Наталья Эзер
Таурус. Том первый

Дарья выглядела напуганной и растерянной. Ахмед сразу отметил белизну ее кожи, голубой цвет глаз и бледность губ. Светло-каштановые волосы были острижены довольно коротко, под углом; пряди удлинялись к лицу и подчеркивали аккуратный, чуть заостренный подбородок. Сложно устроенный летный костюм обволакивал ее тело, обнаруживая красивую, гармонично сложенную фигуру. За свою жизнь Фалих-старший видел костюмы «выходцев из космоса» не так много раз, и каждый раз они производили на него странное, смешанное впечатление, поэтому здесь, среди барханов, девушка показалась ему чужеземкой во всех смыслах этого слова. Но ее наружность не вызывала в нем отторжения, наоборот, было в ней нечто увлекающее.

Белых с трудом приподнялась на локоть и вопросительно посмотрела на своего спасителя. «Араб» протянул ей руку и заговорил с выраженным акцентом на странной смеси английского, арабского и русского, и голос его оказался неожиданно спокойным и мягким. Однако Дарья не решалась принять его руку и медлила. Охотника позабавила ее робость, он снисходительно улыбнулся, и у глаз его проступили лучи-морщины. Внешность «араба» действительно была необычной: как и рассказывал Цафт, переносица у жителя Адыкера оказалась очень высокой, спинка носа словно исходила изо лба, как у античных статуй, вместе с тем черты смуглого лица были аккуратными, симметричными и почти аристократичными. Он был человеком, но в то же время в анатомии его проявлялось уже нечто нечеловеческое, притягивающее и отталкивающее одновременно. Карие глаза с настораживающим красноватым оттенком тепло смотрели на окружающий мир и на нее, глубокая межбровная морщина выдавала склонность к размышлениям и беспокойству. Темные волосы охотника были собраны в короткий хвост, оголяя опаленные солнцем шею и плечи.

Назвавшись Ахмедом, старшим сыном главы поселения из рода Фалихов, он опустился на колено рядом и предложил девушке воды. Наконец, Дарья представилась в ответ и приняла помощь: глотнула пересохшими губами воды, ухватилась за руку Фалиха и с его поддержкой встала на ноги. Межреберье сразу пронзила острая боль, отдалась в плече и в боку. Летчица попыталась сделать вдох полной грудью, но не смогла и согнулась, держась за бок, при этом по ее летному костюму прокатилась туда и обратно меняющая структуру «чешуи» волна. На груди замигал красный светодиод. Мужчина понял, что Дарья получила серьезную травму, и решил не терять время.

– Наше поселение находится совсем рядом, не более трех километров отсюда, – с арабским акцентом произнес он. – I'll take you to Adyker.²

– Я думаю, лучше мне вернуться на базу, – возразила Белых.

– Это далеко для моего хаура. В поселении аль-маэлиш – наш лекарь – осмотрит вас, а потом мы свяжемся с людьми с базы и сообщим о том, что вы найдены. Они давно ищут вас.

Слова охотника доходили до пилота через одно. Рассеянно глядя по сторонам, она пыталась осознать, что с ней произошло и как она могла заплутать в песках. Тем временем Ахмед свистом позвал к себе хаура, извлек из мешка под его седлом небольшое устройство и размашисто швырнул его в сторону. В полете устройство щелкнуло и выпустило свое «жало» – остроконечный стержень. Он впился в песок, механизм зафиксировался и замигал огоньком. Белых поняла, что это был радиомаяк.

– Не могу вспомнить, как я здесь оказалась, – часто и поверхностно дыша, произнесла Дарья. – Ведь я была совсем недалеко от вашего поселения. А потом… словно какой-то провал в памяти.

– Мы поговорим об этом позже, в Адыкере. Сейчас необходимо доставить вас в поселение. Жара может ухудшить ваше состояние.

