ГлавнаяИзменаНаталья Андреевна БукринаАнатомия обмана

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия Анатомия обмана

Наталья Андреевна Букрина
Анатомия обмана

Вера Назаровна была готова ее растерзать:

– Не стоит говорить об этом вслух, – предостерегла она.

Тем временем немец в штатском присел на подлокотник Наташиного кресла и активно включился в беседу.

– Мало ему свободных мест, а еще говорят, культурная нация, – возмутилась Вера Назаровна и наклонилась к Татьяне: – Гуляева, переводи, о чем они там шепчутся.

– В разговорной речи я не сильна. Со словарем, пожалуйста…

– По-моему, мы зря паникуем, – вступила в разговор Ирина. – Если мужчина садится на подлокотник, он просто дает знать, что хочет познакомиться.

– А ты откуда знаешь? – окинула ее подозрительным взглядом старушка.

– Габи вчера говорила об этой традиции на семинаре по проблемам современной молодежи. Это привычный для немцев знак внимания.

– Надо Амелькову предостеречь, – дама от волнения вытерла шею носовым платком и достала из сумочки блокнот. – Напишем ей записку.

– Шифрованную. И отправим через связного? – уточнила Татьяна. – Зачем нарываться на международный скандал?

– А если ее вербуют? – подмигнув подругам, предположила Ирина.

От подобной мысли Вере Назаровне сделалось дурно.

– Мы же в братской стране, – с улыбкой успокоила Татьяна. – В дружественной.

– Но ведь контакт несанкционированный, – с новой силой заволновалась педагог. – Как бы она чего лишнего не сболтнула!

– Наташа – настоящая комсомолка! – заверила Татьяна. – Член бюро факультета, готовится вступить в партию. Неужели мы ей не доверяем?

– Господи, за что мне все это? – откинулась на спинку педагог. – Скорее бы домой!

Поезд остановился. Солдат и его собеседник вышли из вагона. Наташа вернулась к своей группе.

– О чем ты там секретничала? – насторожилась Вера Назаровна.

– Спросила парня о службе, о жизни, о девушке.

– Он в самоволке? – напомнила Татьяна.

– Нет, едет домой. А утром снова в часть. У них такая служба.

– Рай какой-то! – восхитилась Ирина. – И сколько они так служат?

– Всего полгода. Рабочий день восемь часов – и ты свободен, как птица в полете. Можно даже пивка попить. А в столовой у них система заказов.

– Шутишь!

– Нисколько.

– Не армия, а профилакторий! – не поверила Ирина. – Нам бы так.

– В нашей стране – все и так самое лучшее! – запротестовала преподавательница. – Советская армия это образец нравственности и школа мужества!

– Кто бы спорил, – согласилась Татьяна. – Но мой брат служил три года в море и дома был всего разок. А за пиво его друзей сажали на гауптвахту.

Аргументов для возражений не было – Вера Назаровна промолчала. Собравшись с мыслями, она повернулась к Наташе:

– А что хотел от тебя тот гражданин, что так бесцеремонно навис над тобой?

– Поинтересовался, полька или чешка я.

– Зачем это ему?

– Не знаю, сказал, что у меня славянский акцент.

– Не смей больше ни с кем заговаривать! – приказала педагог и уточнила: – Пока не вернемся в родные стены!

– Я что, в тюрьме? – воспротивилась Наташа.

– Нет, но так будет безопаснее для всех нас!

Поезд тронулся. В окно постучал солдат и помахал на прощание рукой.

– Вот видишь, к чему приводит твое легкомыслие! – взорвалась Вера Назаровна.

– А что тут такого? – вспыхнула Татьяна. – Помахал рукой – вот преступление.

– Гуляева, ты бы вообще помолчала! – огрызнулась старушка.

– А как же языковая практика?

Педагог гневно отмахнулась. Наташа встала, чтобы пересесть, и едва не столкнулась с недавним собеседником. Лысоватый немец слегка наклонил голову и протянул ей большую и необыкновенно красивую желтую розу:

– Bitte! – он поймал руку девушки и галантно поцеловал.

