Николай Чмырев
Развенчанная царевна. Развенчанная царевна в ссылке. Атаман волжских разбойников Ермак, князь Сибирский (сборник)

Глава двадцать вторая. Помощь царя Ермаку

Куда больше времени потребовалось Ивану Ивановичу для возвращения в Сибирь против прежнего.

Отправляясь от Строгановых с атаманом, они двинулись в путь налегке, на заранее приготовленных челнах. А теперь пришлось держать путь от Москвы, а скоро ли доберешься от нее даже до Строгановых с боярами, не привыкшими к походам, едущими в своих рыдванах. Устраивались дневники, роздыхи по нескольку дней, и немало прошло времени, немало уплыло воды, пока перед ними показались строгановские хоромы.

Словно родине обрадовался Иван Иванович этим хоромам, чем-то родным, знакомым пахнуло на него, воспоминания целым роем пронеслись перед ним.

Вспомнилось ему, как он в первый раз явился в эти хоромы после своего вольного житья на Волге, явился отпетым, приговоренным к смерти, вспомнилась ему и далеко не приветливая встреча Строганова, а там житье с атаманом и товарищами, стычки с врагами, а там и славный, ознаменованный на каждом шагу победами путь в Сибирь, разгром татар.

Таков ли он был тогда, когда ушел из этих самых мест, таким ли возвращается он, везя приговоренному к смерти бывшему атаману разбойничьей шайки Ермаку Тимофеевичу царские награды, княжеский титул?

С недоумением смотрел Григорий Григорьевич Строганов на приближавшуюся к хоромам рать, хотя сюда уже дошел слух о том, что царь хочет послать Ермаку подмогу, но в первые минуты это выскочило у него из головы.

Но недоумение это тотчас же рассеялось, как скоро увидел он Ивана Ивановича.

Скоро все задвигалось, заходило в строгановских хоромах, пир горой пошел, нашлось место всем, стрельцов разместили на старом казацком пепелище.

Прошло несколько дней, понравилось боярам привольное житье у Строгановых, подольше им хотелось погостить у них; с неудовольствием вспоминали они о дальнейшем пути, пути в неизвестную сторону, где, кроме лишений да невзгод, ничто не ожидало их.

Кольцо, напротив, скучал, тяготился своим бездействием, его тянуло к атаману, к той тревожной жизни, которую вел он до отъезда в Москву.

А бояре совсем загулялись, Кольцо делался все пасмурнее и пасмурнее.

– Вот что, бояре, пора нам и о пути подумать, здесь мы совсем зажились,  – однажды заговорил он.

– Куда спешить, успеем еще добраться до твоей Сибири,  – отвечали бояре.

– Вестимо, успеем, только когда это будет, того и гляди, зима станет, тогда зимовать-то в лесу придется, не больно далеко уйдешь.

– Ну что же, перезимуем.

– А по-моему,  – говорил Строганов,  – вам до весны и двигаться не след, как откроются воды, тогда и в путь; а то ведь все равно зимой вам не идти, горя только на стоянке натерпитесь, уж лучше в тепле да покое зиму провести, летом вы мигом доберетесь.

– Дело известное! – подтвердили бояре.

– Мне известнее это дело,  – возразил Кольцо,  – прежде всего царь не прохлаждаться нас послал, а на подмогу князю Ермаку Тимофеевичу сибирскому, а уж я знаю, что подмога ему вот как теперь нужна; когда я уезжал в Москву, так ему и тогда трудненько приходилось, а с той поры много времени прошло, мало ли что могло случиться, татарвы кругом не перечтешь, так и смотрят они, как бы какую ни есть пакость сделать, а у Ермака Тимофеевича дружины и третьей доли, поди, не осталось. А что про дорогу говорите, так я шел по ней, хорошо ее знаю, по ней не долетишь, как говорит Григорий Григорьевич.

– Да ведь все равно, зиму-то в лесу, говорю, где-нибудь простоите?

