил?

– Вполне, – кивнул Гуров, поняв, что урожай шишек будет богатейшим, как бы с головой не завалило.

– Тогда я предлагаю следующее, – начал Михаил. – В моем джипе поеду я, представитель посольства, переводчик и мой адвокат. Вы, господин Гуров, – на «Ниве», а поскольку дороги вы не знаете, то машину поведет мой охранник. Ну а кунг предназначен для рабочих. Возражений нет?

– А я тоже с вами поеду, – предложил Крячко. – Со сторожем-то никто толком не говорил! Пока вы будете своими делами заниматься, я с ним и побеседую, чего время терять?

Все согласились, расселись по машинам и поехали. Неизвестно, о чем шла речь в джипе, а вот в «Ниве» царило гробовое молчание. Крячко судорожно искал выход из положения, чтобы как-то выгородить Орлова. Гуров же, понимая, что не просто заигрался, а по-крупному зарвался, занимался самобичеванием, и спасти его могло только одно – очень быстро найти преступников, а в том, что их будет несколько, он не сомневался – одному человеку совершить такое было бы не под силу.

Увидев такую кавалькаду, сторож даже несколько растерялся, но шлагбаум поднял. Воспользовавшись остановкой, Стас вышел из машины, а остальные поехали дальше. Подойдя к сторожу, Крячко предъявил удостоверение и предложил:

– Поговорить бы нам, отец!

– Ну, пойдем в мой вагончик, сынок! Не лето еще! – рассмеялся сторож. – Только я ведь, пожалуй, ненамного тебя старше.

– Брось! – удивился Стас. – Борода-то совсем седая!

– Так она зимой очень хорошо греет, вот и отпускаю, а по весне сбрею, – объяснил тот.

Они вошли в вагончик, и, пока сторож, как он выразился, взбадривал чай, Крячко огляделся. В этом, казалось бы, небольшом помещении было все необходимое: диван, над которым на старомодном плюшевом ковре висела двустволка, холодильник, с телевизором на нем, печка-буржуйка, столик, а над ним полка с посудой, шкаф, служивший, вероятно, для всего сразу, а в углу валялся старый матрац.

– Для собак, – мельком глянув на Крячко, объяснил сторож. – Так-то у них будка снаружи стоит, а уж если совсем мороз, я их внутрь запускаю.

– Чего ж ты себе другую работу не нашел? – удивился Стас.

– Была работа, – вздохнул тот. – Только жену мою она раньше срока на тот свет забрала, а меня инвалидом сделала.

– Вредное производство, – догадался Крячко.

– Оно самое. Мы с ней оба с деревни, думали, там и денег побольше платят, и на пенсию пораньше выйдем. Вернемся с ней в деревню, домик купим и заживем на славу. А получилось так, что до пенсии она не дожила, а я вот до инвалидной докатился. Квартиру двухкомнатную, что мы от завода получили, я дочке оставил – она мужа привела, двое детишек у них, а тут я со своими болячками. В деревню ехать? Ну какой из меня сейчас работник? Вот и дал я объявление, что ищу работу сторожа при дачном кооперативе. Так здесь и оказался!

– Знаешь, а на инвалида ты не похож, – возразил Стас.

– Да как врачи на меня рукой махнули, понял я, что самому спасаться надо. Накупил книжек умных про травы, стал их собирать – лес-то тут недалеко, заваривал, пил, вот и дотелепал до своих лет.

– И давно ты здесь? – поинтересовался Стас.

– Да уж скоро пятнадцать лет будет.

– Летом тут, конечно, раздолье, а зимой? – Крячко прихлебнул душистый чай и спросил: – На травах небось?

– Без них не живу, – подтвердил сторож. – А что зимой? Снег-то сейчас поздно ложится, так я на своей развалюшке до станции доехать могу – магазинчик там есть, сберкасса, чтобы пенсию снять, аптека опять же. Запасусь всем, чем надо, и живу припеваючи, сам себе хозяин – тут же с конца октября до апреля ни живой души. Телевизор есть, радио – тоже. Телефон, чтобы с дочкой поговорить, под рукой.

