Наталья Нолина
Снеговик Вася

Елка была наряжена буквально за полчаса до Нового года.

Двухметровое колючее деревце заняло привычное место у окна, чтобы радовать завораживающей красотой не только хозяйку дома, но и прохожих, чтобы разноцветные огоньки видны были с улицы и напоминали всем о чудесном празднике, поднимали людям настроение и вызывали улыбку. Если бы прохожий мог увидеть еще и игрушки на елке, то он бы удивился их обилию и разнообразию. Елка была густо, сверху донизу, увешана фигурками, снежинками, бусами. Под тонкой мишурой блестели заснеженные шишки и стеклянные шары ручной росписи, распускали хвосты фантазийные птицы, прятались в ветках забавные милые зверушки, манили уютными желтыми окнами сахарные домики. От ветерка, залетающего в открытую форточку, покачивались жизнерадостные клоуны в блестящих шароварах, колыхались добродушные снеговики и кружились балерины. Вся эта милая прелесть, бережно хранимая с детства и ежегодно прирастающая новыми фигурками, наполняла комнату сказочным очарованием и возвращала память в счастливые беззаботные времена.

Как и у большинства жителей России, под елкой стоял длиннобородый дед мороз c мешком за спиной и чудо-посохом в руке. Волшебный игрушечный дед умел разводить руками и покачивать головой. Такие несложные движения выполнялись под записанную в микрочип известную рождественскую мелодию «Jingle bells». Заводной дед мороз уже много лет встречал Новый год в этой небольшой квартирке, принадлежащей одинокой молодой женщине по имени Настя.

Хозяйка квартиры, приладив последнюю игрушку, оглядела елочку со всех сторон и, желая достичь максимальной гармонии, перевесила пару крупных стеклянных шаров с верхних веток на нижние, после чего удовлетворенно замурлыкала, подпевая актрисе из телевизора.

– Ну, какой Новый год без елки? – сказала она кошке, вертевшейся рядом. – Без елки и не праздник будто, правда, Кася?

Женщина улыбнулась, но глаза ее смотрели с грустью. Она покружилась, – юбка красиво пошла волнами. Кошка тронула лапой гирлянду и оглянулась на хозяйку, будто спрашивая разрешения. Настя прикрикнула на нее:

– Нет, нет, Кася, нельзя. Не трогай елочку. Сейчас пробьют куранты, мы с тобой выпьем шампанского, загадаем желание, и будем ждать волшебства. Вот скажи, Кася, до скольки лет можно ждать волшебства?

Настя вздохнула, погладила кошку и зажгла гирлянду. Огоньки празднично побежали по елке, подсвечивая мишуру и игрушки. Закончив с елкой, женщина достала из сумки от Louis Vuitton нарядную коробочку, оформленную в стиле бонбоньерки, и сунула презент в руки игрушечному деду морозу. Затем она села в кресло у журнального столика, где стояла одна бутылка шампанского, один салат оливье, одна тарелка с приборами, один бокал, одна свеча в хрустальном подсвечнике и ваза с большими ярко-жёлтыми мандаринами.

Женщина вдруг спохватилась, побежала на кухню и принесла второй набор посуды, поставила с другой стороны стола.

– Приметы лучше не игнорировать, Кася, – бросила она кошке.

