Наталья Александрова
Серенада для шефа

В результате Манечкиных сюрпризов отношения между ней и женой Якова Михайловича безнадежно испортились, и Манечка дала понять хозяину, что эта подойдет к ее детям только через ее, Манечкин, труп, а у нее есть зубы, чтобы постоять за себя и за детей. Примерно в таком же духе высказалась и жена.

Якову Михайловичу пришлось оформлять отпуск за свой счет. Сектор вздохнул свободней. Не то чтобы Якова Михайловича не любили, нет, в том, что не касалось Манечки, он был вполне нормальным человеком, никому не мешал заниматься своим делом, а тем, кто хотел работать, даже помогал ценными советами, ведь если у человека смолоду голова светлая, то и к пенсии ум никуда не денется. Просто он все-таки здорово достал всех собачьими разговорами и бесчисленными фотографиями. Одна из фотографий, парный портрет размером 18 x 24, лежала на столе Якова Михайловича под стеклом, и злые языки говорили, что если закрыть у Манечки уши, представить лысину и надеть галстук, то будет вообще непонятно, где Манечка, а где Яков Михайлович. Поэтому все очень обрадовались предстоящим двум неделям отдыха, тем более что заместителем своим Яков Михайлович оставил Валю Голубева, которому все, кроме его персонального компьютера, было до лампочки.

Надежда вошла и удивленно остановилась посреди комнаты. В секторе было уныло, как на кладбище. Все сидели по своим местам и работали. Стол Якова Михайловича был пуст. Надежда в изумлении еще раз оглядела комнату и встретилась глазами с Валей Голубевым. Он подмигнул ей и мотнул головой в сторону. За столом слева сидел новый сотрудник, довольно-таки плешивый дядечка непонятного возраста и наружности, и что-то записывал в толстую конторскую книгу. Надежда подошла к Вале и присела на табурет. Валя наклонился к ней и прошептал:

– Ничего не говори, смотри, что сейчас будет.

На руке у дядечки пискнул электронный будильник. Дядечка встал, убрал свою книгу в стол, запер ящик на замок, ключ убрал в карман, одернул пиджачок, сказал сам себе:

– Обеденное время, можно пообедать, товарищи! – и вышел. Надежда разинула рот. Валя захохотал.

– Вот, я говорил, что тебе понравится. Это у нас, Надя, теперь такой новый сотрудник. Прислали из соседнего отдела якобы для укрепления дисциплины, а бабы наши разузнали, что он просто тупой, дальше некуда, и начальник тамошний перекрестился, когда от него избавился. Вот теперь он у нас трудовую дисциплину повышает.

К Валиному столу подошла лаборантка Светка.

– Валентин Елистратович, – вообще-то все, даже начальство, звали Валю просто Елистратычем, уж больно диковинное отчество, но молодежи он этого не позволял.

Валентин Елистратович, – ныла Светка, – вы скажите ему, что нам Яков Михайлович разрешает чай пить два раза в день и сам пьет, а то я же не могу, когда он на меня так смотрит, я же подавиться могу, я уже все тяжелые и режущие предметы подальше в стол убрала, а то я в него чем-нибудь кинуть могу. А третьего дня я сижу, конспект переписываю, а он подкрался сзади да как крикнет: «А чем это вы занимаетесь в рабочее время?» – ведь это же заикой можно на всю жизнь остаться…

– Светлана, прекрати истерику! – рявкнул Валя, но потом смущенно хмыкнул. – Ой, девочки, я и сам его боюсь. Вчера стоим в курилке, обсуждаем последнее распоряжение директора, что электричество будут на два часа отключать для экономии, я и говорю ему:

– Пал Палыч, придется вам ваши часы электронные тоже отключать на два часа, – а он посмотрел на люстру, потом на свои часы и говорит:

– Мои часы имеют автономный источник питания, от их выключения не будет никакой экономии.

Я так растерялся и говорю:

– Пал Палыч, я же пошутил.

А он мне:

– Я очень требовательно отношусь к юмору. Между юмором и глупостью две большие разницы.

– Да, – протянула Надежда, – что уж тут скажешь. А что он все пишет-то?

