Николь Руссо
Идеальное антитело

Глава VIII

Сталинские дома, или просто «сталинки», – это номенклатурные (для молодежи – элитные) жилые дома, которые точечно начали строить в 50-х годах прошлого века, когда у власти еще был Иосиф Сталин. Так и назвали их – сталинки (потом к власти пришел Хрущев, и пошли «хрущевки»). Поскольку жить в таких домах должны были не простые люди, а избранные, приближенные к власти или, как тогда говорили, «к аппарату» или «номенклатуре», считалось, что их надо ограждать от возможных неприятностей.

Все еще помнили ужасы недавно закончившейся войны, и на случай бомбежки было решено устроить под каждым таким домом полноценное бомбоубежище. Оно закрывалось толстыми стальными дверями и внутри имело целую систему коридоров, помещений и закоулков с электричеством, водопроводом и вентиляцией. В случае авианалета оно должно было вместить жителей дома на некоторое время, пока не исчезнет опасность. Затем жители, по планам, должны были вернуться в свои крартиры.

Ключи от железных дверей хранились, как правило, у дворников. Ведь раньше дворники были незаменимыми людьми, первыми помощниками милиции. Жили при домах, как правило, в маленьких комнатках с отдельным входом в подвальном этаже. На минуточку, это была уважаемая профессия! Сейчас большинство из таких убежищ сдаются в аренду под различные склады или другие нужды…

Коридор, в котором оказался Степаныч с компанией, был длинным, метров десять или больше, насколько позволяла рассмотреть светящаяся «пипка» в руке Серого. Старик прошмыгнул в дверь сразу после них, оглядел в щелочку местность снаружи и захлопнул дверь. Та закрылась с упругим хлопком. Резиновые прокладки сошлись, и по ушам ударило воздушной волной.

– Мощно! – вырвалось у Степаныча.

– А то! – пророкотал под сводами голос Серого. Он зажег коротенькую свечку, потом вторую, и в коридорчике сразу стало уютнее. Степаныч огляделся. Они находились в тамбурном коридоре, который отделял вход от непосредственно самого бомбоубежища. Двойные двери – надежнее!

В углу возвышался серый металлический шкаф. На его боковой стенке было множество отверстий, видимо для вентиляции, во многие из которых были продеты разноцветные загнутые кусочки толстой проволоки. На этих самодельных крючочках висели какое-то тряпье, халат и колпак деда Мороза и даже какая-то запыленная коробочка на длинном пояске, в которой Степаныч узнал фотоаппарат «Смена-8М».

– На фига фотик-то? Все равно пленки нет уже сто лет, – удивился Степаныч.

– А у нас – запас, мы на память фоткаемся, – опять заржал Кепа.

Он деловито обошел импровизировныый стол из шести-семи деревянных, сложенных друг на друга паллет (такие подставки, на них еще возят тяжелые грузы), снял свой балахон (Степаныч так и не понял – пончо или широкая куртка, что ли?) и уселся в драное офисное кресло без ножек, лежащее на каких-то коробках.

– Ну чем не директор, блин? – раскачивался он, смеясь, пока, не рассчитав, не завалился назад, явив миру рваные на попе джинсы и стертые подошвы некогда модных, но давно умерших «гриндеров» (Grinders – марка мужской обуви с высокими берцами).

Тут заржали уже все. И то ли оттого, что все были в тепле и, как Степаныч полагал, в относительной безопасности, смех получился естественный, почти по-человечески добрый.

– Вставай, директор фигов! Чаю погрей! Только острожно, там плитка искрит!

– Давайте исправлю, чтоб не искрила, я умею, – тут же постарался проявить свою полезность Степаныч. Ведь неизвестно, как все обернется: тут, по крайней мере, лучше, чем в кузове. Тепло, электричество!

Вот какое все-таки человек неприспособленное существо! Вот, кажется, космос покорили, ракеты есть, телефоны, гаджеты, вайфай и, как тетка говорила, Стаграмм (Instagramm), а простой холод делает нас беспомощными.

