Николай Старинщиков
На срок жизни

Глава 1

Какой-то умник сказал, что старого человека болезни не беспокоят. В старости их становится слишком много, чтобы переживать по каждой в отдельности. Это он загнул от незнания предмета.

Александр Сергеевич повернулся на другой бок, скрипя кроватью, и тяжко вздохнул. Сна – ни в одном глазу! А еще говорят, что можно привыкнуть к одиночеству.

Сергеич поднялся и стал бродить в потемках по квартире, пользуясь светом снаружи. От кровати – к окну. От окна – в коридор, оттуда на кухню.

Однако бродить вскоре ему надоело. Сергеич у окна остановился, прижавшись коленями к теплой батарее. Весна за окнами. На темном асфальте блестит вода. Хороший сезон, замечательный. Можно уехать на дачу до самой осени. Квартиру сдать под охрану и жить на вольном воздухе. В сельской местности вернется здоровый сон, голова перестанет кружиться. А Тамара Борисовна станет тута приезжать. Непременно! Поскольку летом в городе лучше не жить – экология здесь никуда не годится. Вот опять голова закружилась, а в груди неожиданно замерло…

Сергеич уцепился рукой за форточку и с трудом отворил. Болезнь привязалась к нему с самой осени. И, что характерно, определить не могут в больнице, отчего вдруг слабость взялась в организме. Врачи говорят, что это надолго. На всю оставшуюся жизнь, хотя и не смертельно. До ста лет можно прожить с таким диагнозом. Для того и лекарства изобрели, чтобы поддерживать человека.

Лушников устал думать, его вдруг потянуло в сон. Он вернулся к кровати, лег набок. Укрылся. И сон опять овладел телом.

Во сне Лушников летал над каким-то аулом, позади у него сидела жена – Лушникова Ирина. Живая! Здоровая! Но как она там оказалась, если самолет одноместный?

В воздухе кружил противник. Это были самолеты с американскими звездами. Санька Лушников, молодой лейтенант, летал над чужой страной, без документов в кармане…

На этот раз его подбили. Самолет потерял управление и пошел штопором в землю.

Ирина вцепилась пальцами в плечи и кричала изо всех сил:

– Чем ты думаешь, старый осёл?! Неужели до тебя не доходит?!

После падения Александр Сергеевич долго соображал, приходя в себя. Тишина. Будильник щелкает электрическим механизмом. В квартире всё тот же полумрак. Так жаль, что кончился полет. Ирина была рядом – рукой дотянуться можно…

Сергеич опять забрался на кровать, отвернулся лицом к стене, подтянул одеяло и тут же задремал. Теперь без сновидений.

Проснулся поздно. В голове опять как-то странно гудело, словно трактор работает за углом. На самом деле никакого там трактора нет – проверялось неоднократно.

Он лежал, глядя то в потолок, то в окно, наливаясь шумом. Потом опустил ноги с кровати, сел, задержал дыхание: этот прием помогал когда-то снижать давление и устранять головную боль. Но в последнее время этот прием уже не работал. С чего бы? Ведь это проверенный способ. В таком случае надо открыть все до одной форточки. Свежий воздух – основа здоровья.

Звонок в дверь прервал размышления. Сергеич обрадовался. Выходит, не всё потеряно.

Он вышел в прихожую. За дверью стояла Тамара Борисовна – миниатюрная, хищная, молодая. От нее несло свежей улицей.

Лушников поддернул штаны, посторонился, кучерявый пушок на голове пригладил ладонью.

– На улице сегодня! Ой! Прямо прелесть! – шелестела Тамара. – Что у тебя со лбом?!

– С кровати упал…

Тамара загадочно улыбнулась, руки побежали по сумкам.

– Уколемся для начала, потом прогуляемся…

Однако Лушников от укола отказался, подняв кверху обе руки. И без того голова кружится, а тут еще эти лекарства. Надо бы пропустить…

Сели обедать. Лушников покосился в сторону часов на стене.

– Что? – поймала его взгляд Тамара.

– Обед, – вздохнул Сергеич.

