Николай Черкашин
Агентурная кличка – Лунь (сборник)
Глава третья
Ночь в «Малой Венеции»
Утром Лунь проснулся на железной койке, стоявшей в небольшой комнатке с оконцем под потолком – то ли в камере, то ли в больничном изоляторе. Рослый негр-сержант принес ему тарелку порриджа с кусочком сливочного масла и кружку черного кофе. Он же препроводил потом Луня в служебный кабинет, где его встретил моложавый офицер в темно-синей морской тужурке.
– Капитан-лейтенант Моулди, – представился он.
– Майор Вебер, – ответил в свою очередь Лунь.
– Надеюсь, майор абвера? – усмехнулся Моулди, переходя на немецкий.
– Никак нет. Майор советской военной разведки.
– О, это интересно! А чем вы докажете, что вы не майор абвера?
– Ну, хотя бы тем, что у меня нет удостоверения агента абвера.
Моулди улыбнулся:
– Ценю ваш юмор. У нас есть союзнические контакты с Разведупром Красной Армии. Мы можем сделать запрос о вас?
– Конечно. Но скорее всего вы получите ответ, что такого сотрудника в их системе нет и никогда не было. В лучшем случае вам ответят, что я невозвращенец, перебежчик, а значит, пособник немецкой разведки.
– Логично.
– Может быть, еще один вариант. Они подтвердят и потребуют немедленной передачи меня в советское посольство. Ну, а уж там-то меня отправят на родину в 24 часа.
– Хорошо. Запрос отпадает. Тогда расскажите о себе поподробнее.
Лунь честно, утаивая лишь детали своей работы в Кёнигсберге, поведал свою закрученно-перекрученную историю. Но из всего рассказанного как раз именно его работа в Кёнигсберге интересовала Моулди больше всего.
– У вас осталась в Кёнигсберге своя сеть?
– Нет, с моим уходом она распалась.
– Возможно ли ее восстановить?
– Вряд ли. Такую сеть надо создавать заново.
– Кто был вашим резидентом в Кёнигсберге?
Лунь назвал кличку расстрелянного Орлана. Но Моулди хотелось знать больше. Он расспрашивал о структуре Разведупра в Москве.
– Думаю, вы об этом знаете больше, чем я, – пожал плечами Лунь. – Почти десять лет я прожил в Германии, а нелегалов меньше всего информируют о структурных изменениях в Центре.
Моулди прошелся по комнате, заложив руки за спину.
– Все, что вы рассказали, чрезвычайно любопытно. Когда-нибудь на пенсии вы напишете о своих приключениях неплохой детектив. Но я позволю себе напомнить вам одну мысль Макиавелли, который еще в своем замечательном XVI веке изрек: «Чтобы разведать намерения противника, некоторые полководцы подвергали мнимому изгнанию доверенных лиц, которые искали убежища у неприятеля, раскрывали его намерения и передавали их своим начальникам».
– Я знаю это изречение. Но, полагаю, ко мне оно никак не относится. Во-первых, для советских полководцев вы не являетесь противником. А во-вторых, если бы моим начальникам понадобилось внедрить в вашу систему своего агента, они выбрали бы для этого не такой громоздкий и не слишком убедительный путь.
– Адмирал Канарис не отказался бы от услуг человека с вашей биографией…
– Если бы я был агентом абвера, господин Заритовский не стал бы переправлять меня сюда, рассекречивая «цепочку». Он разобрался бы со мной еще в Берлине.
– Ну, насчет господина Заритовского – с ним самим еще надо разобраться. Он и так слишком многое взял на себя. А человеку свойственно ошибаться, не так ли?
– Если бы я был агентом абвера, то не стал бы брать с собой свою форму и немецкие документы. Да и вся легенда была бы много проще и убедительнее.
– Ваш мундир может быть тоже уловкой. А вот легенду мы проверим на детекторе лжи. На все мои вопросы отвечать коротко – только «да» или «нет».
И Луня отвели в другую комнату, где на большом столе стояли какие-то неведомые ему приборы, опутанные проводами. Ему велели разуться, а потом посадили в кресло с высокой спинкой, прикрепили датчики к шее, груди, к запястьям, вискам и даже между пальцами ног. Сердце его заколотилось. «А вдруг это разновидность “электрического стула”? Как врубят ток, так и почернеешь?» Но никто не собирался его умерщвлять. За пульт села светловолосая женщина в морской форме. Моулди подошел к Луню и, вперив взгляд в его зрачки, стал задавать вопросы:
– Вы Вальтер Вебер?
