Наталия Георгиевна Княжинская
Волшебный насос
– Полиция!
Кто из наших оказался в полиции, мне до сих пор неизвестно. Я бросила на землю плакат и как есть, на шпильках, бегом припустила к ближайшему метро.
Позже прояснилось, что в полиции удалось договориться, объясниться и наших бедолаг отпустили. Вероятно, французы расценили нашу отчаянную рекламу как несанкционированный митинг, а может быть, такое шествие нужно было согласовывать с властями. Я не знаю, но этого шествия мне хватило на всю мою жизнь, и более я никогда уже никуда не пойду, ни с каким призывным плакатом.
Далее события развивались стремительно.
Вечером мы собрались играть спектакль, но пришло только несколько полицейских, которых мы заинтриговали днем своим шествием, и спектакль был практически сорван.
Нервно курили все. Девочки обсуждали, кто куда пойдет. Почти у всех дам в Париже нашлись знакомые, к которым они собирались напроситься на постой. Виза была открыта на месяц, и артисты хотели провести оставшиеся дни во Франции, несмотря ни на что.
Эту ночь мы всей труппой заночевали в театре. Я спала в той самой кулисе, где еще утром оставила чемодан. Разостлав на сцене свои шмотки, я сварганила подушку и, завернувшись в длинный бархатный занавес, так и уснула. Где я проведу следующую ночь, мне было неведомо.
Утром следующего дня театральный наш народ был лохмат, небрит и угрюм. Все разбрелись кто куда. Дамы, в ажиотаже перебирая свои телефонные книжки, заговорщически перешептывались. Мужчины тоже что-то придумали. Все они знали, куда им идти. До меня же никому не было дела. Я осталась одна в чужой стране, в прекрасном и таком опасном городе.
И тут наша звезда, жгучий красавец-брюнет, заметив мою растерянность, вдруг игриво сказал:
– Малыш! По-моему, это прекрасный шанс остаться тут навсегда! Что думаешь? Я знаю здесь одного человечка, который может с этим помочь.
Конечно, я что-то ответила ему. Конечно, вежливо. И ушла. Я пошла бродить по Парижу с чемоданом.
Наверное, я плакала. Наверное, я молилась. Как сейчас помню тот момент, когда мне уже было невмоготу тащить мой чемодан и ноги отказывались идти в никуда, я вдруг увидела надпись «Аэрофлот».
Там сидела совершенно русская женщина. Прямо как наша тетя Лена из продовольственного. Только на шее у нее красовался аэрофлотовский шарфик. Может быть, мне удалось тогда шагнуть в параллельную реальность?! Теперь я верю в это!
Наверное, я вывалила этой русской простой женщине все и сразу, сопровождая слова свои потоком искренних слез и соплей. Я купила у нее билет в Москву. Благо денег, вырученных за водку и палехские шкатулки, мне хватило. И уже через несколько часов я была дома и рассказывала маме о моих приключениях.
М-да… Вот рассказала вам и понимаю, что такое невозможно забыть.
Так закончилась моя театральная эпопея, уступая место новой странице моей жизни.
Шоу-бизнес
Глава 6
Сколько себя помню, я всегда сочиняла песни. Спустя годы нашла трогательные блокнотики, в которые бабушкиной заботливой рукой собраны мои рисуночки и записаны нотки моих детских композиторских опусов. Но уже в юности сомнения стали одолевать меня. Искренний восторг родственников казался мне надуманным, музыка и стихи слишком личными. Одним словом, я была очень не уверена в себе и задумалась о поисках достойного композитора, который предложит мне спеть его музыку.
– Наташка! Ну сходи в Союз композиторов! – сказала мне моя мама, еще более наивная, чем я.
И Наташка отправилась в Союз композиторов. Там, в самой что ни на есть композиторской мекке, оказалось довольно безлюдно. В одном из кабинетов усталая женщина, смерив меня строгим взглядом из-под очков ответила:
– Так вам в молодежный отдел надо. Этажом выше поднимитесь.
Этажом выше в небольшом кабинете сидели двое. Моложавая дамочка за столом, служащая молодежного отдела Союза композиторов, и бородатый, с проседью уже, мужчина на диване, судя по всему, музыкант-посетитель.