– Почем знать, дорога известная, теперь можно и зимою идти, а хотя бы и в лесу пришлось стоять, зато этот самый лес поближе к Сибири, чем ваши хоромы, а нам все едино идти, не на лодках ехать, потому как с нами пушки.

Но увещания Ивана Ивановича мало действовали на предавшихся покою бояр, Строганов горячо поддерживал их, что и было на руку первым.

Кольцо выходил из себя, он не мог перенести мысли о том, что в то время, когда они здесь бражничают и бездействуют, его друг Ермак подвергается всяким опасностям. Он стал настойчивее требовать похода, но все его речи и настояния пропускались мимо ушей.

Наконец терпение Кольца лопнуло.

– Вот что я вам скажу, бояре,  – заговорил он решительно,  – ежели вы решили оставаться здесь на зиму, так и оставайтесь, мешать вам не буду, я и один отсюда уйду.

– Что же ты, один подмогу своему Ермаку сделаешь?

– Почем знать, может, и сделаю,  – загадочно произнес Кольцо.

– А как же мы-то пойдем, нам некому будет и дороги указать.

– Об этом вы не беспокойтесь, я укажу вам ее,  – усмехнулся Кольцо,  – а коли не вам, так другому кому.

– Чудные речи ты ведешь, Иван Иванович,  – заговорил в свою очередь Строганов,  – то один уйдешь, то проведешь их, да и как тебе одному идти, на погибель нешто? Да и какая подмога будет из тебя одного Ермаку Тимофеевичу?

– Знаю, что моих двух рук мало.

– Так о чем и толковать после того.

– Да я и не пойду в Сибирь, одному туда идти, ты это правду сказал, все равно что на погибель.

– Так куда же ты пойдешь, чем нехорошо тебе у нас?

– А я в Москву пойду,  – отвечал Кольцо.

– В Москву? – невольно вырвался у всех вопрос.  – Зачем?

– Пойду прямо к царю да и доложу ему, чтобы он не гневался на нас с Ермаком Тимофеевичем, коли беда какая случится, коли царство Сибирское отнимут татары и его снова придется завоевывать.

Такого ответа никто не ожидал. Все хорошо знали, что исполни свою угрозу Кольцо, тогда не сносить головы боярам, все знали хорошо царя, знали, что он шутить не любит и, пожалуй, это сидение у Строгановых просто сочтет за измену. Но у них оставалась еще небольшая надежда, что слова Ивана Ивановича есть не что иное, как угроза, они надеялись, что он не приведет ее в исполнение.

Прошло два дня, жизнь потекла по-старому; Кольцо, видя, что слова его не подействовали, начал собираться в дорогу.

– Ну, Григорий Григорьевич,  – сказал он, входя на четвертый день после своего последнего разговора к Строганову,  – спасибо тебе за хлеб, за соль, за твою ласку, я пришел проститься с тобой.

– Да ты куда же это собрался?

– Ведь я же тебе сказал, что уйду в Москву.

– Что ты, Иван Иванович, неужто ты и вправду задумал это дело?

– А что же мне слова на ветер бросать.

– Ведь ты знаешь, что будет?

– Еще бы не знать, царь бояр по головам гладить не любит.

– Так ведь это же зло?

– Что ж, у них на плечах есть свои головы, могут знать да пораздумать, что хорошо и что дурно. А это разве хорошо, что они человека бросают без всякой помощи на погибель? Нешто они затем посланы?

– Да ты погоди хоть, скажи боярам.

– А я нешто не говорил, так ведь им что об стену горох, они одним ухом слушают, а в другое выпускают.

– Погоди до завтра хоть, я поговорю с ними.

Кольцо задумался.

– Ну, ин так и быть по-твоему,  – согласился он, чуть помедля,  – только гляди, ежели они опять канитель затянут, так вот видит Бог, завтра же уйду.

– Право, так лучше будет!

Гневом закипели боярские сердца, когда Строганов передал им свой разговор с Кольцом.