Помнится, как-то в Задонске оборвало линию электропередач на районе, а мороз был градусов двадцать! Тепловая подстанция одна ли была, то ли резервная линия не работала, одним словом – тепла тоже нет! Микрорайон Первомайский – за рекой, все коммуникации автономные. Так трое суток жили, как в блокадном Ленинграде. Народ свечи зажигал, кутался в одеяла. Освещения на улицах тоже не было, жутко и страшно! У кого машины во дворах, так позалезали в них, включили и грелись, пока бензин не закончился.

У Витьки из соседнего дома был гараж теплый, с печкой, так к нему человек по десять набивалось, пришлось машину выкатить, а самим сидеть греться. Вот тогда мужики набухались – делать-то нечего! На работу не пойдешь, половина здесь же, на районе, на промкомбинате работает…

Жены у всех дома орут: «Сделай что-нибудь!» А что, блин, сделаешь-то? Хорошо еще, что половина домов – старые, двухэтажные, в них газ есть. Делали так: заходят все на кухню, дверь закрывают, духовку включают и сидят, смотрят на «голубой огонек», а спины одеялами накрывают. Чтобы батареи не полопались, многие паяльные лампы повытаскивали, по очереди трубы прогревали. А без толку, все равно всю землю не прогреешь…

Кто мог тогда, свалил в деревню к родственникам – там печка, там всегда тепло! И было это не в каком-то лохматом году. Тогда шел 1992-й или 93-й, кажется. У Степаныча до сих пор мурашки по коже. Вот тебе и блага цивилизации! В случае чего, выживет тот, у кого свой дом, печка, подвал с картошкой и ружье. Потому как, если лихое время – и люди лихими станут, злыми и беспощадными!

Степаныч скинул пуховик, который от старости пошел уже горизонтальными буграми топорщиться. Куда пух-перо упало, там толсто, а верх – пустой и не греет!

– Давай плитку гляну, – по-хозяйски уже распорядился Степаныч, достав свое сокровище. Ободранный уже, но «живой», швейцарский нож с ровненькой пластиковой окантовочкой и остатками белого креста был его гордостью. В нем было практически все, что нужно для жизни – и шило, и ножнички (уже без пружинки) и набор отверточек.

– Иди сюда, моя хорошая, мы тебя полечим! – любовно пропел он, склоняясь над ржавым подобием нагревательного прибора.

– Ишь ты, с плиткой разговаривает, – причмокнул дед. – Эк тебя потрепало-то!

– А я со всеми приборами разговариваю, – весело ответил Степаныч. – У каждого ведь душа есть. У меня в лаборатории их было видимо-невидимо! И каждый со своим характером. Меня даже медалью наградили! – вскинулся он. Но потом, погрустнев, добавил: – Сгорела медалька…

Из всего сгоревшего медаль почему-то было жалче всего. Уже давно, еще в эпоху перестройки, его лаборатория получила заказ на какую-то электронную штуковину для нужд оборонки. И работники, сами не понимая, случайно умудрились наделить этот прибор какими-то особыми свойствами. Тут же в городок приехала комиссия из столицы. А поскольку большинство проводков и схем подсоединял «уважаемый Загородний В. С.», ему и пришлось объяснять все эти особенности «уважаемым товарищам» в белых халатах и военных папахах, заполнивших его тесный кабинетик. Степаныч и сам не до конца понимал все процессы и что они там с коллегами сваяли, но слова «прорыв» и «новый уровень» слышались постоянно.

Через месяц его вызвали в Москву, в головной институт, где наградили почетной грамотой и медалью. Это было целое событие! Его провожали всем отделом, каждый норовил дать какое-то задание, просил что-то привезти из Златоглавой. Помнится, вернулся он нагруженный колбасой и туалетной бумагой. Тетке привез два батона «Отдельной» колбасы по 2.20 руб/кг. Отоварился в закрытой столовке там же, при институте.

Колбаса «Отдельная» ему даже больше нравилась. Она была ядренее, чем, к примеру, «Докторская», более жесткая, и зубы впивались в нее с удовольствием.

