Наталья Шнейдер
Десерт для герцога

Глава 7

Выбраться бы живой из этой передряги, а там разберусь, что делать. Не далее чем полчаса назад я думала наоборот: лучше смерть, чем рабство. Но от Гильема я, может, еще и удеру, или, если очень-очень повезет, он сам утопится. Он отплыл в тот же вечер, после разговора с Евой, море сурово и коварно, многие не возвращаются. Альбин же – вот он, и от него-то мне точно сейчас не удрать.

– А я говорил, что нечисто с этим трактиром! – воскликнул вдруг он. – И с чего корчемщик деревенский вдруг свое дело продал и решил отстроиться на пустыре, никто не знает…

– Так сколько лет прошло, кто ж сейчас помнит? – пожал плечами все тот же Джек.

– У всех тоже память девичья, как у нее? – мотнул головой в мою сторону Альбин.

Интересно. Значит, мама повстречала отца вовсе не в нашем трактире, а в деревенской корчме? Похоже, та версия семейной истории, которую знала я, слегка отличалась от реальной. Отец перебрался на мыс, решив кормить не деревенских, которые приносили бы постоянный и верный доход, а проезжих людей? Тоже неплохой заработок, учитывая, что в Бернхем стекаются за товарами с половины страны, но все же менять синицу в руках на небесного журавля очень несвойственно отцу. Интересно, очень интересно. Жаль, спросить теперь не у кого, как оно все было на самом деле.

– А господин от меня отмахнулся! Налоги платят исправно, почти за два десятка лет ни разу не задерживали, так и нечего от добра добра искать.

Господин? Альбин называет отца господином? Пожалуй, и к лучшему, что я не знаю своих титулованных родичей. Или это только при людях?

– И я тоже хорош, мог бы раньше заинтересоваться, – не унимался Альбин.

Так, значит, он тогда не просто так заезжал? А вот это плохо. Если капитан герцогской стражи со своими людьми заглянул в наш трактир, что-то заподозрив, он теперь и от меня не отвяжется. И как прикажете сбегать при таком раскладе? Ладно, об этом я подумаю потом. Бог не выдаст – свинья не съест. Хотя слово «свинья» подходило разве что к характеру Альбина, внешне он… черный барс. Хищный и грациозный. С другой стороны, с той поры прошло полтора месяца, и если за это время он не удосужился вернуться, глядишь, и сейчас найдет дела поважнее, чем меня караулить.

Альбин встал, окинул взглядом своих.

– Джек, скажи, в деревне люди пропадают?

Тот пожал плечами.

– Пропадают, как и всегда. Море свою дань не забывает. Да и лес…

Он не договорил, но ухмылка Альбина показала, что тот все понял. Даже в сытые годы находились молодцы, считавшие за доблесть натянуть нос господину, а уж в голодные… Но в лесу и заблудиться несложно, и хищники.

– Дам тебе три дня вольных, повидай родителей. Приятелей старых не забудь, к родне в соседних деревнях загляни. Потом по годам расскажешь, когда, где и кто пропал.

– Понял, господин.

Ну надо же, а на вид этот Джек увалень-увальнем. Я бы его и не вспомнила, если бы руки не тянул куда не просят и сам былое не помянул.

– Завтра с утра поедешь. Пока идите, погуляйте там, я позову, когда понадобитесь.

Все трое молча поклонились и двинулись туда, где паслись кони, привязанные за поводья к поваленному бревну. Я ошарашенно посмотрела вслед стражникам. Зачем отослал людей? Что ему еще от меня надо?!

Альбин, меж тем, снова сел, не боясь испачкать шелковые штаны. Полуобернулся ко мне, уперевшись одной рукой в землю, а другую уронив на поднятое колено.

– Ты уверена, что твой отец задолжал ровно столько, сколько утверждает этот Гильем? Он показывал расписки или что-то типа того? Отец ведь умел писать? Иначе кто бы научил тебя?

Я выдохнула. Всего лишь узнать подробности дела без лишних ушей.