– Danke, – растерялась Наташа и по-русски добавила: – Большое спасибо.

– Вы русская? – на чистом русском языке уточнил иностранец.

– А вы, простите, кто? – с явным подозрением поинтересовалась Вера Назаровна.

– Преподаватель, доктор наук, профессор, – миролюбиво представился незнакомец. – Закончил МФТИ и аспирантуру при нем. Вечером как раз еду встречать группу московских студентов, они прибывают к нам на практику.

– Профессор, а жадничает, – шепнула Татьяне Ирина. – Всего один цветок купил.

– В Европе так принято, – неожиданно отозвался гость.

– А вы по профессии кто будете? – не унималась Вера Назаровна.

– Заведую кафедрой математического анализа. Ганс Гюнтер Кох, – уточнил он. – Руководитель группы с принимающей стороны.

– Значит, коллега. Я вот преподаю фольклор, – облегченно вздохнула старушка.

– Совсем одно и тоже, – иронично шепнула Татьяна, а вслух поинтересовалась: – Вы куда направляетесь, если не секрет?

– В Йену, где в этом семестре буду читать лекции студентам университета. В этом городе, кстати, живет моя семья.

– Так вы женаты? – обрадовалась педагог.

– Нет, – он удивленно посмотрел на назойливую собеседницу. – Но у меня есть мать, отец и младший брат.

По прибытии на вокзал Ганс поспешил к выходу первым.

– Даже не попрощался, – нахмурилась Вера Назаровна. – Подозрительный какой-то тип. Допрыгаешься ты, Наталья! Отныне будешь ходить за руку со мной!

– Не буду! – возмутилась девушка. – Я ничего противозаконного не делаю!

На перроне Вера Назаровна, как цыплят, пересчитала студенток и облегченно вздохнула: «Все!» Не успела она открыть рот, чтобы скомандовать: «Пошли!», как с ведром астр в руках подбежал Ганс. Он поставил цветы у ног Наташи, раздал всем по веточке, а огромный букет протянул смущенной девушке.

– Спасибо, – Наташа опасливо посмотрела на преподавательницу.

– Бери уж, – сквозь зубы процедила та.

– Наш человек! – глядя друг на друга, хором выпалили Ирина и Татьяна.

– Разрешите пригласить вас на пикник? – поинтересовался Ганс.

– Это невозможно, – возразила Вера Назаровна, заслоняя собой Наташу. – Группа всегда должна быть вместе.

– Тогда я приглашаю всех! У нас большая лужайка, много места, родители и брат будут очень рады. Мы приготовим мясо по-берлински прямо на углях.

– Ну, я не знаю, – засомневалась старушка.

– А мы согласны! – поддержала Татьяна.

– Конечно, мы никогда не пробовали мяса на углях! – добавила Ирина.

– Девочки, – зашипела педагог, но молодежь уже оговаривала место встречи.

Загородный дом восхитил гостей просторной террасой. В центре лужайки установили не то мангал, не то целую печь и на углях готовили мясо. Молодой человек, очень похожий на Ганса, но с пышной шевелюрой, хлопотал возле стола. Ему активно помогали Татьяна и Ирина. Другие девушки под руководством родителей Ганса рассматривали цветы в огромной оранжерее. Вера Назаровна не спускала глаз с Ганса. Тот по пятам следовал за Наташей. Расстелив пледы на траве, хозяева пригласили гостей. Студенты пили вино и с аппетитом уплетали мясо, не забывая нахваливать хозяев.

– Вера Назаровна, это вам, – Ганс протянул даме красочное издание. – Это альбом с национальными костюмами, фольклором и традициями Германии.

Женщина зажмурилась от радости:

– Право, неловко.

– Подарок, от всей души, – подчеркнул немец.

Старушка поблагодарила и убрала книгу в сумочку.