«Эх, сейчас бы той колбаски, да с чесночком…» – вздохнул Степаныч и продолжил ковыряться в ржавых внутренностях.

Руки уже согрелись, дело пошло споро, и вот на плитке уже побулькивала кастрюля. Водяной краник выходил прямо из стены. Причем, что характерно, поворотная ручка была при нем.

«Значит, не бесхозный», – подумал про себя Степаныч.

Раньше практически все краны в общественных местах были без ручек. Чтоб не пускали воду зря, наверное. В школе Степаныч специально носил с собой в кармане металлический кругляшок с квадратным отверстием посредине. Ему с компанией был доступен любой краник в парке или в школе. Попить тогда можно было везде. Лишь бы ключик имелся!

– А что свет не зажигаете, раз электричество есть? – кивнул Степаныч на свечи в маленьких круглых чашечках.

– Светомаскировка, – хмыкнул Серый. – От добра добра не ищут. Увидит кто с улицы – и прощай халява! Чтобы этот-то ключик добыть, пришлось неделю, наверное, бывшего дворника дядю Сережу поить! У него «однушка» на первом этаже. И вот он как-то проговорился, что, мол, когда под косметический салон в аренду подвал сдавали, он не все выходы новым хозяевам показал и не все ключи отдал. Мол, завален дальний проход. Ну, арендаторы и успокоились, с той стороны заделали стену.

– Зачем ему ключ этот, он, наверное, и сам не знал. Привычка. Про запас для себя оставил. Может картошку хранить, может еще чего! Вода есть, свет есть. А скорее всего, с войны «крыша» у него тютю! Он совсем тогда малым был, под Смоленском. Так когда выпьет, рассказывал: долго уже после Победы спать не мог, все вскакивал и кричал: «Мама, что, война?»

– Кепа постарался, – прокряхтел дед. – Поил-поил, уговаривал! Тот ни в какую не хотел ключ отдавать! Пришлось подождать, пока заснет. А наутро уж и не вспомнил про тот ключ.

– Не украл, а взял в долг ему не принадлежащее. – Кепа размеренно ходил по комнатке.

– Ну что, чайку и спать? – подвел итог беседы Серый.

Вдоль стены на уровне чуть ниже колена шли толстые металлические трубы, обмотанные стекловатой и каким-то подобием рубероида, схваченные ржавой проволокой. Местами ваты не было, свисали лишь лохмотья.

– Комната длинная, ложимся вдоль труб, чтобы потеплее. Сорри! Ты гость, спишь у двери. Что подстелить – сам найди, – кивнул он на кучу тряпья в углу.

– Снегуркин халат не брать, это мое! – уже ложась, шепотом прохрипел Кепа.

– Свет потуши! Споки-ноки, графья!

Home Sweet Home! Степаныч вспомнил веселый половичок у мышонка перед дверью, простонал: «Хорошо-то как!» – и провалился в темноту…

Глава IX

Прошло пару дней. Как Серый и обещал, Степаныча не гнали, но и кормить зря не собирались. Утро у них начиналось, наверное, около девяти, когда на улицах уже есть какие-то пешеходы, а их одиозная компания привлекает меньше внимания.

К тому же, где-то до десяти утра у полицейских – пересменка. Одним уже все по фиг, другие только заступили на дежурство. Пока инструктаж, пока туда-сюда – размяться. Весь день еще впереди, чтобы план сделать, а если удастся – и заработать, время еще будет. Одним словом, с утра стражи порядка чуточку ленивые и не такие суровые.

С наступлением карантина помойки у дома пополнялись реже, в основном жители быстро перебегали от подъезда, с лёту, как баскетболисты, забрасывали пакеты в контейнеры и бежали назад. Кто в чем, но обязательно – в маске. Один пацан прибежал даже с пластиковым ведром на голове! Видно, такая жизнь была ему в новинку и интересна, он развлекался.

«Да-а, блин! Всех „построили“!» – горестно думал Степаныч. Благо еще, во двор сталинки – огромное пространство размером с футбольное поле, уместившее и детский сад, с десяток гаражей, пристроек, газончиков, клумбочек и прочую лабуду, не заезжали машины полиции. То ли брелка от шлагбаума им не дали, то ли в планах это не стояло.