– Нет.
– Вы агент абвера?
– Нет.
– Вы русский?
– Да.
– Вы советский разведчик?
– Да.
– Вы говорите по-английски?
– Нет.
– Вы женаты?
– Нет.
– У вас есть особые цели в Англии?
– Нет.
Исследование на детекторе продолжалось, как показалось Луню, бесконечно долго. Он ответил на десятки вопросов, пока с него не сняли наконец датчики. Его отвели в комнату-камеру-изолятор. Оставили в покое, покормили весьма скромным обедом, а после «файв-о-клока» снова привели в кабинет Моулди. Тот ничего не сказал о результатах, полученных на детекторе лжи. Но судя по тону, с каким он теперь разговаривал со своим подопечным, они его удовлетворили. Он даже предложил сигарету, и Лунь учтиво закурил.
– Если мне окажут доверие, я его оправдаю, – вкрадчиво заметил он.
– Насчет доверия решаю не только я, – выпустил изумительно ровное кольцо дыма Моулди.
– Понимаю. Простите за нелепый вопрос, но мне хочется его задать.
– Я вас слушаю.
– Не знаете ли вы каких-либо анекдотов про слугу Бэримора?
Моулди улыбнулся, согнав с лица, напыщенное выражение.
– Знаю, конечно! Итак, Хозяин спрашивает: «Бэримор, что это за жуткий вой за окном»? – «Это собака Баскервиллей, сэр!» – «Бэримор, что это за дикий вопль на болотах?» – «Это кошка Баскервиллей, сэр!» – «Бэримор, а что это за глубокая леденящая душу тишина на озере?» – «Это рыба Баскервиллей, сэр!» Вы что, проверяете меня, настоящий ли я англичанин?
– Да, сэр! Я окончательно убедился, что имею дело с англичанином, – в тон ему ответил Лунь.
Анекдот снял напряженность в их отношениях. И Моулди спросил почти дружески:
– Вы в Лондоне впервые?
– Впервые.
– Моя помощница Сильва покажет вам город.
– Буду чрезвычайно признателен!
– Отдыхайте пока.
* * *
На следующее утро в камеру к Луню заглянула помощница капитан-лейтенанта Моулди – Сильва. Она оказалась весьма худощавой особой лет тридцати в укороченной шотландской юбке и черном берете.
– Вы готовы к прогулке, сэр? – спросила она, улыбаясь по-свойски.
– Готов, миссис.
– Ой, только не называйте меня этим ужасным словом! – засмеялась Сильва. – Я – Сильва. И этого достаточно!
Лондон, несмотря на свежие руины, обилие людей в форме и камуфляж больших фасадов, не производил впечатления прифронтового города. Во всяком случае, Минск после ковровой бомбардировки 24 июня выглядел намного ужаснее. Здесь же жизнь текла по привычным руслам мирного времени столь же накатанно, как вершили свой бег черные автокэбы таксистов или двухэтажные автобусы. Ну разве что на крышах высоких домов торчали кое-где наблюдатели с биноклями, направленными в небо, да из Гайд-парка торчали стволы зенитной батареи.
– Я буду говорить тихо, – предупредила Сильва, – потому что, сами понимаете, лондонцы сейчас не любят немецкую речь.
Сильва оказалась неплохим гидом. Она тараторила без умолку, поражая своего подопечного самыми неожиданными сведениями:
– Вы знаете, у нас в Лондоне нет воробьев и трамваев. Трамваев нет потому, что их вытеснили двухэтажные красные автобусы, которые бы задевали своими крышами контактную сеть. Куда исчезли воробьи, удивляются и сами старожилы. Может быть, их вытеснили голуби, которые развелись тут в преогромном количестве.
Первым делом Сильва отвела своего подопечного в Тауэр.
– Обратите внимание на этих воронов. По легенде, пока в Тауэре будут жить вороны, королевский трон будет незыблемым. Поэтому их подкармливают здесь специальные служители. Эти вороны – потомки тех птиц, которые расклевывали тела изменников британской короны.