Со вчерашнего дня у него оставалась нетронутой печеная курица. Лушников специально ее приготовил, надеясь, что Тамара Борисовна придет ночевать. Но та, сделав инъекцию, ушла, сославшись на занятость. Спросить бы, в чем причина «прогула», да разве же спросишь с гражданской жены? Одним словом – гостевой брак: пришел, ушел, никаких обязательств. Таким образом они кувыркаются вот уж почти год. Тамара живет в бывшем общежитии – без прописки, без ордера, на птичьих правах. Говорит, дочь у нее где-то имеется.

– Устала тоже. Легла отдохнуть – и уснула, – бормотала Тамара. – Проснулась – утро. Прости старушку…

Ну да! Старушку! При этом на вид «старухе» едва за тридцать.

Сергеич в удивлении дернул головой. Достал из холодильника бутылку водки, распечатал, наполнил рюмки – воскресенье всё же.

– Ты подумай насчет договора, – напомнила «старушка».

– Потом…

Сергеичу надоели уговоры. Он поднял рюмку и посмотрел внутрь: прозрачная жидкость дрожала в руке.

– Сейчас уже многие заключили договоры… – продолжала Тамара. – Ты ж не один такой будешь у них…

– Мелко плавают пока что… Встанут на ноги – тогда и посмотрим.

– Каждому по телевизору, добавка к пенсии, освобождение от платежей, – стрекотала Тамара.

Лушников мотнул головой. И протянул руку со стопкой.

– Может, голова перестанет шуметь. С воскресеньем!

И торопливо задрал кверху голову вместе с рюмкой, потом вернул пустую на стол и сморщился, блуждая глазами по столу. Чем бы таким закусить, чтобы не больно жирно, но чтобы вкусно. Наткнул на вилку огурец и стал жевать. Быстрая как молния мысль пронзила насквозь. Сколько осталось таких вот огурчиков в жизни испробовать? Хорошо – банок десять. Или, может быть, бочку… А если нет?! Если отмерено ему совсем ничего? Надо подумать над предложением Тамары Борисовны. Ведь она медицинская сестра. С хирургом когда-то работала, пока из Средней Азии на Среднюю Волгу не проводили…

– Я подумаю, – решил он. – Как это называется? Пожизненное содержание с иждивением? А я, значит, иждивенец буду?

– Ну да!

– Ешь курицу! – Он взял нож. Отпилил ножку и протянул.

– Кушай. Ноги еле носишь…

Однако та продолжала всё ту же тему: подписал бумажку – и гуляй на здоровье. Раз в месяц к тебе приходят, деньги приносят, уколы делают.

– Серьезно, что ли?

– В зависимости от медицинских показаний…

Тамара попробовала ножку.

Выпили еще по рюмке, закусили и стали собираться.

– Странно, – оживился вдруг Лушников. – Голова больше не кружится… Выходит, сто грамм – самое лучшее в мире лекарство.

– Это пока, – возразила Тамара Борисовна. – Потом хуже будет. К тому же, если превысить дозу…

И Тамара принялась развивать похмельный вопрос. Сергеич внимательно слушал. Кто, кроме нее, может подсказать. Однако жить по рецептам как-то не вписывалось в житейские планы.

Они выбрались из квартиры и пошли тротуаром. Сергеич дышал во все ноздри. Хорошо-то как! Засиделся в квартире!

У перекрестка они свернули мимо магазина «Полянка» и здесь столкнулись с Ваней Гириным. Сергеич остановился, несмотря на холодный взгляд Тамары Борисовны.

– Как живешь, Ваня? Случаем, не летаешь на вертолете?!

Естественно, тот давно не летал. Это была всего лишь шутка.

Иван протянул крепкую руку. Давно не виделись. И уставился в сторону Саниной спутницы.

– Тамара Борисовна, – представил ее Сергеич. – Моя супруга.

– Успевают же люди! И ничего не сказал!

– Да мы это… Без росписи.

– А-а-а… Понятно. Слыхал, может? Уляхин квартиру придумал на меньшую обменять. Чтобы, говорит, меньше платить. Но жена у него уперлась, не соглашается… Ну?.. Не дурак ли?!

– Выходит, что крыша поехала… Действительно. Надо бы с ним поговорить тоже…

И тут Тамара придавила Сергеича пальцами под локтевой сгиб – отчетливо, с нетерпением. Стоять неохота человеку.

– Работаешь? – спросил Гирин.