Фалих оседлал хаура, затем помог летчице взобраться в седло позади себя и, с цоканьем ударив четвероногое создание в бока, погнал его на запад. Могучее животное храпело, водило широкими ушами на крупной дугообразной голове и уверенно несло их в направлении Адыкера. Вцепившись в седло и превозмогая простреливавшую грудную клетку боль, Дарья тряслась и подскакивала на спине хаура, как мяч. Ахмед время от времени оборачивался к ней и с улыбкой спрашивал что-то либо сообщал об оставшемся расстоянии до поселения. «Что ж, лучше такая помощь, чем никакая…», – успокаивала себя Белых, осознавая всю абсурдность сложившейся ситуации.

***

Новость о прибытии в деревню девушки-пилота мгновенно разнеслась по Адыкеру и вызвала большой интерес у жителей. Оставив на минуту свои повседневные дела, адыкерцы с любопытством наблюдали, как старший сын хакима помогал спешиваться незнакомке, которая выглядела нездоровой. Она не могла держаться прямо, дышала с трудом и с опаской смотрела на окружающих.

В центре поселения находилось большое здание, действительно походящее на мечеть, однако теперь, находясь вблизи, Дарья рассмотрела его и поняла, что верхние этажи были жилыми. Два минарета, словно солдаты, стояли по сторонам от главного здания Адыкера, что было несвойственно ближневосточной архитектуре. По сути минареты, возведенные отдельно от мечети, являлись еще и башнями для наблюдения и точками обороны – сверху за гостьей наблюдали вооруженные луками и бластерами люди, вероятно, охранники. Слева и справа от архитектурного ансамбля возвышалось несколько устаревших и весьма напоминавших своей формой Врата космодрома многоэтажек. Вокруг них располагались преимущественно одноэтажные здания из камня с крышами-полусферами, рядом из толщи песка выступали частично утопленные остекленные резервуары, за ними – амбары, а совсем поодаль под навесами белой ткани, словно под парусами, угадывались женские фигурки. Женщины сидели по-турецки среди разложенных ими трав, фруктов и шкур и занимались своими обыденными делами.

Дорога, ведущая к мечети, была выложена огромными, уже испещренными плитами, в трещины которых ссыпался вездесущий песок. По сторонам от нее, в тени пальмообразных растений, были припаркованы немногочисленные скутеры устаревших моделей и натыканы «шесты» раскладных светильников на старых светодиодах. Вокруг них бегали и играли дети. Они то и дело засматривались своими миндалевидными глазами на незнакомку и горячо обсуждали ее необычный костюм. Их смуглые лица уже выдавали формирующуюся высокую носовую перегородку, фигуры были субтильны, каштановые волосы зачастую имели терракотовый оттенок либо были иссиня-черными.

Неподалеку дымила печь, из недр которой женщины в платках ловко извлекали душистые лепешки и сбрасывали с лопаток в плетеные корзины. Рядом с ними мужчина в огромных шароварах и красных туфлях-бабушах прямо на песке варил в небольшой ёмкости какой-то напиток с сильным ароматом корицы, соленой карамели и, как показалось Дарье, кофе. Она вспомнила этот обволакивающий сознание запах корицы и вдруг испытала смятение. Слева от печи на пыльной подушке полусидел-полудремал длиннобородый дед в огромном тюрбане. Он втягивал своими впавшими щеками дым кальяна, точнее, некой конструкции, напоминавшей кальян, и время от времени приподнимал веки. Вот его старые маслянистые глаза снова открылись и посмотрели на гостью. На секунду густые брови приподнялись, испещрив лоб длинными морщинами, казалось, старик изумился, но затем его лицо снова превратилось в старую маску и перестало что-либо выражать. Он пыхнул дымом и опустил веки.

Ближе к центральной дороге находилась мастерская, из темноты которой солнечные лучи выхватывали разобранный скутер-антиграв и множество деталей, композитных материалов и ящиков, очевидно ранее привезенных с базы. Финальным аккордом прозвучала уже ранее замеченная Белых огромная тарелка антенны, расположенная на тридцатиметровой ферме прямо за поселением.