«Символическое начало! – усмехнулся про себя Лунь. – Воспитательное. Ну, ну, воспитывай меня дальше, крошка!»
В Тауэре стояла зенитная батарея, и Лунь привычным оком отметил калибр и число стволов. Но больше всего его поразила лошадь, которую водили у ворот Тауэра в конском противогазе. Общество «Наши немые друзья» собирали пожертвования на изготовление противогазов для животных.
– Считается, что у Лондона есть тринадцать символов, – продолжала рассказ Сильва. – Это Тауэр, парламент, собор Святого Павла, Букингемский дворец, Тауэрский мост, Вестминстерское аббатство, кэбы-такси, красные двухэтажные автобусы, королевские гвардейцы в красных мундирах, красные почтовые ящики, красные телефонные будки, стражники Тауэра в красных камзолах, ну и полисмены в черных шлемах.
– А пабы?
– Да, и пабы, конечно, тоже. Посидим в пабе? – предложила Сильва.
– Нет.
– Почему? – удивилась девушка.
– У меня нет денег.
– У меня есть.
– Не в моих правилах, чтобы расплачивалась женщина.
– Но это не мои деньги, – улыбнулась Сильва. – Мне выдали их специально для нашей прогулки. Их не так много, но на паб хватит.
– Ну, что ж, тогда заглянем.
В пабе было полутемно и дымно от многочисленных трубокуров. Они сели к окну и заказали: Сильва – кофе, а Лунь кружку эля.
– Никогда не пробовал настоящий английский эль. Только читал.
– Вы много читали?
– Старался не отказывать себе в этом удовольствии.
– А что читают русские из английской литературы?
– Шекспир, конечно, Свифт, Даниель Дефо, Стивенсон, Диккенс, Конан Дойль…
– О, прилично!
– А что читают англичане из русской литературы?
Сильва немного замялась:
– Толстой, – вспоминала она, – Достоевский… И этот – Купер… Купри…
– Куприн?
– Да, я очень люблю его рассказы из русской жизни. Вы мой первый русский знакомый. («Первый русский клиент» – мысленно поправил ее Лунь.) И мне интересно с вами.
– А мне с вами, – дипломатично солгал Лунь, который с удовольствием побродил бы по Лондону один, без конвоира. Он еще раз рассмотрел свою спутницу. Даже в романтической полутьме паба краше она не показалась: острый галочий нос, слишком маленький подбородок… Хороши были пышные волосы, окрашенные в черный цвет, и глаза – чуть раскосые с выражением скрытого превосходства.
Он знал, что по правилам вербовочной игры эта прогулка закончится сексом. Не знал только, хватит ли ему страсти, чтобы провести с этой красоткой классический ближний бой. А впрочем, как говаривал Орлан, полюби и страшненькую: Бог сжалится – красивую пошлет. Красивую он ему уже посылал, но слишком быстро взял к себе. Лучше Вейги, интереснее, красивее ему еще не встречались. Ни Мария, ни тем более Сильва даже близко не могли стать рядом с длинноногой, нежногрудой улыбчивой Вейгой! О, Вейга…
– Скажите мне что-нибудь на русском, – попросила Сильва. – Я хочу послушать мелодику языка.
Лунь задумался, потом повел из глубины души:
Какой ты стала позабытой, строгой
И позабывшей обо мне навек.
Не смейся же! И рук моих не трогай!
Не шли мне взглядов длинных из-под век.
Не шли вестей! Неужто ты иная?
Я знаю всю, я проклял всю тебя.
Далекая, проклятая, родная,
Люби меня, хотя бы не любя!
Сильва благодарно улыбнулась:
– Я поняла, что это стихи. О чем они?
– О любви… Это стихи Павла Васильева.
– Из русских поэтов я слышала только про Пушкина… Но я учила романо-германскую филологию. Была и в Италии, и в Германии.
– А где вы бывали в Италии?
– В Риме и в Венеции… О, я вам покажу одно интересное место в Лондоне – Малую Венецию! – предложила Сильва. – Никогда не слышали о ней?
– Нет. А где она находится?
– Идемте. Это недалеко отсюда. И я как раз там живу.