– Отец умел писать. – Я задумалась, перебирая воспоминания Евы. – Нет, никаких расписок Гильем не показывал. Но купеческое слово…

– Купеческое, – усмехнулся Альбин. – Контрабандист – не честный купец. Конечно, с теми налогами, которые установил его величество… – Он осекся. – Словом, я бы не верил на слово тому, кто совершенно точно уже обманул, пусть не тебя, а корону.

Сравнил! Кто ж не обманывал корону! Но, с другой стороны, я действительно не видела никаких расписок. Не может ли быть, что мне, в смысле Еве, навешали на уши лапши, а та, привыкнув верить людям, купилась?

Снова заныл ожог, я машинально коснулась его, поморщившись. Обманул Гильем Еву или нет, но угроза была нешуточной. И она никуда не делась, больше того, из-за меня погибли два человека Гильема. Ева и не знала, что он оставил кого-то за ней присматривать, сам-то уплыл, дела не ждут.

– Что такое? – поинтересовался Альбин.

Я мотнула головой, давая понять, что ничего серьезного. Не до того пока было, мысли скакали в голове, и я никак не могла их упорядочить.

Можно ли мне возвращаться сейчас домой? Не просто можно, но нужно, там же младшие. Что с ними сделает Гильем, когда вернется, и узнает, что я исчезла, а те, кто должен за мной присматривать, мертвы? Узнает ли он, что они мертвы? Если стражники бросят тела как есть – узнает, о двоих пришлых посреди дороги, убитых то ли молнией, то ли магией, будет судачить вся округа. Свяжет ли он эти смерти со мной? Непонятно. С одной стороны, я определенно не маг: даже если бы мамина магия во мне проснулась, учить некому. И я тем более не воин, а эти двое – воины-маги, иначе бы Альбин не счел их опасными для себя даже в ситуации «застали без штанов». С другой – если его телохранители расскажут приятелям о случившемся, слухи дойдут и до Гильема, когда он вернется, даром что он не местный.

Альбин стремительно наклонился, и прежде чем я успела отпрянуть, ухватил за запястье, потянул на себя так, что я едва не свалилась. Бесцеремонно задрал мне рукав, присвистнул, глядя на покрытую желтыми разводами повязку.

– Покажи-ка.

Он попытался развязать узел, но едва выпустил запястье, я отдернула руку. За все прошедшее время Ева ни разу не трогала повязку, мылась, стараясь не мочить предплечье. Даже думать не хотелось о том, каково будет отдирать прилипшую к ожогу ткань.

Ева вообще мало что понимала в лечении. Намазала ожог толстым слоем жира, чего вовсе нельзя делать, замотала льняной тряпицей – вот и все. С другой стороны, откуда бы ей знать, как следует обращаться с ожогами? Это у меня мама врач, а она свою не помнила.

Я попыталась встать, но Альбин снова сцапал меня одним стремительным хищным движением.

– Отпустите, пожалуйста, – взмолилась я. – Там нет ничего страшного.

Он уже помог так, что теперь хоть в омут. Ну да, те бы двое просто так бы меня не отпустили и, возможно, только вмешательство людей Альбина уберегло меня от насилия. Только и он не облако в штанах, неизвестно, какой платы за помощь потребует, и Гильем за смерть своих людей отыграется.

– Обожглась, на кухне это бывает. До свадьбы заживет.

Он хмыкнул, до меня дошло, что именно я брякнула, и лицо снова запылало. Что ж ты будешь делать! Как бы отвязаться от него под любым благовидным предлогом? Не к добру этот внезапный интерес. Не повесил – на том и спасибо, и пусть вообще забудет о моем существовании. И я постараюсь о нем забыть, хотя забудешь такого, как же!

– Угу, проверяла, насколько горяча кочерга, – хмыкнул он. – Покажи, тебе говорят! И даже не думай удрать, догоню – хуже будет.

– Еще хуже? – не удержалась я.