– Что делать, бояре,  – говорил он,  – больше задерживать вас не буду, уходите дальше, сами видите, что это черт, а не человек, с ним каши не сваришь, пойдет вправду в Москву, плохо нам всем будет.

– Черт бы его взял,  – ворчали бояре,  – пропал бы он вместе со своим разбойником-атаманом и с Сибирью этой проклятой!

Но делать было нечего, нужно было отправляться, начались сборы, повеселел Кольцо, приободрился.

«Только бы выйти отсюда,  – думал он,  – а там волей-неволей придется идти и зимой; авось Бог милостив, к весне доплетемся».

Чем веселее делался Кольцо, тем угрюмее и мрачнее становились бояре. Чуть не с ненавистью глядели они на хлопотавшего Ивана Ивановича.

Сборы продолжались несколько дней, наконец наступил и день отправления.

Медленно, неохотно двинулся отряд в путь. Все были недовольны, все ворчали и намеренно сторонились Ивана Ивановича, но последний не обращал на это никакого внимания, он держал себя особняком, его только и радовало, что с каждым днем расстояние до Сибири сокращалось. А дни становились все короче и короче, все меньше делались переходы, приходилось раньше останавливаться на ночлег и позднее выступать в поход, о дневках нечего было и думать – негде было приютиться. На ночь обыкновенно останавливались в лесу, раскладывали костры и спали неспокойным сном, каждую минуту ожидая беды и нападения бродивших еще вогуличей или же диких зверей, которых было в изобилии.

Скучен был этот поход, не мог он сравниться с походом Ермака. Тогда шел Иван Иванович с другом, с товарищами, всех соединяло братское чувство, теперь же вместо удальцов-казаков плелись безучастные к походу стрельцы, Кольцо был совершенно одинок.

Наступили морозы, все сильнее делались они, а там повалил и снег, ропот между стрельцами начал усиливаться, холод и голод стали давать себя чувствовать. Кольцо и сам стал призадумываться, видя, что идти дальше невозможно.

«Ну да не беда,  – думалось ему,  – как-никак, а больше половины пути прошли, теперь хоть и зазимовать можно».

Между тем бояре вели между собою толки об остановке, они видели, что люди измучились, появились среди них и хворые, нужно было дать отдых, и отдых продолжительный, при этом им невольно вспоминалось привольное житье у Строгановых, и еще пуще закипала досада и злость на Кольцо. Они уже не боялись его, знали, что теперь в Москву ему не воротиться.

Показался Урал, уж близок он, еще день-другой, и они достигнут его.

«Эх, кабы еще недельки две, перевалить бы нам за Урал, а там уж и дома»,  – мечтал Кольцо.

Но боярам становилось все более невтерпеж продолжать поход.

После одной из ночевок они отдали приказ рубить деревья и строить землянки.

– Иль зимовать задумали, бояре? – спросил их Кольцо.

– А что ж, по-твоему, дальше по сугробам идти да людей морозить.

– Я не про то, а недолго нам и горы перевалить,  – отвечал он.

– Ну уж нам лучше знать, как делать,  – отрезали бояре.

– Опять же, там у нас городки срублены, а в избах куда лучше зимовать, чем в землянках.

– Пока до твоих городков доберемся, так и половину людей потеряем.

– Ну, как знаете!

– Вестимо, у тебя спрашиваться не станем.

Кольцо махнул рукой и покорился необходимости.

Стрельцы повеселели ввиду отдыха, бодро принялись они за постройку своих зимних логовищ, быстро закипела работа, и в два дня подземный стрелецкий город был готов.

Закручинился снова Кольцо. Не по душе ему были теперешние товарищи, затосковал он по своим удальцам-казакам.

«Что-то теперь они поделывают,  – раздумывал он,  – шутка ли, сколько времени прошло, как я оставил их, половины, чай, и в живых не осталось».

И грустью сжималось у него сердце. Долгими, томительно долгими казались ему короткие зимние дни, но еще томительнее тянулись длинные ночи, проводимые большею частью без сна.