Район, который так и назывался – «Литл Венис», располагался вдоль извилистого канала, соединявшего городское озеро с Темзой. У бетонной набережной стояли длинные крытые лодки – плавучие дома, в которых жили местные «венецианцы»: помесь гондол с китайскими джонками. Жили в них со всеми удобствами, судя по водопроводным шлангам и электрическим кабелям, переброшенные на борта этих жилых «гондол». На их крышах стояли вазоны с цветами, птичьи клетки, плетеные коробы, чемоданы и даже лежали велосипеды.
Одна из таких «лондонджонок» только что снялась со швартовых, хозяин-шкипер запустил подвесной мотор на транце, и длинная узкая гондола скрылась в тоннельном проходе под ближайшим мостом.
– А это моя лодка! Вообще-то, это жилье моего брата, но сейчас он воюет в Африке, а я обитаю тут. Прошу!
Сильва отперла невысокую дверцу в торце надстройки, и Лунь, пригибаясь, вошел вслед за хозяйкой в узенькую каюту, которая служила и гостиной, и кухней одновременно. Тут с трудом могли разместиться четыре человека. На откидном столике теснились электроплитка, кофеварка, соковыжималка, тостер…
Сильва включила кофеварку и провела гостя в корму. За ширмой-гармошкой оказалась узенькая спаленка с двумя койками по бортам.
– Если откинуть эти створки, то кровати объединяются в одно ложе.
Сильва показала, как это делается, да так и оставила.
– И давно вы здесь живете?
– С тех пор как боши разбомбили наш дом на Бейкер-стрит.
– У меня тоже дом разбомбили… В Мемеле. И жена там погибла.
– Сочувствую вам очень… Ой, кофе готов! Давайте поужинаем!
– Только, чур, я готовлю! У вас картошка есть?
– Есть.
– А яйцо найдется? И луковица. Я свое любимое блюдо приготовлю – драники.
Через десять минут Лунь разложил на тарелки поджаристые оладьи из тертого картофеля.
– Эх, жаль сметаны нет!
– Да и без сметаны так вкусно! – восхищалась Сильва. – Вы прекрасный повар!
Смеркалось, и Сильва задернула на оконцах маскировочные шторки, зажгла свечи и разлила по рюмкам виски.
– За ваш корабль! – приподнял свою рюмку Лунь. – За его счастливое плавание!
– Англичане говорят так: сломай дом, построй корабль! – улыбнулась Сильва. – Мой дом уже сломан. И корабль построен. Давайте лучше выпьем за наше знакомство. Оно, конечно, вынужденное и даже служебное. Но мне бы хотелось думать, что мы познакомились сами, случайно – в метро…
– Тогда уж лучше не в метро! – подхватил идею Лунь. – Давайте в Париже, перед войной. На Монмартре…
– Я была в Париже перед войной!
– Тем более! Я вошел в кафе, а вы сидели у столика возле окна. Почти все места были заняты. Гарсон сказал, что если мадмуазель не возражает, то он может посадить меня за ее столик.
– Мадмуазель не возражает…
– И тогда мы сделали по глотку этого напитка!
– И у мадмуазель закружилась голова. И она стала рассказывать свои любимые анекдоты про слугу Бэримора… Интересно, какие анекдоты рассказывают немцы? Мне кажется, у них проблемы с юмором.
Лунь напряг память:
– Ну, например, такой. Звонок в полицию. «Алло, там какой-то мужчина насилует в парке мертвую женщину!» – «Сейчас выезжаем!» Через минуту в трубке снова тот же голос: «Извините, я ошибся. Она – англичанка!»
Сильва вспыхнула:
– Это гнусная геббельсовская клевета на английских женщин!
– Вы готовы ее опровергнуть? – дерзко спросил Лунь.
– Я готова ее опровергнуть, – тихо произнесла Сильва и смело посмотрела в глаза своему гостю.
– Опровергнуть на деле?
– Опровергнуть на деле, – как эхо повторила девушка и покусала слегка пересохшие губы.
