Наталия Московских
Еретик. Книга 2

– Святая инквизиция! – наперебой закричали они, ринувшись, как оголтелые, на растерявшихся монахов.

Казалось, опешил даже аббат Иоан.

Ренар и Вивьен, давая волю всей накопившейся в них юношеской дури, молотили из стороны в сторону импровизированными дубинками, выбивая противникам зубы и ломая кости.

Похоже, среди поклонников сатаны у Иоана было не так много верных сторонников, и, когда авторитет лидера едва пошатнулся, они отказались бросаться в атаку. Многие вскочили и разбежались врассыпную. Другие все же бросились атаковать. Один из них, вопреки сказанному Фомой, оказался вооружен ритуальным кинжалом.

Вивьен отскочил от удара, едва не пришедшегося ему по горлу.

Ренар заслонил лицо правой рукой и вскрикнул, почувствовав, как лезвие прорезает кожу.

– Черт! – прошипел он. Вивьен успел заслонить его и с воинственным кличем обрушить удар на вооруженного монаха. Тот выронил кинжал и отшатнулся. Вивьен тараном двинулся на него.

– Хватай кинжал! – крикнул он другу.

Ренар, стараясь не обращать внимания на раненую руку, последовал указанию, пока Вивьен упорно пробивал себе путь к аббату. Иоан попятился от кафедры, на которой стоял сосуд с лошадиной кровью – ни Вивьен, ни Ренар так и не поняли, зачем она нужна.

– Спина к спине! – крикнул Вивьен, заметив, что монахи обходят их с другой стороны нефа. Ренар кивнул и, вооружившись факелом и кинжалом, повернулся к другу спиной. Они продолжали отмахиваться от монахов, как от назойливых насекомых, не позволяя приблизиться к себе.

Кто-то попытался перехватить факел у Вивьена. У него получилось не до конца, и факел оказался на полу. Поднимать его было некогда.

– Дай нож! – отчаянно воскликнул Вивьен, вжимаясь спиной в спину Ренара под натиском монахов. Факел ему пришлось пнуть подальше, под скамьи, чтобы оружие, по крайней мере, не перешло в руки сектантов.

Ренар в пол-оборота протянул Вивьену нож, успев отбиться от нападающих. Его высокий рост помогал наносить сокрушительные удары, словно мечом.

Вивьен вооружился ритуальным ножом, и это заставило монахов отступить от него – то ли в суеверном страхе перед этим оружием, то ли в страхе перед самим вооруженным инквизитором. Иоан кричал что-то с кафедры, но Вивьен не слушал его. Он почти добрался до него, нанеся двум монахам болезненные порезы.

– Готовься! – крикнул он Ренару, одним прыжком запрыгивая к алтарю.

Иоан попятился, но был не настолько проворен, чтобы уйти от прыткого юноши. Вивьен быстро нагнал его и приставил ритуальный нож к его горлу.

– А-ну, замерли все! – почти истерически завопил он. – Не то убью, клянусь Богом!

– Делайте, что он говорит! – закричал Иоан, задрожав. Голос его из певучего превратился в надтреснутый.

Ренар, оставшись один в окружении замерших монахов, нервно хмыкнул.

– Люблю монахов за образцовое послушание.

– Именем святой инквизиции, аббат Иоан, вы арестованы! – громогласно возвестил Вивьен, понимая, что, похоже, им будет, о чем рассказать Его Преосвященству. Также он отчего-то догадывался, что новый лидер у этого аббатства уже имеется. Осталось только освободить его из подземелья и по-тихому очистить это место от сектантов. Разумеется, уехать молодые инквизиторы смогут лишь после того, как применят все навыки, которым их учил судья Лоран, на множестве предстоящих допросов.

‡ 1350 ‡

Кантелё, Франция

Год 1350 от Рождества Христова

Звучное пение музыкальных инструментов лилось рекой, отражаясь от каменных стен и сводов залы. И хотя музыканты находились далеко, их приятная мелодия была здесь отчетливо слышна – даже несмотря на беспорядочный гомон голосов, смеха и стука посуды по длинному столу. В просторном помещении царило веселье, люди наслаждались пиром – все, включая слуг, периодически получавших подачки от захмелевших господ. Пересекаясь по пути, служки и служанки с подносами понимающе переглядывались и молчаливо хвастались своей добычей. Воистину, сегодня пир был у всех.