– А если вдруг потребуется чего?

– А лыжи на что? – удивился сторож. – Встал да пошел.

– Да-а-а, завидую я тебе, – вздохнул Стас. – Сам бы с удовольствием перебрался в деревню – домик у меня там, и жил бы на свежем воздухе, да служба не позволяет. А теперь давай по делу, меня на обратном пути забрать должны, не хотелось бы их задерживать. О том, что здесь в выгребной яме у Трофимыча нашли, знаешь?

– А то! – воскликнул сторож. – Тут и Ильич приезжал, и полиции потом полно было. Так я им рассказал, что как осенью Трофимыч яму почистил, так больше туалетом никто и не пользовался. Вдова его всю зиму, правда, сюда с покупателями шастала, но не думаю, чтобы кто-то из них захотел себе задницу морозить. А по весне председатель мне сказал, что продала она таки дачу Егорычу, как он и хотел!

– А он сюда приезжал?

– А то! Он же столько лет сюда на своей машине ездил!

– Нет, после того, как купил, – пояснил Стас.

– А чего он тут не видал? – удивился сторож. – Он тут и так все и всех наперечет знает. Да и не мальчик он уже был, чтобы в такую даль трястись! В городе все оформили.

– Так, может, сын его приезжал?

– А Ильичу-то что тут делать? Он ведь жить здесь не собирался. Председатель мне сказал, что они это… – сторож пощелкал пальцами. – Во! Вложение денег! Он тут с покупателем появился, чтобы не соврать, с месяц назад – я же им шлагбаум поднимал.

– А другой дороги сюда нет?

– Теперь нет. Уже лет пять как. Вру! – поправился сторож. – Побольше даже. Как новые русские себе коттеджный поселок вон там, – показал он рукой куда-то налево, – строить начали, так ту дорогу и перекрыли! Да, откровенно говоря, ею и не пользовался почти никто, так что шуму не было. Сам посуди, чтобы по той дороге сюда попасть, надо крюк километров в десять делать. Да и сама она слова доброго не стоила: колдобина на колдобине, на легковушке – хрен проедешь! А уж петляла, как пьяная!

– Погоди! – остановил его Крячко. – Получается, она упиралась как раз в те три дачи, что Егорыч купил? – Сторож согласно кивнул. – А он мне говорил, что новый хозяин собирается новую дорогу прямо до трассы проложить.

– Ну, если средства позволяют, чего ж не проложить. Только старая-то напрямки была, а эта новая, если от Тамаркиного участка вести, аккурат налево пойдет. Да там недалеко, километров пять или шесть. Повырубать деревья, конечно, придется, но в том месте редколесье, сам-то лес дальше начинается.

– А когда Трофимыч кирпичный туалет поставил?

– Дай подумать. – Сторож помолчал, а потом сказал: – По весне 2001-го! Я помню, скандал еще большой был, когда сюда все эти железобетонные штуки привезли. Яму-то он сам копал и дно сам бетонировал – прижимистый был мужик, из себя жилы рвал, нет, чтобы кого-нибудь нанять. А вот как кольца с плитой привезли, да еще и кран пригнали, чтобы все это опустить, тут-то крик и поднялся – дорогу-то поуродовали, да и кран, как разворачивался, ветки с деревьев посшибал. А Трофимычу все как с гуся вода.

– Так, более-менее я все понял, а теперь давай обобщим. Я буду говорить, а ты перебивай меня только в том случае, если я ошибусь, – предложил Стас, и сторож кивнул. – Значит, с конца октября по апрель здесь никто не бывает. Вагончик твой стоит с этой стороны, а с той, где бывшая дорога в поселок вела, никого и ничего нет, потому что той дорогой практически не пользовались. Перекрыли эту дорогу шесть лет назад. А теперь скажи мне, если бы в безлюдный период, когда здесь только ты один, по той старой дороге, когда она еще существовала, в поселок машина въехала, ты бы услышал?