Лунь взял ее ладони и приложил к своим щекам. Пальцы Сильвы погладили его по вискам. Он притянул ее к себе, с радостью ощущая, как покорно льнет к нему женское тело. Волосы, упавшие к нему на шею, источали какие-то неведомые ему ароматы Туманного Альбиона. Поцелуй в нежное местечко за ухом, потом легкий присос в шею заставил девушку встать и стянуть свою блузку. Он помог расстегнуть ей черный шелковый бюстгальтер и оторопел при виде налитых, идеально округлых грудей, увенчанных вишневыми ягодками. Это были не девичьи бутоны, это была грудь настоящей женщины, набравшая всю свою соблазнительную спелость. Лунь потянулся к ней губами, но тут истошно завыла сирена воздушной тревоги. Нагло, зло, тяжело гудели моторы немецких бомбардировщиков.
– Никуда не пойдем! – перехватила его тревожный взгляд Сильва. – Остаемся здесь. И назло Гитлеру займемся любовью!
Ох, и славно позлили они Гитлера в эту ночь!
Где-то в районе Падингтонского вокзала грохотали взрывы бомб и заливисто тявкали зенитки. Лунь надежно прикрывал своим телом свою новую подругу и новая подруга, не обращая внимания на воздушный бой, подбрасывала своего партнера с испанской страстью! Вот так, вот так, вот так любят англичанки! И пусть не сочиняют об их бесстрастии гнусные басни! В какофонию войны – свисты и взрывы, вой и трескотню – вплетались жаркие вздохи Сильвы, ее сладкие стоны и восторженные вскрики. Они творили жизнь посреди разбушевавшейся смерти.
И вдруг лицо девушки стало прекрасным, оно просияло такой негой и таким счастьем, что Лунь невольно залюбовался ею. О, как прав был Флобер, утверждая, что худоба – мать сладострастия! Сильва выскользнула из-под него и, словно рябина на снегу, вспыхнули на миг ее шарики-соски – теперь она прикрывала его от железных птиц, бороздящих лондонское небо. Должно быть, лодка раскачивалась от их толчков и от бортов разбегались волны… Самолеты давно улетели, а они все еще продолжали свою неистовую любовную скачку.
* * *
Утром, наскоро позавтракав яичницей с беконом и недопив кофе, они отправились в офис на Бери-лэйн. Только теперь, проходя мимо дымящихся развалин многоэтажных домов, обходя кирпичные груды руин, Лунь понял, какой мощный налет они пережили там, на утлом челноке посреди бушевавшего моря огня.
Моулди встретил их на пороге своего кабинета.
– Ну и как вам Лондон? – спросил он, усаживаясь в кресло, спросил так, словно и не было ночной бомбардировки.
– Он великолепен, сэр! – совершенно искренне воскликнул Лунь.
Моулди усмехнулся и понимающе покосился на Сильву.
– И какие у вас планы на жизнь? – лицо Моулди быстро приняло серьезно-деловое выражение.
Лунь все еще улыбался, не в силах отрешиться от ночных радостей.
– Я бы хотел остаться в Лондоне навсегда.
– Важно понять, хотел бы Лондон, чтобы вы остались в нем навсегда? Сейчас Лондону важнее, чтобы вы остались на время войны в Германии, а не здесь. Вы военный человек и ваше место на войне.
– Я понимаю, сэр…
– Мне приятно, что вы меня правильно понимаете. Надеюсь, вчерашняя прогулка несколько сблизила вас с миссис Джонстон?
– Безусловно, сэр.
– Это очень важно. Ведь вам предстоит работать вместе.
– Я уже это понял. Готова ли миссис Джонстон работать со мной?
Сильва чуть заметно улыбнулась:
– Я готова работать с вами.
– Превосходно! – подытожил Моулди. – Тогда поговорим о деле подробнее.
Из всего сказанного Лунь понял одно: Англию серьезно беспокоит морская блокада Британии и в Данциге, где находится мощная судоверфь, которая строит подводные лодки, действует некая группа агентов МИ-6 – в ее работе и предстоит принять участие им с Сильвой. Кто они, что они – знать об этом Луню не полагалось. Его задача на первых порах была проста: выполнять все указания Сильвы.