Я начала с порога открыто и без предрассудков.
– Добрый день. Меня вот к вам направили, в молодежный отдел. Это же молодежный отдел? – спохватилась я.
Дамочка хитро прищурилась:
– Молодежный, молодежный. Или у вас есть какие-то сомнения?.. А что, собственно, вас интересует?
– Сомнения? Нет, сомнений нет, пожалуй. Я ищу композитора. То есть… Я певица, и мне нужен композитор, который пишет песни.
Дамочка интригующе поглядела на бородатого.
– Алексей Семенович! Ну это к вам, наверное?!
Бородатый поглядел на меня с явным интересом.
– Мне это нравится, – улыбнулся он в усы. – То есть, вы пришли в Союз композиторов искать композитора! Ну что ж. Похвально! Похвально! И, вы знаете, вам очень повезло. Я композитор, который пишет песни. И мне действительно именно сейчас нужна интересная певица. Вы же интересная певица?! – и он глянул так, словно просканировал насквозь.
– …
– Ну, уже судя по этой первой встрече, да, – задумчиво пробормотал он в усы. – Ну что ж. Я пишу сейчас музыку к фильму, и мне нужен необычный тембр. Вы поете на английском?
– Да, – пролепетала я.
– Вот и славно. Вот и славно, – засуетился он, кивнув ошарашенной дамочке.
– Ну, всего вам доброго, Татьяна Николавна. Видите, какая удача! Певица сама пришла. Так что… М-да… Бывает, бывает… – он собрал свой саквояж, аккуратно поднял большой причудливый чемодан, в котором, по-видимому, находился саксофон, накинул куртку и деловито сказал, уже обращаясь ко мне:
– Пойдемте. Как вас звать?
– Наталия…
– Наталия, угу… Мы поедем сразу на студию.
Так я познакомилась с легендарным музыкантом Алексеем Козловым.
Я спела несколько композиций Алексея Семеновича Козлова, две из которых вошли в художественные кинофильмы. Кстати, известная «Ностальгия» тоже была спета мною, но, может быть, не настолько удачно, чтобы быть представленной широкому кругу.
Позже Алексей Семенович строго-настрого отговаривал меня связываться с миром поп-музыки.
– Пойте джаз! Вам нужно двигаться только в этом направлении! Не надо вам в эту клоаку! Вас растопчут и выплюнут. Там нет музыки! Там есть только порок и пошлость. Вам с вашей душевной организацией это просто противопоказано!
Но мой юношеский протест вел меня моим тернистым путем.
Глава 7
Увлеченность поп-музыкой, наверное, началась с итальянской эстрады. Ежегодные конкурсы в Сан-Ремо по телевидению приковывали внимание миллионов советских граждан. Моим кумиром школьных лет был Тото Кутуньо. На стене висел плакат с его фотографией. Он и вправду был хорош, не только в музыкальном смысле, но и внешне. Он был красив.
Я написала ему письмо. Адреса его, разумеется, я не нашла, поэтому решила действовать через редакцию газеты «Комсомольская правда». Из редакции мне пришел ответ, которому я ужасно обрадовалась. Правда, ответ был не от Тото Кутуньо, но от дирекции газеты, и ответ гласил примерно следующее: «Дорогая Наталья! Мы очень рады, что Вы хорошая певица, но зачем Вам именно Тото Кутуньо, если в Советском Союзе много талантливых композиторов? Обратитесь к нашим авторам! Желаем Вам всяческих успехов!»
Простота мелодий, тут же садящихся на ухо, яркие костюмы, миллионы поклонников. Это ли привлекало меня?! И как одновременно уживалась во мне страсть к Тото Кутуньо, увлеченность воздушно нежным Джо Дассеном и вдумчивая глубокая философия «Аквариума»?!
Прошло время. Я уже училась в институте Гнесиных на эстрадном отделении. Преподавали в то время Иосиф Кобзон, Лев Лещенко, Гелена Великанова, Александр Градский, Наталья Андрианова. А студентами были – Ирина Отиева, Алла Перфилова (Валерия), Марина Хлебникова, Валентина Легкоступова ну и другие, включая меня и мою подружку Лариску Архипову. Учились мы заочно. Как можно учиться вокалу заочно, мне до сих пор непонятно. Но других вариантов не было. Я как раз работала в театре-кабаре «Летучая мышь», и такой вариант учебы для меня был вполне приемлем. Из всего учебного процесса хорошо помню ритмическое сольфеджио, которое кроме меня из нашего курса никто не мог сдать. Строга была Ольга Леонидовна Берак.