– Какой там. Еле хожу…

– Сын-то хоть пишет?

– Нет…

– То-то, смотрю, зеленый ты весь. – Гирин внимательно смотрел другу в лицо. – Какой у тебя диагноз?

Ответ оказался удручающим: «Опущение всего организма».

Гирин оттопырил нижнюю губу. Интересный диагноз. Старухам обычно такие ставят, чтобы не донимали расспросами.

– Ты гуляй больше, Саня, – учил вертолетчик. – На свежем воздухе. Нагружай большие мышцы тела…

– Чего?

– Ноги, говорю, нагружай! – Вертолетчик выкатил глаза. – И таблетки жрать перестань! От них у тебя вся беда! Понял?!

Лушников мотнул головой. Вроде бы понял.

Гирин даже смотреть не хотел в сторону Тамары Борисовны. В квартиру вцепилась – не оторвешь. Сказать об этом Лушникову, да разве поверит. На тридцатник подцепил себя моложе и доволен.

– А вы кем работаете? – обернулся он всё же к даме.

– Медсестрой…

Гирин скомкал губы, опустил глаза, соображая:

– Вот оно что. Медсестра, значить? Это для него хорошо. – И к Сергеичу: – Это как раз для тебя!

И пошел прочь, крутя головой и вроде как удивляясь чему-то.

– Кто такой? – спросила Тамара.

– С родни приходится. Летал когда-то. На вертолете…

Возле газетного киоска Лушников притормозил. Конвертов купить бы. Письмо не во что положить для сына. Но Тамара вновь уцепилась в локоть.

– Конверты… – стоял на своем Сергеич.

– У меня дома целая пачка!

– Принеси тогда. Письмецо хочу написать…

Тамара ничего не сказала на это – лишь прижалась грудью к его руке и вновь отпрянула. Разговор на уровне жестов. С Ириной у Сергеича было как-то всё по-другому. Та старалась говорить языком. Она давно разыскала бы сына. Сынок тоже хорош: появился в прошлом году на годины матери, увидел, что отец связался с медичкой, и с тех пор ни слуху ни духу. А ведь Александр Сергеевич не встречную-поперечную нашел себе тоже. Медицинского работника. Ирина тоже была медиком. Первая. Родная жена.

Обойдя квартал, они вернулись к дому, остановились у подъезда. Под ложечкой у Лушникова сосало. Проголодался. Голова уже не шумела, хотелось жить и творить: писать мемуары, встречаться со школьниками, копать землю на даче.

– Я что не пришла-то, – вспомнила Тамара. – У меня же дочь приехала с внуком. Вот такие дела… – Она опустила голову. – Даже не знаю, как теперь помещаться будем в комнате… Она ведь решила, что здесь будет жить. Неудача у нее, понимаешь, вышла в жизни.

Сергеич оживился при этих словах:

– Вопрос решаемый… Перебирайся ко мне! А дочь там пусть живет.

Тамара кивнула, продолжая смотреть под ноги:

– Жрать, небось, хотят…

– Нет, ты погоди! – встрепенулся Сергеич. – А вещи-то?! Я помогу. С дочерью заодно познакомлюсь…

– Потом как-нибудь…

Она шагнула от подъезда. Ее ждали дела.

– Конверты не забудь! – напомнил Сергеич.

Тамара качнула головой, не оборачиваясь, оставив Сергеича одного размышлять. Дома ее ждала теперь своя кровинка.

Лушников вошел в подъезд. Дом был старинной застройки: метровой толщины стены, высокие потолки. И не шумно, потому что в стороне от транспортного потока. Эту квартиру выделил областной военкомат, когда командир эскадрильи ушел со службы и вернулся в родной город.

Он отворил квартиру. Скинул куртку, ботинки и прошел на кухню. Прогулка пошла на пользу. Можно и стопку выпить. Почему нет, если делать нечего и пенсия позволяет?

Но пить он не стал, решив вначале взяться за письмо. Присел к письменному столу, взялся за ручку, задумался. И тут снова стала кружиться голова. Только что всё было прекрасно, и вдруг крыша поехала. Значит, плохи дела. Нельзя ни есть, ни пить. Ничего нельзя. И мыслить здраво тоже нельзя. Неужели против этого нет никаких лекарств? Съел, допустим, таблетку долларов за сто, но чтобы сразу полегчало. Тамара говорит, что такое лекарство давно разработано. Надо лишь слегка поднапрячься финансово.