Две девушки и один подросток выскочили на дорогу и принялись шептаться. Однако за спинами молодежи скоро появился мужчина в капюшоне и шикнул на них. Девица, что была постарше, недовольно посмотрела на него, демонстративно положила руки в браслетах на пояс и оценивающе посмотрела на Дарью. Вероятно, она воспринимала ее как потенциальную конкурентку либо как источник бед. Не все были рады чужакам в этой деревне. В большинстве же своем народ с любопытством смотрел на гостью, а Белых смотрела на них, поражаясь увиденному – всё, абсолютно всё здесь было эклектично: прогресс странным, непостижимым образом сочетался со стариной, отсталость соседствовала с современными технологиями, самобытность переплеталась с обезличенной современностью.

Ахмед дал какие-то поручения подошедшим к нему мужчинам. Двое приняли у него налуч и бластер и принялись стаскивать с хаура добытые туши; другие двое тут же разбежались – один понесся в сторону многоэтажки, возможно, за местным лекарем, второй поспешил внутрь дома-мечети.

Внезапно из мастерской появился юноша совершенно колоритной внешности. Высокий, статный, лицом он походил на Ахмеда, но был куда ярче. В чертах его улавливалось что-то и от черкеса, и от турка, и от араба – трудно было определить его национальную принадлежность, как и многих, живущих в Адыкере. Нынешние жители, хотя и являлись потомками выходцев с Аравийского полуострова, все же имели смешанную кровь, так как их праотцы принадлежали разным народностям. Более того, живя на Таурусе, адыкерцы интенсивно накапливали генетические изменения, поэтому обобщенное название «арабы», которое дали им экспедиционеры, было, мягко говоря, неверным.

Юноша был одет в длинную рубаху с разрезами по бокам, на бедре сверкал застежкой увесистый ремень с навешенными чехлами, штаны свободного кроя были заправлены в кожаные ботинки с высоким голенищем и неожиданно широкой подошвой, позволяющей с легкостью шагать по песку и не вязнуть в нем. Густые каштановые волосы, собранные в хвост, незамысловатый кулон на шее, черная татуировка в полукельтских мотивах на левом плече – все это привносило в образ молодого человека еще больше экзотичности. Взяв хаура под уздцы, он обернулся к Дарье, и в эту минуту она увидела, что глаза молодого человека имели насыщенный аметистовый цвет, а в лучах светила и вовсе становились лиловыми.

Ахмед представил девушке молодого человека:

– Это мой брат Бату, он младший из Фалихов, сын хакима, любитель звездолетов и техники, – при сих словах мужчина многозначительно повел бровью. – Он еще надоест вам…

Бату спокойно отреагировал на слова брата и снова налепил взгляд-печать на девушку. Обернувшись к нему, Ахмед почтительно назвал имя гостьи, добавив «ханум», что означало «госпожа», и в паре фраз коротко сообщил брату о произошедшем в пустыне. Бату выслушал его и ответил что-то на арабском, при этом его голос и движения выдавали странную силу и энергию. Фалих-старший кивнул в знак согласия и предложил Дарье пройти в центральное здание, где летчице уже готовили комнату.

Они побрели вперед. Ахмед воодушевленно рассказывал летчице о поселении, Бату же в молчании вел за собой хаура и часто останавливал взгляд на Белых, но довольно быстро Дарья поняла: в противовес жителям деревни его интерес был иным, это было не праздное любопытство и не любопытство от незнания, во взгляде его присутствовало нечто хищническое; смотрел он жадно, словно пытался запомнить каждую черту гостьи, «прощупать» ее нутро, узнать ее помыслы. Его глаза цепко улавливали сбитое от боли дыхание Белых, отмечали каждый элемент ее летного костюма от сложно устроенного динамического «воротника», куда прятался складной шлем, до резной подошвы ее ботинок. Вместе с тем, в манере Бату держаться проявлялись юношеская необузданность и апломб, что наталкивало Дарью на мысль о психологической незрелости Фалиха-младшего.

