Наталья Александрова
Шкатулка с секретом

«Как скажешь – так и будет», – только и был ответ на все.

А дядька говорил. Даже слишком много. И все успокоиться никак не мог, заставил тетю Лину в розыск на сестру подать – или, кричал, жива она, тогда пускай сама на свою деваху раскошеливается, а если нет ее на свете – то государство должно пенсию платить.

Тоне тогда уж лет шесть было, скоро в школу идти. Те, в милиции, заявление приняли и вызвали как-то тетю Лину на опознание неизвестного трупа молодой женщины, подходящей по описанию на Тонину пропавшую мать. После посещения морга тетя Лина явилась домой бледная, как сама смерть, и вдруг упала в коридоре на пол и затряслась. А потом стала кататься и биться головой о стену. Тоня, выскочившая в коридор, взвыла от страха. Пока дядька брызгал на тетю Лину водой и орал на Тоню, чтобы та заткнулась, в незапертую дверь заглянула соседка и, сориентировавшись в ситуации, вызвала «скорую».

Медики приехали быстро, накололи тетю Лину успокоительным, сказали, что это нервный срыв. Как узнали, что в морге была на опознании, так только руками развели – что же вы хотите, ничего удивительного, такой стресс.

Дядька не то чтобы испугался за жену, просто не хотелось с ней возиться, поэтому на следующее опознание тетю Лину не пустил. А потом вдруг в почтовом ящике оказался конверт с деньгами.

«Моей дочери» – так было написано на конверте. И все – ни письма, ни подписи, ни обратного адреса. Их адреса тоже не было, и марки тоже, стало быть, кто-то просто пришел в подъезд и опустил конверт в почтовый ящик.

«Жива, шалава», – сказал тогда дядька и послал тетю Лину в милицию забирать заявление. С тех пор деньги приходили – мало и нерегулярно, а потом перестали, потому что началась перестройка.

Организация, где дядька работал начальником административно-хозяйственного отдела (так у них назывался завхоз), закрылась, он устроился завхозом в ведомственную поликлинику, а через некоторое время там сняли главврача, поскольку пропали все материалы, выписанные на ремонт.

Тоня была не такой уже маленькой, чтобы понять – дядька тоже успел половить рыбку в мутной воде, уж очень трясся он вечерами, ожидая неприятностей. Все обошлось, поскольку организация, от которой была поликлиника, тоже закрылась. Дядька спешно уволился и по знакомству устроился мелким служащим во вновь выбранную местную администрацию. С тех пор так и закрепился там, переходил потихоньку с должности на должность, а после стал директором какой-то мелкой фирмочки. Зарплату получал приличную, однако делать, как понимала теперь Антонина, ничего особенного не умел, только на подчиненных орал, так что года через два его уволили.

Но дядька не растерялся, оброс за это время полезными знакомствами и устроился в салон красоты директором. Тоня к тому времени выросла и подрабатывала в этом салоне уборщицей. Деньги небольшие, но зато девочки стригли и причесывали ее бесплатно.

Училась Тоня в школе средне, учителя так и говорили – серединка на половинку, никакими предметами особо не интересуется, кое-как переползает с тройки на слабую четверку. После девятого класса тетя Лина уговорила ее поступать в свой техникум, который теперь назывался колледжем. Тоне было, в общем-то, все равно куда поступать, только она твердо знала, что никогда не станет заниматься детьми. Это дело все-таки любить надо, а Тоня детей не то чтобы не любила, но больше любила животных.

С детства ни одной бродячей кошки пропустить не могла, всех ей надо было погладить и пожалеть. Собак тоже совершенно не боялась, ни одна собака на нее не зарычала. Дядька, однако, этот вопрос решил раз и навсегда – никаких животных в доме, от них только грязь и блохи. Ни собак, ни кошек, ни попугая, ни канарейки, ни мышей, ни крыс, ни морских свинок! Увижу какого-нибудь хомяка – ногой раздавлю и в туалет спущу! Тоня верила, что так оно и будет.

Один раз в своем подъезде Тоня нашла котенка – рыжий пищащий комочек. Принесла домой, напоила молоком, после чего котик заснул у нее на руках. И тогда, пожалуй, первый и единственный раз за все детство, Тоня почувствовала небывалое счастье.

