Наталия Гурина-Корбова
Какое настроение, такая и жизнь

Юбка в стиле бохо

Резкий звук телефонного звонка уже в который раз заставил Асю вздрогнуть. "Сегодня это уже двадцатый с удовольствием отметила она, наскоро вытирая руки полотенцем и прижимая мобильник к разгорячённой от кухонной готовки щеке.

– Да, я вас слушаю… да, это фирма "Свет в окне", мы изготавливаем любые окна, ремонтируем тоже любые"… – Ася заученными фразами и отчеканенным громким голосом начинала очередной разговор с клиентом.

Трудилась она диспетчером в этой фирме уже третий год и всё её устраивало: и то, что работала она на дому, и то, что зарплата её зависела только от неё самой. То есть, как она объяснит клиенту все преимущества их фирмы, как разрекламирует безупречную работу мастеров и, что очень важно, отметит пунктуальность и быстроту исполнения и вообще, насколько сможет обворожить невидимого клиента манерой и тембром своего голоса и благодаря этому всему набрать как можно большее количество заказов, так она и заработает, работа ведь сдельная. Эта работа была самой удачной из всех, которые ей пришлось переменить из-за того, что 1998 году закрыли НИИ, в котором она проработала несколько лет после окончания института.

Разговаривая с клиентом Ася пыталась закончить приготовление обеда; уже третий час, ещё и Вика сегодня почему- то рано пришла из школы, Никита её проводил как всегда… Сидят в Викиной комнате, музыку слушают.

Да, Вику хорошо надо кормить: класс выпускной, предстоят экзамены, столько сил и нервов дочка затрачивает. Худющая стала как тростиночка и бледненькая последнее время, и какая- то напряжённая, молчаливая. Придёт со школы, закроется в своей комнате и занимается, занимается.

Ася целый день на телефоне: и убирается с ним, и готовит, и даже в туалет с ним ходит – ни одного клиента пропустить нельзя.

Если не успеет быстро подойти, то тот позвонит по другому номеру её напарнице, а это всё – денюшки капут. А они всегда нужны, сейчас особенно: выпускной на горизонте, потом Вика в институт будет поступать, хорошо если на бюджет пройдёт, а если нет.? Конечно, Матвей Борисович помогает, он от дочери не отказывался никогда, но и его помощи стало недостаточно, стареет и работать с прежней силой тоже не получается, да и болеть стал чаще – всё ж восьмой десяток разменял. А у него свои заботы: жена вечно больная, сыновья и внуков куча. И каким бы талантливым художником он не был, миллионы он не зарабатывает…

Ася, обслужив клиента, с удовольствием внесла в свою толстую рабочую тетрадку ещё один заказ – сегодня это десятый. Ура! В это время неожиданно громко хлопнула входная дверь: "Это Никита ушёл наверное," – подумала она помешивая почти готовый суп, – ну вот, ещё чуточку и можно Вику звать обедать. Такой парень хороший, просто золото! Они с Викой ещё в детсад вместе ходили, так вместе и в первый класс пошли, а теперь скоро студентами будут возможно… тьфу, тьфу, тьфу… Он к Вике не равнодушен, Ася это видит, а она: "Он просто друг, мама, не вмешивайся."

В кухне от всех четырёх горящих конфорок стало нестерпимо жарко; Ася потянулась, чтобы открыть форточку и, как только она её приоткрыла, дверь в коридор распахнулась настежь, и в кухню ворвался резкий холодный воздух от наступившего сквозняка.

"Интересно, что ж у Вики тоже форточка открыта? На улице всё же минус двадцать, не простудилась бы."– В это время засвистел чайник, к тому же опять раздался требовательный телефонный звонок. – Пообедать не дадут, и пропустить не могу,"– и Ася опять начала "обрабатывать" очередного клиента.

Наконец сварилось и дожарилось всё, что стояло на плите, клиент вымотал своей непонятливостью Асю до едва сдерживаемого остервенения и ничего так и не заказал.

– Вика, иди обедать! – крикнула Ася накрывая спешно на стол, но никакого ответа не услышала.