Московский бомж – вообще категория особая. Не то чтобы им нечего было есть совсем. Объедками они, конечно, не питались. Помойку, расположенную посреди двора, проверяли ежедневно, но как бы «для порядка», может в надежде найти какое-нибудь невзначай выкинутое сокровище.

Еще в Задонске Степаныч слышал историю, что якобы лет десять назад «в одном почти столичном городе» один бездомный нашел в мусорном контейнере сверток с кучей драгоценностей и денег. Будто бы хозяйка квартиры, жена одного из криминальных авторитетов, прямо перед самым обыском выкинула в мусоропровод. В старых домах были такие мусоропроводы – прямо из кухни. Так вот он, не будь дурак, смог их сберечь и не пропить, уехал в Крым, купил себе дом и до сих пор живет там, счастлив и доволен. Красивые сказки, конечно, но верить-то хочется!

Из мусорных контейнеров они с удовольствием брали хорошо сохранившуюся одежду. Благо добрые люди ее оставляли в кулечке снаружи. Питаться отбросами Серый и компания отказывались категорически. Для пополнения запасов еды существовали супермаркеты, где вечером толпа жаждущих ждала выброса «просрочки». Там все сначала тихо стояли на заднем дворе метрах в десяти от пандуса. Потом открывалась дверь, какой-нибудь таджик выкатывал по пандусу тележку, разом переворачивал ее в контейнер и отскакивал в сторону, как тайский укротитель змей от кобры.

Налетали как ястребы, сопя и толкаясь локтями, в полной тишине. Без криков, только с каким-то звериным урчанием контейнер опустошался за три-пять минут. Сыр, колбаска, йогурты… Жить было можно! Мужикам особенно нравился белый хлеб с маслом. Наверное, это напоминало о той жизни, когда они имели это постоянно. Сейчас просрочки стало меньше, ситуация – грустнее.

Хитрый Кепа нашел нехитрый способ подзаработать. Он пробирался в подъезд, ходил по квартирам, звонил и зычным голосом на восточный манер выкрикивал: «Мусор, уважаемые, заберем мусор, уважаемые!» Из некоторых квартир через щель хозяева выкидывали завязанный целлофановый пакет и пару монеток по 5–10 рублей. Иногда не жалели и полтинника!

Как пройти в подъезд через домофон, спросите вы? Ха! Есть несколько способов. Первый и самый простой – стоишь у двери, ждешь, когда кто-то выйдет. Потом быстро набрасываешь сверху на дверь тряпку или старое полотенце, оно не даст двери закрыться… Когда жилец удалится, спокойно проникаешь внутрь.

Посложнее – вычислить код. Но тоже можно! Например, те подъезды, которые открываются нажатием одновременно двух-трех металлических кнопочек, так вот эти кнопочки с кодом – полированные от множества касаний, их и нажимайте.

Так и слонялись по соседним домам, шибали какую-никакую денежку, пытаясь не попасться полицаям. На перекресток ходили реже. Там стоять надо почти целый день, само по себе палево, потом братве отстегни косарь, оставались крохи. Правда, само место было прикормленное. С одной стороны какой-то кубинский бар-ресторан, работали они на вынос, а невостребованные заказы прямо в упаковке на задний двор выбрасывали. Один раз перепали «баклажаны а-ля крема», почти горячее национальное блюдо, похожее на наш жульен. Ой как вкусно! Прям на месте и слупили. Тут же рядом пиццерия, тоже хлебное место. Одним словом, шла будничная, полная хлопот, огорчений и маленьких радостей жизнь москвоских бомжей.

…Но вот Степаныча скрутило! «Поплохело» – это не то слово… Ноги стали как чужие – ватные и непослушные, ломота во всем теле! Утром было вышли во двор, а у него в глазах – темно. Круги плывут, испарина! Серый говорит: «Лежи, на фиг ты нам такой. Кепа, запри его!»