Уловив чрезмерный интерес брата к Белых, Ахмед сделал замечание на арабском, потом указал в направлении севера и что-то велел Бату. Фалих-младший препираться не стал, лишь горделиво приподнял подбородок, глядя сверху вниз на брата и подчеркивая таким образом свое преимущество в росте, словно бы в статусе. С едва обозначенной улыбкой он взглянул на Дарью, поклонился всем и повел хаура в стойло, чтобы напоить. Некоторое время Ахмед смотрел ему вслед, во взгляде его не было озлобленности на брата, но улавливались тревога и досада.

Из дома-мечети, семеня ногами, вышла полная женщина в платке с крупными украшениями из оранжево-золотистого металла на груди и запястьях. Ее искусно расшитое платье, драгоценности и востроносые туфли из красного бархатистого материала обозначали высокий статус. Из-за чрезмерной полноты черты на ее округлом, немолодом лице были словно размыты, что затрудняло определение ее возраста, но глаза женщины выражали доброту, проницательность и миролюбивый характер, и это позволяло быстро расположить к себе каждого незнакомца. Это была Айша Фалих ханум – тетка Ахмеда и Бату, сестра главы поселения.

Женщина подошла к Ахмеду, они коротко о чем-то переговорили. Взглянув на гостью, которая из-за боли не могла нормально дышать, она всплеснула руками и закачала головой. Хозяйка дома принялась на арабском приглашать Дарью в дом. Других языков она, по-видимому, не знала, но ее радушие и открытость компенсировали этот недостаток. Через минуту девушка оказалась внутри мечети.

Следующая пара часов прошла в семье Фалихов в заботе о гостье. Местный лекарь – аль-маэлиш – осмотрел ее с помощью сканера, привезенного с базы, и диагностировал небольшие трещины в двух ребрах. Две женщины перевязали Белых грудную клетку широкой стягивающей повязкой – лекарь не смел притрагиваться к женщине за исключением сложных случаев, —после чего принесли в ее комнату закуску, фрукты и горячее питье.

Помещение было обставлено в лучших арабских традициях: на полу лежали мягкие ковры ручной работы; узорчатые перегородки разделяли большую комнату на несколько зон, закрывая гостью от посторонних взглядов, когда нужно; высокие полусводчатые потолки спасали от жары; диван, обитый красивой, бархатистой на ощупь тканью, был огромен, хотя и низок; подушки с огромными кистями лежали на стульях, на полу у низкого столика и в немалом количестве на диване. Эклектично воспринимались разве что огромное прямоугольное окно почти во всю стену, прикрытое римскими шторами, каплеобразная электрическая люстра и встроенная в стену панель управления изрядно устаревшего образца. Помещение было чистым, как того требовали мусульманские традиции, и вовсе не бедным, но воплощало собой прогрессирующую отсталость своих хозяев.

Дарья перекусила, отметив острый вкус блюда, осторожно испробовала местных фруктов и чая – они оказались вкусными и немного терпкими, – прилегла на диван среди подушек и быстро уснула.

***

К счастью, сегодня Бату все же удалось «оживить» свой скутер после нескольких дней утомительного и изнуряющего ремонта, в один из которых он из-за зноя и усталости случайно уснул в мастерской прямо на антиграве с инструментом в руках. Радость от того, что транспорт снова на ходу, наполняла его сердце, но накапливающееся раздражение из-за нежелания Ахмеда контактировать с жителями базы и вырисовывающейся скверной перспективы остаться без техники постепенно начинала перевешивать все положительные эмоции. Тем не менее, Бату должен был подчиниться распоряжению брата, поэтому сразу после загрузки системы управления скутера он собрался – прихватил приемник радиосигнала, веревки, бластер – и отправился к северной реке.

