Наталья Кочегарова
Недоставленное письмо

Она еще не успела заснуть, когда раздался телефонный звонок. Не зажигая света в полутьме летней ночи, взяла трубку. «Приезжай! Я не могу остановить кровь!» – и все, сна как не бывало. На ходу натягивая майку, бросилась в кухню, достала из домашней аптечки шприц и ампулы, аккуратно положила их в рюкзак. Затем, метнувшись обратно в спальню, сдернула со спинки стула штаны-карго, в одном из бесчисленных карманов которых привычно звякнули ключи от машины. Закинув на плечо рюкзак, выбежала к лифту и, только почувствовав под босыми ногами холодный кафель пола в коридоре, немного пришла в себя. Чертыхнувшись, вернулась, сунула ноги в мокасины и даже бросила взгляд в темное стекло зеркала, тускло блестевшее отраженным светом уличных фонарей никогда не спящего города. Потом быстро закрыла за собой дверь опустевшей квартиры и уже почти без паники стала спускаться к машине. Ночь, дороги свободны, через четверть часа она должна быть на месте…

Поезд шел в Крым. Утренний, по-осеннему полупустой, он постепенно набирал ход, следуя по маршруту «Москва-Симферополь». Нина стояла в коридоре вагона у приоткрытого окна, смотрела, как мелькают за стеклом разноцветные деревья лесозащитной полосы, и тихо радовалась. Еще бы! Впереди неделя отдыха на берегу моря! Это ли ни счастье?! Предвкушение отпуска уже само по себе доставляло ей удовольствие – она очень устала. Устала настолько, что ей была приятна ленивая мысль о том, что вот сейчас, через минуту-другую она войдет в пустое купе, задвинет за собой тяжелую дверь и займет свое законное место согласно купленному билету. И потом часа три сможет вообще не двигаться: просто сидеть, слушать стук вагонных колес и смотреть в окно – до самой Тулы, до первой остановки скорого поезда никто не нарушит ее покоя.

А ведь когда-то Нина не выносила поезда: в Симферополь – только самолетом! Двадцать часов в купе казались ей небольшим сроком лишения свободы, и время тянулось так медленно, как будто она действительно находилась в заключении. Совсем другое дело выйти из дома ранним утром, поймать такси до Внукова и любимым рейсом Аэрофлота № 1645 отправиться в полет. Два часа – и вот под крылом самолета Крым, который с высоты кажется островом, со всех сторон окруженным «самым синим в мире» Черным морем. Правда, в те времена мало кому из пассажиров приходила в голову мысль о весьма вероятной опасности такого способа перемещения в пространстве, да и стоимость билета на самолет не поражала воображение. И уж совсем невозможно было представить себе автомобильную пробку на дороге в аэропорт лет двадцать назад…

Однако это было давно, и за прошедшее время переменилось все: и окружающий мир, и она сама, Костромина Нина Николаевна. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что внешне она мало изменилась с тех пор как, дорастив дочь до школьного возраста и сдав ее на попечение любящей бабушки, вышла на работу в свою контору, где и трудилась до сего дня. Все еще стройная, с длинными темными волосами, небрежно разбросанными по спине, благодаря туго натянутой на высоких скулах коже, Нина легко могла сойти за старшую сестру теперь уже взрослой Алены, что было особенно заметно, когда они с дочерью менялись одеждой в хорошо знакомой каждой женщине ситуации «нечего надеть».

Этот несложный маневр удавался им не всегда, потому что Алена была похожа на отца, точнее, на его мать: довольно высокая, с копной светлых волос, дочь и мастью, и статью пошла в Маргариту Григорьевну, которая в свое время была очень привлекательной женщиной – во всяком случае, именно такой она запомнилась Нине. Кроме внешности сексапильной блондинки голливудского типа, правда, в несколько менее ослепительном варианте, Алена унаследовала и некоторые черты характера Марго, к большому сожалению Нины. Но тут уж ничего не поделаешь, и потом, все-таки ей удавалось ладить с дочерью, что совсем неплохо по нынешним временам.

