Наталья Лаврецова
Фантастические приключения авантюристов

Глава девятая
Рассказывающая о том, что приобретать смежные профессии полезно, и в которой папа поражает всех знаниями, а мама с Аришей не желают знать, что такое явление «декомпрессии»
Или – с Новым вас годом, дорогие друзья!

…Пока не ударилась обо что-то головой.

От этого удара она и проснулась. Но, даже и проснувшись, не поняла: куда смылся этот противный спай-с дог и зачем он придавил ее своим тяжелым «Справочником-кодексом»?

Аришка протянула руку, чтобы его убрать и услышала:

– Боже мой! Что это? – голос явно принадлежал не спай-с догу.

«Может, это кричат космические жители, вспугнутые появлением наглого земного пса»?

Аришке все же удалось сдвинуть с лица бесценную реликвию. Приблизив «Кодекс- справочник» к глазам – она увидела, что на ней лежит ее собственная книга, никакого спай-с дога нет в помине, а звучащий голос не чей иной, как голос ее родной мамы.

Первая мысль была: она проснулась! А раз проснулась, значит – она спала! А раз спала…

Подскочив и еще раз ударившись о потолок, Аришка в один момент вспомнила: ночь, купе, двое неизвестных…

Но как же она могла забыть!

«Как я могла заснуть? И почему у мамы такой тревожный голос? А что, если…»

На сердце похолодело. Она скосила глаза вниз…

И – облегченно вздохнула. Все члены семейства находились на своих местах. Папа с Ромой мирно почивали на своих нижних полках, мама же сидела на Ромкиной полке в самом ее углу. Поза ее, правда, показалась Аришке несколько необычной, но пока не до того.

«Слава Богу, все на месте!»

– Ничего не понимаю! – продолжал раздаваться голос. – Что это? Как это может быть?

Постепенно Аришка постигла причину маминого удивления.

Папа с Ромой действительно спали на своих полках, и ничего особенного не было ни в их позах, ни в выражениях их лиц. Но сверху, поверх одеял, они были присыпаны, как горбушка хлеба солью, легкой пыльцой снежинок. Как крохотные паучки, они кружились в воздухе, постепенно опускаясь вниз и укрывая их собой.

– У нас, что, в купе – снег?

Теперь Аришка разглядела: мама сидела в углу Роминой полки, поджав под себя ноги, как маленькая девочка. А внизу под ней, на ковровой дорожке, расползалась жижа полурастаявшего снега, сказать проще – слякоти.

– Не пойму – откуда он берется? – вместо ответа продолжала мама беспомощно озираться.

Аришка, так и не постигнув сути происходящего, с удивлением смотрела на две припорошенные снежной пыльцой фигуры. Факт спанья в условиях снегопада поразил ее, кажется, больше наличия в купе снега.

– Рота, подъем! – крикнула, не удержавшись (так порой будил их по утрам папа). – С Новым вас годом!

– Какой еще новый год? – забормотала снежная гора по имени папа – он словно испугался необходимости делать новогодние подарки.

– Вы хотя бы живы? – пробивался к их сознанию голос мамы.

– А почему, собственно, мы не должны быть живы? Уж не хочешь ли ты сказать, что должны умереть от голода, потому что вчера плохо поужинали? И не хочешь ли ты реабилитироваться, покормив нас плотным завтраком?

При слове «завтрак» оба сугроба зашевелились, наружу выползли две вполне здоровые физиономии.

Папа и Рома сели на полках и, не торопясь (а куда, собственно, торопиться?), опустили ноги в попытке найти тапочки. И в ту же секунду, вздернув подошвы, уставились друг на друга. Оба они напоминали в этот момент Аришке ее любимого спай-с дога. По ее представлению, у космического пса должны быть именно такие наивно удивленные глаза.

– Что это? Откуда?

– Мы, что, на северном полюсе? – недоуменно качнул ногой папа.

– И даже не на южном, – нервно пожала плечами мама. – В самом обыкновенном вагоне, самого обыкновенного поезда, идущего по маршруту: «Москва – Кснибялеч».