Антиграв быстро преодолел расстояние, и вскоре Фалих-младший оказался на месте, где днем разыгралась трагедия. Обнаружив тела убитых Ахмедом рептилий, он накрыл их холщовой тканью, обмотал веревками и с усилием погрузил на скутер. Бату забрал маяк брата, по сигналу которого и нашел это место, и собрался уже уходить, как заметил сверкающий в лучах заката металлический предмет. Он склонился над ним и извлек из песка – это был коммуникатор и принадлежал он, скорее всего девушке, которую Ахмед привел в поселение. Юноша прикоснулся к маленькой сенсорной панели, и перед ним развернулась объемная голограмма с графическими элементами, подписанными на русском языке. Его знаний языка было достаточно, чтобы понять, что Дарья прибыла сюда из Млечного Пути по работе, придерживаясь какого-то графика, и далее должна была отправиться за пределы Большого Магелланова Облака в неизвестную ему звездную систему.

Бату отключил коммуникатор, голограмма свернулась в струну и исчезла. Эта девушка была для него находкой. Она прибыла из мира, где царствовали современные технологии, где космические полеты были обыденным делом, а экономика и наука ушли далеко вперед. Ее мир открывал множество перспектив и возможность многому обучиться, наконец, заниматься любимым делом. Там, на Земле, были институты и училища гражданской авиации, о которых когда-то ему рассказывали экспедиционеры, и только там можно было пройти обучение и получить допуск к штурвалу, чтобы работать пилотом, как и Дарья. Хотя люди с базы и говорили о неполном начальном образовании у Бату, но они же отмечали его любознательность и тягу к знаниям, поэтому соглашались на просьбы юноши чему-то его обучить. Информацию он впитывал жадно, учился быстро и так же стремительно находил применение своим знаниям, что говорило о практичности его ума. Однажды один из экспедиционеров предложил перспективному юноше отправиться с местной группой, завершившей свою двухлетнюю смену, на Землю, чтобы там обосноваться и обучаться, но тогда шестнадцатилетний подросток уступил требованию влиятельного отца остаться. Теперь же, когда Фалих-младший перешагнул двадцатидвухлетний рубеж, его уже никто никуда особо не звал, да и на базе настроения сменились: все шло к активной колонизации новых земель, численность экспедиционеров и обслуживающего персонала росла, космодром и вместе с ним база разрастались, на орбиты были запущены спутники, собиралась космическая станция, а в пустынях строились разгонные гравимагнитные кольца. С размахом планировалась добыча полезных ископаемых.

Однако интерес Бату к Дарье был не только практический, девушка понравилась ему и внешне – таких лиц на базе он еще не встречал. Женщины вообще там работали нечасто, в основном они мелькали среди обслуживающего персонала и изредка среди ученых-исследователей. Многие консервативные адыкерцы смотрели на сложившуюся ситуацию через призму религии: их шокировала независимость и безрассудство, как они полагали, прибывших на базу немногочисленных женщин, которые трудились здесь без присутствия отца, брата или супруга, перемещались по пустыне с оружием, но без мужского сопровождения и вообще вели себя, как неправоверные. Фалих-младший воспринимал происходящее иначе: насколько он был осведомлен, обескровливающая жара Тауруса не предполагала активного привлечения представительниц слабого пола в экспедициях, что и объясняло их низкую численность, но коли уж он сталкивался с ними на базе, то относился с уважением.

Осознав странную, едва ли не физическую тягу к Белых, юноша на мгновение испугался своих мыслей, ведь это было бы слишком дерзким выпадом с стороны недоучки, заурядного жителя пустыни, пусть и сына хакима. Покалывающее ощущение стыда и страха прокатилось по его коже, но когда неконтролируемые эмоции схлынули, он вдруг подумал, что мог бы начать с Дарьей диалог, расспросив ее о звездолетах и космосе, а тяга к знаниям никогда не порицалась этими людьми, и в тяге этой не было никакого греха. В силу того, что Фалих-младший не страдал нерешимостью, не терпел сомнений и колебаний, он быстро принял для себя решение во что бы то ни стало познакомиться этим вечером ближе с Белых.