Добравшись до дивана, Сергеич лег, понимая, что ночью опять не будет сна, если Тамара Борисовна опять не придет. Она будто слово знает. Пошепчет. Даст воды кисленькой – и бессонницы как не бывало. Но если и это перестанет помогать, то можно сесть на хлеб и воду. Этот метод непременно поможет…

Подумал – и словно в яму провалился.

Глава 2

– Берешь группу – и в дозор!.. Об остальном позже поговорим! Нашел тоже время…

Начальство отводило глаза. Опять некого послать в тайгу, кроме майора Лушникова. Самое сейчас время на тропинках сидеть, а народу в отделе – шаром покати.

– Продукты на три дня… – продолжал начальник отдела. – Боеприпасы. Бронежилеты… Сядете и будете ждать. Сведения точные… Костры не жечь! – Начальник взглянул искоса и добавил: – А потом и рапорт подпишем… Удачи тебе, майор. О задании знаешь лишь ты да я. Учти этот факт и держи язык за зубами.

Лушников промолчал. Взглянул тоже искоса. В течение года не может добиться перевода – хоть увольняйся.

Полковник поднялся из-за стола:

– Вот она у меня где, эта подпольная бригада! – Он чиркнул ладонью под подбородком. – Так что на счет припасов не скупись: где три дня – там десять. А то и…

Закончить ему не дали. Дверь отворилась, в кабинет вошел заместитель по оперативной работе. Тоже полковник. Из Южно-Сахалинска недавно перевелся. Из молодых, но ранний. С наскока норовит задачи решать. Явный претендент на должность начальника отдела.

Лушников молча встал. Разрешите идти? И вышел, не говоря ни слова.

Вся остальная часть дня была истрачена на сборы. В группе четверо оперативников. Лушников в качестве старшего, пятым. И еще трое: охотовед, егерь и помощник прокурора, Заседателев, из природоохранной прокуратуры. Целое отделение набралось.

Они собрались в гараже у охотоведа Чурикова. Прикидывали, хватит ли припасов. Думали с пятого на десятое. Пришли к убеждению, что с неделю на припасах выдержать можно, и наконец, выехали. В канистрах бензин, вода. Двести километров на север, а там – залечь. Чтобы уж точно…

«Уазик» долгих два часа монотонно гудел асфальтовой дорогой. Потом дорога сменилась. Проселок. Лога и овраги. В низинах по-прежнему лежит снег. Только бы не застрять. Но бог миловал – нигде не сели. Миновали две деревни и один крупный поселок. Прошли еще километров двадцать, пока не уперлись в дебри. Здесь и решили остаться до утра, спрятав микроавтобус между косматых пихт.

Недалеко от машины выставлен парный пост.

– Кто следующий на смену?

– Прянишников…

Чайник, поставленный на переносную печь, вскоре вскипел. Собрали походный стол, нарезали хлеба, открыли тушенку. Сделали бутерброды и стали есть, прихлебывая чай из походных кружек. Лампочка в потолке едва светила.

Прянишников с Замалетдиновым закончили ужинать и взялись за автоматы, собираясь уйти в темноту. Те, что стоят сейчас у тропы, тоже хотят есть.

Водитель выключил свет в салоне.

– На тропу не выходить, – напомнил Лушников.

– Сами тут не шумите. И светом не балуйте…

Напрасные слова. Об этом все давно знают: на свет или звук может пуля прилететь. Либо могут обойти стороной. В таком случае окажутся напрасными все старания.

Смена вернулась к машине. На одежде крупинки снега. Подсели к печке и принялись ужинать при свете крохотной лампочки.

Лушников лежал на боковом сиденье. Помощник прокурора напротив. На поперечном сиденье еще один. И двое на полу, подстелив кошму и накрывшись одеялом. Только бы не упустить на этот раз. Главное – застать врасплох…

– Как вы думаете, Николай Александрович, – подал голос Заседателев. – А если они не пойдут этой дорогой? Тогда что?..

– Тогда и мы снимемся…

Присутствие прокурорского «ока» доставляло лишь одно беспокойство. На кой ему сдалось надзирать!