Тетя Лина, придя с работы, нахмурила брови, потом поглядела на Тоню и промолчала. Тонино счастье продолжалось до прихода дядьки, после чего начался обычный крик и последовал строгий приказ – унести из дома эту гадость. Где взяла – там и оставь, хоть в помойку выброси, сказал дядька, с этой дрянью ты в дом не вернешься.

И Тоня решилась. Молча оделась, сунула котенка за пазуху и шагнула к двери. Она решила не возвращаться. Просто будет идти и идти, пока не упадет на улице. Выбросить беспомощного котенка в мусорный бак она была не в состоянии. Лучше самой умереть.

Очевидно, тетя Лина почувствовала что-то, заметив, как тщательно Тоня завязывает капюшон куртки и ищет варежки, потому что взяла племянницу за руку и сказала, что они поспрашивают соседей, может, кто возьмет котеночка.

Взяли Звонаревы со второго этажа, их Ленка училась с Тоней в одной школе, на класс старше. С тех пор Тоня перестала вслушиваться в дядькины крики. Они ее больше не волновали. Никому не нужна, ни на что не годна, ни к чему не приспособлена, ни рожи ни кожи… Про жилплощадь дядька не прибавлял, потому что сумел приватизировать квартиру, оформив-таки Тонину мать умершей, нашел нотариуса, который сквозь пальцы посмотрел на сомнительную ситуацию.

Было у него желание и Тоню площади лишить, но тут номер не прошел, нотариус не решился впрямую нарушить закон. Не то дядька пожадничал и заплатил ему мало, не то побоялся в совершенный криминал соваться – как бы вообще квартиру не отобрали.

В общем, заикнулась как-то Тоня, что хочет после школы на ветеринара пойти учиться – такого от дядьки наслушалась. «Всю жизнь, – орал он, – котов больных будешь усыплять, а здоровых – кастрировать! Того и гляди собака бешеная покусает, или от попугая орнитоз подхватишь, или еще что-нибудь похуже!»

К тому времени дядька устроился в салон красоты и старался показать себя умным и культурным человеком. Купил костюм, стал носить галстук, постригся коротко (задаром, в том же салоне) и даже поставил коронку на передний зуб. В салоне он затеял полное переоборудование, заявил, что теперь будет не парикмахерская, а косметическая клиника, нахватался разных красивых слов («фотоомоложение», «мезотерапия» и так далее), сумел заморочить голову хозяйке салона, наврав ей, что имеет отношение к медицине – работал, мол, в ведомственной поликлинике, не уточняя, что трудился завхозом. Об этом подробно сообщила Тоне Ленка Звонарева, которая устроилась после окончания школы в этот же салон администратором.

Никакое улучшение внешности дядьке не помогло, клиентки, завидев в помещении здоровенного громогласного мужика, который приставал к ним с разговорами и орал на мастеров, пугались, были очень недовольны и многие больше не приходили. Еще дядька заявил мастерам, что их услуги скоро будут не нужны, раз теперь будет не салон, а клиника.

Коллектив салона в полном составе перешел на другое место и увел оставшихся клиентов, а из дядькиной затеи ничего, разумеется, не вышло, потому что не было у него ни лицензии, ни разрешения на открытие клиники от горздрава и еще много чего. Взбешенная хозяйка салона велела дядьке убираться вон, так он перед уходом пустил налево массажные столы и еще кое-какое оборудование. Об этом Тоня тоже узнала от Ленки.

О ветеринарном институте пришлось забыть, дядька сидел без работы и скрепя сердце разрешил Тоне поступать в педагогический колледж. И то потому, что после школы можно было пойти только в продавщицы, а дядька был твердо уверен, что Тоня по своей глупости проторгуется в первый же день.

В колледже как раз открыли секретарское отделение, отдавая дань моде, и тетя Лина посодействовала, чтобы Тоню приняли туда с плоховатым аттестатом. Дядьке про это решили не говорить, чтобы не слушать его непременных воплей по поводу секретарш и козлов-начальников, которые лапают их в своих кабинетах. Дядька по обыкновению употреблял бы более сильные слова.