Сторож тяжко задумался, а потом помотал головой:

– Мог не услышать, особенно если телевизор работал. Тут ведь вот какое дело. Не ездит же в это время никто. Трофимыча вдова, когда покупателей сюда возила, меня всегда по сотовому предупреждала, что приедет, чтобы я на месте был, а то ведь мог и на охоту уйти – тут зайцев много, и лисы попадаются. Да и в конце или начале сезона, когда сюда мало кто ездит, меня всегда по телефону предупреждают.

– А ты поселок часто обходишь?

– Это ты к тому, что я мог следы машины заметить? Честно тебе скажу: практически не обхожу. Вот посуди сам. К нам кроме как по этой дороге не добраться. От станции электрички сюда в сезон, то есть с начала мая и где-то до середины октября, ходят и автобус два раза в день, утром и вечером, а в остальное время – только пехом, а это четыре километра. Через лес? Поверь мне на слово, потому что я его уже весь вдоль и поперек исходил, на машине там не проехать, да и не занимался им уже давно никто толком, так что бурелома навалом, пройти сложно. Деревень поблизости нет, то есть местные по домам не шарят. По первости случались бомжи, так я зарядил двустволку солью и так их шуганул, что больше про них и не слышал никто. Спрашивается, чего ноги бить?

– Значит, у нас остается только та старая дорога, по которой все-таки хоть и с трудом, но можно было проехать, – подытожил Стас. – Ты сказал, ее шесть лет назад перекрыли?

– Ну, раз у нас пошел такой разговор, то я тебе сейчас точно скажу. – Сторож уставился в стену, стал что-то прикидывать в уме, загибая пальцы, а потом уверенно заявил: – Это было весной 2006-го! Только-только снег сошел. Они туда стройматериалы завезли, все это огородили, чтобы не растащили, вот тогда-то дорогу и перекрыли.

Крячко, который уже начал волноваться, потому что, по его прикидкам, машины должны были уже давно вернуться, поднялся.

– Ну, спасибо, брат! Выручил ты меня! Теперь подскажи, где эти чертовы участки находятся – пойду посмотрю, как там дела обстоят.

Сторож вышел вместе с ним из вагончика и показал, куда надо идти, но Стас и шагу сделать не успел, как на дороге показались машины: первым шел джип, за ним – «Нива», а замыкал колонну кунг. Сев в притормозившую «Ниву», Крячко, едва взглянув в лицо Гурова, сразу же понял, что в целях собственной безопасности ему лучше молчать, пока Лева не придет в себя – лицо Гурова было белой каменной маской, даже желваки не играли, он даже не моргал, уставившись куда-то вперед. Стас сидел тихонько, как мышка, и смотрел в окно, а в голове у Льва тем временем вставали картины только что пережитого им позора.

Когда машины только-только подъехали к этим чертовым участкам, трое таджиков тут же подбежали и преданно уставились на Сидоркина в ожидании указаний. Когда тот заговорил по-русски, они в первый момент растерялись, но тут подключился переводчик, и дело пошло как по маслу.

– Доброе утро, – начал Михаил. – Я буду говорить по-русски, чтобы меня понимали не только вы, но и остальные. Вы все знаете, что здесь нашли. Вот этот господин из полиции, – показал он на Гурова, – будет задавать вам об этом вопросы, а вы должны будете на них правдиво отвечать. Ваши ответы будет переводить на русский язык вот этот человек, – повернулся он к переводчику. – Чтобы вас никто не обидел, на допросе будет присутствовать представитель вашего посольства в России. – Тут Сидоркин чуть поклонился в сторону дипломата, а вот таджики сначала обалдели от его слов, но, быстро оправившись, начали кланяться тому, как заведенные. – А вот этот господин – мой адвокат. Он также будет присутствовать на допросе и проследит за тем, чтобы господин из полиции не заставил вас наговорить обо мне много плохого. Вы меня поняли?

Работяги кивнули ему, а потом, как один, повернулись к Гурову, и их глаза горели такой лютой, испепеляющей, неистовой ненавистью, что даже много чего повидавшему на свете Льву стало не по себе.