– Викуша, заснула что ли? – Ася сняв фартук медленно пошла будить дочь.

"Когда она успела, только что Никита ушёл, – и Ася посмотрела на часы. – Ах, да уже четыре, целый час прошёл, как Никитка ушёл, с этой работой время совсем не ощущаешь."

Дверь в комнату дочери была едва прикрыта, по комнате гулял леденящий морозный воздух, тихо звучала любимая мелодия дочери и самой Аси "Полёт кондора", но Вики не было. "Может они с Никитой вместе ушли, тогда чего ж она мне ничего не сказала? И музыкальный центр не выключила. Ещё чего надумала- окно открыла, совсем с ума сошла, февраль всё же на дворе," – Ася ёжась от холода подошла к настежь распахнутому окну и перед тем как его закрыть машинально глянула вниз с высоты своего восьмого этажа – прямо под окном, там далеко-далеко лежала выделяясь ярким зелёным пятном на белом снегу Викина юбка. "Почему юбка? Зачем она её выкинула?" – И тут приглядевшись внимательно своими близорукими глазами Ася увидела торчащие из-под раскинувшейся широкой Викиной юбки две крошечные палочки…

Вокруг уже собирались случайные прохожие, а во двор въезжала противно сигналя и мигая полицейская машина, следом машина скорой помощи.

"Вика,"– неслышно произнесла Ася… перехватило дыхание, всё тело как-то обмякло, но умом она всё ещё не осознала, что случилось непоправимое. Потом ничего не соображая, не понимая и не веря в увиденное, стремглав в чём была ринулась вниз по лестнице, даже не подумав вызвать лифт. Она летела не замечая перед собой ничего и никого: старушка на седьмом этаже испуганно прижалась с пакетом к стенке мусоропровода, мужчина с собакой на пятом удивлённо посторонился, собака залаяла вслед. Ей казалось, что всё существо её от кончиков волос до пяток как робот автоматически двигается с бешеной скоростью, но на самом деле движения её были как в замедленной съёмке и она скорее сползала вниз по лестнице, держась за перила одеревеневшими пальцами.

– Пропустите, я мать, это моя дочь, – совершенно чужим, подавленным голосом произнесла Ася. Полицейский смущённо пропустил её в круг снующих с носилками работников скорой помощи. Чуть поодаль стояли случайные прохожие и несколько лиц в полицейской форме оглядывали толпу вероятно пытаясь найти свидетелей и опросить их по горячим следам.

Вика лежала лицом в снег посередине огромного сугроба, её светлые в мелких кудряшках волосы покрывал снег и руки тоже были погружены в сугроб, ярко зелёная юбка распласталась по неровной поверхности вдавленного Викиным телом снежного месива и только ноги, худенькие и голые, торчали из под широченной и длинной юбки в разные стороны, рядом валялись разлетевшиеся тапочки с коричневыми пушистыми собачьими мордами на носках.

Ася стояла молча, невидящим взглядом смотрела на распростёртое тело дочери и боялась пошевельнуться, стояла как окаменевшее изваяние.

– Вы мать этой девушки? – вывел её из оцепенения негромкий мужской голос. Голос принадлежал невысокому крепкому мужчине средних лет и совершенно заурядной внешности, – Головин Роман Ильич, старший следователь, – представился он.

– Да, это моя дочь Вика… она… – Ася почувствовала дикую слабость и начала медленно сползать вниз и, если бы Головин не заметил этого и не подхватил её под руки, она упала бы.

– Подождите, подождите, она, ваша дочь… вроде жива, так врач сказал, успокойтесь, жива она!

– Жива, Вика жива? – при этих словах по Асиным щекам полились слёзы, – разве это возможно?… восьмой этаж? этого просто не может быть, вы врёте мне… специально врёте? – замотала Ася головой, она наконец почувствовала, что ей холодно, она стояла на морозе в лёгком ситцевом халатике с короткими рукавами. Головин заметил её дрожь и сняв с себя куртку накинул ей на плечи. Словно очнувшись, Ася рванулась к машине скорой помощи, пыталась найти врача. Вику переложили уже на носилки и медсестра подключив капельницу, накрыв казённым пледом, помогала перенести её к машине.