В колледже Тоню не замечали. Девчонки на секретарском отделении подобрались все хорошенькие, но ленивые. Учились в школе неважно, вот и решили пойти в секретарши. А что, если фирма попадется приличная, то можно если не с начальником закрутить, то какого-нибудь мужчину найти побогаче. Замуж выйти или так, через постель, в общем, устроиться в жизни.

Тоня в этом плане была личностью бесперспективной, это каждому было ясно. Не то чтобы выросла она очень уж некрасивой, нет, тетя Лина, бывало, глядя на нее, вздыхала тихонько – вроде бы и черты лица правильные, нос-глаза на месте, не толстая и не худая до безобразия, ноги не кривые, а вот поди ж ты, все вместе какое-то несуразное, несочетаемое. На занятиях ничем особенным Тоня себя тоже не проявляла, так что преподаватели только плечами пожимали – кто ее, такую растелепу, на работу возьмет?

Как встанет боком да глянет искоса, а в глазах такое отрешенное выражение – нет, с этой девчонкой каши не сваришь…

Однако на третьем курсе Тоня как-то выровнялась, с учебой наладилось, подрабатывала летом – листовки раздавала, подписи собирала, потом приоделась немножко, стала с девчонками ходить на дискотеку, ездить на озера купаться.

Не слишком ее привечали, да если честно, ей и самой такое времяпрепровождение не нравилось – парни грубые, только пиво пьют да гогочут. Девчонки визжат, развлечения у них какие-то глупые. Подкрадутся, кинут кого-нибудь в воду в одежде – то-то весело. Но все-таки не одна как перст. Не дома же сидеть, дядькину ругань слушать?

После косметического салона дядька долго сидел без работы – растерял прежние связи, поскольку все его старые знакомые в местной администрации давно уволились, на их место пришли молодые и, по дядькиному выражению, наглые до неприличия, подметки на ходу рвут, им бы только от государственного пирога кусок побольше откусить, а остальное их не интересует.

Тоня тогда еще плечами пожала – как будто дядька не этим самым всю жизнь занимался, да только не слишком хорошо у него это получалось, вот он и злился. Дядька перехватил ее взгляд и хоть и был по природе сильно толстокожим, все же что-то понял и открыл было рот, чтобы заорать на нее, но тут тетя Лина вовремя отвлекла его каким-то хозяйственным вопросом.

Дядька смирился с тем, что он не будет больше начальником, и стал искать работу попроще. Но, как уже говорилось, делать толком ничего не умел, и катило ему уже к пенсии, так что можно было найти работу только сторожем или сменным вахтером. Консьержем и то не брали – дядька пытался по старой памяти орать на жильцов, изображая начальника, а им это не нравилось.

Девочки из салона подсуетились, рассказывали всем клиентам, что за человек дядька, как он обманул хозяйку, да еще и обокрал по мелочи, так что связываться с ним в районе никто не хотел.

На выпускном вечере Тоня впервые в жизни напилась. Это получилось случайно, выпила пару коктейлей, да еще ребята водки налили. Как домой добралась, не помнила, провожать, конечно, никто не стал, хорошо хоть в такси посадили. Таксист попался жуликоватый, вытащил все деньги из кошелька, правда, было там немного, да еще и сережки из ушей вынул, теткин подарок на восемнадцатилетие.

Тысячи девчонок ездят в такси, и ничего, а тут попался подлец. Такое уж Тонино счастье. Дядька, увидев Тоню, просто оторопел, а тетя Лина только руками всплеснула. Дядьке бы промолчать тогда, да где там, начал орать как обычно.

Все знают, что с пьяным ругаться бесполезно, себе дороже обойдется, но дядька никогда здравым смыслом не руководствовался. Тут уж Тоня не стерпела, тетя Лина ей потом рассказала. Как дядька начал ее неприличными словами костерить, так обозвала она его тоже по-всякому да поварешкой по лбу съездила. Удар получился несильный, все же здорово она была пьяна, да только дядька заголосил, упал. «“Скорую”, – кричит, – милицию вызывай». Больше Тоня ничего не помнила, очнулась в своей комнате лежащей на кровати в одежде. Плохо ей было, в горле пересохло, она тихонько пошла на кухню. А там свет горит, и голоса слышатся. Тоня подкралась к двери и приникла к щелочке.