Казалось, одна лишь Элиза не могла почувствовать себя здесь уютно. Присев на край скамьи в самом углу, она хотела вжаться в стену так, чтобы буквально слиться с висящим на ней гобеленом и пропасть из всеобщего поля зрения. Разумеется, ей это не удавалось. Время от времени гости бросали недоуменные взгляды на девочку в простом платье, напоминавшем одежды местных служанок. Элизе даже казалось, что вот-вот кто-то подойдет к ней и всучит поднос или кувшин с вином, укоризненно взглянув на нее и немо возмутившись тому, что она «сидит без дела».

«Что уставились?! Я не служанка!» – с внезапным приступом обиды и злости подумала Элиза, вспомнив о Гийоме де’Кантелё, из-за которого она и оказалась здесь. Она поискала его глазами, но он, как назло, затерялся среди пирующих. Элиза недовольно надула губки, пережидая волну обиды. Мысли ее обратились к Гийому так, будто он и впрямь мог услышать их: «Я тебе – не служанка! Зачем ты притащил меня сюда? Мне здесь не нравится!»

Ее так и подмывало вскочить, во что бы то ни стало отыскать зазнавшегося мальчишку и высказать ему все это в лицо. В своих мечтах она сделала это уже множество раз, но наяву прекрасно понимала, что не поступит так. Воспоминания против воли воскрешали слова, которыми ему удалось зазвать ее сюда:

– Не трусь, приходи! Посидишь, послушаешь музыку, поешь вкусно – часто ли такое бывает? Посмотришь, как у нас все устроено.

– Я вовсе не боюсь, – ответила тогда Элиза, с вызовом вздернув подбородок. – Просто не понимаю, зачем мне туда идти.

Гийом пожал плечами.

– Ну, как хочешь, – сказал он, и в голосе его не было ни намека на расстройство. Это безразличие заставило Элизу не на шутку рассердиться. А злость – вынудила пойти против самой себя и все же явиться на это торжество. Элиза готова была поклясться, что, если б не разозлилась, ни за что бы не пошла у Гийома на поводу.

«Ну зачем, зачем я согласилась?» – внутренне ругала она себя, изнывая от желания оказаться как можно дальше отсюда. Несколько раз за вечер она поймала на себе взгляды графа и графини, и под их надзором почувствовала себя здесь совершенно неуместной. Она знала, что графская чета не одобряет дружбу сына с ней, но одно дело знать, а совсем другое – видеть это собственными глазами. Недовольство таких могущественных людей вызывало в Элизе опасение, и она не знала, как с этим быть.

– Скука смертная! – прозвучало рядом с ней. Элиза обернулась, едва не ахнув. Гийом, возникший из толпы, устало опустился на скамью, сложил руки на груди и откинул голову назад, привалившись к стене.

– Вот уж не подумала бы, что тебе, – она надавила на последнее слово особенно ядовито, – тут скучно.

– А вот представь себе! – фыркнул он. – Да и вообще, радоваться тут нечему. Обычный званый вечер, от которого лично у меня – одни проблемы. – Он тоскливо вздохнул, поправив неровно сидящую на голове шляпу, украшенную черно-белыми соколиными перьями.

– Проблемы? У тебя? – Элиза фыркнула. – Что-то непохоже. Лично я вообще не понимаю, зачем я здесь.

Гийом снова картинно вздохнул.

– Ах, Элиза, – снисходительно протянул он, взглянув на нее. – Ты хоть знаешь, зачем этот пир вообще устроили? Затем, чтобы созвать представителей нормандской знати и выбрать, к кому я отправлюсь вскоре служить оруженосцем, представляешь?

Элиза невольно напряглась всем телом, глядя на него. Недавняя злость уступила место страху.

– Отправишься? То есть, ты… куда-то уедешь?