– Вика, Викуша, – Ася истерично пыталась докричатся до дочери, – девочка моя, солнышко моё, – она шла рядом с носилками и то кричала, то бормотала, то всхлипывала. Она ещё никак не верила в то, что сказал Головин.

– Да, не кричите вы так, она же ничего не слышит, она без сознания, вы что не видите? Вы кто? – к Асе подошла молодая женщина в синей форме работника скорой помощи, – успокойтесь, она вас всё равно не слышит.

– Я… я… я мать, мать. Это моя девочка – Как зовут девочку, фамилия какая?

– Вика, Виктория Павловская… – доктор! – повернувшись Ася обратилась к женщине, – это правда, что Вика жива? – задавая вопрос Ася боялась услышать отрицательный ответ, поэтому спросила очень тихо, почти шёпотом.

– Жива, жива, но только в очень тяжёлом состоянии. Конечно это чудо, что три дня шёл снег и уборочные машины навалили этот огромный сугроб и к счастью вывезти не успели! Да ещё её юбка, она такая большая и плотная, что сработала как парашют. В общем, пока сказать сложно, явно крови нет, а что внутри… Переломы-то обязательно, это чепуха, но, главное посмотрим, что с позвоночником.

Ася внимательно слушая доктора, не верила ещё до конца тому, что та говорила, но послушно кивала, внимая каждому её слову. Главное, что жива, жива, жива! Это же просто чудо!

В Скорой Ася держала тоненькую руку дочери, гладила и как одержимая твердила только одно: ничего, родная, всё будет хорошо, всё будет хорошо. Вику повезли в ближайшую клинику и сразу же определили в операционную. Ася осталась сидеть в коридоре- дальше её не пустили. Немного придя в себя Ася обнаружила, что на ней чья-то куртка и тут только вспомнила, что куртка эта того следователя Головина. Она даже не успела придумать, каким образом ему её вернуть, как увидела его приземистую фигуру направлявшуюся по коридору прямиком к ней.

Головин склонив чуть набок голову внимательно посмотрел на Асю:

– Вы позволите, – и он присел рядом, на нём был толстый свитер и Ася подумала, что ему не должно было быть слишком холодно без его куртки даже на морозе. Тут же она одёрнула себя, понимая, что всякая чепуха лезет в голову, и всё же она готова думать про всякую чепуху только потому, что ей страшно было осознавать всё происходящее, ей хотелось спрятаться с головой в этой его нелепой куртке, как страусу зарыть голову в песок, закрыть глаза и проснуться, как от страшного сна, но ещё больше ей хотелось умереть самой…

Вика- её единственная радость в жизни, Вика была на операционном столе; её такую худенькую, такую нежную, её девочку, её солнышко, весь смысл её такой бестолковой жизни, её Викушу там за этими стеклянными дверями собирали по кусочкам!

– Давайте рассказывайте, Анастасия Андреевна, что произошло? – и Головин собрался внимательно слушать, – вы только успокойтесь. Главное, что девочка жива, а уж хирурги постараются, а вы пока мне всё расскажите, так и время быстрее пройдёт, – успокаивал он её привычным для такого случая следовательским способом. Он, конечно, уже кое-что выяснил у немногих очевидцев, но сама суть так и оставалась пока непонятной: как и почему девушка выпала из окна? Или не выпала?

Ася не плакала, не стонала, говорила монотонным и бесстрастным голосом о том, что Вика рано пришла со школы, пришла с одноклассником Никитой, а она, Ася, находилась в кухне, у неё работа на телефоне… и так подробно дальше обо всё, что происходило. Головин выспрашивал всё дотошно, по минутам. Несколько раз уточнил, когда ушёл Никита, когда Ася вошла в комнату.

Пожалуй, и всё. Больше у него вопросов пока не было, но прощаясь, он предупредил, что разговор совсем не окончен, он всё проверит, уточнит и возможно сам подъедет или вызовет её к себе: как ей будет удобнее. Сейчас главное, чтобы операция прошла удачно и Вика скорее пришла в себя.