Валя оживился:

– А это вопрос особый. Вот как пришел он к нам почти неделю назад, сразу стал что-то записывать, и пишет, и пишет, а тетрадь запирает, и ключ где-то прячет. Ну, нехорошо, конечно, но уговорили меня девчонки, подобрал я ключ в слесарке, вчера вечером он пораньше ушел, открыли мы ящик, а в тетради написано, ну, например, Голубев В.Е. ушел тогда-то, пришел тогда-то, отсутствовал столько-то минут. И так про каждого и на каждый день отдельный список.

– Так он что, начальству стучит?

– Да нет, похоже для себя, для души.

Светка вступила в разговор:

– А Зинаида Павловна у экономистов была, так у них слухи ходят, что когда Яков Михайлович на пенсию уйдет, то этого начальником поставят.

Валя присвистнул.

– Ну, я тогда сразу увольняюсь!

– Да, а как у Якова-то? Родила собачка? – спохватилась Надежда.

– Родила четверых, он весь в счастье, имена подбирает на букву «Ф». Двоих уже назвал: Фенимор и Филомена. Мы вот думаем, подарок покупать или не надо? Собака все-таки, не человек.

– Ну, не знаю, по мне так обойдется. Да, Светик, можно мне увольнительные посмотреть, у меня одна где-то гуляет, не у вас ли?

– Ой, да берите, что хотите, Надежда Николаевна. Если этого козла начальником сделают, гори оно все синим пламенем!

До четверга Надежда переделала множество дел. Она обошла все комнаты на их пятом этаже, где ценой неимоверных усилий ей удалось добыть нужную информацию. Она сплетничала, жаловалась на начальника, литрами пила чай и обсуждала фасоны вязаных изделий. К концу недели в глазах рябило от фотографий детей и внуков, а количества съеденных с чаем булочек, пирожных и домашних пирожков хватило бы, чтобы кормить среднестатистическое семейство домашних мышей десяток лет. По совету Сан Саныча Надежда для пользы дела решила махнуть рукой на диету, но когда в пятницу утром она спросонья наступила на весы, оказалось, что она не только не поправилась, а даже похудела на полтора килограмма. Несколько удивившись этому обстоятельству, Надежда решила не пытаться объяснить необъяснимое.

В общем-то, проникшись к Надежде сочувствием, лаборантки шли ей навстречу и позволяли искать в документах все, что ей надо, особенно не интересуясь подробностями, только одна старая грымза Нинель Аркадьевна, которая славилась по всему институту маниакальной любовью к порядку, не только не разрешила вынести папки и журналы, а даже в руки их не дала, и только после всяческих уговоров и унижений разрешила просмотреть увольнительные, причем перелистывала их сама, после чего Надежда долго чувствовала себя Штирлицем.

С начальником в эти дни она почти не общалась, хотя часто ловила на себе его задумчивый взгляд.

Проделав за четыре дня эту титаническую работу, в четверг вечером Надежда решила подвести итоги. Опять они с Сан Санычем остались одни, все уже ушли.

– Вот, послушайте, Сан Саныч, отчет о проделанной работе.

Она протянула ему листок, где аккуратно были выписаны четыре фамилии.

– Итак, я искала мужчину, достаточно молодого, но не мальчишку. По нашим предположениям, он должен быть женат, иметь детей или очень вескую причину, чтобы бояться развода, предположительно иметь машину и чтобы его уходы по увольнительным хотя бы раз совпали с уходами Марины. Хочу оговориться, что в списке они у меня идут не по степени подозреваемости, а просто по порядку.

Первый, Юра Кравченко. Ему тридцать четыре года, раньше служил морским офицером, но демобилизовался по здоровью без выслуги, говорят, что-то у него с сердцем. Но по виду мужчина здоровый, симпатичный, выправка военно-морская осталась еще. Служил он на Севере, значит, деньги были. На работу ездит на своей машине, на «Жигулях». У него жена, две девочки-двойняшки. За юбками не бегает, со всеми вежлив, но кто его знает?

Второй, Валерик Петраков. Этот помоложе, двадцать семь лет ему. Живет с женой и сыном у тестя с тещей. Судя по всему, он у них у всех здорово под каблуком, так что просто из духа противоречия мог с Маринкой роман закрутить. Сам он бедный, но у его родителей машина есть, и летом он даже на ней на работу иногда ездит, когда вечером надо родителей на дачу везти. Вообще-то, парень хороший.