– Пойдут, – буркнул сонно охотовед. – Нет здесь другого пути…

И вновь тишина. Задача группы – быстро выйти к лощине при получении сигнала по рации.

Ночь тянулась бесконечно долго. Лушников то дремал, то ходил к посту, всматриваясь в окрестности. Возвращался и снова дремал в один глаз, пока под утро не уснул тяжелым сном: спал в обнимку с медведицей. Та умудрилась лизнуть его мокрым языком и сжала в порывах ласки. Стиснула так, что кости в плечах окончательно занемели.

Майор велел себе проснуться. И вроде бы уже проснулся, однако это был тот же сон. Чудно майору. Надо всего лишь подняться, но нет сил, чтобы справиться с самим собой. Словно думаешь вынырнуть из толщи воды и не можешь. Душа немеет, бьется в железных тисках и ничего не может поделать.

И все-таки он проснулся, сбросив с себя гнетущее наваждение, размял затекшее плечо. Тишина. Сумрак. Дизельная печь по-прежнему работает. Топливо убавлено, но в салоне тепло.

Вынув из бокового кармана рацию, майор нажал кнопку вызова.

– Как оно?

– Без изменений.

– До связи…

Проговорил и снова задремал, потом вздрогнул, потому что пискнула рация.

– Семеро в тайгу направляются. У них стволы. Что будем делать?

– Замри… Нам нечего им предъявить.

– Вас понял. Пропустить. – И вдруг снова голос: – У них собака… Лезет ко мне.

– Покажи ей кинжал. Если лайка – должна понять. За других не ручаюсь.

Лушников взял автомат. Чавкнув затвором, дослал патрон в патронник. Помощник прокурора проснулся.

– С добрым утром, господа…

– Ага… С добрым… – ответил сквозь зубы майор.

Охотовед вытащил из кобуры табельный пистолет. Егерь обнял нарезной карабин.

– Мимо прошли, – остановил их Лушников. – В лес двигают…

Где-то далеко лаяла с надрывом собака. Ей вторила басом вторая. Надо ждать. Всё равно туда не успеть – только шум зря поднимется.

– Как обстановка? – снова спросил он по рации.

– Прошли…

Вскоре на посту произошла смена. Оба оперативника поднялись в машину, шмыгая носами.

– Скачет передо мной, зубами щелкает. Показал кинжал – убежала.

– Вот и ладненько, – сказал Лушников. – На обратном пути надо брать…

– Ночью могут проскочить, в потемках… – усомнился помощник прокурора.

– Не так скажите, – оживился егерь. – В копчике у браконьера засвербит – он и днем побежит.

День прошел в напрасных ожиданиях. Снова пили чай. Ходили на пост, вполголоса разговаривали, спали. Выпавший ночью снег, потихоньку растаял.

Под вечер майор Лушников, прихватив снайперскую винтовку и мегафон, решил осмотреть район. Вышел из машины и двинулся вглубь тайги. Подобрался к лощине, но опускаться не стал. Внизу, рядом с тропой, пузырился ручей. За ручьем поднимался на той стороне кедровник.

Шагая вдоль склона, Лушников в одном месте спугнул зайца. Тот кинулся косогором и скрылся из виду. Сорока в отдалении зашлась криком. Должно быть, заметила беглеца и решила поиздеваться вдогонку. Либо это мог быть человек.

Лушников затаился, припав к дереву и глядя вниз, но так никого и не дождался. Потом обошел густой подлесок, делая крюк и удаляясь от косогора, и снова вышел к лощине, оказавшись в тылу у поста наблюдения. Оперативники сидели в небольшом углублении, под пихтой. Среди зарослей виднелись их спины. Подчиненные его не заметили. Вероятно, увлеклись разговором. Лушников наступил на валежину, хрустнул сучком, пугая молодых лейтенантов. Те обернулись. На лицах страх.

Майор нырнул к ним в укрытие и стал бормотать вполголоса:

– Один смотрит вперед – другой назад. Хоть лежа, хоть стоя… Тогда вас не застанут врасплох.

Ребята молча соглашались. Лица синие. Застыли без движения.

– Идите в машину, погрейтесь, – велел майор. – Я один посмотрю. Потом по графику.