– Они все думают, что да. – Он пожал плечами. – Но я против. Так что этого не будет. Никуда я отсюда не денусь, не переживай! – Он снова хитро взглянул на нее, и Элиза устыдилась своего испуга.

– И как же ты устроишь все так, чтобы этого не случилось?

– Это не проблема, – отмахнулся он. – Сделать так, чтобы никто из них не хотел меня себе в услужение? Это легко.

– Так как же?

– Для начала, пойдем-ка отсюда, – заговорщицки произнес он.

– Что?

– Идем-идем!

Схватив ничего не понимающую девочку за руку, Гийом потянул ее прочь из залы, нимало не стыдясь того, как им вслед смотрят люди.

***

Гийом имел привычку напоминать Элизе, что его дом не так уж и велик. То ли он специально рисовался, то ли прибеднялся, чтобы уменьшить неловкость – трудно было сказать наверняка. Так или иначе, Элизе, привыкшей к своему скромному деревенскому домику с двумя комнатами и маленьким погребком, эта каменная громада с ее темными коридорами, тяжелыми стенами, красивыми сводчатыми потолками, вытянутыми окнами и гобеленами казалась удивительно необъятной.

Гийом провел гостью по лестнице и нескольким коридорам, а затем остановился в конце одного из них перед массивными деревянными дверьми. Не оборачиваясь, он распахнул их, зашел в помещение и развернулся, раскинув руки в стороны, будто бы приглашая поглядеть на богатства, которые скрывала в себе эта комната.

Элиза робко вошла внутрь, оглядываясь по сторонам. В комнате было очень большое окно, и свет из него падал на полки, которыми были заполнены все стены. На полках стояли какие-то предметы, напоминающие по форме кирпичи в стенах зданий. И пахло – этот запах Элизе был знаком – пергаментом.

– Что это? – Она подошла к столу, который стоял посреди комнаты, и стала разглядывать лежащую на нем вещь – стопка пергаментных листов, скрепленных с одной из сторон.

– Книги, – важным тоном проговорил Гийом.

– Книги… – Элиза медленно прошлась мимо полок и снова вернулась к столу. – И это тоже… книга?

– Конечно книга, Элиза! – Кажется, ее невежество все-таки вызвало у Гийома легкое раздражение.

– А что это значит? – Элиза обратила внимание на то, что листы книги изрисованы какими-то значками. Она уже видела такое – у некоторых рыночных торговцев на пергаментах было нарисовано что-то похожее.

– Это слова. Буквы, а из них составлены слова. Так можно записывать речь. Ты же понимаешь речь, когда с тобой кто-то разговаривает? Вот тут то же самое, только написано.

– И ты можешь это понимать? – Элиза восхищенно на него посмотрела.

– Читать. Да, я умею. Правда, достопочтенные матушка и отец думают, что у меня с этим все еще туго. Специально не даю им понять, сколько времени провожу за книгами, пусть слегка недооценивают мои знания. – Гийом самодовольно ухмыльнулся.

– А тебя этому кто-то учил, да? Читать.

– Да. Один монах. Останавливался у нас. Поначалу мне было интересно, но, когда я понял, что основы усвоил, сделал так, чтобы он отправился восвояси. Он был, – мальчик пожал плечами, – скучный. И часто цитировал Священное Писание, а оно тоже скучное, да простит меня Господь. – Гийом перекрестился – будто бы лениво – и взглянул на потолок. Элиза поискала глазами, на что он там смотрел, но не нашла.

– А как ты сделал, чтобы он отправился восвояси?

– А, это было несложно! – Улыбка юного графа вдруг стала очень злорадной. – Достаточно было честно поговорить с этим болваном. Он, видимо, надеялся, что я решу служить Господу, когда стану старше, и возлагал на это большие надежды. А я сказал, что Священное Писание я точно учить не стану, потому что меня куда больше интересуют романы и стихи, о подвигах и… куртуазные. И начал цитировать один из таких. А когда он начал креститься и просить меня остановиться, я сказал, что такие тексты меня вдохновляют, и поблагодарил его за данное мне знание. После этого ему расхотелось меня учить.

– Кутуру… какие романы? – переспросила Элиза, пытаясь вникнуть в смысл странного слова.