Дальше, третий номер, Андрей Рубцов. Двадцать шесть лет, дорабатывает три года после института. Этот какой-то непонятный. Красивый очень, ну вы сами видели. Женат, детей нет пока. Бабы сплетничали, жена старше его. Живут с родителями жены, тесть какой-то крупный начальник чуть ли не в Смольном. Живет близко, так что на работу ходит пешком, но машина есть, и говорит, что своя собственная. Этот мне не нравится, но зачем ему Маринку убивать? Детей нет, жена старше его, что за нее цепляться? Ну, посмотрим.

И, наконец, четвертый номер, Лешка Аристов. Этот, вообще-то, балбес. Бабник жуткий, то ли у него третья жена, то ли четвертая, и никто уже не знает, в каком он состоянии на данный момент находится. Над ним уже мужики смеются, говорят: «Зачем о каждом своем романе ставить в известность государство?» Машина у него, «Москвич» старенький, сам собрал из ничего, руки-то золотые. Конечно, не подходит он Маринке, но по увольнительным выходит так, что два раза они пересекались.

Вот, Сан Саныч, все мои результаты на сегодняшний день, а теперь хочу сказать вам, что нахожусь в отвратительном настроении и тому есть две причины.

Во-первых, противно мне было вынюхивать, выспрашивать, про вас гадости говорить, чтобы до документов добраться. А еще противнее считать хороших ребят чуть ли не убийцами.

– Но вы же сами говорили, что один из них к этому делу причастен.

– Да, говорила, но это только один из них, а остальные-то нет! А потом, если он ей даже ребенка сделал, это же не доказывает, что он убийца! А вот вам и другая причина: я в тупике. Не знаю я, что с этими фамилиями делать. Формально каждого можно подозревать, но ведь надо одного выбрать! И что вы мне теперь посоветуете?

Он помолчал, подумал.

– Как-то ничего существенного в голову не приходит.

– Ну вот, столько бегала, одного чаю выпила бочку, а вам ничего в голову не приходит. Неужели никаких мыслей нет?

– Да как вам сказать, мысли-то у меня есть, да только не знаю, понравятся ли они вам.

До Надежды, наконец, дошло, к чему он клонит, и она очень удивилась.

– Ну, говорите, я вас слушаю.

– Знаете, я вас толком и не поблагодарил за то, что вы со мной, больным, все выходные возились. Тогда я плохо соображал, все как в тумане было, а вот… – он замялся, – завтра пятница, мне бы хотелось, только не сочтите меня назойливым, не могли бы мы встретиться в спокойной обстановке, посидеть, поговорить, только не про это все, а так, вообще. – Он перевел дух и церемонно добавил: – Конечно, если у вас на этот вечер не предусмотрено никаких особенных планов.

«Нет, – подумала Надежда, – никаких особенных планов у меня на вечер пятницы не предусмотрено, маму я навещаю по субботам, можно, конечно, пойти в гости к приятельнице Алке, она давно зовет, обижается даже, да у нее полная квартира народу: муж, сыновья взрослые, кот, собака и еще попугая завели. Кот ловит попугая, попугай дразнит овчарку, овчарка миролюбивая, но однажды не удержалась и сцапала попугая, еле вытащили из пасти помятого, но живого. С тех пор его держат на кухне в клетке, а он там радио наслушается и кричит: «Какой кур-р-рс? Все подор-р-рожало!» У сыновей из комнаты музыка будет целый вечер орать, они вообще-то ребята хорошие, да уж больно шумные, нет, в пятницу вечером надо как-то поспокойнее время проводить».

Она посмотрела на Сан Саныча очень внимательно. Он смущенно улыбался, но глаз не отводил.

«Смешной какой! Стесняется, как будто мы школьники. Ну что ж, похоже, что выбора у меня никакого, никто в очереди не стоит, чтобы со мной этот вечер провести, посмотрим, что из всего этого выйдет!»

– Хорошо, Сан Саныч, приглашаю вас на ужин в пятницу, часам к семи.

– А я бутылку вина могу принести.