– Вы приедете в Данциг как муж и жена, состоящие в неформальном браке. В остальном в вашей судьбе и в вашей истории, господин Вебер, ничего не меняется. Вы по-прежнему отставной майор вермахта, инвалид, который познакомился в Париже с замечательной фройляйн Сильвой, влюбился в нее и увез ее в Германию. Вы увезете ее в Данциг, где будете заниматься вашей прежней работой. То есть работать портье в отеле. В гораздо более престижном отеле, чем тот, в котором вы служили в Берлине. Это отель «Ганза», а Сильва будет работать в нем горничной. Ваши рабочие места уже «забронированы». Жить будете там же, в отеле, в служебном номере. Постарайтесь до мелочей разработать историю вашего знакомства в Париже и заучить ее, так чтобы никаких разночтений у вас не было. Каждый из вас потом расскажет мне вашу «лав стори» во всех подробностях.
Ну, а пока приглашаю на ланч!
Глава четвертая
«Я пью только кальвадос!»
«Ну, вот, у меня теперь новая Клара! – поздравил сам себя Лунь. – Везет же мне на служебных жен!» Он обнимал Сильву за плечи, в кубрике торпедного катера. Катер нещадно трясло и швыряло на крутой волне, он перепрыгивал с гребня на гребень, как телега с ухаба на ухаб. Усидеть можно было, только крепко обнявшись и упершись ногами в ножки столика. К тому же Сильву изрядно укачало еще в прибрежной зоне – до выхода в Ла-Манш.
– Да, у тебя на лодке было намного уютнее! – пытался он ее развеселить. – Качало, конечно, но гораздо более приятно…
– Мы сами себя качали, – вымученно улыбалась девушка. – Ни за что бы не стала моряком.
– Ну, вот, а еще говорят, что англичане – морская нация!
– Сейчас я не англичанка. Я просто женщина, которую зачем-то запихнули в эту железную коробку и стали подбрасывать.
– Еще полчаса – и мы во Франции! И ты станешь француженкой. А в Париже обязательно сходим в тот ресторанчик, где мы познакомились.
– Это было кафе, если ты помнишь.
– Хорошо бы узнать его название.
– И имя гарсона, который нас познакомил.
Лунь нежно поцеловал ее в уголок губ. Она ответила ему вялым поцелуем.
– А не заняться ли нам любовью прямо сейчас – назло Гитлеру? Здесь так подбрасывает, что даже двигаться не придется!
Она не отреагировала на его шутку. Уткнулась носом в плечо, отчего еще больше стала похожа на большого галчонка.
Через полчаса катер сбросил обороты, пытка тряской закончилась, но закачало еще сильнее, так, что даже Лунь почувствовал приступ тошноты. В кубрик вошел лейтенант в мокром плаще и жестом пригласил их к выходу.
Рыбачий бот подошел почти вплотную, грозя навалом на катер. Лунь перепрыгнул с борта на борт первым и в четыре руки, вместе с рыбаком принял Сильву, а затем ее баул. С бота же перескочили друг за другом трое новых, спасенных «Ланцугом», летчиков.
Все прошло как нельзя лучше. Катер дал ход, круто развернулся и тут же исчез в ночном сумраке. Бот медленно пошлепал к берегу. Это была все та же рыбацкая ферма, где месяц назад Лунь с летчиками поджидал оказии. И даже чемодан его сохранился вместе с упакованным мундиром и словарями! «Прямо, как в камере хранения!» – изумился он. Сильва была немало удивлена и даже огорчена, когда он переоделся в немецкую форму.
– Ну, ты как настоящий фашист! И ты хочешь, чтобы я гуляла с тобой в таком виде по Парижу?!
Однако погулять по Парижу им не пришлось. Поезд Париж – Берлин уходил ровно в полдень, и они едва успели на него, попав в плотную привокзальную облаву. Лунь вывел Сильву сквозь кольцо оцепления, обнимая ее за талию. И лейтенант, возглавлявший проверку документов, только козырнул ему.
– Вот видишь, зачем я щеголяю в этом мундире, – нагнулся к уху спутницы Лунь. – Это мой лучший пропуск везде и всюду.
– Все равно очень противно видеть тебя в этой форме.
– Потерпи. Осталось недолго. В Данциге ты меня увидишь в ливрее швейцара.
– Портье.
– Невелика разница. Майором быть лучше.
– А ты честолюбивый!
– А ты сексигерл!
– А ты…
Сладкая парочка обнималась и ворковала на перроне Нордюгар. Пожилой проводник помог им устроиться в купе 1-го класса. Слава богу, попутчиков не оказалось и до Берлина они доехали вдвоем.