– В Лейпциге открывается международная торговая ярмарка. Я везу туда своих студентов. Может, и вашу группу привлечь? – предложил ей Ганс. – Поедемте. Там павильоны с достижениями ведущих стран мира и потрясающая выставка цветов.

– Мы согласны, – захлопали в ладоши девушки.

– Ну, вы и хитрец, – для вида нахмурилась дама, но возражать не стала.

До Лейпцига добирались в двухэтажном вагоне пригородного поезда. Раньше такие Наташа видела только в кадрах кинохроники из братской ГДР. В сопровождении подруг она сразу же поднялась на второй ярус. Ганс пригласил туда свою группу и громко, чтобы всем было слышно, рассказывал студентам об истории и достижениях города.

– Девочки, покажите мне ваши документы, – потребовала Вера Назаровна и проверила у всех наличие паспортов.

– Если кто-то на выставке потеряется, ищите советский павильон, ваши земляки подскажут, где выход. Встречаемся у центрального входа в 18.00, – объявил Ганс.

За окном показался пригород Лейпцига. Все как по команде разом перебежали на одну сторону. Наташа не успела убрать паспорт в сумочку, поставила его в прорезь между стеклами и засмотрелась на величественный собор. Вагон легонько качнуло.

– Не нарушайте баланс, вернитесь на свои места, – пошутил Ганс.

– Это для них – выставка, а для нас – рынок. А на базаре всякое может случиться. Сдайте-ка мне для надежности ваши паспорта! – потребовала Вера Назаровна.

Наташа протянула руку, но паспорта на окне не оказалось. Она наклонилась – на полу документа тоже не было. Девушка побледнела и суетливо оглянулась. Ганс заметил ее волнение и подсел рядом.

– Что случилось?

– Паспорт пропал, – со слезами призналась Наташа. – По-моему, он завалился за обшивку вагона.

– Ой, ля-ля, – напрягся немец. – Посмотрите в сумочке.

– Смотрела, – девушка дрожащими руками перебрала содержимое. – Нет.

– Это серьезно, – заволновался Ганс.

– Как же я вернусь на родину? – запаниковала барышня и побледнела. – Меня исключат из комсомола и университета.

Эта мысль привела ее в ужас. Наташа расплакалась.

– Не волнуйтесь, я все улажу, – пообещал немец. – Я знаю, как помочь. Только никому ни слова! – шепотом попросил он.

Вера Назаровна непременно нашла бы в этом предложении подвох и подняла переполох. Но Наташе не оставалось ничего делать, кроме как довериться новому другу. Татьяна и Ирина отказались сдавать паспорта, сославшись на указание компетентных органов не выпускать документ из рук. Подруги последовали их примеру. Наташа облегченно вздохнула – расправа откладывалась на неопределенный срок. Ганс поручил своих студентов Вере Назаровне и, сославшись на экстренное дело, исчез.

На выставке Наташа ходила ни жива, ни мертва. Ее ничего не интересовало. Все павильоны с их многочисленными экспонатами и стендами проплывали перед ней словно во сне. Благо, остальные были так увлечены происходящим, что не замечали волнения подруги. На выставке цветов Наташа наклонилась над кустом голубых роз и расплакалась.

– Я тоже готова рыдать от восторга, – шепнула ей Вера Назаровна. – Если бы могла, скупила бы для дачи луковицы всех сортов тюльпанов!

– Ташка, а ты случаем не влюбилась? – отозвала ее в сторону Ирина.

Наташа испуганно отмахнулась и огляделась в поисках Ганса. Его нигде не было. Краем глаза студентка заметила группу подозрительных мужчин. Глядя на нее, они о чем-то бурно спорили. Наташа напряглась и приготовилась к худшему. А что, если Ганс – тайный агент Штази, и ее прямо под белы рученьки упрячут в каталажку? О том, что ее ожидает в родном отечестве, и вовсе было страшно подумать. Видя, что от группы спорщиков отделился один мужчина и направился прямиком к ней, Наташа едва не лишилась сознания. Бежать было некуда, и она отступила к стене.