Он начал считать дни, сколько осталось их до той поры, когда они смогут двинуться дальше.

Наконец дни стали удлиняться, солнышко начало пригревать сильнее, снегу становилось все меньше… С замиранием сердца ждал Кольцо приказа о выступлении. Самим боярам надоела эта длинная стоянка, прошедшая не без лишений. Вскоре был отдан приказ собираться в дальнейший путь. Повеселел снова Кольцо, все старое было забыто, он только и видел впереди Сибирь, свидание с Ермаком, его влекла к себе деятельная, боевая жизнь.

Двинулись в путь. Знакома была Ивану Ивановичу дорога, но казалась она гораздо длиннее, чем прежде; нетерпение окончательно овладело им.

Наконец мелькнула у него перед глазами и Сибирь.

В городе, видимо, заметили их, видно было движение, суета, по-видимому, их сначала приняли за врагов, но когда они приблизились, перед ними широко распахнулись городские ворота и оттуда толпой хлынули казаки.

Кольцо ринулся вперед и через несколько минут обнимал друга своего Ермака Тимофеевича, поздравляя его с царскими милостями.

Глава двадцать третья. Смерть Кольца

Несколько дней почти ни на минуту не расставались так долго не видавшиеся друзья, с ранней зари до поздней ночи, пока, утомленные, не засыпали, вели они разговоры обо всем, что произошло за время их разлуки. После того как уехал Кольцо, жизнь казаков текла однообразно, приходили к Ермаку местные жители с просьбою сделаться у них князем, чтобы защищать от нападений все еще не уходившейся татарвы. Ласка Ермака, небольшой, сравнительно с татарским, налог, требуемый героем как дань, привлекали к нему многих. Сильно хотелось Кучуму возвратить свое царство, разгромив казаков, но все попытки ограничивались небольшими стычками, которые заканчивались бегством татар.

Кольцо, рассказывая Ермаку о Москве, о порядках тамошних, о Строгановых, упомянул и о своем столкновении с боярами, которых царь послал в Сибирь.

– Какая от них помощь,  – говорил Иван Иванович,  – окромя помехи, от них ничего не увидишь.

– Да кто от них и помощи просит, привыкли они там у себя в Москве на печи лежать, ну пускай и здесь отлеживаются, благо вместо юрт мы теплые избы построили,  – заметил Ермак.

– Это бы не беда, кабы они только на печи лежали, а то ведь мешать только будут, вздумают себя начальниками здесь поставить, что ты с ними поделаешь.

Ермак засмеялся:

– Эк выдумал! Начальниками!

– Не знаешь ты их, Ермак Тимофеевич, с ними одно только наказание божеское. Ты задумаешь что сделать, а они все наперекор.

– Как же это так? Чай, знают, что присланы они сюда царем не распоряжаться, а на подмогу мне.

– Дорогой измучили они меня, всю душеньку вымотали, уж думал и не доберусь я до тебя.

– Ну, здесь поуймутся, справимся.

– Как справишься-то? Ведь их в мешок не сунешь да в Иртыш не спустишь.

– А отчего ж и не спустить?

– Потому как бояре они, а не казаки.

– Мы сами теперь с тобой бояре, а что до казаков, так каждый из них мне, Иван Иванович, дороже десятков бояр.

– Это что и говорить. Только и не любо уж как им,  – засмеялся Кольцо,  – не любо, что тебя царь в князья пожаловал.

– Помеха я им, что ль?

– А шут их знает, должно, поперек горла встал.

– Бояре что,  – заговорил Ермак,  – о них и речи не стоит вести, а вот с Кучумом как бы справиться, не дается бритая башка в руки, и шабаш…

– Жив не буду, коли выпущу его из рук, если попадется, не миновать старому слепому черту меня.

– Твоими бы устами да мед пить!

Не особенно долго пришлось ждать Ивану Ивановичу случая изловить Кучума. Не прошло полугода после его возвращения из Москвы, как пронесся между казаками слух, что недалеко снова показался Кучум с целыми полчищами татар.

