Наталья Николаевна Гайдашова
Евангелина и мятный пряник
– Мама, Володю и так все жалеют и учителя, и ребята, только он чуть что, сразу дерется, грубит, учится очень плохо, хотя он способный, раньше-то учился хорошо. Я думаю, что теперь у них с Мишей будут конфликты.
– Вот ты как староста класса и помоги им подружиться.
– Как?
– Надо придумать задание, которое они будут выполнять вдвоем, общее дело сближает.
– Легко сказать придумать задание, трудно, мама, сделать.
– Ты же у меня сообразительная, подумай и придумай.
– Ладно, буду думать.
Вечером, когда Евангелина уже спала, папа с мамой сидели на кухне и тихо разговаривали.
– Алёша, помнишь я тебе говорила, что нашла у нашей двери разбросанную мелочь?
– Помню.
– Так это Володя Тимофеев разбросал её на глазах у Евангелины. Позвонил в дверь, и когда она открыла, стал кидать в неё.
– Зачем?
– Догадайся! Ты же сам был подростком.
– Варя, я догадался, только деньги кидать мне бы в голову не пришло. Слушай, а где он их взял? Ведь насколько я помню, там три рубля было.
– Да, ровно три рубля.
– Надо бы отдать их родителям Володи.
– Володя живет с папой, если сказать отцу, боюсь, он всыплет ему по первое число.
– И правильно сделает.
– Неправильно, ты же знаешь, что я против наказаний.
– Не помню, где я прочитал, но в память мне запало, что в средневековой Европе к детям относились как ко взрослым. Они работали как взрослые только в свою детскую силу, их наказывали за проступки как взрослых и вообще относились к ним как к маленьким взрослым. Всё изменилось со временем и, мне кажется, не в лучшую сторону.
– Очень хорошо, что изменилось. У детей должно быть детство, и оно должно плавно переходить в юность, ну и дальше по нарастающей.
– Варюша, тебя понесло в дебри, лучше скажи, что с нашим «Ромео» будем делать.
– Будем разговаривать и объяснять, но не ему, а Евангелине.
– Глупышка, что ты ей будешь объяснять, это же не правила поведения на воде, а первая любовь.
– Так любовь-то не у неё, а у Володи, поэтому ей объяснять должен ты, ведь ты наверняка был влюблен в свои двенадцать лет в одноклассницу. С этой позиции и веди с ней разговор.
– Ничего я вести не буду. Пустое это дело. Разберётся сама, совета не спросит.
– Спросит.
– У тебя спросит, но не у меня. Вот ты ей и объяснишь, ведь была же ты влюблена в мальчика из класса в свои двенадцать лет.
– Не была, и она не влюблена.
– Значит будем решать проблемы по мере их поступления, а сейчас пойдем спать, поздно уже, а деньги отдай Володе.
Ночь-Заботушка усыпляет людей, чтобы смогли они отдохнуть, забыться и утром встретить день с новыми силами. Евангелина крепко спала и видела сон, который, проснувшись, забыла.
Миша долго не мог уснуть, но тихо лежал с открытыми глазами. Он снова и снова проживал первый день в новой школе. В его голове возникал образ Володи, вспоминалась оплеуха и тот момент, когда, потеряв контроль над собой, на автомате схватив за руку Кривого, завёл её ему за спину, нагнул и заставил встать на колени. Он не жалел о том, что сделал, не боялся последствий. Сам себе не мог он объяснить, что так взволновало его. В прежней школе он часто дрался с мальчишками, поэтому не мог понять, почему этот Володька имел для него такое значение. Он не мог объяснить себе, почему рядом с «кривым» в мыслях видел рыжую девочку, узкую ладонь, протянутую к нему, и пряник, обычный пряник, впервые предложенный ему девчонкой.
Этот самый пряник не давал покоя и Володьке. Он видел, как Евангелина протянула его новенькому, как он что-то сказал, как отвернулась от него Евангелина и пряник не убрала в портфель, а положила на парту, рядом с собой. Ему, Володьке, она никогда ничего не предлагала, и это было так обидно. Новенький, разозливший Володьку с первой минуты, как посадили его позади Евангелины, злил его теперь ещё сильнее. Злило еще много чего, но стоило закрыть глаза, и перед собой видел он прямую спину и косу с вплетенной ленточкой, выделяющуюся на фоне коричневого платья. И тогда Володьке становилось спокойно, как будто кто-то невидимый теплой рукой провел по голове.