– Не понимаешь, о чем я? – Он сочувственно сдвинул брови и похлопал ее по плечу, направляясь к выходу из комнат. – Ничего, потом поймешь.

– Объясни! – обиженно воскликнула девочка.

– Нет уж, Элиза, не буду. Не доросла ты еще.

– Но… – Ловя его вкрадчивый снисходительный взгляд, она кое-как совладала с любопытством, и вздохнула: – Ладно. А ты не научишь меня… читать?

– Не знаю, – лениво пожал плечами Гийом. – Может быть, позже. Сейчас мне, уж прости, не до этого. – Он подождал, пока она выйдет из библиотеки, и закрыл за ними дверь.

После этого он провел Элизу в еще одно помещение. Похоже, у него было ощущение, что новая комната поразит его гостью еще больше. Что ж, в какой-то мере он не ошибся. Здесь на стенах зала висело оружие в искусно отделанных ножнах, перемежаясь с особенно дорогими гобеленами. На подставках лежали книги в переплетах с серебром и золотом и украшения, инкрустированные драгоценностями. Но кое-что по-настоящему заставило Элизу обомлеть и отшатнуться, после чего она невольно наткнулась на идущего за ней Гийома, чуть не споткнувшись об его длинноносые ботинки. Тот поймал ее за плечи, не дав упасть, и снисходительно усмехнулся.

– Ну чего ты? – спросил он.

– Что это? – пролепетала Элиза, округлив глаза от ужаса, когда взглянула на висящую на стене голову оленя. Здесь были и другие головы животных, а стены «украшали» рога в специальных рамках.

– Охотничьи трофеи. Скоро у меня будет возможность иметь собственные. Вот научусь получше стрелять из арбалета и упрошу матушку и отца дать мне собственную свору гончих и лошадей. Впрочем, неважно. Смотри вокруг, чего замерла! Я тебя сюда не затем привел, чтобы ты дрожала, как маленькая. – Несмотря на это заявление, голос графа звучал удовлетворенно, словно на деле он упивался ее страхом и не стремился этого скрывать.

Элиза не на шутку разозлилась.

– Я не боюсь! Я просто не понимаю, зачем! Зачем так делать с животными?!

– Не ной, любительница лесных тварей, – небрежно отмахнулся Гийом. Отвечать на ее возмущение он счел лишним. – Лучше смотри сюда.

Элиза подошла к нему и стала разглядывать драгоценные ножи и кинжалы, лежащие на подставках. Это зрелище показалось ей куда более привлекательным.

– Красиво. – Она невольно потянула руку к кинжалу в изящных ножнах, изрезанных тонкой гравировкой, изображающей растительные узоры и мифических животных.

– Нравится? Забирай. – Гийом опередил Элизу, взяв в руку кинжал и протянув его ей.

– Что?

– Подарок тебе, глупенькая. Пользуйся.

– А… так можно? Тебя не накажут? Это же вещь твоей семьи.

– У моей семьи, как видишь, много вещей, – фыркнул он. – Накажут? Пусть попробуют. Бери-бери, не стесняйся.

– Спасибо. – Она осторожно взяла подарок и принялась разглядывать его.

– Вот и славно. А теперь, думаю, тебе пора домой. А мне самое время вернуться в залу и сообщить всем, что я делал в свое отсутствие… что я… гм… показывал деревенской девушке библиотеку. – Гийом расплылся в улыбке, которая странным образом напомнила оскал волчьей головы, висящей сбоку от него на стене.

Элиза внимательно всмотрелась в его лицо. Она не поняла, почему он внезапно захотел прогнать ее и почему теперь выглядит так, будто задумал что-то коварное, а она тому невольно поспособствовала. Элиза хотела задать ему эти вопросы, но Гийом взял ее за плечи и, пока она не успела опомниться, вывел из зала и указал в сторону выхода.

– До конца по коридору и по лестнице вниз. Там увидишь выход. Доброй ночи.

Не успела она опомниться, как Гийом уже развернулся и широкими шагами ушел в другую сторону, оставив ее в одиночестве сжимать в руках подаренный кинжал и недоумевать.