Так провалялся он в забытьи пару дней. С трудом вспоминал, как мужики возвращались, поднимали его за шкирку, сажали, давали в руки горячую кружку и что-нибудь поесть. Больной с трудом, уже не чувствуя запаха и вкуса, проглатывал все и опять проваливался в небытие…

Усталость наваливалась, прямо чугуном к земле прижимала. Глаза сначала слезились, потом конъюнктивит вылез. Мерзкая штука! Глаза закроешь, они слипнутся, и желтые гнойные струпья прямо на пальцы сыпятся, когда пытаешься протереть. Слюнявишь рукав, протираешь глаза, и сразу открывать надо и промаргивать, а то слипнутся, совсем плохо. Или снегом потереть можно. Хотя тоже заразу занесешь…

Вот и сейчас Степаныч лежал, обняв горячую ржавую трубу, и мечтал о завтрашнем дне. Двое суток прошло, завтра – третий день. Степаныч почти был уверен, что на следующее утро оклемается. Сколько он себя помнил, любая зараза проходила к этому сроку.

– Эй, друг наш ковидный! – услышал Степаныч на следующее утро над собой зычный бас Серого. – Как сам?

– Да спасибо, – резво ответил Степаныч и сел. Мотнул головой – не кружится, потянулся, пару раз провел согнутыми руками на уровне плеч вправо-влево. Кажется, живой!

– Вот что водовка животворящая делает! – перефразировал слова из известного фильма Кепа. – Молодцом! Теперь давай, домой собирайся!

Степаныч испуганно взглянул на Серого. За эти дни он привык к этой убогой, но ставшей ему близкой компании.

– Разберемся! – буркнул тот. – Пьем чай и на выход! Весна на дворе, а у нас ни мыши, ни холодильника, чтоб ей в нем повеситься!

По узенькой лестничке они поднялись на двор. Как все изменилось! За эти несколько дней, казалось, небо стало синее-пресинее, ветерок уже не злой зимний, а прохладный весенний! Воздух стал чище, дышалось легко, во всем чувствовалось, что зима уже отступила. Или так казалось только ему, потому что здоровый – это вам не больной!

– Двигаем к храму, сегодня суббота, должны бы супчик привезти, – скомандовал Серый. – Только – маски, маски! Не хватало еще залететь! – И они пошли, лениво подтягивая ступни, немного шаркая, но достаточно стройно, в сторону Гончарной улицы.

Глава X

Сегодня у Улечки был особый день! Ей удалось пробиться, наконец, в волонтерский отряд «Моя воля»! И теперь она не просто будет разносить продукты, она сможет напрямую помогать тем, кому плохо и кто нуждается в ее помощи! А поскольку она считала, что обязана спасти если не весь мир, то, по крайней мере, его европейскую часть, весть о том, что завтра на территории ЦАО будет проводиться акция «Подари свое сердце» по раздаче бесплатной еды нуждающимся и бездомным, окрыляла ее!

Было сформировано две команды. Одна – на Ярославский вокзал. Но туда отбирали в основном ребят покрепче. По рассказам добровольцев со стажем, «уж больно много желающих покушать, и место немного стремное, разный народец попадается».

Второй транш «гуманитарки» стартовал как раз в сторону ее дома, на Таганку. С благословения префекта округа по выходным маленький переулочек возле храма Успения Пресвятой Богородицы был очагом, как говорили раньше, «смычки города с деревней».

Здесь организовывались воскресные ярмарки, где в разноцветных палатках торговали мясом, овощами, конфетами, шторами, да вообще чем угодно, лишь бы это выглядело делом твоих рук, то есть выращенное или произведенное своими руками. Некоторая часть рынка этому, казалось, соответствовала.

Серьезный мужик в телогрейке и белом фартуке, окруженный банками разноцветного меда, неспешно рассказывал об особенностях каждого вида.

– Этот гречишный, он тонизирует, – хвалил он пузатую темно-коричневую банку. – А этот липовый, от него весь обмен веществ зависит, – кланялся он баночке поменьше.