В самом деле, кроме тех проблем, что уже были, прибавилось ненужное внимание герцогского сынка. Денег я так и не добыла. Два трупа, вину за которые могут повесить на меня А последние вопросы Альбина наводили на мысль – даже если каким-то чудом и достану нужную сумму, она мне не слишком поможет. Этот Гильем из тех, кто чует беззащитность, точно акула каплю крови в морской воде, и как та акула не остановится, пока не сожрет. Вполне может быть, что и найдись у Евы деньги, свободу она все же потеряла бы. Просто потому, что Гильем может продать ее приятелю, а деньги не пахнут. Вступиться-то некому.

Но вместо того, чтобы паковать вещи и обдумывать план побега, я сижу тут с человеком, который точно так же волен сделать со мной и младшими все, что ему заблагорассудится. И мету языком, когда следовало бы его придержать.

Или есть кому вступиться? Господам нет дела до наших бед. И герцогская стража защищает не людей, живущих на этой земле, а землю и самого лорда от посягательств тех, кто равен ему силой. Но Альбин уже заинтересовался и контрабандой, и Гильемом. Вдруг настолько сильно, чтобы вмешаться, и тогда два хищника сожрут друг друга?

Но что станет с моей семьей, когда она окажется между двумя кликами магов, выясняющих отношения? Надо хватать младших и пристраивать их у родичей любой ценой. Глядишь, пока мы прячемся, Альбин и разберется с контрабандистами.

В ответ на мое «еще хуже» Альбин снова неопределенно хмыкнул, и я сжалась, ожидая вспышки гнева. Но он молча разматывал повязку, пока не остался последний слой, намертво присохший к ране.

– Подожди минуту. – Он встал и направился к лошади, привязанной неподалеку. Его люди сидели кружком там же, о чем-то едва слышно переговариваясь и, казалось, вовсе не обращали внимания ни на меня, ни на своего господина.

Я взялась за край бинта, раздумывая, не сдернуть ли его махом, чтобы не мешался, и не рвануть ли прочь. Мало ли чем там Альбин грозился, пусть сперва догонят, по кустам не больно-то поскачешь.

Нет. Никто и не будет гоняться за мной по кустам. Просто доедут до трактира раньше, чем я туда добегу. Альбин дождется меня у моего дома и даст волю гневу. Значит, придется вытерпеть его любопытство. Или все-таки попытаться подбить его заняться Гильемом? Как это сделать?

Альбин вернулся с небольшим мешком. Достал серебряную, богато инкрустированную флягу. Любопытно, зачем он ее с собой вез, наверняка ведь знает, где в этом лесу родники. Развязал тесемку вокруг кожаного кружка, накрывшего горлышко фляги, выдернул пробку. Звук раздался, будто вытащили застрявший палец из пустой бутылки. Но прежде, чем я успела задуматься, зачем возить с собой флягу без воды, Альбин повел ладонью над горлышком и внутри негромко плеснуло.

Интересно, ему нужен был сосуд, чтобы призвать воду, или так просто удобнее потом с ней обращаться?

– Пить хочешь? – поинтересовался Альбин.

– Спасибо, нет.

Он отхлебнул пару глотков, смерил меня насмешливым взглядом.

– А теперь?

А теперь уж точно нет, иначе решит, будто я боялась, что он меня отравит. Впрочем, Альбин и не стал дожидаться ответа. Снова взял меня за руку, плеснул немного воды на повязку.

– Посиди, пусть отмокнет.

Мне снова захотелось себя ущипнуть. Эта спокойная забота настолько не вязалась с глумливо-циничным Альбином, который едва не изнасиловал меня при своих телохранителях, просто чтобы проучить, что мне опять на миг показалось, будто я схожу с ума. Задрожали руки, и он это заметил. Плеснул еще воды и негромко произнес.

– Не бойся, больно не будет. Не нравится мне, что повязка промокла на всю толщину, больше похоже на гной, чем на сукровицу. И краснота вокруг нехорошая.

– Вы чересчур заботливы, милорд, – прошептала я, не в силах справиться с голосом. – Ожог не стоит вашего беспокойства.

