Никита Королёв
Между топких болот
ЭПИЛОГ
Из доклада инструктора-пропагандиста Нарымского окружного комитета РКП (б) Величко И. В. Сталину, Р. И. Эйхе и секретарю Нарымского окружкома ВКП (б) К. И. Левиц
3−22 августа 1933 г.
«…В конце мая (25−27) началась отправка людей на т. н. участки, т. е. [в] места, отведенные под поселки.
Участки были расположены по р. Назина за 200 километров от устья: [к ним] поднимались на лодках. Участки оказались в глухой необитаемой тайге, также без каких бы то ни было подготовительных мероприятий. Здесь впервые начали выпекать хлеб в наспех сооруженной одной пекарне на все пять участков. Продолжалось то же ничегонеделание, как и на острове. Тот же костер, все то же, за исключением муки. Истощение людей шло своим порядком. Достаточно привести такой факт. На пятый участок с острова пришла лодка в количестве 78 человек. Из них оказались живыми только 12.
…
Комендант Сулейманов, кроме того, что избивал людей при выдаче трудпоселенцам сахара, поедал его (на глазах у всех) в невероятно больших количествах и теперь, по его собственному заявлению, потерял всякий вкус.
…
В результате всего из 6 100 чел., выбывших из Томска, и плюс к ним 500−600−700 чел. (точно установить не удалось), переброшенных на Назинские участки из других комендатур, на 20 августа осталось 2 200 человек.
Все это, особенно остров, осталось неизгладимой метой у всех трудпоселенцев, даже у отъявленного рецидива, видавшего виды на своем веку. Остров прозван «Островом смерти» или «Смерть-остров» (реже – «Остров людоедов»). И местное население усвоило это название, а слух о том, что было на острове, пошел далеко вниз и вверх по рекам.
…
Тяжелые условия на реке Назиной в данное время ликвидированы, также на поселке Новый путь они ликвидированы в значительной мере. На днях весь трудоспособный контингент всех лагерей Александровско-Ваховской участковой комендатуры отправляется обратно в Томск для распределения по лагерям Сиблага.
Сколько стоит вся эта операция, почему сорвано трудовое поселение и освоение севера на этом участке и сорвано с таким скандалом – скажет кто-нибудь, наверное…»
Из воспоминаний Александра Наумова, жителя села Усть-Тым
«Я не знаю, кто их охранял, никуда не выпускали и работы им не давали и ничем не обеспечивали. А у нас заплот такой был с воротами высокими. А закрывать их зачем мы будем? Три семьи нас поселилось, еще ни скотины, ничего нету… Они и не закрывались у нас – ворота. Вот утром выйдешь – елки зеленые, полная ограда покойников, ступить негде. Прямо лежали, как бревна. Вот сидим мы, ребятишки, а они, значит, лезут в окно: помираю, погибаю, опустился и – готов».
Из машинописных воспоминаний сотрудника Александровско-Ваховской комендатуры Андрея Карагодина
«В соседней комнате разместилась комиссия из Сиблага. Солидный голос сказал: «Садитесь!» и начался допрос. Я сразу же понял, что допрашивают кого-то из тех, кто жил на острове.
– Скажите, Гвоздев, это правда, что вы выбивали зубы больным и умирающим?
– Правда.
– Зачем?
– Чтобы добыть золотые коронки.
– Зачем?
– Поменять на махру. Курить же хочется. А у вахтеров за каждую коронку можно было бы получить спичечную коробку или целых две газеты, шоб цигарки крутить.
– Так… И много вы выбивали зубов?
– Сколько надо, столько и выбивал. В заначку не складывал. Все менял на махру, сам курил и друзей угощал.
– Ясно. А теперь вы, Углов. Это правда, что вы ели человечье мясо?
– Не, неправда. Я ел только печенку и сердце.
– Расскажите, как вы это делали, подробно.
– Очень просто. Как шашлык делают. Из ивовых прутиков делал шампурчики, нарезал кусочками, нанизывал на шампурчики, поджаривал на костерке.
– А у каких людей вы добывали себе мясо? У живых или у мертвых?
– Зачем же у мертвых. Это ж падаль. Я выбирал таких, которые уже не живые, но еще и не мертвые. Видно же, что доходит, через день-два все равно дуба даст. Так ему ж легче умереть будет… Сейчас, сразу, не мучиться еще два-три дня».
Рассказ владелицы заезжего двора
В избе нашей был в то время заезжий двор. По указанию завхоза принимали у себя проезжих. Приезжали цыгане – принимали цыган. Потом квитанцию писала, сколько человек, сколько лошадей было, и завхоз нам за них платил. И ссыльные к нам тоже попадали. И вот как-то к нам старушку привезли на ночлег, дряхлую уже – ноги еле ходят. Ее этапом из Томска везли. У нас была прихожая, комната и две спальни. Я ее в дальнюю комнату веду, а сама смотрю – батюшки! – а у нее и ног почти нет, вся мякоть как ножом срезана. Все ей показала, мы немного поговорили. Оказалось, ей немного за сорок. Я старалась своего изумления не выказывать – обидеть все-таки можно. Спросила, не нужно ли чего еще. Она только грелку попросила – ноги у нее уж очень мерзли, хотя изба отапливалась. И вот все уже улеглись. Я хотела еще напоследок зайти спросить, не нужно ли чего еще, но перед дверью замерла и прислушалась. Плохо было слышно, но слова… слова я разобрала. Она тихо так, вполголоса напевала:
Боженька, боженька миленький,
Дай мне ножки до весны.
Не придет мать с горячей молитвой
Над могилою сына рыдать.
Только лес свою песню Нарымскую
Будет вечно над ней напевать.
3 мая – 11 мая 2019-го года