Помню наши веселые легкоалкогольные посиделки с преподавателем истории джаза, прямо в закутке под лестницей, в стенах института.
Помню кудрявого трубача, сделавшего мне предложение и притащившего по такому случаю ящик пива, три гвоздички и букет веселых приятелей в мой подмосковный домик, после чего добрая целомудренная тетя Соня, проживавшая в домике, частенько мне это припоминала. Ох и переживала же она: «Все матери расскажу! Оглашенные!»
Помню, как мы с Лариской придумали поставить железное ведро на страже перед дверью нашей комнаты, чтобы парни, оставленные без сладкого, устроили бы шум, если им вдруг взбредет в голову что-то легкомысленное. Мы с Лариской берегли нашу честь!
Помню прозвище свое, данное мне однокурсником Леней. Он прозвал меня «Вишня», оттого что я была весьма скромна и часто краснела.
Помню, как мы с Лариской лазали в окно Гнесинского общежития поздно ночью, чтобы устроить квартирник с инструменталистами. Как мы пели песни и пили с духовиками портвейн. Это было совершенно невинно и чисто! Разве могут духовики воспользоваться девичьей наивностью? Конечно, нет! Кто-кто, но только не духовики!
Помню, как мы с Лариской опасались экзамена по специальности и подогревались коньяком для храбрости.
Помню, как слонялись по Арбату и смеялись, смеялись, смеялись…
И у всех, у всех моих однокурсников-вокалистов были фонограммы! У меня не было! Мне срочно нужно было где-то найти песни и фонограммы, ибо постоянно сдавать экзамены под аккомпанемент концертмейстера казалось почему-то стыдным.
Неисповедимы пути Господни. Как я оказалась на легендарной студи звукозаписи в г. Тверь, я помню плохо. Вроде бы кто-то из инструменталистов подсказал мне адрес такой студии, где профессионально сделают аранжировку, соответствующую всем стандартам поп-музыки.
Так начались мои путешествия в город Тверь.
Старое здание железнодорожного клуба рядом с вокзалом. Гулкая лестница, мозаичный портрет вождя, серые пошарпанные коридоры, в которых я постоянно плутала. И запах… Эдакая взвесь пыли, сырости, извести и примесь аромата то ли рельсов, то ли шпал. Эдакий металлический привкус… Вы же знаете, как пахнет железная дорога?
И вот, на самом верху, заветная тяжелая дверь, за которой и располагалась та самая студия, где рождались популярные композиции нашей эстрады.
Мое предложение аранжировать песни Матвея Блантера или Исаака Дунаевского не были восприняты всерьез. Тогда это казалось абсурдом. Мои же песни я почему-то стеснялась предложить. Но с чего-то же нужно было начинать. На этом месте память снова меня подводит, так как я напрочь забыла фамилии авторов, предложивших мне песню под названием «Полночь». Вот с этой-то песни и началось мое путешествие в мир попсы.
Игорь Лалетин, звукорежиссер и бессменный труженик тверской студии, сделал очень хорошую аранжировку, я спела песню и стала всюду ее предлагать. Каким-то образом я вышла на телевизионную передачу «Музыкальный экзамен», где меня приняли, выслушали и пригласили участвовать в их мероприятиях. Это, несомненно, была огромная удача.
Глава 8
Телевизионные съемки. Это много часов, проведенных в каких-то непонятных холодных ангарах, где долго ждешь своего выхода на площадку. Грим приходится постоянно подправлять, так как еще три часа назад должны были сниматься, но все что-то затягивается и затягивается… Сил нервничать уже просто нет, и ты тупо ждешь, сняв шпильки, ходишь босиком по холодному бетонному полу, потому что невозможно уже ходить на каблуках. «Подтанцовка» нервно курит и бранится. И вот помощник режиссера в самый неподходящий момент, когда ты только что задремала, скрючившись на пластмассовом стуле, истошно орет твою фамилию.