Стоя напротив открытого окна, Нина слегка поежилась от порыва свежего ветра и попыталась запахнуть полы «камуфляжной», по презрительному определению мужа, куртки – эту «джинсовку» от «Хьюго» вчера, что называется, скинула с плеча Алена, когда заехала проведать родителей. Мало того, что Иван десантного шика Босса не одобрил, Нине куртка была еще и тесновата, но без нее дорожная экипировка – черная кофта с капюшоном, из-под которой выглядывала майка цвета хаки, и любимые светлые штаны с множеством карманов, незаменимые в путешествии, особенно на поезде – была бы незавершенной: все-таки осень. И вот теперь введенные в заблуждение таким молодежным «прикидом» неугомонные пассажиры, пытаясь протиснуться мимо Нины по узкому коридору вагона, обращались к ней со словами: «Девушка, позвольте пройти!» Вскоре ей все это надоело, и, закрыв окно, она вернулась в купе.

Рюкзак Нина забросила на верхнюю полку, сумку с вещами положила в багажный ящик, и, скинув кроссовки, с удовольствием забралась с ногами на полку «повышенной комфортности», как было написано в билете. Почти целые сутки не надо будет никуда торопиться, не придется никуда успевать самой, или, что еще утомительнее, ждать кого-то, не надо никому звонить, ни о ком беспокоиться, ни перед кем отчитываться, да и вообще, ничего не надо делать! Можно считать, что отпуск уже начался – время пошло! Это же не какой-нибудь тур в Египет или Турцию с чартерным рейсом малоизвестной, гарантирующей непременную задержку рейса авиакомпании, утомительной процедурой прохождения пограничного контроля босиком и предвкушением борьбы с персоналом отеля за возможность поселиться именно в том номере, который человек оплатил за месяц до поездки (а ваучер получил накануне вылета).

Впрочем, Нина крайне редко прибегала к услугам тур-агентств, расплодившихся в огромном количестве по всему городу. Когда большинство друзей и знакомых уже вкусили радостей туристического бума, она с увлечением рассматривала красочные фотографии, слушала восторженные рассказы о чудесном времяпрепровождении в комфортабельных отелях и на бесконечных песчаных пляжах, а также о необыкновенно интересных экскурсиях. Но семья Костроминых долго не могла позволить себе отдыха за рубежом: сначала не было денег, потом надо было в первую очередь обеспечить отдых ребенка на каникулах, потом начались проблемы со здоровьем. А когда, наконец, Нина вдвоем с Иваном (Алена уже предпочитала отдыхать без родителей) выбрались в Хорватию, стало понятно, что из всех заграничных радостей по-настоящему им нужно только море.

Нет, в Хорватии Нине очень понравилось, но, в общем-то, это отпускное удовольствие оказалось не из дешевых, и по соотношению цена/качество отдых в Крыму был гораздо привлекательнее. Да и не только в деньгах дело: у причудливо изрезанных хорватских берегов в окрестностях дивного города Пореча прозрачные воды Адриатики были безжалостно перечеркнуты сеткой ограждений из пенопласта – зоны купания отделены от судоходных фарватеров. Понятно, что все это делалось по соображениям безопасности отдыхающих из-за обилия катеров, сновавших от одного живописного острова к другому, но Нину, привыкшую к бескрайним черноморским просторам с одинокими ржавыми буйками, изредка встречавшимися на акваториях пляжей, такие предосторожности раздражали. То ли дело в Рабочем Уголке – плывешь себе прямо за горизонт, слева нежится в утреннем солнце Алушта на фоне окутанной романтической дымкой горы Демерджи, справа высится покрытая зеленью леса уютная Шатер-гора, а если обернуться, то кажется, что прямо над морем парит в синем осеннем небе любимый Нинин пансионат «Дружный».

…Этот пансионат Костромины открыли для себя случайно еще в начале 90-х, в то самое время шоковой терапии, которое большинство россиян вспоминает с содроганием. В Крым той осенью рискнули поехать только благодаря Нининой тетке, которая после смерти мужа вернулась из Алушты в родное Подмосковье. Она договорилась с одной из своих бывших коллег по бухгалтерскому цеху, что Костроминых устроят на базе отдыха авиационного завода прямо по приезде, без предварительной оплаты путевок, так что им оставалось только купить билеты на поезд, цены на которые не успели подняться на недосягаемую для семейного бюджета высоту.

В ту пору Нина еще питала теплые чувства к отечественной авиации и сохраняла стойкую неприязнь к железной дороге. Поэтому, когда после суточного пребывания в вагоне поезда и полуторачасового переезда через перевал на троллейбусе она увидела симпатичное белое здание под крылом самолета, который, правда, никогда не смог бы взлететь, поскольку был прочно закреплен на постаменте в центре территории базы отдыха, Нину охватило чувство радости, знакомое всем путешественникам, возвратившимся домой. Однако длилось оно недолго – никто из персонала базы не хотел заниматься вновь прибывшими постояльцами, несмотря на предварительные договоренности и врученные московские гостинцы.