Аришка слушала и думала: «Интересно, что бы они сказали, если бы узнали еще про то, что здесь произошло ночью? Нет, пожалуй, лучше не говорить!»

Она вздохнула: «А как хочется-то!»

Но если не родителям – тогда кому?

Взгляд невольно сполз в сторону брата. Тот уже снова успел затащить ноги на полку и, пока, суть да дело, принялся догонять остатки ускользающего сна.

Ей же самой, по сравнению с явлением ночных выползков, все остальное казалось вообще пустяком. И поэтому она сказала бодро:

– Подумаешь, снег какой-то! Может, просто плохо окно заделано?

– Я смотрела, – печально сообщила мама. – Нормально.

– Тогда может… – снизила она голос, – очередной прикол вагона?

– Еще скажи – чудо! – брат, оказывается, спал не так уж и крепко. – Все бы только в детские сказочки верить! Конечно, не она же под сугробом спала, не на нее же снег падал! Мы тут, можно сказать, чуть не заледенели, как генерал Карбышев…

Аришка снова скосила глаза:

«Нет, доверить нельзя. А как хочется-то!»

Но ее слова возымели действие. Пристыженный дочкой, папа вскочил обеими ногами на две нижние полки и принялся внимательно изучать потолок.

– Да, да, да. Так, так, так… – прощупывал он его руками.

– Что да- да- да? – не выдержала через пять минут мама.

– Что так- так- так? – вид папы под потолком, заинтриговал и Аришку.

– Понятно, – наконец, отозвался он. – Все просто. Видите: снежинки на потолке?

– Я уже целый час их вижу, – вздохнула мама.

– Обратите внимание: они проявляются как на фотографии. Подобное явление, по-моему, называется в физике «явлением декомпрессии», – в голосе папы звучали горделивые ноты.

– «Де» чего? – не поняла мама.

– Де- ком- прес- сии! Повторяю по слогам! Просто, на мой взгляд, что-то не отрегулировано в работе вентиляционной системы вагона. Появляющаяся на потолке сырость кристаллизуется и превращается в снежинки, которые потом плавно опускаются вниз, – папа даже изобразил рукой плавность опускания снежинок.

– Интересно… – задумчиво протянул Ромка, и папа взглянул с благодарностью: «Хоть кто-то оценил!» – А почему они опускаются именно на наши полки?

– Почему-почему? – раздосадовано буркнул папа – кажется, здесь никто и не собирается им гордиться! – Потому что! Снежинки появляются на потолке справа и слева от вентиляционной системы. Потом по закону заданной траектории летят и укладываются на наши полки!

– Интересно… – снова значительно протянул Ромка. – А кто им эту траекторию задал?

– Не знаю, кто задал им, а я, кажется, сейчас задам вам! Объясняешь им, объясняешь! Кто задал? Физика, ее законы, неужели непонятно? Законы физики! – папа явно начинал заводиться.

– Дорогой, ну какой же ты умный! – все же успела вставить, нейтрализуя мамино возмущение, мама. – И как ты обо всем догадался?

– Как, как… У меня, между прочим, диплом инженера-физика, если ты не забыла!

– Где он у тебя, «между прочим»?

– В шкафу! – кивнул папа, но, тут же спохватившись, добавил: – Но ведь знания-то остались!

И, дождавшись, наконец, поощрения, он вспомнил, что в экстремальных ситуациях все же мужчина должен брать инициативу на себя:

– Эх, где я только не был, кем я не работал… – перед глазами снова мелькнул лежащий в шкафу диплом инженера-физика и сам он, с киркой, сидящий под кустом винограда. – А вот снегоуборочным комбайном еще никогда! Подъем, Роман! Обретать смежные профессии полезно!

И сделав ловкий бросок, он точно приземлился в стоящие на полу, насквозь промокшие тапочки.