– Ну и доброе дело,  – шутил Ермак,  – сразу двух бобров убьем, Кучумку, бог даст, изловим и в Москву отправим, да еще поглядим, каковы наши лежебоки-бояре в ратном деле.

– Небось такие же, как и астраханский воевода, что на нас на Волге нападал.

– Ну, тот еще ничего, от того и нам немного досталось, а эти и видом-то на ратных людей не смахивают.

– Поживем – увидим,  – закончил Кольцо.

А слухи между тем росли и росли, между казаками заметно было оживление, предстоящие стычки с татарами как будто приободрили их, но зато среди стрельцов, напротив, распространилось уныние.

– И что, оглашенные, радуются,  – говорили они,  – вишь, рожи словно майские цветы расцвели, будто на пир их позвали.

– Что им, как были разбойниками, так и остались, терять-то им нечего.

– У нас в Москве у всех семьи остались, хозяйство, как подумаешь…

– Да, загнали за тридевять земель, пожалуй, и не воротишься.

– Убьют, и пойдут семьи по миру, кто об них подумает, о сиротах.

И чем дальше, тем более уныние и тоска овладевали стрельцами. Это настроение заметил Ермак.

– И впрямь,  – сокрушался он, обращаясь к Кольцу,  – дело плохо. На стрельцов полагаться нечего – какие они ратные люди; носы хуже баб повесили.

– Как-нибудь и без них управимся.

– Как управиться-то? Много ли нас осталось, а если и вправду говорят, что у Кучума сила несметная… А эти бараны-стрельцы и наших с толку собьют, как шарахнут от татар наутек.

– Уж и шарахнут, Бог милостив.

– Чует мое сердце что-то недоброе.

Пасмурен был Ермак Тимофеевич, только виду не показывал, смущать никого не хотел, а стрельцы и слабые силы казацкие сильно смущали его.

Весна вошла в свои права, зазеленели луга, леса, и люди обновились будто, почувствовали себя бодрее и сильнее.

Было веселое, светлое весеннее утро. Сибирь только зашевелилась, Ермак собирался уже выйти с Кольцом из дома, как к нему привели татарина.

– Кучум близко, говорит он,  – сказал приведший татарина казак.

Ермак встрепенулся.

– Где же, далече ли? – спросил он.

– Тут близко, полдня пути, в лесу притаился,  – отвечал татарин.

– Что же он прячется?

– Как не прятаться, коли с ним всего человек двадцать.

Ермак недоверчиво поглядел на татарина:

– А где ж его несметная сила?

– Сила-то его далече, он к ней и пробирается.

– А ты проводишь к нему?

– Отчего ж не провести, бачка, проведу. Если теперь пойдем, к полдню там будем, а то к ночи можно попасть, живьем возьмешь, народу с ним нет.

– Только смотри, правду ли ты говоришь, если солгал, первая же твоя голова с плеч слетит.

Татарин заклялся и забожился, что говорит правду, Ермак велел не отпускать его.

– Ну, Иван Иванович,  – обратился Ермак к Кольцу,  – может, бог даст, и совсем дело кончим, только бы захватить нам Кучума.

– Ты что ж думаешь делать?

– Пойти да захватить его.

– Уж коли так, так ты меня отпусти, клятву ведь я дал с Кучумкой покончить.

– Ну, быть по-твоему.

Сборы затянулись чуть не до полудня, наконец казаки вышли из города и двинулись по пути, указываемому татарином.

Уже вечерело.

– Скоро ли? – спросил с нетерпением татарина Кольцо.

– Сейчас, сейчас, бачка,  – отвечал тот спокойно.

Становилось совсем темно.

– Вот здесь! – дрогнувшим голосом проговорил татарин.

Кольцо остановился, недалеко между деревьями блеснул огонь, около которого двигалось несколько человек. Кольцо приказал растянуться цепью и окружить стоянку Кучума.

Это была с его стороны роковая ошибка.