Везде пестрели самодельные разделочные доски, якобы своя квашеная капуста и так далее и так далее… Надо сказать, ярмарки эти очень нравились пенсионерам. В них они видели хоть некоторый, но возврат старых времен, когда все было настоящее!

Сейчас переулок пустовал по известной причине, но с получением разрешения для акции было все равно очень трудно! В итоге место под бесплатную раздачу пробил командир отряда Александр. Фамилии Уля не знала, все общались по именам, но на «вы». Кстати, это добавляло романтики в общение!

Командиру пришлось предъявлять все двенадцать комплектов защитной одежды для отряда, сертификаты на все продукты и посуду, множество каких-то бумажек. Но Саша победил!

– Так, ребята, отмечаем ровно двадцать шагов от продовольственного магазина. Ставим туда вон те красные ограничители. О, кей! Здесь будут столы. Один – для бутербродов, один – для супа. Машенька, будьте добры, контейнеры вынимайте перед самой раздачей, соблюдайте меры предосторожности!

Он бойко раздавал указания, когда группа, казалось, абсолютно бесполых гуманоидов, одетых с ног до головы в белые комбинезоны и такие же перчатки, высадилась из автобуса. Довершением экипировки были большие, в пол-лица, очки, похожие на горнолыжные, и специальные маски. Не простые, тряпичные, а покруче, с какими-то клапанами сбоку.

Дышать и ходить во всем этом было жутко неудобно, но Улечка пересиливала себя. Конечно, узнавать друг друга в таком наряде было трудно. Поэтому перед выездом маркером все написали друг другу имена на левой стороне комбинезона на уровне груди. Полагалось иметь бейджи, но и так получилось неплохо.

Весть о «халявном обеде» разнеслась неведомо как, и к моменту завершения разгрузки вдали уже толпилась группа человек из двадцати. Стояли тихо, с достоинством, иногда показывая пальцами на добровольцев и что-то обсуждая.

Серый, Кепа со Стариком и Степаныч пристроились в сторонке. Масок у других страждущих не было, и наша компания одна выглядела по-идиотски. Серому, кажется, стало неудобно, он засунул свою маску в карман и пробурчал: «Ладно, маски все равно потом пригодятся». Его примеру последовала и вся компания.

Запах супа разносился на всю улицу, щекоча ноздри ощущением предстоящей трапезы… Степанычу невольно вспомнилось давнее время, как обедал он у себя, в конторе, в родном, так сказать, коллективе.

В конторе у Степаныча даже уже в постперестроечные времена все продолжали жить по старым укладам 80-х годов. Пили в обед чаек, каждый из своей принесенной кружки. На обед каждый приносил что-то свое: в литровой банке салат, в термосе чай, в целлофанке яйца. Кого позвали, обедали в бухгалтерии, а остальные – где придется. Раскладывали все это на общем столе и неспешно обсуждали житье, попивая пахучий напиток, а заварку выливая в герань на подоконнике.

Кстати, вот говорили, что в СССР не было классовой иерархии! Еще как была! В пределах любого предприятия, даже в отделах, существали незримые чужому взгляду классы. Торговый отдел и бухгалтерия – это High class! Производственный и плановый отделы – ни туда ни сюда, никому не нужны особо, от них мало что зависело, и они вообще поглощали свой капустный салат с картошкой на своих рабочих местах… Пролетарии – сами по себе. У них на обед был кефирчик и батон «белого» за 23 копейки. Или, если помните, раньше были треугольные молочные пакеты: откусываешь краешек и давишь в рот молочко…

Виталия Загороднего бухгалтерия жаловала! Его приглашали на обед по причине холостячества, мягкого характера и незаменимости в случае поломки всяких бытовых приборов. Пара дам бальзаковского возраста, наверное, все же питали какие-то надежды на неженатого замначотдела. Но, откушав, Степаныч всегда старался побыстрее сказать «спасибо» и вернуться в свою каморку с кучей приборов, кранов и паяльников, где был сам себе хозяин. Одним словом, он был «суслик и трудоголик», как назвала его однажды в сердцах Мария Васильевна из планового отдела.