Размышления юноши были прерваны прокатившимися над пустыней отрывистыми криками какого-то хищника. Охотник находился на подветренной стороне бархана, что могло выдать его присутствие, кроме того, туши рептилий также могли привлечь своим душком голодное животное, поэтому Бату предпочел скорее вернуться в поселение, дабы избежать нежелательной встречи в надвигающихся сумерках.

Между тем тридцатитрехчасовые сутки на Таурусе истекали, звезда неуклонно «тонула» за горизонтом, окрашивая небо сначала в алые, затем в лиловые, а потом в меркнущие сиреневые тона. Температура ощутимо понизилась, жара уступила прохладе, и всё поселение принялось погружаться в густой сумрак, нарушаемый лишь мягким светом окон и ламп, подсвечивающих верхушки минаретов. Но вскоре из-за гряды гор показались две луны, яркие и близкие, и темнота отступила. Некоторые растения в саду Адыкера и у дороги, ведущей к мечети, начали светиться, развернув свои бутоны и листву по направлению к лунам. В воздухе над рекой повис серебристый туман, легкий ветер закрутил его и погнал к Адыкеру. Прохладная дымка полупрозрачным полотном раскинулась над поселением, медленно накрыла его и принялась тихо таять. Адыкер полностью преобразился, окрасившись в аметистовые и голубые тона ночных растений-фонариков.

На улице перед главным зданием начали собираться люди, вдоль дороги зажглись фонари-шесты, слышался смех и говор, зазвенела посуда. Кто-то с присвистыванием и притоптыванием принялся голосить на старо-арабском песню, и в такт ему зазвучал бубен.

Летчица проснулась от шума, бросила взгляд в окно и обнаружила, что уже стемнело. Спохватившись, она с трудом поднялась – травма к ночи начала пульсирующе ныть, – и вспомнила про свой коммуникатор, однако в набедренном чехле его не оказалось, зато там было немало песка. Белых предположила, что устройство выпало в момент ее падения из лап хищника на песчаный склон. Заставив себя мысленно сконцентрироваться, продумывая все варианты для связи с базой, Дарья натянула лётный костюм и включила встроенную радиостанцию, однако та упорно не выходила на связь со спутниками – в наушнике гарнитуры слышались лишь «белые» шумы. Таким образом, связаться с базой не представлялось возможным, оставалось надеяться, что поможет в этом антенна Адыкера и поселенцы.

Белых подошла к окну и всмотрелась в сумерки. На дороге у дома-мечети разворачивалось настоящее пиршество: люди выносили низкие столики, заставленные фруктами и выпечкой, по периметру дороги раскладывались коврики и подушки, которые занимали в первую очередь старики, спешащие вытянуть ноги и затянуть в свои легкие кальянный дым. Женщины средних лет суетились, организовывая угощения, разливая напитки в чашки, раздавая детям и старикам сладости; некоторые девушки беззаботно танцевали, а юноши слаженно играли на лютнях, дудках и бубнах. Небольшая группа людей, взявшись за руки, принялась танцевать, и Дарья узнала этот восточный танец – это был халай.

Далеко не все женщины носили в поселении платки, ношение их, скорее, было связано со стремлением защитить голову от солнца, а потом уже с религиозной составляющей, поэтому к вечеру часть женщин сменили платки на вышитые тюбетейки, иные предпочли использовать замысловатые заколки с камнями. Вместе с тем наблюдалось довольно четкое разделение: мужчины собирались в свои группы у низких столиков, где дымили кальяном и со значимым видом обсуждали текущие проблемы, а женщины – в свои. И только дети бегали с одного края центральной дороги на другой, от родителя к родителю, показывая друг другу языки и устраивая балаган. Самым маленьким традиционно позволялось практически все.