Костромины оставили свой небольшой багаж в камере хранения и отправились обследовать местность предстоящей дислокации, причем Иван с Аленой решили прогуляться по парку к морю, а Нина ринулась в корпус. Результаты ее разведки были неутешительны: максимум комфорта был в коридоре – там лежала красная ковровая дорожка, но информация, полученная от меланхоличной девушки, направлявшейся по этой самой дорожке в свою комнату, расстроила Нину всерьез. В ответ на вопрос: «Как обстоят дела с горячей водой?» девушка с усмешкой ответила, что и холодная бывает не всегда, и гостеприимно распахнула перед Ниной дверь трехместного номера. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что отпуск, видимо, будет испорчен ненавязчивым сервисом курортного заведения.

Несмотря на то, что денег с Костроминых в этом заведении еще никто не взял, талоны на обед им все-таки выдали, наверное, все же сыграли свою роль их скромные дары. Так что добытой информацией члены дружной семьи отпускников делились за столом без скатерти, держа в руках алюминиевые вилки и пытаясь разжевать кусочки жилистого мяса, проходившие в меню «столовой заводской» под названием «поджарка с гречневой кашей». И глядя на то, как дочь тоскливо ковыряет скользкой вилкой сомнительную еду, на порядком растрепанную белобрысую Аленину косу, которую придется мыть в холодной воде, если, конечно, повезет, Нина поняла, что не вынесет предстоящего отдыха. Она решительно встала из-за стола, и, бросив на ходу: «Ждите меня у камеры хранения!», быстрыми шагами направилась к выходу.

Еще когда Костромины только спускались с троллейбусной трассы к базе отдыха, Нина обратила внимание на пятиэтажное здание с явно просматривавшейся в торце шахтой лифта и просторными лоджиями, расположенное чуть выше по склону, чем их предполагаемое пристанище. И хотя вход на территорию этого пансионата был свободным, огромные окна просторного холла были закрыты занавесками то ли от южного зноя, то ли от нескромных взглядов редких прохожих. Одним словом, чувствовалось что-то неуловимо-номенклатурное во всей окружающей обстановке, но Нине уже было все равно, она толкнула тяжелую дверь и вошла. И сразу поняла – это именно то, что им было надо.

В холле с мраморным полом стоял внушительных размеров стол, вокруг которого были аккуратно расставлены солидные стулья – вполне можно было провести небольшую конференцию. Вдоль стен располагались довольно громоздкие кресла, чередуясь с какими-то тропическими растениями, которые выглядели заботливо ухоженными в своих объемных деревянных кадках. В общем, царила атмосфера солидного партийно-хозяйственного санатория эпохи развитого социализма, которой не так давно пришел конец, по крайней мере, на территории Российской Федерации. А в застекленном «аквариуме» восседала на месте дежурного администратора пышнотелая блондинка с ярко накрашенными губами и неожиданно чеканным греческим профилем, приветливо улыбнувшаяся вошедшей Нине, слегка оробевшей от такого великолепия.

«Здравствуйте! Могу я вам чем-нибудь помочь?» – в тишине безлюдного в тихий час холла раздался хорошо поставленный голос профессионального административного работника. Нина собралась с духом и твердо заявила, что ей нужен трехместный номер со всеми удобствами. При этом взгляд ее был прикован к объявлению с графиком подачи горячей воды: час перед завтраком, час перед обедом и два перед отбоем – в Крыму с водой всегда были проблемы, но здесь, похоже, нашли решение. Блондинка снисходительно проследила за направлением взгляда Нины и с достоинством произнесла: «У нас есть свободный трехместный номер со всеми удобствами. Мебель красного дерева, холодильник, телевизор, лоджия с видом на горы. Вас устроит?»

После только что увиденного на соседней базе отдыха более чем скромного уклада быта «граждан отдыхающих» Нине на какой-то момент показалось, что администратор издевается над ее чрезмерными запросами, но блондинка продолжала благожелательно улыбаться в ожидании Нининого согласия – от такого предложения невозможно было отказаться! В этот момент к стойке дежурного подошла пара отдыхающих в этом пансионате – одного взгляда на свежевымытые волосы сдававшей ключ женщины оказалось достаточно, чтобы Нина быстро сказала: «Да, вполне. Можно расплатиться рублями?» Но тут выяснилась, что в теперь совсем уже заграничном Крыму родная российская валюта не в почете, и ее надо обменять на местные деньги.