– Девушка, как вас зовут? – миролюбиво поинтересовался незнакомец.

«Усыпляет бдительность», – мелькнуло в голове у студентки. Она вздрогнула, сжалась в комок и поняла, что не в состоянии ответить – у нее пропал голос.

– А в чем собственно дело? Это советская студентка, – грудью на ее защиту встала Вера Назаровна. – А я – руководитель группы.

– Отлично! А много с вами еще девушек?

– А вам какое дело, дорогой товарищ? Вы кто? – пошла в атаку педагог.

– Я пресс-секретарь советского посольства. Тут один фотограф из популярного отечественного журнала хочет сфотографировать наших молодых землячек в советском павильоне. Надеюсь, вы не возражаете?

– Если вы предъявите соответствующие документы, подумаю.

– Благодарю за бдительность! – улыбнулся незнакомец. – Идемте, представлю вас руководителю делегации.

Фотосессия прошла успешно, но затянулась на полчаса. Сколько фотограф не пытался заставить Наташу улыбнуться, ему не удалось ее растормошить. Серьезную студентку усадили за стойку и вручили кучу буклетов. Массовка на втором плане охотно позировала и беззаботно улыбалась. Веру Назаровну в кадр не пригласили, зато напоили вкусным чаем и вручили сувениры. Старушка осталась довольна. Пришло время отъезда.

– Паспорта у всех на месте? – напомнила Вера Назаровна.

– Да-а-а! – хором пропели новоявленные модели.

– В качестве поощрения готовы предоставить вам автобус и доставить к месту жительства! – предложили сотрудники торгпредства.

Вера Назаровна не стала возражать. Группу Ганса она пригласила с собой. Самого профессора найти не удалось.

После ужина студенты отправилась на экскурсию по городу. Сославшись на недомогание, Наташа осталась в номере. Ганс не появился и там. Вернувшаяся с прогулки Ирина забралась в постель и сразу же уснула. Наташа уткнулась в подушку и расплакалась. Думать о том, что с ней будет завтра, было страшно. Она не представляла, как рассказать Вере Назаровне о потере драгоценного документа, и еще больше пугалась при мысли о том, какой будет ее реакция. Размышление о том, что невинная старушка пострадает от разгильдяйства нерадивой студентки, глубоко ранило душу. Сквозь слезы Наташа не сразу услышала стук в дверь. Накинув халат, она бросилась открывать. Утомившийся и взволнованный Ганс осторожно вошел в комнату и устало прислонился к стене. Ни слова не говоря, он протянул Наташе паспорт. Девушка прижала документ к губам и в порыве благодарности обняла спасителя.

– Где он был? – сквозь слезы уточнила она.

– Как вы и предположили, за обшивкой вагона, – подтвердил немец. – Счастье, что я записал его номер и позвонил другу. Он весьма влиятельный человек на железной дороге, – Ганс поднес девичью руку к губам и нежно поцеловал.

– Вы спасли меня, – призналась Наташа.

– Я был рад помочь вам, – немец посмотрел на часы. – Уже поздно, мне пора, – и он так же тихо вышел.

На границе Наташа в ожидании возможных расспросов с тревогой протянула паспорт немецкому солдату. Служивый внимательно рассмотрел фотографию и удовлетворенно цокнул: «Wunderschönes Mädchen». «Других не держим, – подмигнула пограничнику Ирина. – Как видите, у нас все девушки прекрасные». Не владея русским, молодой человек не понял смысла сказанного и вежливо улыбнулся в ответ.