‡ 1351 ‡

Кантелё, Франция

Год 1351 от Рождества Христова

На пороге четырнадцатилетия Гийома де’Кантелё дурная слава уже бежала вперед юноши. Каждый, кто хоть раз оказывался у него на пути, начинал называть его «этот несносный мальчишка». Слуги и селяне произносили это украдкой, а наставники, коих Гийом менял с поразительной частотой, звали его так вслух, после чего покидали земли семьи де’Кантелё.

Гийом был наделен удивительным талантом – выводить из себя любого и каждого, кто пытался найти на него управу. Ни хорошее жалованье, ни положение в обществе, ни обещания графа – ничто не удерживало наставников рядом с юношей надолго. Ни к одному из них Гийом не проникался должным уважением, ни одному не позволял собой помыкать и ни одному по-настоящему не доверял. Притом «этот несносный мальчишка» умел извлекать пользу из занятий и цепко усваивал знания, но демонстрировать их отказывался, выставляя каждого своего наставника полным ничтожеством в глазах графской четы.

Несмотря на увещевания матушки и недовольство отца, Гийом гордился собой за то, что ни у кого не выходит его приструнить. Ему нравилось думать, что в нем соединилось высокомерие и воинственность предков отца, обретших власть в этих землях еще во времена нормандского завоевания, и энергичность дельца, благодаря которой высокого положения в обществе добилась семья его матери. Свой пыл и крутой нрав Гийом полностью направлял в попытки сопротивления людям, пытавшимся навязать ему свой авторитет. Он уходил от всевозможных попыток найти на него управу – чаще всего попросту сбегал, веля слугам седлать лошадь. Если кто-то пытался ему воспротивиться, Гийом угрожал лично высечь непослушного слугу. Несколько раз он даже приводил эту угрозу в исполнение, заявляя, что имеет право вершить суд на своей земле, как пожелает.

Проводить время Гийом любил в многодневных поездках на охоту в компании приятелей, которые сменялись с той же частотой, что наставники и объекты вожделения. Гийому нравились пиршества в собственном доме, но визиты в таверны привлекали его не меньше: он частенько являлся туда в компании приятелей, переодетый в простую одежду, и давал волю своей жажде приключений.

Втайне Гийом мечтал овладеть искусством ведения боя, чтобы участвовать в рыцарских турнирах и битвах с истинными врагами французского королевства англичанами. Во времена его детства война затихла из-за разгула чумы, но угроза и напряжение продолжали витать в воздухе, предвещая новые столкновения. Год милости 1351 от Рождества Христова принес в Кантелё весть о сражении между французскими и английскими воинами в Бретани – территории, граничащей с Нормандией^[1]. Это событие взбудоражило множество юных умов, вдохновив их на подвиги, и юный граф де’Кантелё не был исключением, его сердце наполнилось жаждой сражений и военных побед. Но пока военному делу его никто не обучал, Гийом с упоением отдавался своему увлечению охотой. Он лично занимался разведением своры гончих и каждой собаке давал имя. Радостный лай, доносившийся с псарни, нередко заставлял обитателей особняка вздрагивать, и вид испуганных слуг приводил Гийома в восторг. Со временем к лаю привыкли и пугаться перестали, что поначалу немного расстраивало «этого несносного мальчишку», и он даже не думал скрывать свою досаду.

Однажды Гийом привел с собой на охоту девчонку-простолюдинку, чем поразил своих приятелей. Девочка не имела никаких необходимых для охоты навыков, хотя Гийом заверял, что она метко стреляет из лука. Продемонстрировать свои умения норовистая простолюдинка, не носившая нательного креста, отказалась, да и к охоте выказала открытое отвращение. Никто не мог взять в толк, кто она такая и отчего позволяет себе столь вольное поведение с благородными людьми. Единственным, кого нисколько не удивляли манеры простолюдинки, был сам Гийом. Он лишь посмеивался над тем, в какое смятение приводят его приятелей едкие замечания и колкие взгляды девчонки. Хотя в конце охоты он был разочарован тем, что она отказалась стрелять из лука, и больше никогда не звал ее с собой.