– Княжинская! На площадку! Княжинская! Где вы там?
Срочно, бегом, цепляя за пятки лакированные шпильки, бежишь спотыкаясь на площадку под горячие огни осветительных приборов, и твой грим тут же начинает подтекать.
– Поправьте, пожалуйста, грим! Можно мне гримера?!
– У вас что, было мало времени на гримера?! Вы издеваетесь? Время, время! – орет режиссер!
Подбегает гример, пудрит мне щеки, рисует снова губы. И вот нужно войти в образ и сделать из попсовой песенки шедевр. На каждого артиста выделено по два-три дубля. Нужно собраться. «Алле ап!» – и ты уже улыбаешься и забыла про сон и усталость. Мы танцуем под песню «Полночь» наши странные танцы, поставленные балетмейстером. И танец этот тебе вовсе не нравится, движения кажутся абсолютно не соответствующими смыслу песни. И вообще все происходящее – ну не твое! И ты вдруг понимаешь это в тот самый момент, когда нужно совсем иное. Нужно создать красивую картинку, нужно вложить смысл. И тогда ты выкидываешь такой фортель, что вокруг все ахают. И вроде ничего особенного, но какое-то движение, поворот головы, взгляд, всплеск руки – и все внезапно меняется, танец обретает смысл, все складывается в одну гармонию – и текст, и музыка, и танец, и сцена, и зрители вместе с режиссером.
– Снято! – кричит довольный режиссер. – А ты прям умница. Зажгла так зажгла! С первого дубля! Можешь!
***
Но одной песни было мало. Нужно еще.
– А ты не знаешь такого, Леню Агутина? – некто из тусовки спрашивает меня. – У него песенки неплохие. Они с Германом на пару сочиняют. Гера тексты, а Леня музычку. Хочешь телефон дам? О, вот, кстати, и телефончик Геры есть… Позвони, может, послушаешь, выберешь себе что-нибудь. А может, они специально для тебя напишут? Ты вон какая! – подмигивает мне некто.
И вот… я еду домой к Лене Агутину. Мы сидим в его небольшой скромной квартирке, Леня играет на пианино то, что придумал специально к моему приезду. Герман Витке суетится рядом.
– Вот, смотри, такая песенка родилась. Ты как позвонила, я сразу прям придумал слова: «Все в твоих руках, все в твоих руках…» У тебя же голос такой сексуальный, ну вот и… Да и дождик как раз накрапывал. И получилось «Капелькой дождя упал на твои ладони этот день» – А? Как? Круто? Да вообще!!! – радуется Герман.
Леня наигрывает мелодию с аккомпанементом, гнусаво изображая женское исполнение.
– Ну? Как тебе? – спрашивают.
– Хорошо, – говорю. – Интересно. Только, если я буду петь, я по-другому буду петь. Ну, не так, как ты показываешь, а по-своему.
– Ну спой!
Я и спела.
Разулыбались мальчики.
– Да, ты прям чувствуешь. Хорошо! А вот эту попробуй! – говорит, загоревшись, Леня. – Вот такая песенка есть, «Город снов» называется. Она посложнее будет. Там есть такой непростой пассажик, его вытянуть сложно женским вокалом… – и он напевает «Город снов».
– Красивая песня, – говорю и напеваю этот пассажик, и авторы снова довольны.
И Леня поет еще одну песню, вытащив, вероятно, из загашников памяти. «Не жди меня».
– Ну что ж. Хорошо, хорошо. Ты талантливая девочка. Восходящая звездочка прям! Только ты же понимаешь, что песни стоят денюшек. По триста долларов за одну.
– Э-э-э-э-э… Музыка триста и текст триста, – дополняет Герман, хитро прищуриваясь. – За каждую!
– Хорошо, – говорю. – Я согласна.
Я всегда как-то легко относилась к денежным вопросам. Торговаться не умела. Столько – значит, столько. Откуда у меня тогда были деньги? А вот откуда. У меня уже появились к тому времени поклонники моего таланта, какие-то ребята-книгоиздатели из Тюмени, которые целенаправленно выделили мне средства на покупку новых песен. Совершенно бескорыстно. Просто дали денег и сказали: «Княжинская! Ты, главное, пой!»