– Куртку пока оставьте, а я всё равно на машине, потом как- нибудь… держитесь, Анастасия Андреевна, до свидания.

Она машинально кивнула ему вслед.

Операция продолжалась очень долго, Ася то сидела на низенькой банкетке, то вставала и ходила по коридору, то стояла у дверей в операционный блок и молилась, не зная ни одной молитвы, молилась своими словами веря, что Господь её услышит, что он-то поймёт её просьбу, её мольбу о помощи, о чуде, что поможет её несчастной бедной девочке и спасёт, обязательно спасёт! Она молилась первый раз в жизни, терпеливо ждала и молилась, ждала и молилась, ждала…

Вика никогда не была весёлым и беспечным ребёнком, а когда стала барышней, то и совсем посерьёзнела. Ася старалась не доставать дочь пустыми расспросами, да и времени особого на душевные разговоры у неё не было.

Замужем Ася никогда не была и Вика родилась можно сказать просто случайно.

Когда Ася окончила институт сразу же умерла мать от долго тянущейся онкологии, а у отца случился инсульт и он практически был неподвижен. Ася крутилась как белка в колесе: работа, магазины, судна, стирка, уборка. Отец требовал постоянного ухода и внимания и днём, и ночью; своей беспомощностью он вызывал нестерпимую жалость, но помочь ему не могли самые знающие неврологи, он лежал и тихо угасал, теряя с каждым днём интерес и к своей жизни, и к жизни дочери. Денег катастрофически не хватало, ни его пенсия, ни её зарплата не покрывали расходы на приходящую сиделку, еду, лекарства и прочее.

Соседка предложила ей дополнительно подзаработать у друга её мужа – знаменитого художника. Надо несколько раз в неделю убирать квартиру и только. У Матвея Борисовича, так звали художника, большая студия на Сретенке, где он работает и проводит основную часть жизни, а в соседнем доме, здесь в Чертаново, живёт его семья: жена со слабым здоровьем и двое сыновей-подростков.

Недолго думая, Ася согласилась.

Матвей Борисович Павловский был пятидесятилетним красавцем с гривой кудрявых светлых волос, эпатажно одевающимся богемным небожителем. Говорил он протяжно и певуче, пристально оценивая чуть прищуренным взглядом собеседника, будто прикидывая годится ли тот или та в воплощение им его портрета на бессмертном холсте. Жена его представляла собой абсолютно бесцветное создание, тихое и немощное. Но, как потом разъяснила соседка, именно она обеспечила ему светлый и прямой путь в Союз художников, в устройство персональных выставок в Москве, России и за её рубежами будучи дочерью одного весьма важного чиновника от культуры.

Асю всё это мало волновало, платил Павловский ей довольно много и аккуратно, уборка не была слишком тяжёлой, а хозяйка слишком привередливой. Асе исполнилось к тому времени двадцать шесть лет, она не была красавицей, но и уродиной её назвать было бы смешно: худенькая, среднего роста, густые чёрные волосы собранные резинкой в конский хвост, небольшой мило очерченный рот. Вот только нос немного великоват, а так вполне, вполне ничего. Но вот карие, довольно большие глаза с лёгким прищуром, особенно, когда она во что-то внимательно всматривалась, придавали лицу какую-то особую неповторимость и выдавали потаённую глубину чувств и вместе с тем аналитический склад ума.

Однажды Павловский, посмотрев на Асю своим фирменным оценивающим взглядом, попросил ему попозировать: он собирался создать галерею образов молодых девушек и юношей для предстоящей выставки в Италии, разумеется за приличное вознаграждение. Ася согласилась, не столько из-за денег(хотя это было крайне важным аргументом), сколько из интереса и хоть какого-то разнообразия в её теперешней унылой, однообразной жизни.

Несколько раз она приезжала к нему в студию на Сретенку. Вся обстановка там переносила Асю в совершенно иной, сказочный мир, мир богемы описанный в романах, мир одухотворённый, мир восторженно прекрасный, мир ярких красок и терпких запахов творчества, мир Матвея Павловского.