– Сейчас вы трое сядете в машину, – показал на кунг Сидоркин, – и мы поедем в Фомичевск. Там в районном управлении полиции вас допросят. Потом вы должны будете подписать протокол, составленный на таджикском языке. Ясно?

Работяги согласно закивали головами, но вид при этом у них был настолько испуганный, что Гурову стало стыдно, у него даже уши заполыхали. Он вспомнил, как мужики из Новоленска бросились спасать своих китайцев, как губернатор крыл их последними словами за то, что они не смогли обеспечить безопасность людей, вручивших им свои судьбы, вспомнил и самих китайцев, несчастных, измученных и насмерть перепуганных, когда он и остальные освободили их из рабства. «Господи! – мысленно взвыл он. – Да в какую же сволочь я превратился! Когда? Как? Чем я лучше тех бандитов, которые держали китайцев в рабстве?» И, прекрасно отдавая себе отчет о всех возможных последствиях, заявил:

– Не надо никуда ехать! Я вполне могу побеседовать с вашими рабочими на месте. А протокол будет составлен только в том случае, если в этом возникнет необходимость, то есть будут выявлены ранее неизвестные факты.

Никто из присутствующих ему на это ничего не сказал, а ведь могли бы! Кто-то мог фыркнуть: зачем же мы вообще в такую даль перлись? Дипломат мог сказать, что считает подобное поведение Льва настоящим издевательством над ним. Да и переводчик не смолчал бы, а уж адвокат не преминул бы высказаться по полной программе. Но все молчали, только вот легче Гурову от этого не стало. Он взял себя в руки и стал задавать ясные, четкие вопросы по существу. Ответы же ничем не отличались от того, что он уже знал.

Да, этих троих привезли сюда, чтобы они разобрали все строения на трех участках, спилили и выкорчевали деревья. Они пошли от леса, где стояла их бытовка, то есть начали с самой легкой работы и уже закончили ее, остались только этот кирпичный дом и туалет. Да, у них была связка ключей, вот она, но в дом они даже еще не заходили, да и остальными ключами не пользовались, а отперли только туалет. Да, увидев останки, один из них позвонил хозяину, и тот приказал ничего не трогать до его приезда, а когда приехал и увидел, что все правда, вызвал полицию. А потом полицейские предложили им за деньги спуститься в яму, чтобы достать оттуда останки. И они все сделали. Полицейские уехали, а они стали работать дальше, вот, туалет уже разобрали, а плиту не трогали, потому что тяжелая очень, но хозяин обещал прислать специальную машину, которая все это уберет, а пока они начали дом разбирать и уже крышу сняли.

– У меня все, – сказал Лев. – Никакого протокола составлять не будем.

– Значит, мы можем возвращаться в Фомичевск? – уточнил Сидоркин.

Сил на то, чтобы разговаривать с ним, у Гурова уже не осталось, и он просто кивнул.

– Тогда прошу всех занять места в машинах, – предложил Михаил.

Тут к нему бросился самый молодой из таджиков и начал что-то быстро говорить. Лев пулей метнулся к переводчику и жестко потребовал:

– Что он сказал?

– Вы уверены, что хотите это услышать? – поинтересовался тот.

– Мне это необходимо! Ну! – прикрикнул на него Лев.

Переводчик пожал плечами и сказал:

– Перевожу дословно: «Хозяин! Это очень плохой человек, потому что несчастный. Но он сам в этом виноват и знает об этом. Поэтому он весь мир ненавидит и всех людей. Остерегайтесь его, хозяин». Вы довольны?

– Всегда интересно знать мнение стороннего человека о себе, даже если оно неверное, – сквозь зубы процедил Лев.

Он направился к машине, но по дороге его остановил дипломат:

– Господин полковник! Как я теперь понимаю, ваш вчерашний демарш был вызван единственно желанием как-то потешить свое ущемленное самолюбие. А вы предварительно просчитали последствия столь опрометчивого шага как для себя, так и для остальных?

– Послушайте! Вам нужны мои официальные извинения? Я готов их принести и в устной, и в письменной форме, – из последних сил выдавил из себя Гуров.