Оперативники поднялись и пошли в полный рост к базе.

Тихо под пихтой. Мягко. Внизу темнеет меж деревьев тропинка. Можно век просидеть здесь и никого не дождаться, если браконьеров опять предупредили. Такое уж было… И трижды будет. И четырежды. Время такое… Минули вот уже сутки, как сводный отряд торчит в лесу.

Тропинка внизу пряталась за деревьями. Никого. Пост могли давно обойти. Но сорока вдруг опять всполошилась, прогнав дремоту, – спасайся кто может!

Интересная птица: что видит, о том и кричит. Лушников перехватил винтовку у ствола под ремень, отполз от косогора. Затем поднялся и двинул в сторону сорочьего треска. И вскоре увидел внизу, среди редких высоких осин, нескольких человек. По привычке стал считать. Полтора десятка набралось. Каждый тащил на себе мешок, оружие. Лучшего места для задержания не придумать.

Пригнувшись, он отошел от косогора и стал монотонно проговаривать в микрофон. Видит столько-то. Поднимаются вдоль ручья и скоро будут. После этого велел разделиться на две группы и залечь у тропы – у схода в лощину. Рассеяться и ждать.

Браконьеры двигались кучно, не растягиваясь. Пропустив их, Лушников стал опускаться в лощину, стараясь не задевать ветки.

Мужики с мешками поднимались в верховья лога. Хорошо идут. Торопко. Сразу видно, привыкли к большим переходам.

Ручей монотонно ворчал. Лушников нашел узкое место, перепрыгнул через него и, миновав пустынное пространство, пошел вдоль тропы, прячась среди кедров. Следовало сокращать расстояние, оставаясь незамеченным.

Тропинка тянулась кверху. Лог почти что закончился. Майор припал к прицелу и тут же увидел, что на него смотрит в бинокль Прянишников.

Лушников поднял большой палец к небу и упер себе в грудь. Пора. Майор выходит из укрытия.

Он вышел из-за дерева, поднося ко рту мегафон. Устройство громко кашлянуло – браконьеры остолбенели:

– Всем оставаться на местах! Гарантируем безопасность, справедливое разбирательство! Оружие положить на тропинку, отойти вперед!

Вот он – фактор неожиданности. Мешки повались с плеч.

Однако испуг быстро прошел. Один из путников бросился вперед, передернул затвор. Торопливая очередь ударила по кедрам, земле и близкому косогору. Потом еще раз. С деревьев сыпалась хвоя.

Лушников вжался в землю у дерева, ловя автоматчика в перекрестье прицела. Стрелок стоял во весь рост, раскорячив ноги.

В плечо толкнуло отдачей. Стрелок взмахнул руками и упал на спину, задрав ноги. Остальных это не отрезвило. Вразнобой клацнули затворы. Лушников успел спрятаться за кедр. И в этот момент сверху ударила его группа – кому в ногу, кому в грудную клетку. А кого и в самую верхнюю кость…

Браконьеры моментально одумались. Кричат изо всех сил, вразнобой, да их не особо-то слушают. Не работают уши в суматохе боя.

– Лежать! Не двигаться! – гремел Лушников в мегафон. – Ползком! Кверху! Без команды не вставать!..

Браконьеры упали на землю. Счастье – это когда пули не жужжат. Оставив оружие, они полезли к райской вершине, виляя задницами.

Первый тут же попал под раздачу: прокурор Заседателев бросился к нему первым, вопя по-звериному, – и вонзился ботинком в физиономию.

Пленник, как видно, не возражал: лучше так. На худой конец – задницей в костер, чем с прошитыми насквозь мозгами.

Прокурору не мешали, и тот быстро устал. Сказывался стресс и ранение кисти. Взбил тело поверх костей и отошел, часто дыша и свирепо оглядываясь.

Живых окружили, держа под прицелом. Прянишников распорядился надеть им наручники, заведя руки за спину.

Лушников поднимался из лога. Обошел вокруг тех, что остались лежать, и двинулся дальше.

Прянишников с Замалетдиновым собирали оружие, носили кверху. Остальные оставались в оцеплении. Собрав оружие, стали перевязывать раненых.