Сеансы позирования закончились и Ася поняла, что мир этот уже живёт в ней – она ждала ребёнка. Матвей Борисович воспринял ситуацию без истерики и ультиматума: если Ася хочет, пусть рожает. От жены он никогда, разумеется не уйдёт, но ребёнка признает, помогать будет. Ася решила оставить ребёнка.

Господь Бог очевидно пожалел её весьма своеобразным способом, облегчил ей нагрузку и существование – когда Ася была на четвёртом месяце беременности, он призвал к себе несчастного её отца и несостоявшегося дедушку.

Так Вика появилась на свет: не в результате пламенной страсти, не в результате необыкновенной взаимной любви, а просто по нечаянно сложившимся обстоятельствам.

Ася никогда об этом не жалела. Павловский регулярно помогал деньгами, изредка виделся с Викой, но в процесс воспитания никогда не влезал и особых чувств к дочери, как ей казалось, не испытывал.

Когда Вика подросла и смогла здраво оценить существующее их семейное положение, то при возникшей очередной ссоре бунтующего подростка с замотанной, затюканной денежными и бытовыми проблемами матерью, с вызовом заявила: "Я никогда, слышишь никогда, так как ты жить не буду! Это не жизнь, а прозябание, тусклое и нудное! Лучше совсем не жить, чем жить так как ты!!"

Ася стояла у окна и смотрела вниз на подъезжающие ко входу Приёмного отделения больницы машины скорой помощи. Перебрав за эти часы ожидания все моменты их жизни, скрупулёзно воссоздав все разговоры, все ссоры и перепалки с Викой за прошедшие семнадцать лет, она вспомнила и тот разговор, и те обидные слова в свой адрес. Неужели это и есть причина того, что Вика сделала?

Ведущие в операционную двери распахнулись и из них вышли несколько человек в зелёной хирургической одежде. Впереди шёл профессор Марк Евгеньевич Слободкин хирург-травматолог проводящий самые сложные, уникальные операции. Вид у него был довольно усталый после проведённых на ногах 5 часов в операционной. Уже не молодой, но всё ещё подтянутый, Слободкин твёрдой походкой направился к ней, снимая на ходу с головы зелёную хирургическую шапочку отчего стала видна абсолютно лысая, крупная его голова:

– Вы мать Павловской Виктории? – Ася утвердительно закивала, – ну что ж, операция сложная, но прошла нормально, – Марк Евгеньевич при этом удовлетворительно погладил лысину, – подремонтировали вашу девочку: перелом локтевой и лучевой костей обеих рук, перелом малоберцовой и большеберцовых костей правой ноги, перелом правой седалищной кости таза… но, повторяю, операция прошла нормально насколько можно сейчас судить. Поскольку она ещё совсем молода, то будем надеяться, что всё срастётся без последствий. Серьёзных повреждений костей черепа нет, но всё же есть небольшая трещинка… сотрясение головного мозга… но нейрохирург даёт оптимистический прогноз… поэтому, мамочка, время, нужно только время, наберитесь терпения… – потом, немного запнувшись, будто переведя дух и посмотрев куда-то мимо Аси, добавил, – к сожалению, ребёнка при таких обстоятельствах спасти не удалось… Ничего, сами понимаете, сделать мы не могли. А вообще, она у вас в рубашке родилась. Точнее, юбка её спасла… Впервые такое в моей практике!

– Ох… Спасибо вам, доктор! Спасибо, Марк Евгеньевич, – и Ася неловким движением попыталась поцеловать ему руку, но наткнулась на зелёную шапочку, которую он скомкав теперь перекладывал из одной в другую. Слободкин смутившись резко отдёрнул руку:

– Прекратите, это совсем лишнее, держите себя в руках! – но тут же понимающе приобнял её, чуть похлопав по плечу, – всё хорошо будет, надо только терпение…

– А ходить она будет? – Ася умоляюще посмотрела ему в глаза, – а какого ребёнка спасти не удалось, вы же… говорите, что операция прошла успешно и жизни Вики… – произнеся это, до Аси вдруг дошёл весь смысл сказанного Слободкиным.