– Вы не являетесь лицом, уполномоченным на такие действия, – отрезал тот.

– Хорошо! Делайте что хотите, – устало проговорил Лев. – Прошу только об одном: никого больше не трогайте! Это была моя личная инициатива! Я один во всем виноват, а значит, один и должен отвечать! Мое руководство ни о чем не знало, я ему ни о чем не докладывал, так что хоть его-то не мордуйте! А я могу и в отставку уйти, потому что выслуги – выше крыши! А уволят по статье, так я все равно не пропаду – частным сыском займусь!

Тут он поднял глаза на дипломата и увидел на лице того не торжествующую ухмылку, а сочувствие.

– А ты, Гуров, здорово постарел! Вон уже и голова вся седая! Нервишки пошаливают, память подводит. А вот характер как был дерьмовый, так и остался.

От неожиданности Лев уставился на него и тут, словно стерев влажной губкой с его лица морщины, увидел другого человека.

– Сейчас-сейчас! – напрягся он, судорожно роясь в памяти. – Дело о нападении на инкассаторов… 1986 год… Джафар… Джафар… Сейчас! Фамилия у тебя еще такая длинная… Мусангалиев! Ты тогда старшим лейтенантом был!

– Все правильно, Гуров! – кивнул тот.

– Так что ж ты сразу не сказал? – возмутился Лев.

– Хотел посмотреть, каким ты стал, – просто объяснил Джафар.

– Ну и каким? – спросил Гуров, но дипломат в ответ просто пожал плечами – впрочем, развернутого ответа и не требовалось, Лев и сам знал, во что превратился. – Слушай, Джафар! – просительно сказал он. – Я не знаю, какое положение ты занимаешь в посольстве, но очень тебя прошу! Хрен с ним, со мной, что заслужил, то получу! Главное, чтобы Орлова не трогали! Он-то ни с какой стороны ни в чем не виноват!

– Сделаю что смогу, но на многое не надейся – если машина уже закрутилась, ее не остановишь. Но какого черта ты вообще эту волну погнал?! – яростно прошептал Джафар.

– Так ты же сам сказал, что у меня характер дерьмовый, – криво усмехнулся Гуров и пошел к «Ниве».

Теперь Лев ехал в Фомичевск и по дороге переживал все перипетии этого, еще далеко не закончившегося дня. Нужно было позвонить Орлову, но он никак не мог себя заставить, поэтому нагло врал самому себе, что, раз нет результата, нечего и начальство беспокоить, хотя на самом деле просто боялся. Сейчас-то, когда все осталось позади, он мог признаться себе, что взъелся на Михаила именно из-за его непробиваемого спокойствия и хладнокровия, хотя, по сути, тот ничем не отличался от новоленских мужиков. Но те были ближе по возрасту, попроще и поэтому понятнее, а Сидоркин, видимо, чтобы соответствовать занимаемому им очень значительному для района положению, решил для солидности избрать себе именно такую манеру поведения. Умом Лев понимал, что нужно было бы перед ним извиниться, но разве он мог себя пересилить?

Когда машины остановились перед райуправлением, Джафар, словно и не было у него со Львом никакого разговора, сухо со всеми попрощался и уехал, следом за ним тронулся и автомобиль переводчика. Только сейчас сообразив, что его услуги придется оплачивать из скудного бюджета районной полиции, Гуров решил, что он сам заплатит. Раз заварил всю эту кашу. Сидоркин и адвокат, корректно откланявшись, уехали на джипе. Лев повернулся к Стасу, но не успел и слова сказать, как тот заявил:

– А схожу-ка я в детдом, узнаю, что это за история такая была. Кстати, временные рамки резко сузились: потерпевших туда подбросили самое позднее – зимой 2006-го, потому что весной, как только снег сошел, вторая, но очень плохая дорога, которая вела к дачам, была закрыта в связи со строительством коттеджного поселка. А мимо сторожа никто незнакомый проехать не может. Я пошел.