– Эх, суслик ты, только без норки… – с горечью вздохнул Степаныч.

Наконец начали выдавать обед. Очередь шла на редкость тихо и спокойно. Дистанцию, конечно, никто не соблюдал, все шли тесно, аккурат в затылок друг другу. Без очереди никто не лез, знал, что чревато оказаться где-то на грязном газоне за крысятничество.

За первым столом каждому выдавали завернутую в пищевую пленку пару так называемых сэндвичей – толстые куски хлеба, проложенные сыром или ветчиной. За вторым – из военного термоса наливали пусть и не 100 %, но такой ароматный и горячий гороховый суп, что у всех отходящих с полной чашкой в руках невольно вырывались охи-вздохи и причмокивания.

Подошла очередь Степаныча.

– Степаааныч! Здравустуйте! – услышал он звонкий голосок от существа в полукосмическом костюме. И только по ярким искоркам глаз с радостью узнал Ульяну.

– Здравствуйте! – даже не знал он, что ответить. – Спасибо! Если бы не вы!.. Я очень… – дыханье сперло. Сзади уже поддавливали желающие получить свою порцию.

– Вы почему домой не поехали? – Строго крикнула она ему вслед. – Сейчас мы закончим, и я с вами поговорю. Не уходите! – пропела она, наливая супчик следующему.

– Ни фига у тебя знакомые! – вопросительно уставился на него Кепа. – Ты когда успел-то? Говоришь – только в Москве объявился.

– Да это ее деньги были, – смутился Степаныч.

Серый как всегда коротко резюмировал: «Скажешь, что на доброе дело пошли. Ешьте, а то остынет!»

И они продолжили жевать, хлебать и причмокивать.

– Доброе дело в сердцах добром отзовется, – тихо произнес кто-то в стороне, Степаныч обернулся. Сухонькая старушка семенила к Храму…

«Вот истинная правда», – подумал он, прихлебывая обжигающе горячий, удивительно вкусный, почти домашний суп.

Улечка быстро подбежала к нему, потом посмотрела на землю, как бы определяя безопасное расстояние между ними, отступила на шаг назад и с ходу начала спрашивать и сама же отвечать на свои вопросы.

– Итак, почему вы не уехали? Наверное, таксисты не повезли, денег мало было! А это кто? Наверное, ваши товарищи, также попавшие в трудную жизненную ситцацию? У вас новые старые кроссовки? – кивнула они на пару, подобранную Степанычем у магазина Nike. – Красивые. Фасон старый, но они теплые, наверное! А вон дырка! Так нельзя! Кушайте, кушайте, я попозже подбегу! – и упорхнула. Степаныч даже не успел сказать ни слова.

– От стрекоза! Хорошая, видать, девчонка! Не боится вируса этого поганого и нас не боится! Иные нос воротят, только подойдешь – они бежать, – начал свою «казацкую бывальщину» Старик. И потом тихо добавил: – И добрая!

Он, уже прикончивший свою порцию, выпивший из контейнера остатки супа, корочкой хлеба обтер внутренности, заглотил все, что осталось, и теперь пытался засунуть контейнер между верхней и нижней курткой. Да-да! Чем больше одежды, тем теплее, это физика!

Подобрев после нежданно свалившегося на них обеда, компания сидела на лавочке, тихонько икала, блаженно прикрыв глаза.

Вдали стоял белый микроавтобус «мерседес» с яркими эмблемами скорой медицинской помощи и еще какими-то рекламными наклейками. Рядом суетилась пара людей в ярких комбинезонах.

– Смотри, смотри, – приподнялся Серый. – Этот, в костюме, бабке деньги дает!

– Робингуды на Таганке, блин, – отозвался Кепа, глянув туда же.

Видно было плохо, но по жестам угадывалось: бабка спрятала что-то в сумочку и посеменила прочь. А одетый в защитный костюм «инопланетянин» посчитал купюры и вернулся к микроавтобусу.

– Пойдем глянем? Может, и нам что обломится? – предложил Кепа.

Они встали и не спеша, по привычке то и дело оглядываясь, направились к «скорой».