– Ну ладно, только сладкого ничего не надо, видеть его не могу, за эту неделю на год вперед наелась! И с работы поедем порознь, а то Полякова меня со свету сживет.

Он пришел в пятницу вечером с вином и цветами. Надежда недолго раздумывала, что приготовить: с продуктами нынче не разбежишься, запечь мясо в духовке с луком, сыром и майонезом, на гарнир – жареная картошка, и еще – овощной салат, для первого раза сойдет. Она тут же поймала себя на мысли: а что, будет и второй? Но время поджимало, раздумывать было некогда, надо было еще успеть привести себя в порядок.

Ему все понравилось, а может, хвалил из вежливости. За ужином они вели светскую беседу о погоде, о кулинарии, о книгах, он оказался весьма начитанным и сказал, что дома у него большая библиотека, в общем, вечер проходил в культурной дружественной обстановке. За разговором они как-то незаметно выпили бутылку вина, и Надежда не то что запьянела, а так, повеселела. Он все чаще останавливал на ней взгляд темных глаз, и ей даже показалось… но она решила, что показалось. Пока она после ужина мыла посуду, он походил по комнате, погладил Бейсика, включил телевизор. Видно было, что он нервничает. Надежда долго гремела посудой на кухне, наконец закончила мытье, пришла в комнату, села на диван и выжидающе уставилась на него.

– Надежда Николаевна, – начал он, сделав над собой видимое усилие.

– Бога ради, Сан Саныч, называйте же, наконец, меня только по имени, как все, а то я каждый раз вздрагиваю и не пойму, где я нахожусь: то ли на производственном совещании, то ли на профсоюзном собрании.

– Хорошо, я попробую. И вообще, поздно уже, я, пожалуй, пойду.

– Сан Саныч, вам же не хочется уходить!

– А что, очень заметно?

– Заметно. И давайте уж, решайтесь на что-нибудь, я же не могу вас сама в постель тащить! Все равно же этим кончится, ведь мы же не дети все-таки!

Совершенно непроизвольно выкрикнув эти слова, Надежда ужаснулась, что это с ней, лишнего выпила, что ли? Он стоял, отвернувшись к окну, разглядывая темный двор. Надежда подошла, положила сзади руки ему на плечи.

– Простите, меня вся эта ситуация очень нервирует, я сама не знаю, что говорю.

Он повернулся, резко прижал ее к себе.

– Я хочу остаться с тобой.

– Я тоже.

Когда Надежда вернулась из ванной, он ждал, накрывшись простыней, беспокойно блестя глазами. Она присела на диван и почувствовала, что он очень напряжен и неуверен в себе. Она погладила его по плечу.

– Все будет хорошо, милый, я же все-таки не старая дева.

Он гладил ее по лицу и на ощупь почувствовал, что она улыбается.

– Ты что?

– Оказывается, мы с тобой не так уж много и подзабыли, кое-что еще помним.

– Если бы не ты… У меня, знаешь, после смерти жены постель только с болезнью связывалась. Как вспомню все эти судна, грелки – ох! Тогда и стирать научился.

– Ну неужели потом ни одна женщина на тебя глаз не положила? Ведь уже два года прошло.

– Ну да, там, где раньше я работал, прямо проходу не давали одинокие тетки. Одна особенно, то в театр зовет, то в гости приглашает. Уже хотел сдаваться, хорошо, тут она уволилась.

Он сказал это и обмер: не примет ли она сказанное на свой счет, не обидится ли? Нет, не обиделась, развеселилась даже.

– Так, значит, ты поэтому, когда к нам пришел, был такой необыкновенно противный? «Надежда Николаевна, в восемь пятнадцать вы должны быть на рабочем месте», – передразнила она.

– Опаздывать нехорошо.

– А спать с сотрудницей хорошо? – рассмеялась Надежда.

– Хорошо, – неожиданно серьезно ответил он, – очень хорошо.

Он все-таки проснулся среди ночи. Она спала, уютно посапывая ему в плечо. Он пошевелился. Пушистая морда ткнулась ему в руку, требуя погладить и пустить на диван. Он прислушался к себе. Не было привычной тоски, а так, просто разные мысли текли неторопливо. Он заснул под тихое мурлыканье Бейсика.