Леня напел под свой аккомпанемент на пианино три песни, записав все это на обычный кассетник. Я отдала деньги, взяла заветную кассету и уже было хотела идти.
– А записывать все это где собираешься? Аранжировку как делать будешь?
– В Твери.
– Почему в Твери?
– Потому что я там уже записывала «Полночь» и мне понравилось.
Ну а потом пошло-поехало. Концерты, гастроли, съемки. Помню поездку в Астрахань. По случаю приобрела в пассаже потрясающее вечернее платье. Жутко дорогое! Фиолетовое бархатное, строгое, в пол, но с голой спиной и плечами. Просто «Ах», а не платье!
Чувствовала я себя в нем превосходно и вполне привычно, словно этот стиль пробудил во мне генетическую память о том, что спину нужно держать прямо, а голову гордо.
В Астрахани ничего такого особенного не происходило. Просто концерт и съемки. Ну рестораны какие-то были, модные длинные машины. Это, конечно, выглядело шикарно, но лично у меня не вызывало особенно радостных чувств.
Помню, как купалась в Волге наутро после съемок. Компания артистов, включая Агутина, Витю Салтыкова, Андрея Потемкина (он пел развеселую песню про «Черный воронок», отплясывая в полосатых робах), отправилась на какой-то специальный пляж, а я нашла безлюдную тихую заводь и наслаждалась одиночеством и мечтаниями. Однако, как только я вылезла из воды, из-за кустов внезапно проявился поэт Герман и присвистнул: «Так вот ты какая, настоящая Княжинская!»
А еще помню, как рядом со мной начал вертеться неизвестно откуда явившийся солидный персонаж, пахнущий дорогим парфюмом и с прилипшей к его гладкому миловидному лицу загадочной улыбочкой. Посягательств на мою невинность он не проявлял. Просто постоянно восхищался мною! Мне это льстило. А через какое-то время я заметила, что рядом со мной все время трутся два одинаково одетых человека в темных костюмах. И лица у них тоже вроде как одинаковые. Я в гримерку – они за дверью, я в гостиницу – они позади идут. Потом смекнула. Охрана! Этот, что с улыбочкой, решил меня охранять. Вот, думаю, дела-а-а…
Сказать, что мне это понравилось? Ни в коем случае!
– Мальчики поохраняют тебя, о’кей? Ты же не против? Город незнакомый, ты девочка симпатичная. Мало ли что. Тебя нужно в Москву доставить в целости и сохранности! – сказал мне улыбчивый поклонник моего дарования.
Ну… так и быть. Ладно, пусть охраняют.
По возвращении в Москву, в аэропорту Домодедово, я вдруг услышала из всех динамиков льющиеся песни в моем исполнении. Очень громко! И по всему пути, пока я шла от самолета до машины, были развешаны разноцветные воздушные шарики.
– Теперь будет вот так, – сказал мне «улыбчивый», беря меня легко под локоток. – Теперь мы будем работать вместе. Тебе позвонят.
Два моих «друга»-охранника, распахнув дверцу, усадили меня в очередную длинную темную машину и, не спрашивая адреса, доставили меня домой.
Так наступил новый интересный период моей жизни.
Глава 9
Если бы рядом тогда был бы мой папа! Как мне не хватало его совета, его защиты. Мамины предостережения я почти не слышала, а лишь отмахивалась. «Я сильная, я справлюсь!»
Теперь за мной заезжали на модных машинах с тонированными стеклами. Бабушки у подъезда шушукались и, вероятно, за спиной обзывали меня нехорошими словами. У меня появились деньги на красивые шмотки.
Я выступала в лучших ночных клубах, снималась в телепрограммах, и по радио крутились песенки в моем исполнении. Да, мне, несомненно, нравилось красиво одеваться, радовала возможность купить все, что мне хочется. Мне льстило внимание к моей персоне. И я совершала глупые дорогущие покупки, позабыв о том, что нужно бы отложить денежку, нужно помочь маме или хотя бы подарить ей что-нибудь… Эх, как же мне стыдно теперь.