– М-м-м… Так вы не знали, что ваша дочь была беременна? Срок небольшой – восемь недель… – он посмотрел на Асю не столь сочувственно, сколь удивлённо, – вы живёте вместе? – и не дожидаясь ответа, поспешил закончить разговор, – терпение, я повторяю терпение, надо надеяться… извините, меня ждут. А вы езжайте домой, до утра она не очнётся от наркоза.

И Слободкин быстрой походкой направился вдоль по коридору, бросив шедшей навстречу пожилой медсестре: – Анна Ивановна, накапайте ей успокоительного.

Когда Слободкин с коллегами скрылся в дебрях клиники, Ася долго ещё стояла, оглушённая услышанным о Вики. Она совершенно ничего не знает о своей дочери – это открытие привело её в ужас!

– Вот, выпейте, – медсестра протягивала Асе мензурку с успокоительным, – обязательно выпейте. И вот, что я вам скажу, езжайте-ка вы домой, тут пока делать нечего. Операция закончилась, слава Богу, Марк Евгеньевич оперировал, он только вчера из отпуска вернулся. Лучше него никто бы не смог. А теперь за ней только уход нужен…

– Да как же я уеду, как девочку мою оставлю? – Ася присела на диванчик и выпила протянутое медсестрой зелье.

– Вас как зовут?

– Анастасия Андреевна, Ася.

– А меня – Анна Ивановна, я старшая медсестра во второй ортопедии. Так вот, Ася, я всякого насмотрелась, и ещё в худшем состоянии к нам привозили, а выхаживали и порядок. А тебе, милая, столько сил понадобится, ох! столько сил! Она ещё несколько дней в реанимации пролежит, а туда тебя всё равно не пустят; а когда её в палату переведут, вот тогда тебе много сил понадобится: она себя ведь ещё не скоро обслужить сможет. А потому езжай домой, отдохни, переоденься… что ж ты в этом лёгком халатике здесь находиться собралась? У тебя деньги – то на такси есть? Я смотрю, ты в чём была в том и примчалась… – Анна Ивановна покачала головой.

– Вы мне если можно телефон дайте позвонить.

И Ася взяв протянутый Анной Ивановной мобильник принялась звонить подругам: одна была в командировке, другая вне зоны действия, третья лежала с гриппом и т. д. Остался всего один возможный номер – номер следователя Головина Р.И. на визитке, которую он сунул ей в карман халата, и она позвонила ему.

Головин приехал через два часа, привёз её сумку, ключи от квартиры, дублёнку и предложил доставить домой. Обессиленная Ася равнодушно согласилась.

– А как вы в квартиру – то попали, – спросила она, когда немного пришла в себя и отогрелась в салоне машины.

– Анастасия Андреевна, я всё же при исполнении. Вы уехали со Скорой, а я расспросил соседей, выяснил все ваши координаты и, кстати, квартира ваша была открыта! Я же всё равно должен был осмотреть место откуда…

– Так вы что и обыск провели в моей квартире!? – вдруг дошёл до Аси смысл его слов.

– Это совершенно необходимо хоть при вас, хоть без вас- ордер у меня был. Мне же положено всё расследовать, причины и прочее… вы должны понимать, уж извините.

Ася отвернулась и остальную часть пути до самого дома не произнесла ни слова. Крупными хлопьями пошёл снег величаво спускаясь откуда-то из чёрной бесконечности вселенной, дворники переднего стекла едва успевали очищать его, видимость резко ухудшилась. Головин тоже молчал, он вёл автомобиль сосредоточенно вглядываясь в темноту, хмурился, но не приставал с расспросами.

Теперь она думала только о Вике, о том, что произошло, кто был отцом несчастного, неродившегося Викиного ребёнка.

Когда они наконец добрались по заснеженным улицам до Асиного дома, часы показывали далеко за полночь. Головин услужливо предложил проводить её до квартиры, но услышав усталое и измученное "нет, спасибо", настаивать не стал и уехал.