Гуров, поняв, что Крячко, видевший его состояние, просто не хочет маячить у него перед глазами, только махнул рукой, а того уже и след простыл. Лев пошел к Косареву и, предвосхищая все вопросы, сказал:

– Показания свидетелей ничего нового не дали. Теперь вот что, вам переводчик счет за работу выставил?

– Михаил Ильич его уже оплатил, – успокоил его майор. – О вашем переезде…

– Не надо, – поморщился Лев. – Я уже понял, что прошла команда и никто в этом городе нам комнату не сдаст. Нет, Стас, если хочет, может съезжать, а я в гостинице поживу. Меня интересуют заявления о пропавших за период с осени 2003-го до весны 2006 года. Что-то уже нашли?

До неприличия обрадовавшись, что Гуров сам закрыл вопрос с переездом, Андрей Федорович показал ему на стопку дел:

– Вот, пока только это, но и участковые, и в райотделах вовсю работают, так что к вечеру еще привезут. А вещи ваши вот, – показал он на сумки.

– Попозже заберу, – пообещал Лев и, взглянув на стопку, не выдержал и воскликнул: – Да черт побери! Я вам что, проверяющий, что ли? Вы думаете, я не знаю, как такие заявления у вас хранятся? Да в одной кипе лежат! А тут вдруг на каждое заявление разыскное дело завели! Только заявления давние, а папки новые! Хоть бы их пожалели! В общем, скажите своим, чтобы не выпендривались, а тащили все как есть!

Он вышел, а Косарев, чертыхнувшись от души на то, что его балбесов жизнь ничему не научила, да и сам он лопухнулся, позвонил подчиненным и сказал, чтобы действительно не выделывались, а несли все что накопилось, и поскорее.

Пока Лев разбирался с делами, Крячко уже нашел не только детдом, но и очень говорливую собеседницу-старушку, которая всю жизнь проработала там кастеляншей. Такой источник информации, который собирает все сплетни со времен незапамятных, был воистину бесценным.

– Бывший директор-то? С орденами? – переспросила старушка. – Так это Зотов Олег Павлович. У нас его здесь все Палычем звали, за глаза, конечно. Он как с армии ушел, так немного спустя сюда устроился – им с женой детишек Бог не дал, вот они и решили хоть так к ним поближе быть. Жена его, Лизонька, врачом здесь была, а он, стало быть, директором. Он не то чтобы злой был, но уж очень жесткий. Требовал, чтобы все было, как в армии, чтобы дисциплина такая же. А дети – они ведь дети и есть. А наши, кто без родителей растет, особенно. Может, в душе он и добрый, а вот виду никогда не показывал, но детишек любил, это сразу видно было. Лизоньке здесь ох и тяжело приходилось – городская же! А у нас что?

– А что? Двухэтажный дом, капитальный, крепкий… – начал было Стас, но старушка тут же замахала на него руками.

– Да что ей толку с того капитального? Жили-то они в городе. А удобства где? На дворе! Вода из крана есть, а слив? Помои-то на улицу таскать надо! А стирать? Это сколько же надо воды нагреть! А она ко всему этому непривычная! Ну, белье-то постельное я у нее потихоньку брала, да к общему подкладывала – мы же в прачечную сдаем, все ей облегчение. А остальное?

– Ну, здесь-то у вас наверняка и душевая, и туалет внутри – не на улицу же детей гонять, – возразил Крячко.

– Вот тут-то она и мылась потихоньку от мужа – ему же дисциплина важнее всего! Как же так? Его жена будет привилегиями пользоваться!

– Да, суровый был человек, – покачал головой Стас.

– И не говори! И на язык невоздержанный! Скажет, бывало, а потом небось сам сто раз пожалеет, а виду не показывает! Резкий он был, вот! – подобрала она нужное слово.

– Ох, как мне все это знакомо, – рассмеялся Крячко, подумавший в этот миг о Гурове. – А отомстить ему никто не пытался?

– Нет, а ведь следовало бы. Однажды так человека опозорил, да еще перед сыном, что даже мне вспоминать неудобно, – начала она и осеклась, но тут же быстро добавила: – Да и других тоже!