Глава десятая
В которой обнаруживается, что стаканы, хоть иногда, но все таки летают, а в воздухе проплывет образ таинственного мага

Вагон, конечно, и рад был бы образумиться и не выкидывать «ничего такого», но иногда это «что-нибудь такое» выкидывают сами пассажиры. Например, фантики из-под конфет, сигаретные коробки, обрывки газет, иногда даже целые газеты.

И бывает, что эти самые обрывки газет или целые газеты прилепляются к окнам с другой стороны вагона, и можно получать информацию, даже не выходя из купе.

Но пока ничего подобного не происходило. И можно было спокойно прибраться в купе и спокойно выпить чаю, если бы…

Всегда найдется какое-нибудь «если бы «…

Мама вдруг повела купе обеспокоенным взглядом:

– Послушайте, а куда делись наши стаканы? Вчера, кажется, мы оставили их вечером на столике…

– Да спросишь потом у проводницы, – отмахнулся папа, которому с утра вполне в купе хватило снега. – Может она забрала. А заодно спросим, по какому случаю у нас тут Новый год?

На этих словах она и появилась.

– Чай? Кофе? – ослепила она их своей, ядообразной улыбкой. – Что пожелаете?

– Веник! – не успела мама привести лицо в подобное соответствие.

– И совок! – указал папа на мокрое пятно на полу: – Не объясните ли вы нам – что это такое?

Проводница не могла не заметить слякотную лужу, расползшуюся на полу, но ни один мускул ее лица не дрогнул.

– Снег, – пожала она плечами. – Обыкновенный снег.

– А почему это – в купе снег?

– На улице снег и у нас снег, – небрежно пожала она плечами.

– Но мы-то едем не на улице! В вагоне! Купейном, между прочим! – напомнила ей мама.

– Мы что – так и поедем под снежным заносом? – пытался прорваться до ее сознания папа.

Каучуковый рот растянулся:

– Ваш вопрос, гражданин, мне понятен. Вы хотите знать – скоро ли будет Арамас?

– Я вовсе не хочу ничего знать про Арамас! Я просто хочу знать, скоро ли прекратится снег? И почему он в купе вообще?

– Я же вам объяснила, приедем в Арамас – и снегопад кончится.

– А вам что – об этом сообщили синоптики? – пыталась добраться хоть до какой-то логики мама.

– Синоптики, гражданка, тут не при чем, – и, уже взявшись за ручку двери, вдруг обернулась:

– Но если вы хотите знать…

«Мы ничего не хотим знать!» – чуть не вскрикнула мама.

– То вам я, так и быть, скажу. По большому, можно сказать, величайшему секрету! И только вам!

«Не надо только нам!» – снова чуть не вскрикнула мама, а проводница, понизив голос, уже выдыхала хриплым речитативом:

– Человек в клетчатой накидке должен появиться после Арамаса.

– Какой человек? В какой накидке? Что вы такое говорите?

– В клетчатой накидке, с двумя большими баулами! – и она посмотрела так, словно этот человек как раз сейчас и проходил, отражаясь в ее глазах.

– Кстати! – провела она рукой по мягкой ворсистости.

– Это ваше одеяло…Оно очень напоминает его накидку. Очччень, – и, протянув букву «ч», прижала палец к губам:

– Но тс-с! Никому! Ни слова! Клетчатый человек прошел по вагону и исчез. Но он ходит здесь, ходит! – исторгала она слова словно из глубины живота.

– Но далеко не всем удается его увидеть. Это образ! Символ! Маг!

Она так оглушила и запутала их своей тарабарской речью, что мама даже забыла про стаканы.

– Да! – крикнула она, когда та уже почти успела скрыться за дверьми. – Вы случайно не знаете – куда делись наши стаканы? Вы их не уносили?

– Стаканы? – обернулась та. – Это такие: красивые, в изящных подстаканниках?

– Да, в подстаканниках.

– С ложечками, вставленными в каждый стакан?

– Д, с ложечками, – закивали все по очереди и вместе.

– Из которых вы вчера вечером пили чай?

– Пили, пили! – семейство словно обрадовалось, что с проводницей наконец-то можно поговорить на самом простом, человеческом языке.