В Адыкере в этот вечер царила праздничная атмосфера; в саду и угодьях случился хороший по местным меркам сбор плодов и злаков, поэтому было решено устроить праздник и восславить имя Всевышнего, даровавшего людям урожай. Музыка лилась, народ вкушал пищу, и лишь охранники на верхушках башен-минаретов не теряли бдительности и время от времени поглядывали в ночные бинокли. Когда среди стражников возникло оживление, летчица заметила, что в поселение прибыл Бату. Сбросив капюшон накидки, он сгрузил с антиграва увесистые туши «драконов» и устало облокотился на скутер. К нему подошли два человека, поклонились и, выслушав распоряжение, уволокли ящеров в неизвестном направлении. Оставалось только догадываться, для чего могла понадобиться такая добыча адыкерцам.

Между тем к толпе вышел немолодой, но все еще статный мужчина в длинном расшитом халате с широчайшими рукавами, подпоясанный алой тканью. За пояс был заткнут небольшой кинжал в кожаных ножнах. На голове его возвышалась тулья, украшенная камнями, из-под длинного подола халата виднелись востроносые сапоги, с правого плеча спадала небольшая накидка из той же алой ткани. В руке он держал посох причудливой формы, выкованный из металла, инкрустированный на верхушке крупным камнем. Это был глава поселения Максуд Фалих, отец Ахмеда и Бату. За ним появились его сестра Айша и Ахмед. Поселенцы встретили семейство Фалихов радостными возгласами, поклонились и вернулись к торжеству.

Фалихам принесли раскладные стулья на резных ножках, подушки и угощения. В обращении к ним чувствовалось безграничное уважение и авторитет. Однако Ахмед не спешил присесть, он предпочел подойти к одному из столиков, где чаевничали и дымили мужчины, и поинтересовался о собранном урожае.

Тем временем Бату неторопливо прошел сквозь толпу, вежливо отказавшись от нескольких приглашений присесть рядом и «потянуть» горячий напиток в неторопливой беседе. Он подошел к отцу, поцеловал его руку, коснулся ее лбом и присел чуть позади своего знатного семейства. Вид его был усталым и встревоженным. Словно почувствовав, что за ним наблюдают, Бату обернулся и взглянул в окно, где находилась Дарья. Летчица вздрогнула, отступила, но штору не опустила, более того, в свете шестов-светильников она принялась изучать глазами неординарную внешность младшего из Фалихов: брови вразлет, высокая переносица, пухлые губы, генетически обозначенный миндалевидный разрез глаз – все эти черты делали внешность юноши весьма незаурядной и запоминающейся.

В комнату пилота постучали. Вошла девушка-служанка и на арабском пригласила гостью на торжество, указав рукой в сторону улицы, откуда доносились смех и музыка. Белых замешкалась, хотела было отказаться, но вспомнила о необходимости сегодня же выйти на связь с базой и согласилась присоединиться к празднику.

Через четверть часа Ахмед уже довольно бегло рассказывал гостье на смеси русского и английского о Таурусе, о жизни поселения и о своей семье. Он был существенно старше Бату и, достигнув сорокалетнего возраста, осознал, что перспективы Адыкера были в действительности весьма смутными, но через пропасть двух с половиной веков восстановление полноценных контактов с экспедиционерами и возвращение на базу для него уже не представлялись возможными. Его беспокоили периодические атаки аборигенов, болезни поселенцев и нестабильный урожай. Он постоянно переживал о будущем Адыкера и не понимал, в каком направлении ему двигаться. Зависимость от базы уязвляла его, вместе с тем Ахмед осознавал, что экспедиционеры – залог выживания Адыкера. Он готов был на всё ради обеспечения безопасности поселенцев, но постоянно думал о том, как сделать их менее зависимыми от прибывших с Земли людей. В его волнениях и чаяниях Дарья видела настоящего главу поселения, возможно, даже более талантливого, чем его отец. Его уравновешенность, вдумчивость, самоконтроль импонировали ей. Своим поведением и взвешенными решениями Ахмед словно задавал тон всему поселению, впрочем, тут все же стоило отдать должное отцу, вырастившему достойного сына.