Глава 8

Разум отказывался что-либо понимать. Несколько минут назад этот человек угрожал выбить из меня информацию кнутом, отдать поиграться своим людям и повесить. А сейчас ведет себя так, будто ему не все равно, что со мной станет. «Больно не будет», видите ли. Или это такое утонченное издевательство? К тому же он снова оказался слишком близко, при одной мысли об этом меня в который раз обдало жаром. Не смея поднять глаз, я уставилась на повязку – легче не стало, смуглые пальцы Альбина слишком уж выделялись на моем бледном предплечье.

– Какой я тебе лорд?

Что-то прозвучало в его голосе такое… слишком уж человеческое, слишком горькое. Как будто Альбин до сих пор не смирился с собственным положением. Многие были бы счастливы оказаться на его месте: обычно судьба незаконных детей вовсе никого не беспокоила. А ему, похоже…

Ох, да что мне за дело до его переживаний и надежд!

– Как же мне к вам обращаться?

– Минут пять назад кто-то говорил мне «ты»..

– Прошу прощения, я не хотела вас…

Я не договорила. Альбин осторожно отлепил отмокшую повязку от моей кожи, и я снова почувствовала, как подступает дурнота. Стоило увидеть, во что превратился ожог, как он одновременно и заболел и зачесался.

– Если вдруг снова доведется обжечься, ни в коем случае не мажь жиром. Опусти руку в колодезную воду. – Моего непрошеного врача, кажется, не впечатлило открывшееся зрелище. – Надолго, на четверть часа. Вода заберет избыток жара, и ожог будет не такой глубокий.

– Откуда ты знаешь? – вырвалось у меня. Мама, мама Ирина, говорила то же самое. Охладить, и не пару секунд, а долго, но прохладной, а не ледяной водой и не льдом. – Прошу прощения, милорд.

– Еще раз назовешь меня лордом, и я точно разозлюсь, – небрежно заметил Альбин и добавил: – После боя сил на заживляющие заклинания обычно нет, а целители заняты теми, кому куда хуже. Так что приходится пользоваться простыми средствами.

Боя? Когда и с кем? Я покопалась в памяти Евы, но ничего конкретного не нашла. Ее жизнь крутилась вокруг трактира да ближайшей деревни. От купцов она слышала про другие страны, но происходящее там для нее было так же актуально, как для меня – возможная цивилизация на Альфе Центавра. Что до свар между господами – так паны дерутся, у холопов чубы трещат, неважно, кто на кого войной пошел, самих не коснулось – и ладно.

– Как будто держали раскаленной рукой, – заметил он, продолжая разглядывать рану. Это Гильем?

– Да, – не стала спорить я.

Альбин прошипел сквозь зубы ругательство, которое я предпочла не услышать: все равно не поверю, будто его проняло. Достал из мешка что-то, похожее на клок спутанных ниток, и небольшой кожаный чехол, положил рядом с флягой.

– Кажется, я поторопился, пообещав, что больно не будет. Пузыри надо вскрыть и гной убрать, иначе и магией не залечить. Постарайся не дергаться слишком сильно, и ори, если хочешь.

Я окончательно перестала хоть что-то понимать.

– Зачем вы со мной возитесь, ми… прошу прощения, господин. – Я зажмурилась прежде, чем гневный взгляд обжег меня, да так и не стала открывать глаза. Не хочу я смотреть, что он там делает.

– Может, мне скучно. А может, не нравятся однорукие красавицы. – Его пальцы сильнее стиснули мое запястье.

– Вы обещали меня повес-с… – Я втянула воздух сквозь зубы. Выдохнула. Неприятно, что уж там, но орать повода нет. – Так какая разница, болтаться в петле с обеими руками или с одной?

– Я грозился, а не обещал. И можешь говорить мне «ты», я не против.