– Пили, несмотря на мои предупреждения?

– Да, несмотря на…

– Не забирала! – вдруг резко отрезала та, вмиг лишив их всякой надежды на потепление.

– Тогда – где же они?

– Задайте этот вопрос себе! – и, превратив лицо в маску холодной, чопорной неприступности, гордо удалилась.

– Дорогая, ты, главное, не волнуйся! Нас много, и у нас здравый рассудок, – принялся непонятно кого уговаривать папа, едва за проводницей закрылась дверь. – А скоро будет Арамас, снег прекратится…

– Что? Ты… веришь в эту чепуху? – обострился мамин взгляд, она с удивлением посмотрела на папу.

– Я? Не говори глупостей! Я не верю, просто… Я не хочу сидеть по колено в снегу! А что касается стаканов… Если они сами улетели, почему не могут сами и прилететь? – и, стоя среди купе, папа даже помахал руками.

Мама смотрела на него с чувством все больше нарастающей жалости.

– Да не смотри ты на меня так! – забыл папа выйти из полета. – На меня-то ты можешь положиться! Я-то нормальный! В полном здравом рассудке! В полнейшем! – стоя посреди купе, продолжал он помахивать крыльями.

Во время диалога родителей Аришка с Ромкой незаметно переглянулись. Им почему-то стало казаться, что нормальных людей в купе остается все меньше.

Глава одиннадцатая
В которой Ариша делится сокровенной тайной с Ромкой

– Веник, совок заказывали? – дверь задергалась, и в образовавшийся проем прорвалась небольшая двухколесная тележка, на подобии той, что используют дворники. На тележке действительно лежали совок и веник.

– Убирайте, сколько вам хочется! – отозвалось затележное пространство. – И насчет стаканов не волнуйтесь! Я пересчитала – все на месте! Так что, чай пить будем? Горячий, свежий, крепкий?

– Нет! – не сговариваясь, в один голос прокричало семейство.

– Как хотите. На вашем месте я бы не стала отказываться. В экстремальных условиях снегопада горячий чай не роскошь, а жизненная необходимость. У вас, между прочим, дети, гражданка! – сделала проводница выразительный выпад в сторону мамы.

– Они, между прочим, – у нас! – горделиво шевельнул усами папа.

– На что это вы намекаете? – не очень поняла это красочное выступление мама.

– Абсолютно ни на что. Я просто хотела сказать, что не могу топить титан по прихоти каждого пассажира. Пейте, пока горячий!

– Хорошо, – мама неожиданно согласилась. – Мы будем пить. Но только не чай – кипяток!

– И из своей посуды! – решительно буркнул папа. – Которая не летает!

Едва за проводницей закрылась дверь, Аришка, оседлав телегу, удачно встроилась между совком и веником.

Мама же продолжала сокрушенно качать головой:

– Нет, это же надо: купили, называется, билеты в купейный вагон! Сверху идет снег, под ногами – слякоть, посередине стоит какая-то телега…

– Мам, ты говори не телега, а тачка. Так круче! – Ромка тоже пристроился вслед за сестрой, освобождая себе место, преимущественно от нее самой.

– Ложки исчезают, стаканы летают, а чай вообще нельзя пить без опасности для собственной жизни… Что ж… Раз так – объявим голодовку до завтрашнего дня!

– Ну уж дудки! – папа почувствовал в маминых словах неожиданную угрозу для себя. – Мы себе этого позволить не можем! У нас дети!

Возможность остаться без пищи подействовала на папу особенным образом.

– Беру инициативу на себя! – бодро вскричал он. – Как только будет ближайшая станция – я выскочу, куплю заварку в пакетиках, или кофе в пакетиках… Из моих рук, дорогая, надеюсь, ты не откажешься их принять? А сейчас: раз-два, уберем этот снег!

– Послушай, дорогой… Тебе не кажется, что с утра ты избыточно инициативен? – смотрела на него мама. – Жаль этого нельзя сказать про тебя во второй половине дня. Вечером ты только брюзжишь, зеваешь и путаешься у всех под ногами.