И в то же время, пока я окуналась в это тщеславное болотце, меня не покидало чувство, что все это словно не со мной. Словно бы это не я, а какая-то другая личность. И начались примерно в тот же момент мои увлечения восточной философией. Как сейчас помню, рядом с метро Арбатская на улице был книжный развал. Я всегда любила книги и в этот раз не смогла пройти мимо. Привлек меня знак на обложке. Крест с кругом наверху. Словно человечек в длинных одеждах распахнул объятия. Почему он заинтересовал меня? Потому что именно такой загадочный брелок на цепочке я нашла в ящике письменного стола моего отца и не могла найти ему объяснения. Разумеется, я купила книгу, в которой подробно рассказывалось об этом знаке. Проглотив внушительный том всего за день, я незамедлительно залезла в отцовский стол, достала «Жезл жизни», «Анх» или «коптский крест», поразглядывала через лупу мелкие иероглифы, начертанные по краям, ничего на расшифровала, но уверенно надела брелок на шею и уже не снимала его.
Вокруг меня в то время появилось множество людей, с которыми я никогда бы не стала общаться по собственной воле. Какая-то подруга, не помню ее имени, всем видом в общем-то похожая на даму легкого поведения. Одевалась она шикарно, в какие-то невероятные шубы и люрексные платья. Что общего у меня было с ней? Да ничего. Но она «страстно» хотела «дружить». А я не могла ей отказать. Помню ее товарища Бориса, который почему-то часто подвозил меня вместо моего шофера (у меня уже к тому времени был свой шофер). Видимо, моя охрана доверяла этому Борису… Не зна-а-аю-ю-ю! И вот везет меня как-то этот Борис и говорит:
– Ты вот что, девочка! Завязывай с этой своей философией. А то, я смотрю, книги какие-то у тебя странные, знаки и эти, как их… ммм?..
– Мандалы? – спрашиваю я и достаю из рюкзака недавно приобретенный мною журнал с фотографиями невероятно красивых буддийских мандал. Видимо, ему кто-то донес, что я читаю такой журнал.
– Во, во – мандалы, мандалы! – поморщившись, говорит Борис. – Не засоряй себе голову этой х…й.
Что я ответила ему тогда, я не помню. Наверное, начала умничать и доказывать что-то свое. Но с тех пор я этого Бориса больше не видела. Только его пассию, которая стала еще более навязчивой.
Мне решили создать имидж. Привезли к стилисту. Тонкий кудрявый юноша, жеманно выговаривающий слова и с кошачьими повадками. Звали его Саша Тадчук. Саша остриг мои волосы и покрасил в черный цвет. Потом мы поехали с ним в какой-то модный магазин и купили все, что он сказал. Мне все это не особо нравилось, но он решил, что должно быть так.
Что-то у нас Сашей не заладилось. Саша меня невзлюбил, уж не знаю отчего. Однажды довольно резко сказал: «Я знаю! Ты нас не любишь! Нос воротишь!» Потом я поняла, что говорил он о «нетрадиционной ориентации». Если честно, мне было совершенно все равно, но он почему-то так решил. Так у меня появился первый недоброжелатель в среде моих коллег по цеху.
Однажды мой улыбчивый продюсер сказал по секрету, что они решили выдать меня замуж.
– Но я не хочу замуж! – парировала я тотчас же.
– Это еще только проект, девочка! Ты, главное, глупости не делай. Слушай, что тебе говорят, и слушайся! Тебе Филипп Киркоров нравится?
– Нет!
– Ну и дура!
Примерно такой разговор состоялся однажды.
Но после этого разговора на всех тусовках я стала более внимательно приглядываться к Филиппу. Намек-то я поняла… Но чтобы фантазировать на тему замужества с Киркоровым? Нет! Нет и нет!
Ну яркий, веселый, поет хорошо, взгляд томный, с поволокой. Но я бы никогда не смогла в него влюбиться. Слишком красив!
– Сегодня важный вечер. Сегодня мы в Останкино, – заговорщически сказал мне мой улыбчивый продюсер. – К тебе подойдет Игорь и кое-что скажет.
– Какой Игорь? – наивно спрашиваю я.
– Подойдет – сама поймешь.