В общежитии барышни вручили презенты подругам и весь вечер делились с ними впечатлениями. О происшествии с паспортом Наташа предусмотрительно умолчала. До защиты диплома она была убеждена, что тот инцидент остался тайной за семью печатями. Но вежливый молодой человек на выпускном вечере пригласил ее на танец, а, провожая на место, посоветовал бережно относиться к самому главному документу. «Вскрытие обшивки вагона дорого вам обойдется – больше заграницы вам не видать, как собственных ушей», – лукаво сообщил он. О том, что в ГДР информатором был каждый третий, Наташа прочла в период перестройки. Что им не был Ганс, она не сомневалась. Скорее всего, о происшествии настучал кто-то из железнодорожников. Рапорт задержался, и Наташа беспрепятственно покинула территорию Германии. А дома выговаривать ей за неблагонадежность было поздно. Просто особые органы захотели показать свою осведомленность. Позже, вероятно по той же причине, ей было отказано в работе на номерном заводе, в так называемом «почтовом ящике». «Вы длительное время состояли в переписке с иностранцем», – сухо констатировала дама из секретной части.

– И что? Это были ничего не значащие письма.

Женщина вчиталась в строки заключения и возразила:

– Это с вашей стороны переписка носила официально-дружеский характер, а профессор был влюблен, не раз делал вам предложение и приглашал переехать в Германию на постоянное место жительства.

– Но я же всегда отказывалась!

– А он настаивал. Писал каждую неделю, присылал вам посылки и дважды пытался встретиться с вами, без разрешения покидая Москву, хотя виза у него была только в столицу. Да, вы ни разу не пришли на вокзал, не встретились, не поговорили, и он возвращался, не солоно хлебавши, но в доверии вам отказано. Как вам вообще разрешили жить в военном гарнизоне? – откровенно удивилась блондинка.

Наташа не посчитала нужным отвечать и вышла. Женщина нагнала ее в коридоре и отозвала в сторону. «Простите, пожалуйста, за резкость суждений: кабинет на прослушке, я не могла разговаривать с вами другим тоном, – шепотом призналась она. – У вас такая интересная биография, прямо любовный роман. Скажите, а вам не жалко этого несчастного немца? В истории с паспортом он фактически спас вам жизнь». – «Жалко, но я не сумела заставить себя полюбить его». Дама посмотрела на странную посетительницу с явным разочарованием – она упорно отказывалась верить в то, что столь романтическая история так и не получила продолжения.

Глава шестая

Мила проснулась после полудня. С трудом открыв глаза, сладко потянулась. Не в пример минувшим дням, разбитой она себя не чувствовала. День был ясным и солнечным. Хотелось занять себя чем-то значимым. Раздумья прервал телефонный звонок. Она неохотно покинула мягкую постель и пошла на звук, ища спросонья аппарат. Трубка мобильника валялась под журнальным столиком. Мила ногой подтянула аппарат и нехотя нажала клавишу.

– Мила Григорьевна, вас беспокоят из фитнес-клуба. Вы пропустили сеанс…

– Имею право, – раздраженно ответила женщина, придирчиво рассматривая в зеркале собственное отражение.

– Перенесем сеанс?

– Да.

– На какое время?

– На такое же.

– Когда вас устроит?

– Послезавтра.

– Тогда до встречи.

– Пока, – Мила сунула телефон в карман и перешла в столовую.

Холодильник по привычке встретил ее полупустыми полками. Она достала из морозильной камеры филе семги, забросила его в микроволновку и стала лениво мыть листья салата. С лоджии пахнуло осенней свежестью. Голубизна неба ослепила своей бездонностью. Мила прислонилась к дверному проему и улыбнулась чудному осеннему дню. Глядя на верхушки позолоченных кленов, ей впервые за долгие годы захотелось взять в руки кисти или пастель, как в ту, давнюю осень, повернувшую вспять ее жизнь.