– Это потому, что по природе я жаворонок! – папа даже попытался ужаться до размеров маленькой птички. – Встаю рано и радуюсь каждому новому дню!

И он принялся так жизнеутверждающе махать веником, что слякотные брызги полетели в разные стороны.

– Ну, а поскольку ты сова, то имеешь право вставать позже и принимать важные стратегические решения во второй половине дня. Держи! – вручил он веник Ромке.

– То-то я поздно встаю! Уж если жаворонок встал… – продолжать мама не стала. – Уж если я сова, то, прежде всего, по причине своей мудрости…

Пока родители выясняли, кто к какому классу птиц относится, Аришка, забравшись на верхнюю полку, рассуждала.

Все это время, пока происходили очередные странности вагона, она чувствовала, как жжет и раздирает ее тайна, свидетелем которой она стала. «Кто эти двое? Зачем приходили в купе? Случайно или…Что им было нужно»?

Казалось – если она кому-нибудь не расскажет – просто лопнет.

Но кому? Родителям? Папа за своими книгами и газетами все равно ничего не увидит, не услышит и не поймет. Живет он, как говорит мама, в силу своей профессии экскурсовода – в отрыве от жизни реальной, в мире книжном.

Мама? Она бы, конечно, могла, но с ее тонкой психикой? Если узнает, что ее любимому сокровищу грозила опасность – она с ума сойдет. Нет, родителей лучше оставить в покое.

Тогда – кто же остается? Три минус два…

Сверху Аришка изучала розоватую макушку и профиль Буратино. Веник в руках брата двигался так, словно выискивал щель, куда бы понадежней спрятаться. С гораздо большим энтузиазмом он бросал взгляды на лежащую на верхней полке сестру. «Ну, подожди, отыграюсь я на тебе за свою вынужденную трудовую терапию», – выражал его взгляд.

Да, трудненько будет расшевелить этого ленивца, а уж заставить поверить…

Аришка вздохнула: «Впрочем трудно – еще не невозможно.»

Когда родители, нагруженные тачкой, совком и лопатой, повезли все это богатство в сторону тамбура, Ромка, не долго думая, вскарабкался на противоположную верхнюю полку и тут же затерялся в ворохе постельного белья. Он отвернулся к стенке, всем видом показывая, что сестру он – не видит, не слышит и не замечает. В доказательство, что заслужил себе законное право отдыха, через секунду раздался его мощный качественный храп.

– Рома! – пока еще деликатно потянула Аришка на себя его одеяло. – Не делай вид, что спишь! Мне нужно тебе кое-что сказать!

Храп продолжался, но одеяло брат держал руками крепко.

– Очень важное! Пока родителей нет… Ты даже не представляешь, что сегодня ночью случилось в нашем купе!

Брат не реагировал, и это начинало злить. Тайна созрела, чтобы быть выданной, но, оказывается, в ней никто и не нуждался.

– Так вот… – решила усилить она интригу. – Сегодня ночью у нас в купе побывали двое неизвестных. Я видела их собственными глазами!

Внимания по-прежнему было ноль.

– Представь: они незаметно открыли дверь, вошли и, и…

Интрига настигала высшего накала, но перекрыть храп Аришке не удалось.

Тогда, чуть подумав, она решила изменить тактику.

– Приколись: они вошли и остановились… Прямо возле тебя!

И, сделав паузу, чуть отпустила натяг одеяла.

Храп притих, из-под одеяла высунулось ухо.

– Да-да! – почти прокричала Аришка в это ухо. – Один из них подошел к тебе, совсем близко. Остановился. И вдруг занес над тобой руку в черной лайковой перчатке. И, и…

Из-под одеяла высунулась физиономия и таращилась уже во всю.

– Что «и»? – спросила эта физиономия.

Но теперь, когда нить повествования была в ее руках, Аришка решила не спешить. Тем более – она еще не придумала, что там за этим «и».