Руки коснулось что-то мягкое и холодное, кожу защекотали бегущие капли, снова засаднил ожог, но мне было не до того. Глаза распахнулись сами, я вытаращилась на Альбина. Я, значит, уже успела представить во всех деталях и кнут, и собственное тело в петле, а он… просто пугал? Пожалуй хорошо, что у меня не хватило слов, чтобы высказать этому… этому… все, что я о нем думаю. Все-таки он по-прежнему оставался сыном герцога, а я – дочерью трактирщика.

Альбин зыркнул черными глазищами и рассмеялся. Я задохнулась от злости, но прежде, чем дар речи вернулся, в руке что-то закопошилось. Ойкнув, я уставилась на предплечье и снова забыла все слова— теперь уже от удивления. С краев ожога к центру наползала свежая кожица: ярко-розовая, неровная: похоже, шрам все же останется, но…

– Когда заживет, будет рубец, все-таки я не целитель, – подтвердил мои мысли Альбин. – Пару дней почешется, в это время молодую кожу легко повредить, так что вернешься домой, чтобы снова не поранить, завяжи. Только чистым, а не этим. – Он брезгливо покосился на оставшуюся в траве тряпку. – И в самом деле до свадьбы заживет.

А когда отец Евы умолял его вылечить Имоджин, суля любые деньги, не согласился. Потому что отец не походил на молодую симпатичную девицу? Или я тороплюсь подумать об Альбине плохо, чего-то не понимая? Мой папа как-то обмолвился, что не бывает «тыжврача», специалиста любого профиля: он, хороший врач «скорой», не рискнул бы заменить, к примеру, поликлинического гастроэнтеролога. Потому что нет «лечения вообще»: разные болезни требуют разных подходов.

Или я сейчас, наоборот, хочу найти оправдание для сына герцога?

Альбин в который раз белозубо улыбнулся и придвинулся ближе. Пальцы скользнули под косу на затылке, и его лицо оказалось совсем рядом.

– А это я возьму вместо платы за лечение.

В этом поцелуе, в отличие от первого, не было злости. Альбин играл со мной, как кошка с мышкой, то сминая, прихватывая мои губы своими, то едва касался, давая вдохнуть. Едва я успевала опомниться, он снова вторгался языком, дразнил, теребя зубами, ласкал, зализывая укус. Не знаю, как долго это продолжалось, пока он наконец не отстранился. Я обнаружила, что сижу у него на коленях, прильнув всем телом, а его руки обосновались у меня под юбкой, хорошо хоть не между ног.

Я охнула. Альбин хищно улыбнулся. Кажется, он хотел что-то сказать. Что-то гадкое и пошлое но не успел он открыть рот, как я вскочила и ринулась прочь.

Дыхания не хватало, ноги путались в юбках, ветки хлестали по лицу, но мне было плевать. В груди жгло – то ли от стремительного бега, то ли от обиды. Понятно, почему он так себя ведет – просто привык получать кого захочет. Но почему я едва не позволила ему дойти до конца? Да что там, еще немного, и я сама бы на него влезла!

Воздух в легких кончился, я остановилась, опираясь о сосну. Кое-как отдышавшись, снова выбралась на дорогу. Точно издеваясь, неторопливо застучали копыта, и в каком-то десятке метров от меня появился абрикосовый конь с ухмыляющимся всадником.

Я всхлипнула. Да оставит он меня в покое или нет? Тряхнув головой, развернулась и зашагала вперед. Бегай не бегай, а все равно нагонит.

– Ты снова забыла, – поравнявшись со мной, Альбин тряхнул сумкой. Его люди следовали поодаль: на расстоянии видимости но так, чтобы ничего не слышать.

– Вы очень любезны, милорд, – буркнула я, забирая Евину вещь.

– Я же просил… – Угроза, прозвучавшая в его голосе, заставила меня поежится.

– Я, может, тоже просила оставить меня в покое, – проворчала я себе под нос.

– Разве? – ухмыльнулся Альбин. Демонстративно постучал себя по уху. – Я, наверное, не расслышал.