Дядька сидел на стуле, на голове мокрое полотенце. С виду ничего в нем не изменилось, крови видно не было, у Тони отлегло от сердца. Злой как обычно. Я, говорит, эту… такую-сякую в тюрьму посажу. Пойдет у меня на зону баланду жрать да охранниц ублажать. Завтра же в милицию пойду и заявление на нее напишу.

Тетя Лина полотенце у него забрала да и встала напротив. Только было Тоня подумала, что скажет тетка свое обычное: «Как хочешь, так и будет», как вдруг тетка хлестнула мужа полотенцем и сказала тихо так, но твердо: «Никуда ты не пойдешь. Мало ты ей жизни испортил, так еще и на зону отправить хочешь? Имей в виду, я ничего подтверждать не стану, а еще и скажу, что ты сам упал, а на нее сваливаешь. Соседи все подтвердят, что у нас каждый день скандалы, ты своими криками всех достал. Да еще и порасскажу там, в милиции, про твои темные делишки».

Дядька-то трус был изряднейший. А тут жена бессловесная заговорила, он так удивился, что едва со стула не упал.

«Ты что?! – закричал. – Ты в уме ли – такое говорить?»

А тетя Лина свое твердила: «Оставь племянницу в покое, и так девчонке досталось – без отца, без матери растет. Да ты еще тут. Так что угомонись, никуда не ходи, ничего с тобой не случилось, подумаешь, по голове поварешкой получил. Да у тебя там монолит. Чего ты к ней привязался? Не пьет, не гуляет, учится как-никак, по дому помогает, парней не водит – чего тебе еще? Не знаешь ты, какие дети бывают, я на своей работе нагляделась. Вот окончит она уже колледж, работать пойдет, жизнь свою устроит, нам на старости помощь будет…»

«Вот это, – сказал дядька, – вряд ли. От осинки, милая, не родятся апельсинки. Если мать была шалавой последней, ребенка малого бросила, то и дочка рано или поздно такой же станет».

На это тетя Лина промолчала, а Тоня напилась воды в ванной прямо из-под крана и спать пошла.

Утром пришлось, конечно, перед дядькой извиняться. Он против обыкновения сильно орать не стал, но и милицией не грозил. И пошло у них все по-старому.

Дядька-то мерзавец, конечно, каких мало, но тетя Лина всегда к Тоне хорошо относилась.

И теперь получается, что нет у Тони никакого родного существа, кроме вот Рика. Только он к ней по-доброму относится. Как познакомились, сразу ее принял.

Рик, должно быть, почувствовал, что Антонина думает о нем. Приподнялся, взглянул на девушку своими умными темными глазами, в которых светилась преданность и благодарность.

Антонине сразу стало легче – все-таки она не одна, Рик не даст ее в обиду.

– Да ты уже и на лапы опираешься! – обрадовалась она. – Ну, Рикуша, скоро бегать станешь!

Рик едва слышно рыкнул и снова сделал попытку положить голову ей на колени. Антонина, смеясь, схватила его за уши и поцеловала в нос. Рик отстранился и чихнул. И даже рыкнул посильнее – мол, что ты себе позволяешь, я же серьезная сторожевая собака, а не диванная болонка или там что-то мелкое, что под мышкой носят вместо сумочки. Этих можно тискать и целовать…

– Да ладно, я же вижу, что тебе нравится. И потом, никто не узнает, – сказала Антонина и почесала пса за ухом.

Он блаженно вздохнул и закрыл глаза.

Успокоившись, она вспомнила, что так и не позвонила по тому номеру телефона, который ей дал Владимир Борисович. А ведь он велел ей звонить в случае любых неприятностей, или форс-мажорных обстоятельств, как он выразился. Ни в полицию, ни в другие службы, а только ему.

Она начала уже набирать номер и вдруг задумалась.

Что она скажет?