– Ты сказала: «Занес руку в черной лайковой перчатке и…» – нервничал брат. – Не просто же так он занес. Я спрашиваю, что «и»?

– А что – интересно?

– Немного! Так что после «и»?

– А… ничего! – и Аришка небрежно откинулась спиной на полку.

– Так я и знал! – досадливо поморщился брат. – Ведь знал, что гонишь! Тоже лайковая перчатка! – Ромка фыркнул, и ухо начало уползать обратно.

– Я не гоню! Просто… Если бы они остановились не возле тебя, а возле меня, мамы или папы? Тогда было бы не так интересно, да?

– Ну, интересно. Но все-таки: почему именно возле меня?

– А вот потому! Потому…

«Что бы такое сказать этому законченному эгоисту»? – Аришка чувствовала, что ее план рушится, но поделать с собой уже ничего не могла.

– Потому что ты храпишь громче всех!

– А- а… – разочарованно протянул брат. – Понятно. Я же говорил: гонишь! Я вообще не храплю! Все напридумывала! Детские сказочки, чушь собачья, ерунда плная! Черное мочало мимо прокачало! Пора выходить из детского возраста! – и одеяло взмыло, окончательно укрыв его под собой.

– Ах, ерунда? Чушь? Я гоню? Ну и ладно! Больше я тебе ничего не расскажу! Ни про темного коротышку с усиками, ни про светлого блондина с бантиком на шее, ни, ни…

– Ой, ха- ха- ха! – сотрясалось одеяло. – Ой, не могу! Умру сейчас от смеха! Блондин с бантиком! Может, вообще это был кот Леопольд? Он тебе ничего не намурлыкал? – изгалялся брат. – Уж лучше я посплю, чем твои сказочки слушать! Хотя, впрочем, – можешь говорить, под сказочки-то спать приятней, – и Ромка демонстративно отвернулся к стенке.

Через секунду снова раздался его храп.

– А еще говорит, что не храпит! – от досады Аришка дернула одеяло так, что его обладатель чуть и в самом деле не скатился с полки. Он обернулся, но, секунду подумав, – зевнул и подтянул одеяло на себя.

– Ладно, давай, ври дальше. Я сказочки-то люблю, люблю. Под сказочки-то спать приятней!

Глава двенадцатая
Лирическое отступление, из которого следует, что вести светские беседы – занятие не из простых

Аришка не успела рассказать сказочку дальше – в дверях появились родители. У них в руках уже не было ни совка, ни лопаты, а лица разрумянились, будто они разгрузили не одну тачку снега.

Оказывается, пока брат с сестрой вели содержательные беседы, поезд притормозил возле какой-то маленькой станции.

– Подъем, лежебоки! Вставайте, будем пить чай! – заменил свое обычное «Рота подъем» папа. – Причем совершенно безвредный, совершенно безопасный, заряженный свежим лесным воздухом!

А мама, просунув замерзшие руки Аришке под одеяло, принялась ее тормошить, заодно и отогревая озябшие ладони:

– Вставайте! Мы принесли вам йогурт, шоколад, печенье!

Папа же с гордостью сказал: – Вот! – и поставил это «Вот» на стол.

Папино «вот» состояло из коробки чая «Бодрость», печенья «К завтраку» и плитки шоколада под названием «Не унывай»!

– И не надо обращаться к этой зубастихе! – и, не удержавшись, все же добавил: – Рота, пааадъем!

А поезд, оторвавшись от станции, уже снова набирал обороты. За окном намечался день: свежий, сочный, ядреный. Плоское, как блин, из за горизонта выкатывалось солнце. И причин отказываться от маленьких радостей жизни не было.

После постигшего разочарования с братом – Аришка решила себя утешить: позавтракать печеньем «К завтраку», взбодриться чаем «Бодрость» и перестать унывать с помощью плитки шоколада.