– Как выстрелю, так, братцы, и бросайтесь вперед,  – приказывал он.

Казаки начали окружать местность.

Вдруг послышалось гиканье, и несметное число татар бросилось на казаков…

Не успел Кольцо выстрелить, как с раздвоенным черепом повалился на землю.

Часть IV

Глава двадцать четвертая. Перед победой

Прошло два дня, как ушел с товарищами Кольцо. Томительны показались Ермаку эти два дня, никак он не может понять, что бы могло означать долгое отсутствие есаула, его правой руки.

«Говорил ведь татарин, что всего и ходу-то не больше как полдня, должен бы был воротиться Иван Иванович не позже чем на другой день к полудню, а теперь уж третий день, а его все нет…  – раздумывал Ермак,  – уж не пустился ли он вдогонку за ним… А если устроена была западня? Ведь татары мастера на это!»

И при этой мысли Ермак Тимофеевич похолодел даже весь. А мысль эта не дает ему покоя.

«Погляжу, что завтра будет,  – решил он, хмурясь,  – ежели завтра не воротится Иван Иванович, тогда чуть свет нужно отправляться на поиски».

Тревожно прошла ночь для Ермака, сколько ни ворочался он с боку на бок, сон так и не пришел к нему. Вспоминались ему разные эпизоды из прежней жизни, когда он шел рука об руку с Кольцом. Вставала перед ним Волга-матушка, степи строгановские, поход на татар, и везде с ним был Иван Иванович Кольцо, везде они были неразлучны.

– И зачем я отпустил его,  – шептал, ворочаясь в постели, Ермак,  – лучше бы сам пошел, а то бог ведает, что могло приключиться, может, обманно куда завели его да и прикончили…

И представала перед ним страшная картина: Кольцо, окруженный толпою татар, отчаянно защищается от них, но казаков горсточка всего, а татар несметное множество. Сила солому ломит, теперь уж не пугается татарва выстрелов, не так страшны они им, как прежде бывало. Массой они надвигаются на казаков, и падают удальцы один за другим от кривых татарских сабель, пришла очередь и Кольца, как колосья падают татары от ударов Ивана Ивановича, но рука устает, удары эти делаются слабее, а татарвы, сколько ни кроши ее, нисколько не уменьшается, бессильно опускается рука Кольца, и он весь в крови валится на землю.

– Быть того не может! – вскрикивает Ермак, вскакивая с постели.

Он зажигает огонь и начинает метаться по комнате.

– Светало бы скорее! – с тоскою шепчет он.

А ночь все тянется, каждая минута кажется Ермаку часом.

– Откладывать нечего, сегодня же нужно отправиться на розыски,  – решает он.

На дворе чуть забрезжило, Ермак вздохнул облегченно. Вот блеснули и первые лучи солнца.

«Нужно пойти к боярам, с ними потолковать»,  – решил Ермак Тимофеевич, надевая шапку и выходя из дому.

На улицах Сибири не было еще никого видно, все еще спало; Ермак, прежде чем отправиться к боярам, повернул к валу, там дремали стрельцы, стоявшие на часах.

– Вишь, дьяволы, дрыхнут, долго ли так напасть татарам да всех перерезать,  – проворчал Ермак.

Стрелец, заслышавший шаги, встрепенулся и, узнав Ермака, струсил.

– Что ты, московское чучело, дрыхнешь, нешто для того ты тут поставлен? – накинулся Ермак на часового.

– Так, маленько вздремнулось,  – отвечал стрелец.

– А если я тебя за это самое маленько на веревку вздерну аль в мешок и в воду спущу?

– Помилуй, государь-князь!

Ермак только плюнул в сторону и, тяжко вздохнув, поплелся дальше.

– Что к ним идти,  – проговорил он в раздумье о боярах,  – что в них толку…

Он кликнул казаков, собрал несколько десятков стрельцов и двинулся в путь, когда еще бояре покоились мирным сном.