Заручившись согласием администратора оставить номер за ней, Нина бросилась на поиски Ивана и Алены. Муж терпеливо сидел на скамейке неподалеку от камеры хранения, дочь спала, пристроив голову на отцовские колени. Окончательно растрепавшаяся Аленина коса свисала почти до самой земли, но это уже не особенно заботило Нину – блага цивилизации были рядом! Осталось сделать одно небольшое усилие, чтобы обменять казавшиеся такими настоящими рубли на сомнительные картонки под названием «карбованцы». Но тут неожиданно проявил осторожность обычно довольно безалаберный Иван: «Нина, ты с ума сошла! Ты хочешь обменять почти все наши деньги неизвестно на что! А вдруг тебя обманут? Ты ведь не сможешь отличить подделку от настоящих денег! Впрочем, это даже не деньги, а талоны какие-то!» Все решило вмешательство разбуженной родительской перепалкой дочери: «Папа, зато тебе не придется вставать ночью, чтобы провожать меня в туалет в конце коридора!»

Когда часа через полтора Костромины переступили, наконец, порог своего номера, Нина была в полном восторге! Величественная блондинка не обманула! В небольшом номере действительно стояли три кровати красного дерева, застеленные белоснежным накрахмаленным бельем, и громадный телевизор. Холодильник погромыхивал на лоджии, но все это были мелочи по сравнению с главным – душ, куда Нина первым делом отправила дочь, исправно шумел за стеной санитарного блока, и это нехитрый звук ласкал Нинин слух, словно морской прибой.

А утро следующего дня началось с приятных сюрпризов. Все трое отлично выспались и даже успели вовремя собраться на завтрак, что для большинства членов их семьи бывало проблематично. Из распахнутых окон столовой было видно только море, отчего у человека, не лишенного воображения, создавалось впечатление, что он находится на палубе корабля. Однако вместо матросов отдыхающих встречали официантки в национальных костюмах с венками и разноцветными лентами – оказывается, в пансионате проводился день украинской кухни. Иван, вычитав в меню про знаменитый борщ с пампушками и лангет с жареной картошкой, сразу стал мечтать о предстоящем обеде, еще даже не приступив к завтраку, а Нина замерла в изумлении перед накрытым белой скатертью столом.

Мало того, что как всякой женщине, ей было приятно сознавать, что после трапезы она просто встанет из-за стола и пойдет себе, куда глаза глядят, например, на пляж, и так три раза в день, даже не вспоминая про грязную посуду! Но и сам завтрак был достоин восхищения, особенно с учетом московских цен того времени. Не то чтобы Нина была плохой хозяйкой, нет, готовить она умела и старалась прилично кормить свою небольшую семью, несмотря на все трудности с продуктами и деньгами. Но, честно говоря, как любой работающей москвичке, печь какие-то оладьи на завтрак, когда на столе уже есть каша и жареная рыба с замысловатым гарниром, ей бы и в голову не пришло. Полстакана густой сметаны, что составляло в то безумное время недельную норму, показались ей просто роскошью. И, главное, Алена уписывала все за обе щеки, что тоже обрадовало Нину. Теперь дочь могла быть сдана на попечение отца хотя бы на время отдыха: в смысле отпускных развлечений интересы у них сходные, несмотря на разницу в возрасте, а она, Нина, могла чувствовать себя абсолютно свободной. Как птица.

«Отчего люди не летают так, как птицы? Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь!» – вспомнила Нина ставшие классикой слова Катерины из «Грозы» Островского, остановившись в ожидании мужа и дочери (которые, конечно же, не смогли пройти мимо теннисного корта), на небольшой смотровой площадке напротив пансионата. Казалось, прямо перед глазами в лучах отчаянно яркого солнца сверкала синевой морская гладь, сливавшаяся на горизонте с небом, но близость ее была обманчивой. К морю извилистым серпантином спускалась бетонированная дорожка, на самых крутых участках переходящая в лестницу. Примерно на половине пути поросший диковатым кустарником склон рассекала идущая параллельно набережной строгая кипарисовая аллея. А сама набережная, пешеходная часть которой была выложена различимыми даже с такой высоты дорожными плитами, выбеленными солнцем, могла бы сделать честь любому средиземноморскому курорту. Конечно, для полного соответствия европейским стандартам на берегу не хватало оживленных кафе и сувенирных лавок, но, как показало недалекое будущее, наличие подобного рода благ цивилизации набережную не украсило.