– Зачем? – не выдержала я. – Зачем ты меня преследуешь? Что, мало симпатичных вдовушек в округе? Они и поумелей будут в таких делах. Далась тебе я!

Он спрыгнул с седла, зашагал рядом, ведя коня в поводу.

– Ты сама привлекла мое внимание, так чего теперь жалуешься?

Я ругнулась.

– Прошу прощения, я снова не расслышал.

– Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь, – вспомнила я бессмертное.

Альбин рассмеялся.

– Сама придумала?

– Нет. Отец часто повторял, – соврала я.

– Неглупый человек, кажется, был твой отец. А с виду и не скажешь.

Я пожала плечами.

Какое-то время мы шли молча. Деревья начали редеть, стал слышен собачий лай, пахнуло дымом и навозом. Я остановилась.

– Господин…

Он покачал головой и улыбнулся краем рта.

– Альбин… – Имя обожгло язык. – Пожалуйста… Если деревенские увидят меня рядом с тобой, в эту же ночь в наш трактир будут ломиться все неженатые парни и половина женатых. Потому что раз позволила одному – значит, можно взять всем.

– Тебе стоило об этом подумать до того, как пришла ко мне, – небрежно заметил он.

Я опустила голову, щеки налились горячим свинцом.

– Я думала только о долге, будь он неладен. И все же, если в тебе есть хоть капля человечности… Может быть, я и заслужила позор. Но у меня две сестры, и они вовсе ни в чем не провинились.

Альбин смерил меня долгим задумчивым взглядом.

– Полезай в седло.

Он издевается?

– Сядешь передо мной, накину заклинание отвода глаз, никто не обратит на тебя внимания.

А просто оставить в покое никак? Видимо, это отразилось у меня на лице, потому что мужчина снова ухмыльнулся.

– Полагаешь, если пройдешь по деревне в таком виде, как сейчас – встрепанная, с травой в волосах, расцарапанным лицом, с губами, раскрасневшимися от поцелуев, никто не подумает, будто ты только что вылезла из сеновала?

Я спрятала лицо в ладонях, мечтая провалиться сквозь землю.

– Полезай в седло, говорю. – Альбин взлетел на коня и протянул мне руку. – Опирайся о стремя, я подсажу.

– А нельзя просто накинуть это самое заклинание? – пролепетала я, особо ни на что не надеясь. Упустит он возможность поиграть, как же!

– Нет. Заклинание отвода глаз действует только на самого мага. Так что тебе придется ко мне прижаться, кожа к коже.

– Ты меня разыгрываешь?

– Я же не говорю «раздеться», – пожал плечами он. Лицо оставалось серьезным, но в глазах прыгали смешинки. – Обнимешь за шею или возьмешься за запястье. Хотя не знаю, что тебя смущает после того заманчивого…

– Хватит! – вскрикнула я. С ветки слетела вспугнутая сорока. – Спасибо за… за все, я, пожалуй, обойду деревню лесом.

Да, так я и поступлю. Заодно и от него избавлюсь, не будет он коню ноги ломать по кустам да бурелому. Мне нужно отправить младших к родичам и решить, куда спасаться самой. Альбину явно плевать, что с нами будет, а, может, и вовсе держит меня как приманку, с которой можно заодно поразвлечься.

– Не дури, я же вижу, что ты едва на ногах держишься, – неожиданно спокойно и серьезно сказал Альбин. – Обещаю, что не позволю себе лишнего. Придержу за талию, не более. Ну и насчет запястья или шеи я не врал.

Как будто этого мало! Не успела я отказаться повторно, как Альбин свесился с седла, схватил меня за плечо, вздернув его, второй рукой подхватил за талию, непонятно каким чудом не потеряв равновесие. Я и пикнуть не успела, оказавшись в седле и боком прижимаясь к Альбину. Одна нога лежала поверх его бедра, вторую пришлось перекинуть через высокую переднюю луку, благо, юбка была достаточно широкой. Конь шагнул с места, я качнулась – посадка оказалась безумно неустойчивой – и вцепилась во всадника, обхватив его поперек груди.