Почти целый месяц Вике пришлось пробыть в клинике, обе руки и ногу её покрывал сплошной слой гипса, лежать приходилось в неудобной позе "лягушки". Первое время её постоянно тошнило, сильно болела голова, но она мужественно сносила все мучения, терпела чуть притухающую от наркотиков боль и ни на что не жаловалась. Ася практически жила в её палате, кормила, ухаживала, иногда читала вслух, а разговаривала только на темы, касающиеся Викиного состояния или надобности в помощи.

В самый первый раз войдя в палату и увидев дочь, решила, что на все вопросы об отце ребёнка и о том, почему произошло то, что произошло, она наложит строгое табу до того момента, когда девочку выпишут домой. Сама Вика на эти темы тоже не заводила разговоров. Никита звонил регулярно Асе и всё порывался приехать, но Вика категорически была против: ей никого кроме матери видеть не хотелось. Один раз он всё же нарушил запрет, но вынужден был всё время отведённое для посещений просидеть в коридоре возле Викиной палаты, передал Вике огромный букет цветов, и довольствоваться ему пришлось только недолгим разговором с Асей. Звонили ли Вике подружки, Даша и Лена, было неизвестно: Вика попросила свой телефон отключить и ни с кем даже разговаривать не хотела. На все Асины пожелания отвлечься отвечала коротким словом "потом".

Позвонить отцу Вики, Матвею Борисовичу, Асе пришла в голову мысль только однажды и то эта мимолётная мысль быстро улетучилась под влиянием других, более важных, более насущных для данной ситуации мыслей, решений и размышлений. К тому же она не хотела, чтобы трубку ненароком взяла его жена. Ася сама никогда ему не звонила. Отец с Викой общался редко и обычно по своей инициативе, братьев Игоря и Валерия Вика видела несколько раз. По крайней мере Ася не думала, что эти общения были чаще и Вика что-то от неё скрывала. Хотя теперь она уже ни в чём не была уверена. Оказалось, что дочь давно выросла, ещё не окончив школу стала женщиной, и всё это прошло мимо её, материнских глаз, её материнского внимания…

Несколько раз приезжал следователь Головин, чтобы поговорить с Викой. Ася при их беседах не присутствовала, по его просьбе ждала в коридоре. Иногда он проходя мимо приветливо что-то говорил ей, иногда просто бурчал "до скорого", но однажды, уже накануне Викиной выписки домой, увидев Асин вопросительный взгляд, остановился и предложил поговорить. – Анастасия Андреевна, следствие почти закончено, опрошены все имеющиеся свидетели, а главное, что я наконец выяснил всё у Вики. Она мне всё подробно объяснила. Поэтому не волнуйтесь – это не было суицидальной попыткой.

– А как же, почему она упала?

– Когда ушёл Никита, она решила немного поспать. Вы же должны знать, что беременным часто спать хочется. Солнце ярко светило в окно и надо было задёрнуть шторы, она залезла на подоконник, чтобы это сделать. Снизу у неё никак не получалось, там колечко заклинило – я проверял. Она правду говорит. Окно оказалось не закрытым- замок сломан, я тоже проверил. Голова закружилась, ну и… Так всё и произошло. Если честно, то у меня много версий было: я и Никиту подозревал, и простите даже вас, – Ася широко раскрыла глаза, а Головин ничуть не смущаясь продолжил, – но вы в это самое время разговаривали по телефону – я сверялся со временем разговора на телефонной станции, а его, Никиту, запомнила проходящая мимо женщина, поскольку он поскользнулся и чуть не сбил её с ног. И по времени это было минут за двадцать до Викиного падения. А в доме напротив сразу несколько человек видели, как упала Вика. Они курили на лоджии и подтвердили и время, когда это произошло, и то, как она падала, то есть было видно, что она именно падала, а не выбрасывалась из окна. Извините меня за такие подробности, – Головин осторожно взял Асю за руку и чуть стиснул в своей большой и почему-то холодной руке, – я понимаю, что вам их больно и неприятно слушать, но вы мать и должны знать, что у вашей дочери с психикой всё в порядке… в общем, это несчастный случай. Я дело закрываю.