Интригу повесил. Эх, знал бы он тогда, что я понятия не имела, ни как кого зовут в шоу-бизнесе, ни кто чем занимается. Мое дело было песни петь и выглядеть хорошо. Более того, все мое существо было погружено в глубины открывшихся передо мной философских путей.
И вот в коридорах Останкино, недалеко от сцены, пока я хлопала накрашенными ресницами, разглядывая более-менее известных личностей, в том числе и громогласного Филиппа Киркорова, который как нарочно вертелся поблизости, меня нежно прихватили за локоток и отвели в сторонку.
– Слушай внимательно, девочка, – услышала я вкрадчивый голос лысеющего дяденьки с гладким лицом и очень добрыми глазами.
– Игорь? – спросила я, памятуя о предупреждении. – Вы Игорь?
Лысоватый удивленно глянул на меня, словно я глупость невероятную сморозила, сморгнул и продолжил:
– Да, я Игорь. Правильно. Ты, главное, слушай и не перебивай. Специально на тебя придет посмотреть Алла. Ты уж постарайся сегодня. Выступи хорошо. Договорились? – и тут он махнул рукой Филиппу: – Филипп! Подойди-ка. Я хочу тебя познакомить с хорошей девочкой. Это Наташа. Поет песню «Все в твоих руках».
Филипп мгновенно переместился, расплылся в улыбке и очень тепло меня поприветствовал:
– Наташа! Рад! Очень рад! Успешного выступления вам!
Потом лысоватый похлопал меня по плечу и исчез.
***
Спела я хорошо, вернее, держалась на сцене хорошо. Голос все равно шел дабл-треком к уже готовой фонограмме. Это всегда очень раздражало. На всех площадках, даже на самых-самых популярных, все телевизионные шоу записывались исключительно под фонограмму. Живьем петь не разрешалось. И хорошо еще, если на сцене стоял микрофон. Как-то раз в Олимпийском, на очередной съемке, я даже повздорила с режиссером Александром Ревзиным по поводу микрофона. Я буквально требовала дать мне в руки хотя бы муляж микрофона.
– Аллегрова вон без микрофона! А тебе микрофон?! Заче-е-ем? Зазвездила уже?! – серчал режиссер.
– Да ничего я не зазвездила! Зритель же все понимает! Если в таком зале артист выступает без микрофона, значит, он просто рот открывает, а не поет. Звук же должен куда-то идти! Ну это же очевидно! Я так не могу. Дайте мне, пожалуйста, микрофон.
Но в этот раз в Останкино микрофоны были, и я пела, но поверх фонограммы. Откуда за мной наблюдала Алла, я не знаю. Но я помнила, что она где-то тут и смотрит на меня.
– Ты ей понравилась. – Тихий вкрадчивый голос прощекотал мое ухо. Я вздрогнула. Это Игорь проявился, как только я спустилась со сцены.
– Кому? Алле? А что она сказала? Она что-нибудь сказала про меня?
– Сказала.
– Ну так что же? Мне так важно это знать. Игорь! Пожалуйста! Что сказала Алла! – гляжу в его добрые глаза и ною. Сердце готово выпрыгнуть из-под блузки с рюшами.
Игорь глянул мне в переносицу как-то странно и проговорил:
– Она сказала: «Хорошая баба!» – и опять тут же испарился, словно мне все это почудилось. Разношерстная толпа артистов, вперемешку звезды и звездочки, гримеры и режиссеры, рабочие сцены и журналисты. Все кружилось, кружилось, кружилось перед глазами, а в ушах пульсировало загадочное: «Хорошая баба».
Глава 10
Однажды был такой разговор, с кем – точно уже не припомню, но речь шла о том, чтобы я придумала себе какую-то историю, сказку, легенду о самой себе. Для журналистов, для пиара. Нечто эдакое…
Не задумываясь я сказала, что мне вполне подходит история Алисы в Стране чудес.
– Собственно, основываясь на этой сказке, можно придумать самую загадочную историю. Как вам идея?! Кстати, в детстве, когда мы отдыхали на море, я чуть не прыгнула в колодец вслед за кроликом, так как была уверена, что туда упал кролик, с которым я любила играть. И это был белый кролик!