Настя зажгла свечу, выключила верхний свет и залюбовалась сверкающими огнями елки. Ей хотелось вызвать мечтательное настроение, ощутить эффект погружения в сказку, как в детстве, однако работающий телевизор сбивал сентиментальный настрой, отвлекал мысли и не давал войти в то состояние, когда почти стирается грань между мечтой и реальностью. А мечтой Насти была счастливая семейная жизнь. Женщина прикрыла глаза и попыталась представить себя в окружении мужа и детей, но у нее не получалось, даже в воображении, наполнить комнату детскими голосами, смехом и запахом пирогов. Не мерещился ей и предполагаемый муж. Образ суженого расплывался и не желал задерживаться даже в фантазиях. Визуализация счастливой семейной жизни не удавалась и радостный настрой не появлялся. Тогда Настя взяла ручку, бумагу и записала желание: «Хочу выйти замуж за любящего мужчину». Некстати мелькнула тревожная мысль: любящего выпить, не дай Бог! Припомнились богатенькие кавалеры, все как один знающие толк в выпивке – и она зачеркнула слово «любящего», написала – «любимого». И опять резонно подумала: «Не будем себя ограничивать – любовь может и позже прийти – был бы человек хороший». Она зачеркнула слово «любимого». Потом зачеркнула слово «мужчину», потому что обнажилась тавтология: замуж за мужчину. Осталось отчаянное: «Хочу выйти замуж». И эта беспомощная унизительная попытка повлиять на судьбу посредством ворожбы вдруг разозлила ее настолько, что заставила зачеркать весь текст резкими нервными движениями.

«Хватит ерундой заниматься, – внутренне поежилась Настя, застыдившись своего магического ритуала. – Каждый год одно и то же – и с шампанским, и без шампанского – а толку никакого». Скомкав листок, женщина поднесла записку к пламени свечи. Бумага не сразу взялась огнем, но потом задымилась, разгорелась, обжигая пальцы.

– Чушь все это… кошачья! – пробормотала женщина, бросая догорающее «желание» в тарелку и локтем отстраняя толстую рыжую Касю, запрыгнувшую на стол в поисках вкусненького. Кошка не сдавалась, лезла к салату, роняя бокалы, и требовала немедленных решительных действий. Мистический настрой мгновенно испарился, и безрадостная действительность наполнила праздничную ночь тоскливым одиночеством.

В тридцать три года у Насти не было ни мужа, ни детей, ни «долгоиграющего» любовника. Последняя интрижка оставила в душе горький осадок. Сколько их было этих безрассудных взбалмошных романов без надежды создать семью? Настя мысленно уплыла в прошлое.

В период ненасытной юности она мечтала о брутальном мужчине. Красавец парень появлялся в ее фантазиях непременно за рулем красного автомобиля, однако в реальной жизни большинство мужчин харизмой голливудских героев-любовников не обладали, да и машины предпочитали совсем других цветов. В придуманный шаблон никто из знакомых парней не вписывался, а время шло быстро. Когда Настя поняла, что надо искать не символ, не картинку, а живого человека, рационально составила список желаемых и допустимых свойств характера будущего спутника жизни. Каждый год список корректировался, уменьшался, но на деле Настя становилась все придирчивее. Намного сложнее стало мириться с недостатками избранника, отказываться от привычного ритма существования, от устоявшихся мелочных бытовых правил. Насте все меньше хотелось приспосабливаться к новым обязанностям, прощать мелкие оплошности и разделять иной взгляд на жизненные ценности какого-то другого, чужого человека. Особенно ее раздражали крошки на столе и оставленные в разных местах квартиры чашки из-под кофе. Она ждала от мужчин заботы, понимания и терпения. Они ждали от нее того же. Все знакомства заканчивались взаимным разочарованием, и зимний холодок «безнадёги» постепенно заполнял Настино сердце.

Несмотря на привлекательную внешность и беззлобный характер, Настя была одинока, и этот статус в последнее время стал ее угнетать. Она искренне не понимала, что же с ней не так, и винила в своем одиночестве весь мужской род. «Нет мужиков нормальных, – жаловалась она подругам, – одни эгоисты или слабаки». Подруги с ней соглашались, но сами замуж выходили и за эгоистов, и за слабаков – растили детей, обустраивали быт, берегли очаг от посягательств соперниц. Настя видела и знала, что многим ее подругам временами бывало очень тяжело и несладко. И плакали они не раз у нее на плече, и грозились прибить своего изверга, а потом опять кормили, стирали, ласкали, рожали. Насте всегда казалось, что она не вынесет такой однообразной, унылой жизни. А сегодня она им завидовала. Им не грозило самое страшное: быть никому не нужной.