Что в доме неизвестно откуда появился труп незнакомого ей человека и что потом этот труп необъяснимым образом исчез? Пока она, как полная дура, валялась под лестницей.

Как она будет выглядеть?

В лучшем случае как законченная идиотка. А может, как наркоманка, которая нанюхалась или наелась какой-нибудь дряни, и теперь у нее начались галлюцинации… Реакция нормального человека – немедленно выгнать ее из дома!

Нет, про непоседливого покойника говорить никак нельзя!

Так, значит, может, вообще не звонить? Ничего не говорить о том, что произошло?

Но так ей никто не поможет, и она останется один на один со своими проблемами. А что, если этот кошмар повторится? Да она теперь ночью глаз не сомкнет.

Ну, конечно, она не совсем одна, у нее есть Рик…

Тут Антонина сообразила, что она может сообщить по телефону: кто-то проник на участок и отключил Рика, сделав ему укол снотворного. Уж это-то ей точно не привиделось – вот обломок иглы, который она извлекла из шкуры пса, да и сам Рик еще не отошел от укола. От этого факта не отмахнешься, так что тот, кому она позвонит, должен будет принять какие-то меры…

Она набрала номер, поднесла телефон к уху, но жизнерадостный голос сообщил ей, что данный абонент временно недоступен.

Вот так вот! Владимир Борисович дал ей этот телефон, чтобы звонить по нему в случае экстренной необходимости, а сам недоступен! А что, если бы ситуация действительно была форс-мажорная? Что, если бы в дом ломились бандиты или если бы он горел?

Тоня еще раз набрала тот же номер, прослушала такой же жизнерадостный ответ и убрала телефон в карман.

Рик крепко спал на коврике, отбросив лапы. Выглядел он получше, так что Тоня отошла тихонько. Чем так сидеть, лучше заняться делом, а то так и сбрендить недолго. Воспоминания то и дело лезли в голову, а что ей вспоминать-то? Ничего хорошего у нее в жизни не было, одна беспросветность.

Текущее дело у нее было одно, а именно – уборка.

На это у нее уходило пока все свободное время – дом большой, хозяева, должно быть, уезжали в спешке, потому что все брошено как попало, в полном беспорядке. За два дня она успела прибрать в спальне и вымыть кухню, а также разобраться в столовой и начерно вымести холл на первом этаже, оставались еще две детские, кабинет и комната для гостей.

Комната была явно нежилая, там пахло затхлостью и пылью, кровать была вовсе без матраса, так что Тоня ночевала не в хозяйской спальне, а на первом этаже, в небольшой комнатке, примыкающей к кухне. Владимир Борисович так и сказал – живи, где хочешь, ешь, что найдешь, только приберись как следует.

Тоня тяжко вздохнула и приступила к детским комнатам. Там царил совершеннейший кавардак. Она знала, что в доме жила семья – родители и двое детей, мальчик и девочка.

Судя по обстановке, мальчишка был подростком, а девочка лет семи. В ее комнате все было гламурно-розовое, занавески в рюшечках, покрывало на кровати разрисовано шариками и медвежатами, на стенах портреты семи сказочных принцесс. Тоня рассмотрела Белоснежку, Жасмин и Русалочку, потом ей надоело. Осторожно ступая, она собрала с пола игрушки, книжки, какие-то коробочки и пластмассовые части конструктора. Была еще колония меховых зверей, на полке игрушечная посуда и пластиковые продукты – торты, пирожные, гамбургеры, овощи. Тоня улыбнулась своему интересу: вот бы такое было у нее в детстве!

Разборка всего этого заняла почти час.

У мальчика было и того хуже. Все валялось на полу вперемешку – носки, майки, кроссовки, спортивные принадлежности, сломанная игровая приставка, порванные плакаты, тетрадки, учебники. Компьютера не было, очевидно, забрал с собой.

Тоня распихала мелочи по ящикам письменного стола, собрала одежду с пола и развесила по шкафам, сдернула залитое апельсиновым соком и колой постельное белье и сунула его в стиральную машину.

За такой работой время пролетело незаметно. Антонина утомилась и захотела поесть.