Помню взгляд того человека, но не его самого. Вроде бы он еще и крякнул вдобавок. Было бы совсем уместно, если бы он процитировал Булгакова: «Трудный народ эти женщины. Зачем меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Бегемот. Он обаятельный».
Вскоре мне стало ясно, что я со своим видением мира, мягко говоря, не вписываюсь в рамки, мне предлагаемые.
Примерно в это же время ко мне прибились два новых товарища. Весьма обаятельные юноши. Они появились из ниоткуда, впрочем, как и исчезли в никуда… Но это позже. А пока они «дружили» со мной, и, что меня искренне удивляло, не проявляя никаких поползновений к ухаживаниям. То есть абсолютно. Насторожило ли меня это? А вот и нет! Напротив! Мне это даже нравилось! Я была очень привлекательной девушкой, даже ангельски прекрасной, хоть и нескромно говорить так о себе, но что уж… Это было – было… И сколько грубых мужских попыток нарушить мою гармонию я жестко пресекала! Это так утомляло. Мне хотелось лишь искреннего умного общения. Говорить о высоком. И вот эти два юноши как раз соответствовали моим ментальным запросам. Им было интересно все, чем увлекалась я. Буддизм, мои рисунки, мой коптский крест, который я носила непрестанно, мои авторские песенки и все, все, все, что я придумывала. Потом выяснилось, что ребята эти учились в Высшей школе КГБ. Один был Сережа с очень твердым скуластым лицом, а вот второго я помню плохо. Наверное, второй учился лучше Сережи.
***
Мои вдохновенные идеи и фантазии побудили продюсера отправить ко мне режиссера и сценариста, чтобы я поделилась с ними моим креативом для съемок нового клипа.
Как сейчас помню их визит.
Дело в том, что у меня была близкая подруга, чудесная художница. Светка не только рисовала, но и шила потрясающих кукол. И однажды я попросила ее сшить куклу по моему образу и подобию. Тогда у меня сложился загадочный готический имидж, под давлением Саши Тадчука. Длинное черное платье на шнуровке, тяжелые громоздкие ботинки и кудрявые короткие волосы. Но более всего, конечно, выделялся мой большой коптский крест, который я настырно носила. И мне особо никто и не перечил. А на руке у меня были накручены длиннющие белые жемчужные бусы-четки. В то время стала пользоваться большой популярностью исландская певица по имени Бьорк, и меня часто сравнивали с ней, вероятно, не только по вокальной манере, но и по схожей «сумасшедшинке». В общем, выглядела я весьма стильно и отличалась от всего эстрадного бомонда того времени, примерно как на праздничном столе отличается серебряный графин, наполненный Романе-Конти урожая сорок пятого года от бутылки «Столичной».
Светка сшила куклу, в таком же точно наряде, с египетским жезлом жизни на груди, и даже жемчужные четки накрутила на кукольную руку. Собственно, еще загодя, до визита режиссера и сценариста, я придумала сюжет клипа, для чего и попросила Светку смастерить мою кукольную копию. И вот именно в гости к моей подруге-художнице, в ее мастерскую, и явились деятели киноискусства.
В мастерской у художницы было тесно. Картины, мольберты, исчерченный углем ватман, разложенный прямо на полу, сухие цветы в вазах, стоящие под потолком на высоченных книжных башнях, натюрморты с фруктами и бутылками, куклы всех мастей, как в театре Карабаса-Барабаса, висящие на гвоздиках по периметру всей комнаты, и краски, краски, краски. Одним словом, неформальная богемная атмосфера.
Два кинодеятеля протиснулись гуськом по проложенной для людей тропинке и уселись на краешке пошарпанного старинного кресла. Оглядываясь по сторонам и опасаясь задеть локтем какую-либо конструкцию и запачкать свои модные рубашечки, они жались друг к другу как два напуганных котенка.
– Так вот, здрасьте, да, – приподняли они по очереди свои туловища, дабы пожать слегка наши пальчики. – Мы, собственно, по поводу клипа. Вроде бы у вас имеются какие-то свои идеи. Хотели послушать. Вы поделитесь?
Один из них, тот, что сценарист, деловито достал блокнотик с ручкой и приготовился записывать.