Та неделя в Крыму запомнилась Нине как последний абсолютно беззаботный отпуск, который они провели втроем. Казалось, это была короткая передышка перед полным и окончательным погружением скромной семейной лодки Костроминых в пучину капитализма. Там, на уже чужом берегу моря, который все еще мнился своим, вдалеке не только от Москвы и Киева, но даже и от Симферополя, все еще было почти по-прежнему, во всяком случае, для них, для «граждан отдыхающих». Отодвинулась куда-то далеко прошедшая зима с шоковой терапией, Нина старалась не думать о том, как они будут жить после того, как закончатся замечательные каникулы, и это удавалось ей с легкостью необыкновенной.

Был конец сентября, но погода стояла почти летняя, море по меркам средней полосы считалось теплым, и пансионат был заполнен до отказа, причем значительную его часть занимала группа немцев. Рослые молодые люди выделялись на общем фоне не только хорошей физической формой, но и необыкновенной доброжелательностью. Возможно, это была простая европейская вежливость, но Нине после угрюмых лиц московской толпы казалось, что никто никогда в жизни не улыбался ей так, как тот немецкий юноша с темными кудрями до плеч, который любил плавать с Иваном наперегонки по вечерам.

После обеда на набережную падала тень от гор, и становилось прохладно, поэтому пляж быстро пустел, и никто, кроме Нины с Аленой, не ждал на берегу двух отчаянных пловцов, пока те наслаждались морем. Мужчины заплывали довольно далеко, светлые волосы Ивана темнели от воды, и в сгущающихся ранних сумерках невозможно было разобрать, кто идет первым. Муж в те времена еще активно занимался спортом и потому нередко выходил победителем в заплыве, но чаще все-таки первенствовал немец с его замечательной улыбкой, которая в тот момент сияла еще ярче. Тогда Иван потихоньку злился и даже, кажется, немного ревновал, потому что начинал сердито теребить свою шкиперскую бородку. Нина хорошо знала этот жест – бороду Ваня отпустил вскоре после того, как они поженились, чтобы утвердиться в статусе «грозного мужа»: тот факт, что жена старше него на год, первое время не давал ему покоя.

Рублей, которые Костромины поменяли на местную валюту, хватило не только на оплату проживания в «Дружном», осталось еще и на другие курортные радости, потому что цены на них были значительно ниже московского уровня. Постепенно у каждого члена семьи определились свои пристрастия: Алена предпочитала виноград, матовый, бело-розовый с крупными прохладными ягодами, Иван отдавал должное продукции местных виноделов, а Нина объедалась инжиром.

Она покупала его на маленьком базарчике у причала, сначала брала у разных продавцов, пробовала разные сорта, но потом остановила свой выбор на больших темно-сине-фиолетовых ягодах, немного потрескавшихся от спелости. Их продавал всегда один и тот же старик, загорелый, абсолютно седой, с лицом провинциального интеллигента и натруженными руками садовода. Он привозил инжир на старой детской коляске, ягоды были аккуратно разложены на расстоянии друг от друга, и старик не разрешал их трогать. Некоторые покупатели уходили недовольные – мало того, что инжир был довольно дорогой, так еще и попробовать не смей! Но Нина покорно ждала, пока старик сам положит ягоды в ее заранее приготовленную коробочку, никогда не торговалась, благодарно расплачивалась и спешила в номер, чтобы там, на лоджии, в тишине и покое насладиться своим любимым лакомством…

Сколько лет прошло с тех пор! Не было больше в «Дружном» величественной блондинки-администраторши с чеканным профилем: может быть, она уехала на свою историческую родину, в Грецию? Когда Нина перед отъездом звонила из Москвы в пансионат, ей отвечал совершенно другой голос – молодой, задорный, впрочем, с тем же гостеприимством, что и в прежние времена: «Нет проблем, приезжайте! Мы вас ждем!» В глубине души Нина надеялась, что пансионат по-прежнему соответствует европейским трем звездам, и что те перемены, которые там наверняка произошли, не оказались столь губительными, как большинство других реформ, больших и малых, последнее десятилетие проводившихся на шестой части Земли «с названьем кратким «Русь».