Она произвела очередную ревизию холодильника и буфета и выяснила, что там еще довольно много замороженных овощей и мяса, но совсем нет хлеба. И ничего сладкого. А сладкого очень хотелось – это самый доступный способ снять стресс. Напиться горячего крепкого чая с печеньем да с шоколадными конфетами.

Ох, какое печенье тетя Лина пекла по праздникам! Фигурное, а в середине шоколад или капелька варенья. И во рту выпечка прямо рассыпалась, жевать не нужно было. Или еще такие смешные кулечки с брусничным вареньем, назывались они почему-то «жулики». Дядька перед телевизором целое блюдо сожрать мог, тетя Лина Тоне заранее на тарелочку откладывала и в секретном месте прятала.

Тут в доме ничего не было, даже леденцов детских не завалялось, сахар кусковой и тот кончился.

Тоня подумала и решила прогуляться до магазина – купить все самое необходимое, а заодно пройтись, подышать свежим воздухом. Дождя не было, и даже солнце несмело пробивалось из-за туч. Рик поднял голову и даже попытался встать, но лапы разъехались, и он снова плюхнулся на коврик.

– Ничего, – сказала Антонина, – все будет хорошо. Ты полежи здесь, а я тебе колбаски принесу. Или сыру.

На собаке хозяева не экономили, в сарае стоял мешок сухого корма, однако Рик сразу же дал понять, что не откажется и от человеческой еды. И Владимир Борисович говорил, что дети его избаловали, сосисками кормили и сухим печеньем.

Надев кроссовки и куртку с капюшоном, а самое главное – потрепав на прощание Рика по загривку, Антонина вышла из дома, открыла калитку и покинула участок.

Машину брать не стала – до магазина было недалеко, и ей хотелось прогуляться.

День оказался совсем солнечный. На березах уже появились желтые листья, расцветив золотом зеленый фон ближней рощи, черепичные крыши соседских коттеджей бросали вокруг красноватые отблески.

Коттеджный поселок «Холодный ключ» был построен неподалеку от обычной деревни Заречье, где собственно и находился магазин, куда направилась Антонина. Поселок с деревней соединяла хорошая шоссейная дорога, по сторонам которой рос густой темный ельник. Антонина уже вышла на эту дорогу, когда услышала позади поспешные шаги и шумное, с присвистом дыхание.

Обернувшись, она увидела, что ее догоняет толстая тетка лет пятидесяти в леопардовых лосинах и полосатом свитере ручной неаккуратной вязки. На ногах у тетки были ярко-желтые галоши, в которых ходят в огород.

– Постой! Обожди! – окликнуло ее это чучело. – Куда ты так несешься? Обожди минутку, мне тебя не догнать!

Антонина нехотя замедлила шаги и дождалась незнакомку. Та, громко пыхтя, нагнала ее и проговорила, отдуваясь:

– Ну вот, еле догнала! Ты ведь в магазин идешь, в деревню? И я тоже в магазин. Прикинь, в доме ни печенья, ни конфет не осталось, чаю выпить не с чем!

«А тебе, милая, про конфеты и печенье лучше вовсе забыть, – подумала Антонина, критически оглядев ее фигуру. – А то скоро ты ни в одну дверь входить не будешь!»

– Так что пойдем вместе, а то одной-то через лес страшновато… По дороге далеко, а вместе мы по тропиночке срежем. Там метров пятьсот всего пройти – и вот он, магазин-то! Там, правда, тоже мало что купишь, – вздохнула толстуха. – Одно слово – сельпо! А ты ведь за домом Самохиных присматриваешь?

– Ну да, – проговорила Антонина, покосившись на спутницу.

Вот интересно, откуда она все знает? Вроде Антонина ни с кем не общалась, никому ничего не говорила…

– А я – за домом Лисовских, – сообщила та. – Меня Анфиса зовут, Анфиса Павловна…

– Антонина, – лаконично представилась Тоня и снова замолчала. У нее не было никакого желания поддерживать разговор.

– Твои-то так спешили, так спешили, когда уезжали… – снова заговорила Анфиса, не в силах помолчать дольше минуты. – Кое-как вещи покидали в багажник – и помчались, будто за ними черти гонятся…

– Спешили? – переспросила Антонина, искоса взглянув на спутницу.