В субботу утром, проснувшись и не открывая глаз, Надежда почувствовала, что на нее кто-то смотрит, и было как-то неудобно на диване, тесновато. Окончательно придя в себя, она так и не решилась открыть глаза.

«Что же делать, у меня физиономия, наверное, полный кошмар, тушь вчера не смыла, все небось размазалось. Сейчас он посмотрит, ужаснется и уйдет. А потом на работе будет шарахаться в сторону при встрече, и всем будет неудобно. И как это меня вчера угораздило? Все, надо глаза открывать, он же знает, что я не сплю».

Он улыбнулся ей ласково и погладил по щеке.

– Доброе утро, милый! – надо же что-то сказать, а теперь быстро в ванную к зеркалу.

Физиономия действительно была так себе. Надежда умылась, разгребла волосы расческой, припудрила нос. Ну, что делать, лучше уже не станет. Она заглянула в комнату. Он возился на диване с котом, и Бейсик позволял ему то, что позволял только Алене, и то когда был маленьким котенком. Увидев Надежду, Сан Саныч привстал и поманил ее к себе.

– Я кофе сварю, – крикнула она уже из кухни.

– Мне вставать?

– Лежи, я принесу.

С дивана доносилось непонятно чье урчанье, они были явно довольны обществом друг друга. Он принял из ее рук кофе, посмотрел как-то странно, потом сказал, глядя в чашку:

– Знаешь, мне никто никогда кофе в постель не приносил.

«Сейчас выпьет кофе, извинится и уйдет, – думала Надежда, – издалека начинает».

Она сама не знала, чего ей больше хочется: чтобы он ушел или чтобы остался еще ненадолго. Однако он почему-то не ушел даже после завтрака, и всю субботу они были заняты друг другом. Надежда выбросила из головы все мысли о расследовании, что-то готовила на кухне, смеясь и напевая, кормила его чуть ли не насильно четыре раза в день, и они даже в магазин ходили вместе, как пенсионеры. Однако на следующее утро натура взяла свое. Заметив, что она задумчиво рассматривает пейзаж за окном, он сказал:

– Вижу, ты что-то надумала, давай, рассказывай.

– Знаешь, давай съездим, посмотрим на тот дом, где Марину нашли.

– Ты думаешь, это что-то даст?

– Ну давай, попробуем, погода сегодня неплохая.

– Я точного адреса не знаю, это где-то у Сенной, Апраксин переулок.

– Поедем, поищем на месте.

Они поехали на метро, потом долго блуждали переулками, наконец отыскали заброшенный дом за забором. Они обошли вокруг, забор был сплошной. Надежда приуныла.

– Ну и что теперь?

– Послушай, – он был очень взволнован, – послушай, это же наше общежитие, нашего института, где я учился, ну, Физмеха нашего. Я сто лет тут не был, думал, что давно его снесли. Там еще тогда крыша текла, и все трубы проржавели, а на кухне крысы бегали величиной с собаку. Девчонки ночью даже в туалет боялись ходить.

– И что же из этого следует?

– Да понимаешь, вон видишь дом с левой стороны вплотную к этому? Там чердак сплошной на все парадные, а потом окошко слуховое, два шага всего по крыше, и можно в общежитие перелезть, тоже на чердак. Мы раньше, бывало, засидимся поздно, и чтобы девчонок не подводить, после двенадцати ведь комендант ругается, через этот ход всегда выходили. А приятель мой, Пашка Соколов, девчонка у него была из Воронежа, тоже, кстати, Надей звали, он так и жил тут. Перед двенадцатью, когда обход, он вылезал на крышу, а потом обратно залезал. Год целый так мучился, представь себе, в любую погоду ведь надо было на крышу лезть. Однажды зимой чуть не свалился спросонья. У него родители на женитьбу не соглашались, так он из дому ушел. Потом уж, когда ребенка они ждали, согласились родители, комнату им снимали. Так у него прямо условный рефлекс был первое время: в двенадцать часов просыпается и идет куда-то. Жена его веревкой к кровати привязывала. Они и сейчас вместе живут, я тебя как-нибудь познакомлю. И знаешь, что интересно? Комендант ведь знал про это и что только не делал: и замки, и решетки на дверь, а только все это держалось один-два дня, не больше. Так он потом рукой махнул.