…Городок Ломов если и отличался от так и не ставшего для Милы родным Верхнего Стана, то названием. На малой родине вся жизнь была сосредоточена вокруг шахты, на новом месте – вокруг художественной мастерской. Расписанная тутошними умельцами посуда не претендовала на лавры известных всему миру брендов из Хохломы или, к примеру, Гжели, но в масштабе области вполне себе была востребована. Подарки власть имущим местного разлива ваяли тоже в стенах цеха. Фантазия здешних спецов, поставивших на поток изготовление сувенирной продукции, с годами заметно поиссякла, а поскольку руководство, следуя примеру вождей, не обновлялось десятилетиями, угодить ему оригинальными презентами из раза в раз становилось труднее. Заботясь о себе, любимых, начальники решили влить в устоявшийся коллектив молодую кровь. Кандидатура Милы была воспринята ими на «ура». Чего нельзя было сказать о команде мастеров старой школы. Имя девушки слишком часто мелькало в прессе, чтобы остаться незамеченным в кругу набивших руку искусников Ломова. Появление конкурентки поначалу их напрягло. Но Мила одеяло на себя не тянула, ленточку на финише не рвала, стараясь как можно скорее раствориться в общей массе. Инициативу выпускница не проявляла, от работы не отлынивала, к заказам относилась ответственно. Ее творческому почерку, безусловно, была присуща яркая индивидуальность, но она ни в коей мере не шла в разрез с всеобщим направлением. Уровень продаж чашек, вазочек и прочей посуды с появлением новой творческой единицы возрос, но это достижение не сильно отражалось на зарплате и мотивации сотрудников. Справедливости ради стоило отметить, что расписанные Милой изделия крайне редко поступали в продажу, в виду того что охотно раскупались коллегами. Молодая художница этого не знала, поскольку сослуживцев в силу разницы в возрасте сторонилась и в гости к ним не ходила. Впрочем, от коллектива Мила не отрывалась, чаепития на рабочем месте не игнорировала, с коллегами общалась пусть и не охотно, но ровно. Просили – помогала, спрашивали совета – не отказывала, но в душу и свою жизнь никого не пускала. Такое положение вещей устроило всех и воспринималось, как данность. Кисти, краски и мольберт Милы без надобности пылились в дальнем углу антресолей – на смену депрессии пришел творческий застой. Коллеги никак не могли взять в толк, какими такими талантами эта немногословная девушка могла поразить маститых художников и бывалых критиков. Но расспросами не досаждали: была охота попадать ей на язык – за словом в карман Мила по-прежнему не лезла. В провинциальном Ломове девушка наслаждалась самостоятельностью, главным козырем которой стала долгожданная и никем не контролируемая свобода. Как хорошо быть независимой – не приходится поминутно оглядываться назад и выслушивать замечания считающих себя взрослыми людей. У нее копился свой собственный опыт. А шишки, которые неизменно возникают при этом процессе, быстро проходят. Главное, некому читать морали. А учить она теперь сумеет и сама. Кто не верит, пусть заглянет в диплом.

Склонившись над огромным блюдом, Мила старательно выводила замысловатые вензеля – мнящая себя немалой шишкой дама из райкома партии, не скрывая имперских амбиций, заказала посуду с собственными инициалами. Голову над тем, кому отдать заказ, долго не ломали – есть молодая кровь, пускай себя проявит. Бригадир то и дело застывал за спиной Милы, подолгу наблюдая за ее росписью.

– Может, смастерим этой фифе еще и семейный герб с уклоном в партполитработу? – лукаво предложил усатый мастер. – Какие есть на этот счет идеи?

– Для фона «Капитал» сгодится, а для каймы возьмем цитаты из бессмертных произведений Ильича, – подыграла Мила. – Вот товарищи-то порадуются.

– Ты того… брось эти штучки, Яремчук! – перешел на шепот Степаныч. – Завтра начнешь выполнять заказ для юбилея первого секретаря, – повысил голос он. – Придумай что-нибудь этакое, чтобы начальство зацепило за живое!

– А какое место у тваво начальства самое живое? – со смехом уточнила пожилая работница. – Может, его и намалевать?

– Не срамотись, Маня! Не сбивай с панталыку молодежь, – беззлобно отмахнулся мужичок и строго посмотрел на Милу. – Наш юбиляр любит охоту и рыбалку.

– Рыбку что ли золотую изобразить?

– У начальства и так все желания исполняются, – никак не унималась Маня. – Русалку намалюй ему, Людмила! Да нагишом, что б пробрало все важные места!