Она и сама заметила в доме следы поспешного отъезда, но хотела понять его причины.

– А как же, конечно, спешили! – подхватила Анфиса, почувствовав в ее голосе интерес. – На самого-то, на Вячеслава Андреевича, здорово наехали, так ему пришлось все бросить и когти рвать!

– Наехали? – снова переспросила Антонина. – В аварию, что ли, попал?

– В какую аварию? – Анфиса взглянула на нее, как на ребенка. – Ты что, не знаешь, как наезжают?

– Ах, в этом смысле! – сообразила Антонина. – А кто же на него наехал?

– А вот это уж я не знаю! – Анфиса поджала губы. – А ежели я не знаю – никогда лишнего говорить не стану! А ты-то ничего про них не знаешь? Не знаешь, к примеру, куда они уехали? – Глаза Анфисы зажглись жгучим интересом.

– Ничего не знаю! – отрезала Антонина. – Я вообще им человек посторонний, наняли за домом присмотреть, пока Владимир Борисович в отъезде – и все.

– Ну, это, конечно, правильно, что лишнего не говоришь, – пробормотала Анфиса с обидой. – Посторонним ничего выкладывать не надо. Да только я-то не посторонняя, и если я что знаю – то я никому и ничего, я как могила…

«Ага, никто, кроме всех на базаре, не узнает! – подумала Антонина. – Да если бы я что-то и знала – ни за что бы такой тетке не сказала!»

– Говоришь, Владимир Борисович тебя нанял… – продолжала Анфиса с ехидной улыбочкой. – Ну, Володька, хозяином заделался, персонал начал нанимать! Фу-ты ну-ты, какие мы важные! Как говорится – кот из дома, мыши в пляс! Вот тут свернем, вон она, тропинка-то…

Идя по тропинке, Антонина оценила пользу Анфисиных галош. Дорожка была узкая, плохо протоптанная, со всех сторон наступали кусты и мох. Антонина прекратила пустую беседу и сосредоточилась на выискивании сухих мест. Это удавалось ей плохо, ноги в кроссовках мигом промокли.

Между тем они вышли к деревне, миновали два-три невзрачных домика и подошли к магазину. Анфиса вошла первой и разочарованно протянула:

– Ну, так и знала! Ничего нету!

– Зря вы так, женщина! – возразила ей продавщица, чем-то неуловимо на нее похожая. – Сегодня же привоз был, и хлеб свежий привезли, и молоко, и даже окорочка куриные замороженные!

– Сама вот и пей чай с морожеными окорочками! – фыркнула Анфиса. – А печенья хорошего нету! И конфет тоже!

– Как это нету? – возмутилась продавщица. – А это что же – не печенье? Вот ведь – и курабье есть, и суворовское…

– Где курабье? – повысила голос Анфиса. – Это? Какое же это курабье? Что я – курабье не знаю?

– А что же это, как не курабье? – не сдавалась продавщица. – Вон на этикетке так и написано: «Курабье»!

– Мало ли что этикетка! – не унималась Анфиса. – Этикетку можно какую хочешь прилепить, а только это никак не курабье! Если хочешь знать, это венское печенье!

Антонина молчала, с тоской глядя на грязноватый прилавок. Сухое печенье было навалено на нем неаппетитной кучей, да еще и ползали по нему неторопливые осенние мухи. В конце концов она взяла завалявшуюся в углу шоколадку и полкило кускового сахара.

Анфиса Павловна долго препиралась с продавщицей, наконец выбрала все же печенье и велела взвесить карамелек в ярких обертках.

– Хоть фантики красивые, – проворчала она.

Зато хлеб был свежий, еще теплый.

– Они его из пекарни привозят, тут недалеко, – сказала Анфиса, – ай да ладно, хлеб такой с маслом да с вареньем – и ничего больше не надо!

Антонина хотела неодобрительно скривить губы – дескать, от хлеба толстеют, но поймала себя на мысли, что ей тоже ужасно хочется хлеба с вареньем. И чай чтобы горячий, крепкий, сладкий… Что-то она тут разъелась, на свежем-то воздухе.