Для этой Нининой надежды имелись некоторые основания: не так давно было решено провести учения НАТО в сопредельной Украине, и даже подошли к ее черноморским берегам американские корабли. Но тут вдруг мирные жители Крыма дали такой отпор «американской военщине», что учения были приостановлены, а пока суть, да дело, морпехов разместили в одном из прибрежных пансионатов. Телерепортаж об этом событии мелькал на разных российских каналах, федеральных и местных, довольно часто, так что даже Нина, как правило, не злоупотреблявшая продукцией отечественного телевидения, умудрилась тот репортаж посмотреть. И когда на экране американские пехотинцы, черные и белые здоровые парни, приветливо улыбались в камеру с лоджий пансионата, Нина, без всякого сомнения, узнала свой любимый «Дружный»! ОК! То, что подходит для постоя американского солдата, сгодится и для отдыха среднестатистической москвички. Вот только непонятно, что будет с самим отдыхом на этот раз: слишком уж непростое поручение дал ей Иван…

После ночного звонка мужа Нина примчалась в Хоромный тупик как заправский таксист, хотя обычно старалась вести автомобиль очень осторожно, несмотря на то, что по документам ее водительский стаж приближался к двадцати годам. На самом же деле за руль она села только года два назад, после того, как незадолго до смерти свекор подарил ей свой любимый джип – серебристого красавца «Сузуки» с загадочным названием «Гранд Витара». Тогда Иван Кузьмич уже понял, что после перенесенного второго инфаркта про поездки на рыбалку придется забыть, а ездить по московским пробкам здоровье свекра тем более не позволяло. Его вторая жена, Верушка, как ее называли в семье, машину не водила, но, тем не менее, щедрый дар мужа решительно не одобряла. «Ладно бы сыну отдал, а то…» – повторяла она при каждом удобном с ее точки зрения случае, намеренно не заканчивая фразу и бросая косой взгляд в сторону Нины.

Они с Верой недолюбливали друг друга. Причем Нина понимала, что в каком-то смысле должна быть благодарна Вере за то, что та сумела вернуть к нормальной жизни старшего Костромина, потому что после смерти своей обожаемой Марго он совершенно потерял голову. Сначала Иван Кузьмич пытался, по русскому обычаю, заливать горе водкой. Потом пошла череда подруг, которой, казалось, не будет конца. Дело в том, что в советское время Костромин занимал довольно значительный пост в «Совэкспортфильме», часто ездил за границу, да и вообще мир кино всегда манил молодых и привлекательных женщин. После перестройки Иван Кузьмич сумел сохранить свои позиции в кинематографической среде – в новой системе оказались востребованы его навыки общения с зарубежными «капиталистами», да и деловая хватка, и напористый характер Костромина оказались весьма кстати. Оставалось только пожалеть, что эти качества не передались его сыну.

Младший Иван воспринял женитьбу отца достаточно спокойно, поскольку считал, что с его матерью не может сравниться ни одна женщина в мире, поэтому какая, в сущности, разница? Вера так Вера. Молодая, энергичная, в меру корыстная (возвышенные чувства к отцу с ее стороны вызывали у Вани сомнения даже в пору юношеского романтизма), она с необыкновенной расторопностью наладила быт, занялась совершенно заброшенной после смерти Марго дачей в Крекшине. В доме Костроминых стали снова появляться гости, и невозможно было не заметить, что Иван Кузьмич все больше и больше привязывался к Верушке, несмотря на то, что постоянно подтрунивал над ней. Вера, будучи женщиной неглупой, всячески старалась расположить к себе Ваню, но тот и без ее стараний видел, что отец если не счастлив, то вполне доволен жизнью, и этого было достаточно, чтобы между Иваном-младшим и Верушкой установились вполне приятельские отношения.

Другое дело – Нина. Вера почему-то с самого начала решила взять молодую женщину под свою опеку и принялась учить жизни по поводу и без – видимо, инстинкт свекрови оказался в ней сильнее материнского. Но все советы и нравоучения, которые Нина безропотно приняла бы от Маргариты Григорьевны, от ее «заместительницы» она принимать решительно отказывалась, по молодости лет не особенно стараясь скрывать свое отношение к Верушке. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Нины, надо признать, не очень глубокую, стала Верина рекомендация «сделать прическу». Очевидно, имелось в виду некое подобие того, что было на голове у самой госпожи Костроминой №2 – пышный начес на базе «шестимесячной» завивки, а четкое каре темных блестящих волос «невестки» прической, по мнению Верушки, не являлось. После того, как Нина с полностью прочувствованными интонациями человека, свободно владеющего русским языком, постаралась объяснить «свекрови» истинное положение вещей, отношения между двумя женщинами уже ничто не могло изменить в лучшую сторону.