– Постыдилась бы, – не на шутку рассердился бригадир. – Не слушай, Мила, пустозвонный треп. Про рыбку не скажу – не знаю, а про охоту очень может быть.

– Тогда нарисую косого зайца – небось, закладывает ваше начальство за воротник?

Степаныч вздохнул и покачал головой:

– И не стыдно тебе, Яремчук? А еще комсомолка.

– Так ведь и комсомольцы в курсе, как начальство зашибает, – ввернула Маня.

– Цыц мне тут! – одернул ее мужчина.

– Могу нарисовать сцену из охоты на волков. И тетерева на току впридачу.

– Дело говоришь. Если понадобится, задержишься? Времени в обрез.

– Лично я задерживаться не собираюсь – у меня каждый вечер занятия в изостудии, – открестилась Мила. – Как я Кравчуку пропуски объясню?

– Районное начальство за тебя это сделает, – заверил Степаныч. – Работала же школа искусств без тебя, и сейчас справится – есть дела и поважнее. Запишись лучше на курсы кройки и шитья – в семейной жизни всяко пригодится.

– Нешто ты ей предложение делаешь? – поддела Маня. – А как же я? Взревную!

– Уймись, бесовское отродье! О работе думай! – незлобно сплюнул бригадир.

– Не могу, ты у меня никак из головы не идешь!

– Умолкни, Маня! – пригрозил старик и повернулся к Миле. – На кой тебе, дивчина, изостудия? Чем тратить время на чужих детишек, своими поспешай обзавестись. Бобылю Кравчуку нечем заняться, а бабий век короткий – лови счастье. Не проведешь занятие – старик тебя заменит, а посидишь у нас сверх нормы – премию дадут.

– За премию сидеть, конечно, буду, – согласилась Мила. – В универмаг замшевые сапоги завезли. Страсть как хочется купить! И шляпу! Фетровую, с большими полями.

– Непрактичная ты, Людка, – вмешалась в разговор молодая напарница. – Кожаные сапоги – на все времена. Натер кремом – и как новые. А замшевым особый уход нужен! Ни в дождь, ни в грязь не пофорсишь!

– Журавлева, не отвлекайся, – перебил ее Степаныч. – Твой заказ давно пора отгружать. Не успеешь, останешься сверхурочно и без дополнительного вознаграждения – я тебя предупреждал. Пока не кончишь – про дом забудь!

– Кончают не здесь! – выкрикнула Маня, окончательно смутив мужчину.

– Степаныч, родненький, хоть режь, сегодня не останусь – иду подавать заявление в ЗАГС, – запротестовала девушка.

Мила нахмурилась – любое упоминание о регистрации брака доставляло ей боль.

– С Колькой из обжига? – уточнил бригадир. – Твои проблемы, Журавлева. Я тебя неделю предупреждал – поторопись. Никаких отговорок.

– Что же мне и замуж не выйти через эту проклятую работу? – возмутилась девушка. – Для меня семья важнее всего!

– В субботу подашь свое заявление – за два дня твой лоботряс не успеет передумать, – заартачился старый мастер. – Бери пример с Яремчук.

– Так у нее же никакой личной жизни! – расплакалась спорщица.

– Степаныч, не дави на Светку, – заступилась Маня. – Пущай несет свое заявление. Мы с Людкой все ее долги распишем.

– Сегодня – точно без меня! – запротестовала Мила. – Спешу на свидание.

– Ты? – недоверчиво переспросили хором все трое.

– А что, я уже и понравиться никому не могу?!

– Понравиться можешь, – резонно заметил бригадир. – Только что-то сорока на хвосте ничего о твоих свиданиях не приносила, – подмигнул Мане Степаныч.

– Значит, я умею хранить тайну, – парировала Мила.

– Ты умеешь, кто бы спорил! – согласился мужчина. – Только у нас тут все, как на ладони. Все холостые женихи наперечет, – он беззлобно рассмеялся и вышел.