Действительно, не очень долго нужно было идти отряду, чтобы добраться до места побоища. Скоро они наткнулись на изуродованный труп казака.

Дрогнуло сердце Ермака при виде трупа, недоброе почуял он.

«Где же остальные?» – недоумевал он.

Чуть дальше лежал другой труп, а там и третий…

– Никак не пойму, что это значит,  – шептал он, растерянно осматриваясь по сторонам.

Наконец он понял, в чем было дело. Трупы образовали собою круг.

Окружить хотел Иван Иванович, а они, проклятые, только того и ждали.

Наконец наткнулся он и на труп Кольца.

Долго он глядел на него, и крупные слезы медленно скатывались по его щекам.

– Никому, ни одной татарской голове не будет от меня пощады за Ивана Ивановича, сотни тысяч татар должны сложить свою голову,  – дал клятву Ермак.  – Теперь нужно, братцы, предать товарищей честному погребению,  – обратился он к казакам.

Вскоре казаки вместе со стрельцами принялись за работу, вырыта была широкая и глубокая могила, где и были похоронены сложившие свою голову казаки.

Для Кольца вырыли отдельную могилу, на ней сделали высокую насыпь и поставили крест. Долго молился Ермак за упокой души своего верного друга…

Диву дались бояре, проснувшись поутру и узнав о раннем уходе из города Ермака.

– Куда его понесло? – недоумевали они.

– Это его дело, куда хочет, туда и пусть отправляется, а зачем он наших стрельцов забрал, ведь мы над ними поставлены, а не он,  – недовольно проговорил один.

Наконец к вечеру явился Ермак.

Угрюм был Ермак Тимофеевич, на душе была у него страшная тоска.

– Завтра же, завтра же с утра в погоню за ними, окаянными,  – сказал он сам себе решительно.

В это время отворилась дверь, и в комнату вошли бояре.

– Добро пожаловать! – приветствовал их Ермак.

– Здорово,  – насупясь, отвечали гости.

– Присаживайтесь, гостями будете.

– Неколи присаживаться, по делу к тебе пришли.

– Добро, говорите, что за дело.

– А то, что ты не моги командовать нашими стрельцами! – с сердцем заговорил один из них.

– Что?! – насупясь, спросил Ермак.  – Повтори, боярин, а то я не разобрал…

– Стрельцами, говорю, не командуй!

– Как так не командовать?

– Так и не командуй, мы над ними поставлены, а не ты.

Еще более нахмурился Ермак Тимофеевич.

– А я вам скажу то, что стрельцы не ваши, а царские, царь прислал их не на печи вместе с вами лежать, а мне в подмогу, значит, коли понадобятся они мне, так и буду командовать ими.

– Так, пожалуй, ты и над нами начальствовать захочешь? – запальчиво произнес тучный боярин.

– Вестимо, и над вами, коли нужда будет.

– Да где это видано, чтобы худородный да стоял выше родовитых, наши деды и прадеды…  – заговорили было бояре, но их перебил Ермак.

– Не бабьи, пустые разговоры,  – строго произнес он,  – а речи воинские должны вести мы, царь прислал вас не языком молоть, а дело делать. Будет вам, вправду, на боку лежать, небось промяли их, пора приниматься за дело.

– Ну и принимайся, коли тебе припала охота!

– Я и так не бездельничаю, время и вам с печи слезать. И вот вам мой приказ: один из вас останется здесь – город охранять, а другие завтра чуть свет пойдут со мной в поход.

Бояре остолбенели, услышав решительный тон Ермака.

– Не бывать тому николи! – вздумали было возражать они.

Ермак выпрямился, глаза его сверкнули гневом, кулаки сжались.

– Быть, коли я приказываю, а с ослушниками я сумею справиться по-своему, по-казацки, в мешок да в воду, а теперь ступайте домой готовиться к завтрему.

Но идти в поход против Кучума Ермаку не пришлось: с вечера еще заметили рыскавших вокруг города татар, и к утру Сибирь была обложена их полчищами.