Милиционер-водитель щупал пульс у сраженного наповал браконьера, держа в руке пистолет. А тот вдруг дернулся с ножом в руке, норовя зацепить прапорщика, но выстрел из пистолета его опередил. Остальные на самом деле оказались мертвы.

Майор сел на поваленное бурей дерево. Винтовка между ног, прикладом в траву. Глаза бы не видели такую жизнь. Теперь точно застрянешь на полгода: допрашивать будут все кому не лень – как да почему.

Рядом опустился помощник прокурора с опухшими кулаками.

– Что у тебя, Заседателев? – спросил Лушников, поворачиваясь.

Рана оказалась незначительная, словно на острый сучок запястьем наткнулся. Майор вынул из кармана индивидуальный пакет, приготовил шприц и ввел человеку лекарство. Потом пояснил:

– Два в одном… Против заражения и против стресса.

Наложил повязку и после этого успокоился.

Заседателев пригладил рыжие волосы, плюнул под ноги. Потом достал пачку сигарет с зажигалкой и протянул.

– Угощайся, Александрыч…

Они закурили, глядя в низину.

– Теперь я знаю, как на самом деле бывает, – сказал Заседателев и замолчал.

Группа захвата действовала ритмично, без беготни. Двое наблюдали за пленниками – те сидели теперь на земле, согнув спины. В отдалении от них лежали громадные рюкзаки. Остальные сотрудники занимались оружием. В перчатках. Разряжали стволы и складывали рядом с машиной.

Опер Прянишников подошел, сел рядом, блуждая глазами по лесу:

– Бой записали на видео. Что дальше?

– Доложу шефу, а этих сейчас допросим… – И к Заседателеву: – Как вы на это смотрите?

Тот смотрел положительно. Главное – определить, кому что принадлежит.

Взялись за первый мешок. Развязали. Волосы шевельнулись на голове у майора: мешок был набит медвежьими лапами. В другом оказалась шкура дальневосточного леопарда.

Помощник прокурора вскочил и метнулся было к задержанным, но Лушников его удержал. К чему теперь лишнее кровопусканье!

– Суки! Гориллы! – орал Заседателев. – Их всего тридцать штук осталось в природе! – Чей мешок?!

Пленники смотрели в землю. Нашел дураков, чтобы ему просто так отвечали.

– Дальневосточный леопард… – продолжал прокурор. – Чей мешок, спрашиваю?! Ничего. Разберемся… – Он угрожающе понизил голос. – Последнего мамонта – и того в лоскуты порвете… Рассказывай, кот помоешный!.. – Он ткнул носком ботинка в задницу одному. – Куда делась опергруппа?! Зимой?!

Однако тот молчит, словно каменный. Молчат и остальные. Вместе им всем теперь хорошо. На миру и смерть красна.

Заседателев обернулся к Лушникову, отвел в сторону и зашептал растерянным голосом.

– Чо делать-то будем?

– Импровизировать… Только не задавай лишних вопросов…

Тот понял с полуслова. Время не ждет. Оно уходит безвозвратно, и с каждой секундой приходит в себя браконьер.

Лушников подошел к задержанным:

– В молчанку сыграть надумали? Ну, молчите. Это ваше право… Но я должен вас предупредить: сейчас будет море крови, океаны страданий. Потому что я за себя не ручаюсь. – И к Прянишникову? – Приготовь сыворотку…

– Так это… В машине же всё лежит. Разбавить вот только нечем…

Лушников обвел местность взглядом, уперся в ручей с мутной весенней водой.

– Нечем, говоришь?! Разбавить?! – удивился изо всех сил. – А это у нас что?! Не вода?!

– Надо бы вскипятить. Дело в том, что бактерии…

– Обойдутся! Несите мне хоть из лужи. Разбавим и вколем сразу по кубику, запишем показания… Кто не сдохнет – тот останется жить. Некогда нам кипятить! Тащите этого первым!

Он ткнул пальцем в мужика с разбитой рожей. Не везет человеку. Опять под раздачу попал.

– Чо я-то?.. – хрюкнул тот.

Но ему не ответили, подхватили за перехваченные за спиной руки, дернули кверху, и тот побежал, стараясь уйти от боли в суставах. Возле машины притормозил. Перед ним открыли дверь, и мужик заскочил внутрь.