Родители и сменявшие друг друга наставники уповали на то, что проповеди священников на святой мессе вразумят «этого несносного мальчишку», и он смирит свой пыл. Случалось, что Гийом и впрямь задумывался, не живет ли греховной жизнью. Однако в итоге он приходил к выводу, что, если б в его жизни было слишком много греха, всевидящий и всемогущий Господь давно покарал бы его. А по всему выходило, что Господь проявлял к нему любовь и милосердие. Задумываясь об этом, Гийом мог присмиреть на день-два и искренне стараться не нарушать заповеди… насколько это было возможно. Он честно молился – иногда даже не единожды в день, если решал, что за какой-то проступок все же стоит попросить прощения, – и соблюдал пост вместе со всей семьей. В Доме Божьем он преисполнялся неподдельного священного трепета и чувствовал силу и святость, витавшую над алтарем. Один вид Нотр-Дам-де-Руан приводил его в восторг, лишая дыхания, и Гийом почти физически чувствовал присутствие Господа там, когда с искренним смирением опускался на колени. Во время Святого Причастия ему казалось, что он может ощутить всеобъемлющую власть Небесного Отца.

Однако стоило покинуть собор, как от священного трепета не оставалось и следа. Это чувство возвращалось лишь в те минуты, когда Гийом обращался к Господу в молитве – не в той, что нужно было читать наизусть, но в той, что исходила из его собственного сердца. Никто никогда не говорил ему, что так можно делать, но он всегда считал, что так честнее.

В своих искренних молитвах Гийом просил Бога и святых ниспослать ему хоть одного по-настоящему близкого друга, который мог бы стать интересным и мудрым собеседником – взамен всех тех, что у него были. А еще он просил, чтобы Господь и Пресвятая Дева Мария хранили язычницу Элизу и не серчали на нее за ее неверие.

***

Руан, Франция

Год 1351 от Рождества Христова

Ренар Цирон, закрывшись плотной обработанной в течение многих вечеров деревяшкой, напоминавшей полтораручный меч, отскочил в сторону, осуждающе взглянув на друга.

– А не так яростно можешь? – воскликнул он. – Сломаешь же, придется заново все делать!

Вивьен утер со лба пот, выпрямляясь и выходя из боевой стойки, которую он принял, повинуясь неким инстинктам, но никак не знаниям и навыкам фехтовального искусства. Губы его расплылись в счастливой улыбке.

– Прости, мой друг. И правда, я перестарался.

Ренар глубоко вздохнул и начал снова наступать, замахиваясь деревянным мечом для удара.

В фехтовальном деле оба они были новичками. Их единственным реальным боем был бой на факелах в аббатстве Сен-Пьер-сюр-Див. И именно эта история заставила их всерьез задуматься о том, чтобы научиться защищать себя в поединках. Как и о том, чтобы сменить веревочные пояса на кожаные ремни для сутан, а предписанные инквизиторам сандалии – на плотные ботинки. После пережитых ими злоключений Кантильен Лоран скрепя сердце пошел им на уступки и закрыл глаза на их неподобающий внешний вид.

История в аббатстве Сен-Пьер-сюр-Див сильно повлияла на судьбу Вивьена и Ренара. По возрасту они вовсе не годились в инквизиторы, однако молодому епископу Лорану удалось получить для них королевские грамоты, заверенные Его Святейшеством, а это официально утверждало их в должности. Судья Лоран сумел доказать, что его подопечные выработали все необходимые навыки в условиях суровой практики, и к его мнению прислушались – хотя, видит Бог, он и сам этого не ожидал. Когда он заступал на пост епископа, к нему относились, как к несведущему в делах Церкви светскому человеку и, вероятно, думали, что он не переживет разгул мора. Однако чума отступила, а авторитет Кантильена Лорана успел возрасти, хотя к его новаторскому подходу все еще относились с подозрением.

Уладив дела с утверждением своих подопечных в должности, Лоран собирался настоять на их постриге во имя хотя бы частичного соблюдения надлежащего внешнего вида. Юноши возразили, высказав мнение, что в случае необходимости им будет проще затеряться среди простых людей и выведать нужную информацию, если они не будут походить на монахов – коими они, вообще-то, и не являлись. Поразмыслив, Лоран и в этом вопросе пошел у них на поводу. Однако когда речь зашла о занятиях фехтованием, он энтузиазма не выказал.