– И долго так продолжалось?

– Да все время, пока тут студенты жили.

Надежда заметила старушку, которая брела в наступающих сумерках, глядя себе под ноги.

– Скажите, пожалуйста, этот дом давно на капремонте?

– Этот? Да, почитай, шестой год уже. Да какой капремонт! Стоит дом пустой, там одно хулиганство. Вот девушку недавно убили.

Они повернули домой.

– Значит, завтра, Саша, сходи, пожалуйста, в отдел подготовки кадров, придумай что-нибудь и попроси списки людей за последние десять лет, кто в вашем Физмехе учился. Ты начальник, тебе скорее дадут. Юру Кравченко уже сейчас можем исключить, он мореходку кончал.

Надежда воспрянула духом, во-первых, появился хоть какой-то лучик света, а во-вторых, она была довольна, что симпатичный воспитанный Юра Кравченко оказался ни при чем.

– Но уж теперь точно: если один из этих троих в Физмехе учился, значит, это и есть тот, кого мы ищем.

Они расстались в метро. Бейсик встретил Надежду в прихожей вопрошающим мявом.

– Все, Бейсик, опять мы с тобой одни. А ты, я вижу, не рад? Тебе Сан Саныч понравился? Ну, не горюй, я думаю, мы с тобой еще не раз с ним встретимся.

Зазвонил телефон. Сан Саныч сказал, что все в порядке, все его домашние ушли в гости, а в пятницу, оказывается, опять пришла повестка к следователю. Явка в понедельник. Затем он поинтересовался, как у нее дела, как будто они не расстались всего час назад. Надежда было удивилась, а потом сообразила, что за многолетнюю и, надо думать, благополучную семейную жизнь он так привык заботиться о своих близких, что двух лет одиночества было недостаточно, чтобы отучить его от этой привычки.

– Все хорошо, только Бейсик по тебе скучает.

– А ты?

– Ну, я тоже немножко.

– А я – очень сильно.

«Врет, конечно, – подумала Надежда, – но все равно приятно».

В понедельник с утра в институте появился опер – знакомый Поляковой. Он ходил по коридорам, что-то высматривал, расспрашивал народ о пустяках и вообще вел себя довольно странно. В ответ на поляковские заигрывания с целью получения информации он был нем и глух, и общество решило, что ему, по выражению Пелагеи Никитичны, «начальство сильно хвост накрутило». Однако Надежде показалось, что молодой человек ходит по институту с какой-то целью. И действительно, Сан Саныч, вернувшись от следователя, рассказал ей, что грозная дама, которая в этот раз была в форме, поэтому зеленых серег не полагалось, разговаривала с ним уже помягче, больше не заостряла внимания на его отношениях с Мариной, а расспрашивала его о Марининых знакомствах, о сотрудниках, с которыми она общалась. В этом Сан Саныч ей помочь никак не мог.

– Хотел я ее к тебе переадресовать, похоже, что они там тоже решили Марининого хахаля искать.

– Ой, что ты, меня уж не впутывай, пусть они там сами разбираются.

– Да что они там найдут, они же не догадаются увольнительные использовать для поисков. Это только тебе в голову пришло.

– Потому что я тут двадцать лет работаю и всю нашу систему знаю изнутри, а постороннему человеку ни за что не догадаться. Вот скажи, какой нормальный человек признается, что он служебные увольнительные берет для встречи с любовницей? Ведь это же совсем дураком надо быть. А начальство-то, конечно, догадывается, но доказать ничего не может. Так что милиции тут ничего не светит.

Тут Надежда заметила, что она уже очень давно сидит в кабинете Сан Саныча и ей совсем не хочется уходить и приниматься за работу, призвала саму себя к порядку и отправила начальника в отдел подготовки кадров.

Сан Саныч долго препирался с тамошними тетками из-за списка, пришел в комнату взвинченный, кивнул Надежде на ходу: «Зайди ко мне», он так и сказал: «Зайди!», и хлопнул дверью кабинета. Надежда пошла по проходу, спиной ощущая косые взгляды. Он сидел за столом сердитый.