– Да, я всё понимаю, не извиняйтесь, – Асе почему-то не захотелось отнять свою руку, и это холодное прикосновение ей было даже приятно, – вы же должны были установить истину, Роман Ильич, это же ваша работа, – Ася всё же убрала руку, – Да, это для меня очень важно, вы просто камень с души сняли, я всё думала почему, почему, – она облегчённо вздохнула, но тут же принялась вслух изводить себя обвинениями, что работая в оконной фирме, у неё в доме был неисправный замок в окне! Какая она неряха, какая неумеха! Замок этот уже давно сломался и не работал как надо! Это она во всём виновата!

– Ну, хватит! – вдруг резко прервал поток её самобичевания Головин, – не говорите ерунды, я хоть и атеист до мозга костей, но всё же истину "чему быть, того не миновать" не могу отрицать. Тем более, что всё окончилось более менее хорошо – Вика жива! – помолчав немного, он неожиданно бодро, словно ему в голову пришла гениальная идея, попросил, – Знаете что, Анастасия Андреевна, а можете меня чаем напоить? Я видел вы Вике заваривали, а то что-то я сегодня замёрз, никак не могу согреться, – и уже извиняющемся голосом добавил, – двое суток не спал, сложный случай произошёл позавчера на Пражской.

Асю эта просьба ни только не смутила, но по настоящему привела в чувства.

– Да, конечно, пошли в палату, вместе все чай и попьём, у нас с Викушей и плюшки есть, и колбаса. Я вам бутерброд сейчас сделаю.

На следующий день рано утром в палату зашёл Марк Евгеньевич Слободкин с палатным врачом Надеждой Петровной, они внимательно расспросили в который раз Вику об её ощущениях, затем заглянул невропатолог; решено было назначить выписку через два дня, в пятницу.

Дома Вике предстояла ещё долгая реабилитация: массаж, лечебная физкультура, физиотерапия.

– Хорошо бы ещё долечиться в специализированном лечебном центре, их несколько под Москвой, свежий воздух, процедуры, – посоветовал приходящий из поликлиники травматолог, – но туда путёвки дорого стоят, можно, конечно, ждать пока квоту выделят, но это очень долго-полгода, а может и больше. Вы уж постарайтесь как-нибудь.

Ася старалась изо всех сил, хорошо хоть на работе вошли в положение и не уволили, когда она месяц жила с Викой в больнице. Зато, когда оказалась дома, крутилась целый день: по- прежнему целыми днями трещал телефон, по-прежнему, прислонив к уху трубку готовила еду, загружала и выгружала стиральную машину. Вика старательно выполняла все предписания врачей, и с настроением у неё вроде стало получше: Никите, Лене и Даше было разрешено иногда заходить и они помогали Асе, покупали по списку продукты, лекарства.

Самая близкая подруга Вики Наташа Левина только недавно узнала о случившемся, поскольку была постарше и уже заканчивала учёбу в медицинском колледже, то сдавала сессию, то… В общем, как оказалось, она собиралась выходить замуж. Наташа вызвалась помогать Вике с занятиями. Правда, вскоре эта идея отпала как неразумная- решено было просто перенести сдачу выпускных экзаменов на следующий год и не пороть горячку. И только вопрос об Викином несостоявшемся материнстве так и остался невыясненным: Ася боялась обидеть дочь своим любопытством, а Вика по-прежнему молчала.

Головин иногда звонил, пару раз приезжал "попить чайку" и Ася вскоре обнаружила, что общение с ним ей не безразлично, от его неторопливости в разговоре исходили флюиды доброжелательности и защищённости.

Время шло и необходимо было решать, что же делать с Реабилитационным центром, денег у Аси на путёвку явно не хватало. Занимать уже было не у кого: всем знакомым и друзьям она и так была должна. И когда она всё же решилась сообщить Павловскому о том, что случилось с Викой и какие сейчас у них возникли проблемы, Матвей Борисович, словно прочитав на расстоянии её мысли, позвонил сам. Ася в душе ликовала, что не пришлось унижаться.