– В конце концов, вы служители Господа, а не вояки, – заявил он. – Вашим вольностям должен быть предел.

– Да мы просто хотим хорошенько отметелить врагов Господних! – с задором ответил ему Вивьен. – Если потребуется, разумеется, – добавил он, стараясь вернуть голосу кротость.

Лоран не одобрял этого воодушевления. Впрочем, дело было не в личной неприязни к оружию – сказывался неподдельный страх за подопечных после истории в Сен-Пьер-сюр-Див. Лоран почему-то полагал, что если юноши начнут заниматься фехтованием, они накликают на свои необритые головы только больше бед. Его опасения всячески разделял и множил аббат Сент-Уэна Бернар Лебо. Преподобный с завидной периодичностью писал судье Лорану и справлялся о делах бывших подопечных. По дергающейся брови епископа Вивьен и Ренар догадывались, сколько увещеваний об опасностях духовного и физического характера, подстерегавших их на пути становления инквизиторами, было в этих письмах.

Юноши сочувствовали своему нынешнему наставнику, но его беспокойства не разделяли. Улучая момент, они, не сговариваясь, бежали за припрятанными деревянными мечами и устраивали поединок…

– Давай попробуем еще раз! – вдохновенно предложил Вивьен, вновь готовясь отражать атаку друга.

Ренар начал наступать, нанося сильные, но довольно неумелые удары импровизированным мечом. Вивьен каким-то образом успевал довольно быстро реагировать и парировать их. Иногда создавалось впечатление, что он лукавил, когда заявлял, что никогда прежде не держал в руках оружие, хотя Ренар и понимал, что в Монмене учить его фехтовальному искусству было некому, а в Сент-Уэне этого и подавно никто бы делать не стал.

Вновь получив сокрушительный удар по своему оружию, закрыться которым он успел в последний момент, Ренар зашипел от злости.

– Вив, черт тебя побери! – выкрикнул он, проверяя свое оружие на предмет целости.

– Ну уж ладно тебе, дружище, я на этот раз даже почти не старался!

– Ты точно нигде до этого не учился?

– И где бы я это мог сделать, интересно мне знать!

– Сделать – что? – донесся из-за угла строгий, чуть суховатый знакомый голос.

Вивьен и Ренар мгновенно замерли и обернулись. Кантильен Лоран двигался к ним неспешной походкой, заложив руки за спину. Обыкновенно он редко заходил на этот участок двора – недалеко располагались конюшни, а епископ, насколько знали его ученики, не любил доносившийся оттуда резкий запах. Но, похоже, необходимость бдеть за своими учениками была сильнее этой неприязни.

– Изволите ли объяснить, что вы тут делаете? – Взгляд Лорана замер на деревянных мечах.

Ренар втянул воздух, чтобы начать говорить, но Вивьен опередил его.

– Я имел смелость полагать, что природа нашего занятия вполне очевидна, Ваше Преосвященство.

Лоран прищурился.

– В достаточной мере, – процедил он сквозь зубы. – А известно ли вам, господа инквизиторы, что мечи – оружие воинов, а не слуг Божьих?

– Как по мне, – продолжал Вивьен, – так желание как следует отметелить врагов Господних для Его верных служителей вполне похвально. Во время проверки чумных монастырей нам бы эти умения пригодились.

Лоран поморщился.

– Насколько я могу судить, во время упомянутой тобой проверки вы прекрасно справились и без этих умений.

– С Божьей помощью, – смиренно опустил глаза Вивьен. – И все же на нее одну рассчитывать было бы слишком самонадеянно. Даже Спаситель, творя свои чудеса, требовал от тех, кому помогал, определенной доли участия в процессе. Не кажется ли вам, что и мы должны это участие проявлять? К тому же, насколько мне известно, папа разрешает инквизиторам носить оружие.

Лоран терпеливо вздохнул.

– Где ты это узнал?