– Как тебе удается с ними со всеми ладить? Целый час меня мурыжили: «Зачем вам? Да для чего?»

– Ну, сказал бы им комплимент какой-нибудь.

– Какой еще им комплимент? Сидят там, бока с кресел свисают. Комплименты им еще говорить!

– Ну, не ворчите, Сан Саныч, давайте сюда список. Ого, оказывается, сколько народу у нас из Физмеха, и Лена Костикова, а я и не знала! Так, и получается у нас опять полная неудача. Никто из этой четверки в Физмехе не учился. Валера после ЛИАПа, Рубцов – ЛИТМО закончил, а Лешка – вообще вечерний ВТУЗ, я вспомнила, что он после армии. А про Юру я уточнила, он училище имени Фрунзе кончал.

– А ты, я гляжу, не очень-то и расстроена?

– Да знаешь, я вчера ночью не спала и все думала: не может быть все так просто. Наверное, это совсем другой человек. Оля говорила, что этот хахаль Маринкин был если не богатый, то обеспеченный, а кто из этих молодых парней обеспеченный? Надо, наверное, кого-то посолиднее искать, из начальства, что ли. Вот я вчера вдруг и вспомнила, что когда в августе в соседнем отделе секретарша в отпуск уходила, Лисицын нашу Марину взял. И недели три она у него работала и, между прочим, в одном кабинете с ним сидела.

– Ну уж ты прямо на человека с подозрениями, она и у меня в кабинете сидела.

– С вами, Сан Саныч, мы вроде бы все выяснили, между вами и Лисицыным разница довольно большая. Во-первых, он помоложе, ему еще сорока нет, для молодой девушки это очень существенно. Во-вторых, машина у него новая, хорошая, подвозил он Маринку, люди видели, а в-третьих, уж такой он интересный, что даже у меня иногда дух захватывает, на него глядя.

– Ну все у тебя красавцы, и Рубцов, и этот.

Сан Саныч надулся, смотрел сердито, но Надежда сделала вид, что не замечает.

– Не скажите, Сан Саныч, это совсем другое дело. Рубцов рекламный такой красавчик, а в этом что-то такое есть, за душу берет…

– Да что вы, женщины, в нем находите?

– Вам не понять. Саша, да не смотри ты на меня волком, я еще не такая старая, чтобы интересоваться мужчинами моложе себя. Это я нарочно его хвалю, чтобы тебя подразнить. Ладно, я пойду, поразмышляю на рабочем месте, порасспрашиваю наших дам. Да, Сан Саныч, вы уж меня на работе на «вы», пожалуйста, называйте и виду не подавайте, что мы с вами близко знакомы, а то доверия мне не будет, и никто ничего не расскажет.

– Виноват, больше не повторится.

Она вышла. Сан Саныч вспомнил прошедшие выходные.

«Ну и ну! Это она называет близко знакомы!»

Надежда раздумывала недолго. Во вторник она собрала документацию по небольшому заказу, где начальник соседнего отдела Сергей Петрович Лисицын числился главным конструктором, и отправилась к нему в кабинет за подписью. Зная, что человек, подписывающий документы, читает только последние строчки, она умышленно сделала в них несколько вопиющих ошибок.

– Сергей Петрович, можно? – она открыла дверь кабинета.

Он сухо кивнул, взял бумаги, достал ручку. Подписывает, неужели не заметит, ох эти начальники, любую лажу можно им подсунуть! Вот схемы, ну обрати внимание, лопух, ведь фамилию твою везде неправильно написала! Лисицин – через «и».

Так, заметил, кажется, смотрит, как баран на новые ворота. Надежда набрала воздуху и затараторила:

– Ой, простите меня, Сергей Петрович, ну надо же так ошибиться, это у меня заскок какой-то, двадцать лет в институте работаю, и такое вдруг! А у вас-то какой глаз! Такую мелочь, и сразу заметили. Штампы обычно вообще никто не читает.

Так, подействовало, голову поднял, заулыбался.

– Неужели, Надежда Николаевна, уже двадцать лет вы у нас работаете?

– Да, вот как раз двадцать лет назад институт закончила, ЛЭТИ, и сразу сюда по распределению.