В Берлине Лунь повеселел. Серые громады имперских зданий, красные флаги со свастикой над парадными подъездами, берлинские трамвайчики, сновавшие через речные мосты, колючая готика кирх – все было так привычно, знакомо, что ему показалось, будто он вернулся на родину после долгой разлуки. Четыре недели, проведенные в Лондоне, казались невероятным сном. Здесь же, в Германии, начиналась реальная жизнь, которой Сильва толком не знала и которая угнетала ее уже загодя.
В поезде на Данциг Лунь переоделся в штатское – пиджачную пару и серый дорожный плащ – и превратился в бюргера средней руки. Однако майорское удостоверение держал наготове.
Данциг за двадцать лет вольного статуса не утратил ничего немецкого из своего облика, из ганзейского образа жизни. Портовый город переполняли военные, в основном моряки кригсмарине. Торговые суда большей частью стояли на приколе, а над портом висели аэростаты воздушного заграждения. Днем сухогрузы отстаивались, а по ночам ходили в Швецию.
Они без труда нашли отель «Ганза» – шестиэтажное здание в стиле конструктивизма. Сильва оставила его в кафе напротив вместе с вещами, а сама ушла в отель выяснять обстановку. Конечно, было немного обидно, что эта девица верховодит им в его родной стихии, в стране, где он чувствует себя, как рыба в воде. Но правила игры предписаны английским начальством. И надо было зарабатывать право на жизнь в безопасной стране. Самое главное, что не придется вживаться в новую роль. Все тот же отставной майор-инвалид сменил работу портье берлинского отеля на работу в данцигском. «Зачем он это сделал? Может быть, здесь будут больше платить? Тогда все логично. Поссорился со своей гражданской женой, нашел новую – молодую к тому же – подругу и приехал в Данциг. А если зарплата будет еще ниже?»
От напряженных раздумий его отвлекла Сильва, которая сделала ему знак через стекло витрины. Лунь подхватил легкий чемодан и тяжелый баул – «что она туда напихала?» – и вышел на улицу.
– Все в порядке! Мы приняты на работу! – радостно объявила Сильва, заметно повеселев.
Номер, в котором им предстояло жить, располагался на втором этаже служебного коридора, и Лунь первым делом проверил пути скрытного ухода. Окно спальни выходило во двор-колодец, и можно было выйти по карнизу по водосточной трубе, а там съехать вниз. Да и просто спрыгнуть можно, если что… Хотя с поврежденными позвонками не очень-то теперь распрыгаешься… Зато из второго окна можно было перелезть на пожарную лестницу.
Свое новоселье они отметили на широком ложе, совершив древний языческий акт в честь богини любви и плодородия. Из-за не очень толстой стенки радиоприемник заходился веселым маршем «Зеленый егерь»…
* * *
Обязанности нового портье в отеле «Ганза» были несложны: он выдавал ключи от номеров немногочисленным постояльцам и принимал их, когда кто-то уходил или съезжал. При этом всегда внимательно осматривал прикрепленные к ним деревянные колобашки, похожие на груши. На них был выжжен номер комнаты. Но не это интересовало портье. Если на одной из колобашек он обнаруживал «случайно» приклеившийся крохотный уголок от почтовой марки – почти незаметный – в два-три зубца – он откладывал этот ключ в ящик своего бюро, а потом перекладывал себе в карман и уносил после дежурства домой. Там Сильва отвинчивала колобашку, извлекала из нее тоненькую трубочку папиросной бумаги и перекладывала себе в пудреницу. Ключ-контейнер она сама передавала тому, кому надо. И извлеченную записку тоже отправляла по одному ей известному адресу.
Что было в записках, Лунь мог только смутно догадываться. Неподалеку от «Ганзы» находилась проходная судоверфи, где строились подводные лодки для кригсмарине.
У отставного майора была более чем скромная роль – безмолвного передаточного звена и только. Большего ему пока не доверяли, и кроме Сильвы, никого из ее здешних коллег по МИ-6 он не знал. Да он и не стремился к большему, исповедуя старинную мудрость: чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Правда, спал он весьма чутко и просыпался от малейшей помехи – сказывались годы нелегальной жизни за границей. Да и с Сильвой тоже было не разоспаться: у них в самом разгаре цвел медовый месяц! И это сладкое безумие выбивало обоих из суровой колеи нелегальной жизни.