Ахмед показал Дарье расположенный на первом этаже дома-мечети молельный зал с колоннами из отполированного камня и мраморным, почти зеркальным полом. Расписанная восточными узорами стена полусумрачного помещения чередовалась с тяжелыми алыми гардинами, частично скрывавшими высокие проходы с заостренными "макушками". В наколонные держатели были вставлены съемные лампы-шесты, а у одной из стен, где были аккуратно собраны коврики для намаза, стоял комод с резными дверцами, сделанный очевидно из местной лилово-серой древесины. На его столешнице находилась маленькая емкость с благовониями, керамический кувшин с водой, старого образца голографическая база и маленькая стойка, обвешанная четками. Свисавшие над комодом стеклянные лампы в арабском стиле освещали его теплым желтым светом, словно свечи. Пилот с трудом сделала глубокий вдох и уловила, что благовония имели все тот же дурманящий оттенок корицы, смешанный с неизвестными для Белых ароматами редких растений этой знойной планеты.

Затем мужчина отвел Белых за спрятанную за домом-мечетью оранжерею, покрытую огромным куском рогожной ткани. Оранжерея выполняла здесь обратную функцию, защищая растения от чрезмерной полуденной жары и периодически возникающих песчаных бурь. Под ее острыми сводами выращивали декоративные и плодовые растения как местного происхождения, так и завезенные с Земли, держали светящуюся по ночам цветочную рассаду, ухаживали за местными целебными травами и необычной веерной формы кустарниками. Металлический остов конструкции был хорошо сохранен еще со времен первых экспедиций, в надвинувшихся сумерках тускло светились старые лампы, но матовое, слегка затемненное стекло местами уже было покрыто трещинами или вовсе выбито, и теплый ветер время от времени гулял вдоль оранжереи, вырываясь наружу и раздувая огромный кусок закрепленной над сводами ткани, словно парашют. В эти мгновения металлические люверсы, через которые были протянуты удерживающие полотнище веревки, постукивали о конструкцию, образуя внутри оранжереи унылый перезвон.

Белых внимательно слушала Фалиха, ее взгляд скользил везде, где они проходили и останавливался там, где охотник акцентировал ее внимание. Ахмеду доставляло удовольствие знакомить гостью с Адыкером и, изредка пересыпая речь шутками, рассказывать ей о тонкостях проживания в песках, ведь на лице ее ни на секунду не проступила брезгливость к деградировавшим в технологическом контексте адыкерцам, непонимание или скука. Она смотрела вокруг с тем любопытством и интересом, которые были свойственны Бату, но без чрезмерного возбуждения. Она задавала порой вопросы и отвечала на вопросы охотника с той же откровенностью и простотой, что и он. Ее многогранность, открытость миру Тауруса и естественность взбудоражили ум мужчины. По натуре своей Дарья оказалась немногословной, более спокойной и сдержанной, нежели младший брат, но с тем же внутренним стержнем, который невозможно было сломить. Однако именно ее внутреннее спокойствие и непритязательность человека из другого, более развитого, мира очаровали его.

Наконец, когда они вернулись к центральному входу дома-мечети, где гремела музыка, и присели у одного из столиков, Дарья попросила Ахмеда помочь ей выйти на связь с базой. В эту минуту он вспомнил, что пообещал людям, занятым на возведении кольца, сообщить в случае обнаружения девушки. Фалих дал гостье слово сделать все возможное для этого. Для установления связи необходимо было ждать, когда над Адыкером будет проходить спутник-ретранслятор.