На премию Мила купила модные замшевые сапоги цвета спелой вишни и широкополую шляпу такого же оттенка. Черное элегантное пальто сидело на ней безупречно. Венчали наряд золотистый атласный шарф и небольшая в тон ему сумочка. Когда она несла себя по улице, местные ловеласы сворачивали шеи, а завистливые модницы кусали в кровь губы. Девочки-школьницы, напротив, старались подражать одевающейся со вкусом приезжей. В глубоко провинциальном Ломове Мила быстро стала иконой стиля. Всерьез ухаживать за ней никто не решался – иначе, чем еще можно было объяснить отсутствие поклонников. Или хотя бы завалящего почитателя. «Райской птице не место в курятнике», – доходчиво объяснила Маня, у которой девушка снимала комнату. Вскоре после войны тогда еще Мария, статная красавица и небесталанная выпускница художественного училища, приехала в Ломов тоже по распределению. Поиски семейного счастья успехом не увенчались – в суровое лихолетье женихи были наперечет, и конкурировать за них с местными кралями, даже имея за спиной детдомовскую закалку, было небезопасно. Стать своей среди чужих ей было не суждено – здешняя публика держала круговую оборону, а воевать в одиночку себе дороже. Время от времени по ночам к Марии тайно наведывался чиновник из района. Она забеременела и решила родить – не куковать же век в печальном одиночестве. Но свалившаяся камнем с неба супруга высокопоставленного ходока доходчиво обрисовала сопернице далеко не радужные перспективы: лишившись работы и жилья, с черной меткой в трудовой книжке в любом другом месте аморальную комсомолку не ждало ничего хорошего. Поздним вечером профилактическую беседу продолжили два бритоголовых подонка. Вправляя Марии мозги, они целились в живот и лицо. Тут не то что выносить ребенка, уцелеть шансов не было. Но, вероятно, у небесной канцелярии на девушку были свои планы – ей позволили выжить. Не быстро, но выкарабкалась. О детях пришлось забыть навсегда. Мария быстро располнела и обабилась, превратившись в обычную Маню. Спустя годы женщина узнала в Миле себя прежнюю. Захотелось протянуть коллеге руку помощи. Маня взяла ее к себе на постой и стала покровительствовать. Особой необходимости в том не было: времена изменились, и на независимость Милы никто не покушался. Но подстраховать было не лишним. Беседка на высоком берегу реки стала любимым местом времяпровождения новенькой. Вдали от людских глаз легко дышалось и ни о чем не думалось. И главное – никто не досаждал расспросами и советами. «Привет!» – взорвал тишину бравый голос за спиной у Милы. Она вздрогнула и обернулась. Высокий симпатяга в длинном черном пальто с элегантным белым шарфом поверх и ученической сумкой через плечо положил на ее колени алую розу. Чуть помедлив, Мила взяла цветок. Не спрашивая позволения, юноша приземлился рядом и попытался поцеловать ей руку, но получил решительный отпор. Художница отодвинулась на безопасное расстояние и манерно поднесла бутон к губам, наслаждаясь тонким ароматом. Молодой человек пристально наблюдал за каждым ее движением. Это не ускользнуло от внимания Милы. Затеянная ею игра была опасна, но привлекательна. Читать морали было некому – свидетели отсутствовали. Девушка нежно коснулась цветка губами. Школьник судорожно сглотнул и сорвался с места. Мила снова пересела.

– Уроки прогуливаешь, Шурик?

– Физо отменили, – воздыхатель упал перед искусительницей на колени.

– Юноша, ведите себя скромнее, – с придыханием шепнула Мила.

– Ты считаешь меня ребенком? – возмутился подросток.

– А ты, Ребров, взрослый?

– Всего на пару лет моложе тебя!

– На пять лет, Саша. На целых пять лет! – девушка вернула цветок.

– Я не виноват, что поздно родился!

– Поздно для чего? – игриво уточнила Мила.

– Для того чтобы встречаться с тобой!

– Тоже мне жених выискался! – рассмеялась в лицо провокаторша.

– Ты так не шути, – рассердился Александр.