Он замолчал, видно подсчитывал в уме ее годы.

– Ну, если бы вы не сказали, я бы ни за что не подумал, что двадцать лет.

– Ох, что вы, годы есть годы, а случайно не в ЛЭТИ учились?

– Нет, я Физмех закончил.

– Физмех? – Надежда мысленно сделала охотничью стойку. – Сергей Петрович, я зайду к вашим девочкам тут рядом и исправлю, чтобы со всем этим к себе не тащиться.

– Не беспокойтесь, Надежда Николаевна, документы можете пока тут оставить, да не переживайте вы из-за ерунды, все бывает.

Вот что значит вовремя человеку польстить!

Надежда захватила свои рулоны и отправилась в соседнюю комнату. Там ей выделили стол рядом с Таней Стекловой, которая даже предложила Надежде свою помощь.

– Спасибо, а что это ты, Таня, бледная такая, не видно тебя давно, болела, что ли?

Таня как-то странно поглядела на нее и вышла из комнаты. Дамы окружили Надежду.

– Да ты что, Надежда, не знаешь ничего? Она же беременная, пятый месяц, на сохранении лежала, с понедельника только вышла, все уже знают, даже начальник отделения Владлен Иваныч.

Надежда расстроилась.

– Ой, ну надо же, а я-то, после Владлена Иваныча узнаю! Так она же вроде не замужем, зачем же она?

– Здравствуйте, пожалуйста, ты как с Луны свалилась! Она же с нашим Лисицыным! Он сейчас как раз с женой разводится, а потом на ней женится, уже у нее живет, они на работу вместе, с работы вместе.

– Ну и ну, как же она этакого мужика у вас под носом перехватила, а вы-то куда смотрели?

– А они по-тихому, а потом смотрим – она уже того, а у него от первой жены детей нет, вот он и решил на Татьяне жениться.

Надежда быстро закончила свои дела, подписала у Лисицына и пошла к себе, не переставая удивляться. Да, придется Лисицына исключить, две беременных на одного человека – это многовато, а то получается не Лисицын, а племенной производитель какой-то!

В среду утром у лифта сошлись трое: Надежда, Андрей Рубцов и Лена Костикова. Надежда подбежала последней и заметила, как отчужденно стоят эти двое и смотрят в разные стороны. Лена ей нравилась, а Рубцов – не очень, поэтому Надежда забеспокоилась. В полном молчании доехали они до пятого этажа, Рубцов пошел к себе, а дамы задержались в коридоре у раздевалки. Вопреки своим правилам не вмешиваться в чужую жизнь Надежда спросила у Лены:

– Что это вы так с Рубцовым, поссорились?

Лена не смутилась, не покраснела, что было хорошим признаком. Она спокойно посмотрела Надежде в глаза.

– А я вообще его не люблю, еще с института.

Надежда пошла было к себе, но остановилась на полдороге.

– Как с института? Вы же в разных учились, он же из ЛИТМО!

– ЛИТМО-то ЛИТМО, да только перевелся он туда с четвертого курса. А первые три года учился он у нас в Физмехе, и были мы с ним в одной группе.

– И тогда он тебя обидел?

– Да нет, Надежда Николаевна, я там, можно сказать, вообще ни при чем. Это длинная история и некрасивая, только не со мной она произошла. Неохота мне рассказывать.

– Вот, значит, как, а я думала, что он из ЛИТМО. И никому он не рассказывает, что переводился?

– Не только не рассказывает, а даже когда мы с ним здесь встретились, он специально просил меня, чтобы я никому не говорила, неудобно ему, видите ли. А мне наплевать, что ему неудобно, просто сплетничать не хочется.

Надежда понеслась к Сан Санычу, благо он уже был в кабинете.

– Послушайте, Сан Саныч, все-таки получается у нас Андрей Рубцов. Учился он в вашем Физмехе лет пять назад, а общежитие закрыли шесть лет назад. Значит, на первых курсах мог там бывать и знал про чердак.

– Постой, выходит, что он нарочно Маринку туда завел?

– Не знаю, Сан Саныч, что-то мне страшновато делается от наших предположений. Ну, завтра опять пойду все сплетни собирать, теперь уже конкретно про него одного.