И все было замечательно: ложки не исчезали, стаканы не летали. А снежинки, если еще и кружили, то тут же исчезали, не успев добраться и до верхних полок. А если к этому добавить проносящиеся за окном пушистые елки, уютные домики, с белыми, набекрень шапками и струйками дыма, то становилось понятно, что жить на свете – стоит!

Ну, в самом деле, что может быть лучше, чем ехать в поезде, да еще в отдельном купе, да еще в таком дружном семействе, где брат так нежно любит сестру, где папа жаворонок, а мама мудрее самой мудрой совы…

И, помешивая ложечкой в стакане, вести светскую беседу.

– Ну вот, как славно позавтракали, – погладил себя по животу папа. – И никаких тебе чудес! И стаканы не летали…

– И бутерброды не превратились в летающие тарелки, – почему-то заметил Ромка.

– И колбаса не замычала.

– Ну, теперешняя колбаса вряд ли вообще может мычать, – скептически поморщилась мама. – Скорее, поверю, что она может хрюкать, кукарекать, а то еще хуже – мяукать или гавкать.

– Скажешь тоже – гавкать! Что ли мы варвары какие, собачатину есть? – возмутился папа. – Может, ты путаешь русскую колбасу с французскими лягухами? А нам, русским, лишь бы картоха была! Правда, Ромка? – обратился он к собрату по полу и аппетиту.

– А что, я бы не прочь попробовать, – неожиданно возразил Ромка. – Может, разведем на нашем пруду? Выйдешь так по утру водицы испить – а там уже готовый завтрак плавает.

– Ну, Ромка, ты не патриот! – разочарованно протянул папа. – Мне лягушку хоть сахаром обсыпь – я есть не стану! Впрочем, если вы думаете, что французы едят обыкновенных лягушек, ошибаетесь. Они вывели такую специальную породу лягух огромными лапами, типа наших бройлерных цыплят. Вот как раз эти-то лапы они и едят!

Мама вдруг перехватила рукой горло.

– Послушайте, других-то тем нет, кроме лягушек?

– Есть, сколько угодно есть тем! – Аришке тоже не очень-то понравилась лягушачья тема.

– А давайте лучше… Поселим на нашем пруду – нимф, – вышел с рационализаторским предложением Ромка. Тоже земноводные. Выйдешь так по утру водицы испить, а там – такие красивые, длинноногие…

– Вырасти не успел, а туда же! – фыркнула Аришка. – Мам, ты за кого? За нимф или за лягушек? – вопрос о заселении пруда волновал Аришку не на шутку.

– А, мне все равно! – похоже, мама сегодня была не расположена вести светскую беседу.

– Пап, а ты?

– Ну, пусть будут нимфы… Длинноногие все же лучше, чем квакающие, – отозвался папа, и тут же снова перехватил мамин неопределенный взгляд.

Впрочем, у нас итак есть две, и как раз обе длинноногие. Да и вообще – других тем, что ли, нет, кроме того, чтобы обсуждать – кто будет квакать в нашем пруду?

– Вот именно! – Аришка чувствовала, что светская беседа заходит в тупик. – Есть, сколько угодно есть тем!

– Вот именно, сколько угодно! – снова поддакнул папа.

– Проводница, например! – не теряла жизнелюбия Аришка.

– Да, проводни… Почему именно проводница? Что, кроме нее уже и поговорить не о чем?

Аришка вздохнула:

«Нет, вести светскую беседу с родителями – занятие не из легких»!

А папа, посмотрев на маму, вдруг сказал:

– Имейте в виду, мамина голова – это наше общее достояние. Не забивайте ее всякой ерундой. Это не просто голова, это…

И он принялся подыскивать достойные эпитеты для маминой головы:

– Генератор мысли, очаг идей, светоч любомудрия…

Аришка с Ромой как-то по-новому посмотрели на мамину голову. Голова была как голова. С длинными, до плеч, светлыми волосами, распушенной по лбу челкой.

И пока папа напрягался в поисках эпитетов, «генератор мысли» генерировала их, склоняясь над столиком. Не дослушав конца папиной витиеватой речи, мама, собрав посуду, отправилась в сторону тамбура.