Впрочем, пока был жив Иван Кузьмич, в семействе Костроминых взаимное недовольство друг другом отдельных его членов держалось в рамках приличий, но после его ухода Вера «не одобрила» практически ни одного из принятых мужем решений по поводу движимого и недвижимого имущества, однако до суда дело не дошло. Костромин-старший, видимо, не питал иллюзий относительно характера своей второй супруги, поэтому оставил очень подробное завещание, по которому квартиру в Хоромном тупике получил Иван, причем без права продажи и с каким-то сложным дальнейшим наследованием. Верушка получила новый дачный дом в Крекшине, который и строился на ее имя, а также солидный счет в банке, но этого ей показалось мало, поэтому прежде чем отдать Ивану ключи от «отчего дома», она вывезла из этого дома все, что смогла.

Под предлогом приведения квартиры в более-менее приличный вид Иван неделями жил в Хоромном, а весной практически перебрался туда, хотя Садовое кольцо не самое приятное место в летней Москве. Нина не раз предлагала свою помощь, к тому же счет, на котором лежали деньги, доставшиеся им с Иваном и Аленой по наследству, Иван Кузьмич намеренно открыл на ее, Нинино, имя, так что без ее участия все равно было не обойтись. Но муж все тянул, никак не мог начать ремонт, говорил, что сначала надо разобраться с архивом родителей, да и оставшиеся после них вещи невозможно просто так выбросить на помойку. И вот этот ночной звонок…

Как только кабина лифта остановилась на четвертом этаже (в тишине подъезда этого благополучного дома довоенной постройки звук работающего подъемника казался оглушительно громким), Иван распахнул дверь квартиры. Будь на месте Нины другая женщина, она могла бы лишиться чувств, увидев мужа в таком состоянии. Его взлохмаченные светлые волосы были испачканы кровью, пятна крови алели на светлых джинсах, на клетчатой ковбойке, одно стекло очков треснуло, второго не было вообще, рука судорожно прижимала к носу окровавленное полотенце. Но Нина знала с самого первого дня их знакомства с Иваном, что у того низкая свертываемость крови. В тот далекий день Маргарита Григорьевна потратила немало сил, чтобы остановить кровь, сочащуюся из разбитой коленки сына: Ванька, решив продемонстрировать толстой девчонке с длинными косами свое неоспоримое мужское превосходство, неудачно прыгнул с крыльца на дорожку, посыпанную гравием.

«Лед есть?» – быстро спросила Нина, переступив порог. В ответ муж только отрицательно мотнул головой. Взяв Ивана за руку, Нина молча отвела его в спальню, уложила на кровать, быстро и умело сделала укол дицинона. Осторожно сняла с лица мужа покореженные очки, промыла ссадины перекисью. Потом прошла в кухню, достала из холодильника, уцелевшего после «эвакуации» Верушки (видимо, перевозка оказалась слишком дорогой), пакет мороженых овощей и оглянулась вокруг в поисках полотенца, в которое можно было бы его завернуть, чтобы получился холодный компресс. И тут только Нина заметила, какой разгром в кухне. Нет, это не Верины происки и не начало долгожданного ремонта – здесь что-то искали, методично вываливая на пол содержимое шкафов и ящиков.

Когда она вернулась в спальню, Иван по-прежнему лежал на спине, закрыв глаза, и при появлении жены не произнес ни слова. Нина аккуратно пристроила импровизированный компресс ему на переносицу, заменила окровавленное полотенце относительно чистой льняной салфеткой, которую ей удалось выудить из груды уцелевшей посуды на кухонном полу, и оглянулась вокруг – хаос, царивший в спальне, не уступал кухонному. Весь пол был усыпан бумагами вперемешку с бельем, выброшенным из платяного шкафа, в углу валялся раскрытый и выпотрошенный кожаный саквояж, с которым Иван Кузьмич обычно отправлялся в небольшие поездки. Но больше всего пострадал старинный секретер, верно служивший еще родителям Маргариты Григорьевны, которым, собственно и принадлежала когда-то эта квартира в одном из первых советских кооперативных домов.