Оперативники, не торопясь, принесли из другой машины огромный шприц и набрали из ручья воды. Браконьеры насупились, пригнулись к земле. Таким устройством крупный рогатый скот врачуют, но ментам, как видно, наплевать на здоровье задержанных. В них же стреляли! Теперь они отыграются…

Допрос при помощи шприца оказался на редкость быстрым. Минут пять ушло всего. Допрошенный выбрался из машины и брякнулся на колени – с кляпом во рту. Его подняли, отвели подальше и пристегнули в обнимку к матёрой берёзе.

Пленники пристально наблюдали за происходящим.

– Чо вы ему рот-то законопатили? – спросил самый смелый.

– Покусать себя может! От сыворотки!

– Возьмите меня – я сам расскажу!

Просьбу удовлетворили. Подняли и повели.

Остальные сверлили добровольца глазами. Однако тому после допроса рот не заткнули, но к дереву пристегнули.

Помощник прокурора в салоне орудовал лично. Оперативник записывал показания на камеру. Протокол велся только по самому основному – когда, в каком месте и в присутствии кого совершали то или иное действие. Оказалось, что полицейскую группу подкараулили зимой, когда та шла по следу. Потом продолбили в реке прорубь и сунули трупы под лед – оттого и не нашли никого, что течением унесло в океан.

К машине подвели следующего. Браконьер оказался податлив и говорил, косясь на огромный шприц с мутной жидкостью. Бывший охотник Сережа, как образец неудачника, теперь лежал на земле возле дерева. Его выворачивало наизнанку. Изо рта шла пена.

Допросы под конец закончили, после чего приступили к осмотру мешков. Развязали их все, вытряхнули содержимое. Это были шкуры животных, медвежьи лапы для переброски в Китай. Говорят, если съесть суп из медвежьих лап, то станешь великим и могучим – по каким-то китайским поверьям.

В одном мешке нашли еще один мешочек. Брезентовый. Набитый желтым металлическим песком. В тайге всё есть – и шкуры и золото. Надо лишь уметь искать. Вот только охота и мытье золота как-то не вяжутся между собой. Золото могли прибрать к рукам, забрав у кого-то другого. Как не забрать, когда мимо носа плывет. А косточки бывшего владельца лежат теперь где-нибудь под корягой в болоте.

Закончили с осмотром, составили протоколы. Дали подписать понятым – егерю и охотоведу. Их трясло от случившегося: встреча в лощине оказалась кровавой. От тех, что остались в живых, жди теперь удара в спину. Хоть через десять лет, хоть через двадцать. Известное дело – месть. Знакомое дело – тайга. Говорят здесь ласково, словно бы нехотя. Но кирпич за пазухой держат. А ведь был здесь когда-то порядок. И медведей ради одних только лап не добывали…

День клонился к концу, в лесу начинало темнеть, однако обещанных машин из города так и не было.

Задержанных свели в одно место. Каждый из них о собственных показаниях молчал. Одним лишь оперативникам известно, как они вели себя на допросе. Шприц помог.

– Можешь не стараться, – бубнил Заседателев, когда очередной задержанный садился перед ним к раскладному столу. – Сейчас ты нам всё расскажешь… – и косился в сторону ветеринарного шприца. Тот лежал на сиденье, блестя толстой иглой. – Сыворотка правды любому развяжет язык.

До шприца, естественно, дело не доходило. Его и не думал никто применять – вид инструмента действовал безотказно.

На ночь решили занять круговую оборону. Задержанных кучнее – сами по бокам. Но тут подошел грузовой автозак, за ним – зеленый обшарпанный «Уазик». Браконьеров заставили таскать трупы и класть в «Уазик». Мужики не сопротивлялись, о правах не вспоминали.

К ночи тронулись в обратный путь. Вошли в бывший леспромхоз – темнота стоит в окнах. У выхода заметили группу людей с ружьями, здесь были и женщины. Толпа расположилась на дороге и глядела в сторону машин.

Намечалась очередная бойня.

Лушников велел приготовиться:

– Без остановок! Даже если будут стоять на дорогах!

Машины двигались на пониженных передачах.

Впереди продолжали стоять, потом, видно, поняли: не остановятся перед ними. Толпа отступила к обочине, не скрывая оружия.