Обратно шли медленно, Анфиса все время отставала.

– Я тут постоянно живу, – пыхтя, рассказывала она, – летом-то все тут, а осенью и зимой только по выходным приезжают. Ну, ясное дело, друзья, компании разные у них, потом уборки – ужас! Все бы ничего, хозяин вообще ни во что не вмешивается, хозяйка невредная, только она, понимаешь, подвинута на здоровом образе жизни. Сама худая, как спица от велосипеда, ничего не ест, пьет только воду, и то какую-то специальную, при виде сладкого прямо трястись начинает. И ну мне выговаривать! Еще тоже взяла моду – подробно перечисляет, что с моими внутренностями делается, когда я конфеты ем!

– Да ей-то какое дело до ваших внутренностей! – не выдержала Антонина.

– Вот и я о том же! – подхватила Анфиса. – Но, сама понимаешь, с хозяевами спорить, что против ветра плевать – все на меня же и попадет. Думала я даже уволиться, да больно место хорошее. Всю неделю-то я одна в пустом доме. Приберусь, да и делаю что хочу. И платят прилично, грех от такого места отказываться. Так-то, на буднях, здесь почти никого нет, но ты не бойся, пока соседи вокруг есть.

– Да не боюсь я, у меня собака, – ответила Антонина.

– Рик? Хороший пес, серьезный, не пустолай какой-нибудь, – согласилась Анфиса. – Когда Самохины уезжали, Татьяна, жена-то самого, уж очень Володьку просила – не оставьте, говорит, собаку, проследите, чтобы с Риком все в порядке было, чтоб накормлен и все прочее. А он, вишь, слинял, тебя нанял…

– Он сказал – на две недели. Мать, говорит, заболела, надо съездить… – неизвестно зачем объяснила Антонина.

– Ну не знаю… – Анфиса поджала губы, – что-то не слыхала я, что у него мать жива. Один, говорил, как перст, никого нету. А после говорил: денег ему оставили прилично – дескать, живите, за домом смотрите, пока мы не объявимся. Да только я скажу, что здорово их припекло, раз собаку они бросили, вот что…

Она замолчала и несколько минут шла тихо, но не выдержала и снова заговорила:

– Тут как было: иду это я к Молоковским, что на соседней улице живут, ихняя кухарка Анна мне рецепт яблочного повидла обещала. Яблок нынче уродилось – неизмеримое количество, у нас хоть за яблонями никто не смотрит, все равно урожай хороший. Думаю, соберу хоть сколько-то да и сварю. Спрячу подальше, чтобы хозяйка не увидела, да и буду повидло всю зиму кушать! Ну, иду это я, вдруг машина Татьянина летит на полной скорости. Чуть кота Аникеевых, что через дом от них, насмерть не сбила! И то сказать, кот у Аникеевых больно наглый, ходит вечно посреди дороги, и все машины его объезжать должны. Ну, вывернулся он тут, со страху на забор взлетел. А Татьяна ворота не закрыла, даже во двор заезжать не стала. Бегом в дом, дети за ней. Гляжу – тащат вещи кой-какие, девчонка ревмя ревет, Рика обнимает, брат ее схватил в охапку да и в авто. Татьяна выбегает, вся запыхалась, волосы растрепаны. Что-то на ходу Владимиру кричит, в машину села да и газанула, только ее и видели вместе с детьми. Я как такое увидела, так и встала столбом. А после очухалась, да и спрашиваю Владимира – что случилось-то? А он как рявкнет – иди по своим делам и в чужие не суйся!

«Это правильно», – подумала Антонина.

Когда они вернулись в коттеджный поселок, Анфиса попыталась напроситься к Антонине в гости.

– Посидим, чаю попьем… Тут ведь такая скука смертная!

Антонина отказалась наотрез – мол, Владимир Борисович настрого запретил ей пускать в дом посторонних.

– Так то – посторонних! – ныла Анфиса. – А я разве же посторонняя? Такая же, как ты!

– Не велено – и все! – отрезала Антонина.

Анфиса разобиделась и свернула к своему коттеджу.