Только один раз они серьезно повздорили. Лунь назвал Черчилля политиканом, подтолкнувшим Гитлера на войну с Советским Союзом. Сильва вступилась за своего лидера.
– Не говори глупостей!
– Да, именно Черчилль зажег Гитлеру зеленый свет! – пытался обосновать свое обвинение Лунь. – Именно он гарантировал ему войну на один фронт, на те самые полгода, за которые фюрер планировал разбить СССР. И он свое обещание выполнил. И даже перевыполнил: война идет уже второй год без участия британских войск в Европе.
– Ну, откуда ты можешь знать, как и о чем они договорились? – возмущалась Сильва.
– Мне сообщил об этом Рудольф Гесс!
– Гесс? Ты что, с ним встречался?! Или, может быть, он тебе в письме признался?
– Мне не нужно с ним встречаться, чтобы понять, зачем он прилетел в Англию.
– Зачем?
– Чтобы совершить торг: вы нам гарантию, что не ударите в тыл во время Восточной кампании, мы вам – гарантию, что не высадимся на островах. Гесс всего-навсего посредник между Гитлером и Черчиллем. Но без него они не могли бы встретиться ни на каких секретных переговорах.
– Это только твои домыслы!
– Дорогая, я в разведке уже пятнадцать лет! И кое-что понимаю в военно-политических играх. Поэтому мои домыслы могут быть очень близки к истине. Ты не согласна со мной, тогда ответь мне, зачем Гессу надо было прилетать в Англию за месяц до нападения на Советский Союз?
– Гесс просто сумасшедший!
– Таким его объявил Гитлер! Ну, не мог же он сообщить всему миру, что отправил Гесса с миссией мира в Британию?! Нужна была маскировка, нужно было успокоить мировое мнение, что Черчилль ни на какие переговоры с фашистами не пойдет. Какие могут быть переговоры с сумасшедшим? И Черчилль наверняка не встречался лично с Гессом. Для этого у него немало доверенных лиц. Да и дискуссий особенных не было. Гесс привез сделку, в которой Черчилль крайне нуждался. Ему, как воздух, было необходимо, чтобы Гитлер напал на Сталина и отвлекся, хотя бы на время от Британии. Они дали друг другу год перемирия – негласного, конечно, замаскированного под воздушно-морскую войну! Разве теперь этого не видно?!
– Я не сомневаюсь, что эту мировую войну развязал твой Сталин! И никто в мире не сомневается в этом. В цивилизованном мире! Если бы Сталин не заключил с Гитлером договор о дружбе и не позволил ему напасть на Польшу, никакой мировой войны бы не было!
– Погоди, погоди! Но годом раньше Черчилль и Чемберлен позволили Гитлеру напасть на Чехословакию. Это не начало мировой войны? И они же не возражали, когда Гитлер присоединил Австрию. Договор Молотова – Риббентропа – это всего лишь эпизод в уже начавшейся катастрофе.
Я не выгораживаю Сталина. Но я хочу объективности: Вторая мировая война началась не 1 сентября 1939 года. Она в тот день только продолжилась и расширилась. И Гитлер не спрашивал разрешения у Сталина присоединить к Германии отторгнутый Саар. Он делал это на виду у всей Европы. И первой спустила ему с рук свои провинции, отвоеванные ценой Седана и Вердена, Франция со всеми своими многомиллионными колониями! Вот тогда она и началась, Вторая мировая – 1 марта 1935 года. А потом полыхнула Испания, в которой уже тогда обозначились все нынешние участники мировой бойни.
– С тобой слишком хорошо поработали твои комиссары!
– Я сам могу поработать с любым комиссаром! Просто тебе не хватает информации!
Лунь схватил в запале спора утюг, стоявший на подоконнике, и Сильва с опаской на него посмотрела.
– Вот, утюг! Его забыли включенным на простыне. Возник пожар. Но скажи мне, что считать началом пожара – когда утюг перегрелся и затлела простыня или когда от нее занялась штора, или когда уже загорелась вся мебель в комнате? Я считаю, что пожар начался тогда, когда нерадивая хозяйка включила утюг в розетку, а сама ушла.