– Прочел, – хмыкнул Вивьен.

– Что ж, тогда ты должен был прочесть и то, что человек может стать инквизитором не раньше сорокалетнего возраста.

Вивьен криво ухмыльнулся.

– В этом случае папский указ нарушают все, кто здесь собрался. – Он придирчиво посмотрел на судью, которому лишь в этом году исполнилось тридцать шесть. Лоран подобрался.

– Я хорошо понимаю, за что Бернар столько раз приказывал вас выпороть. – Он кинул быстрый взгляд на молчаливого Ренара и вновь повернулся к Вивьену. – Тебя – особенно.

– Если Ваше Преосвященство считает, что я заслуживаю наказания, я не смею вам перечить.

Лоран закатил глаза. Если он хотел изменить мнение или желание Вивьена с помощью плетей, стоило приказать палачам иссечь его до смерти. В противном случае Вивьен снес бы наказание стоически и остался бы при своем.

– Ступайте на занятия. Оба, – холодно сказал Лоран, развернувшись и направившись в здание. Однако через несколько мгновений замер, стал к своим ученикам в пол-оборота и добавил: – Как только закончите свои… военные игрища. У вас четверть часа.

С этими словами он поспешил удалиться от назойливого запаха конюшен как можно дальше.

***

Кантелё, Франция

Год 1351 от Рождества Христова

– А он симпатичный, этот твой юный граф! – Фелис посмотрела на удаляющуюся фигуру молодого человека за окном и отчего-то расплылась в довольной улыбке, сделавшей ее похожей на сытую кошку.

Элиза убрала со стола ступку, в которой молола травы, точно следуя указаниям матери. Взгляд так и норовил устремиться за окно, вслед за ушедшим Гийомом, и Элизе стоило больших усилий не пойти на поводу у своего желания. Вместо того она недовольно посмотрела на Фелис и фыркнула.

– Какое мне дело? И вообще! Почему «мой»?

– А чей же еще? – заговорщицки подмигнула ей Фелис, небрежно махнув рукой. Недовольство дочери забавляло ее. – Не надо так хмуриться, Элиза. Ну зачем, по-твоему, он постоянно к тебе бегает?

– Сейчас, – деловито вскинула голову Элиза, – из-за кашля, который его замучил. Он хотел вылечить его моим отваром.

Она с особой гордостью выделила слово «моим», кивком указав матери на ступку с травами. Фелис снисходительно склонила голову.

– Ну, конечно, – примирительно произнесла она. В ее тоне не было и намека на настоящее согласие, и это заставило Элизу нахмуриться сильнее прежнего. Пока она раздумывала над колкостью, которую можно было бы бросить в ответ матери, Фелис протяжно вздохнула. – Что ж, мне нужно сходить в деревню. Скоро вернусь.

Она с раздражающе довольным видом перемотала ниткой длинные вьющиеся волосы, поправила накидку, выторгованную у иноземных купцов на последней руанской ярмарке и, напевая что-то себе под нос, вышла из дома, не забыв напоследок скорчить рожицу дочери и племяннице.

Элиза несколько мгновений напряженно стояла, глядя на дверь, будто ожидая, что мать вернется и скажет что-то еще. Фелис, похоже, возвращаться не собиралась, и Элиза с тяжелым вздохом опустила плечи, понурив голову. Переведя дух после этой незначительной перепалки, которая отчего-то вымотала ее, она повернулась к сестре.

– Почему она так говорит? – Голос Элизы прозвучал умоляюще протяжно.

Рени сидела на скамье и рассматривала пейзаж за окном. В споре тетушки и сестры она не участвовала, и Элиза даже не могла с уверенностью сказать, что Рени слушала их – с нее бы сталось все это время витать в своих фантазиях.

– А тебе самой Гийом разве не кажется симпатичным? – прозвучал невинный вопрос. Рени моргнула, внимательно посмотрев на сестру.

– Мне… – Элиза хотела возмущенно сказать «нет», но запнулась, вспомнив глаза юного графа. Они были цвета льдинок, в которые превращается вода в самые холодные зимы. А какая у него обаятельная улыбка, какие широкие плечи…