Наталия Антонова
Гость без приглашения

Глава 4

Игнат Варфоломеевич Калитовский знал Никифора Лаврентьевича Твердохлёбова не один и не два года, и даже не десяток лет, вместе съели они не один пуд соли. Получив приглашение от друга отпраздновать Новый год в его доме, Калитовский нисколько этому не удивился. Скорее воспринял как должное. Они прослужили бок о бок двадцать пять лет в одной части. Даже с места на место их перекидывали всегда вместе. И они сразу же подружились. Дружили сначала семьями. И по карьерной лестнице они шли в ногу. Вот только в личной жизни Калитовскому повезло больше. Женился он на своей Аделаидочке сразу после окончания училища, будучи старшим лейтенантом, и с той поры его Идочка не расставалась с ним никогда. О такой жене, как Аделаида Сергеевна Калитовская, можно было только мечтать. И ему улыбнулась удача. А вот Никифору Лаврентьевичу с первой супругой не повезло. Не выдержала она тягот жизни офицерской жены и сбежала, не прожив с мужем и трёх лет. И дочку с собой увезла. Вот незадача! Сколько из-за этого пережил Никифор. Потом нашёл себе новую жену. Молодая, красивая, сына родила. Жить бы да жить, но ан нет, на этот раз сам Никифор загулял.

Калитовский увлечения друга не одобрял и даже пытался его образумить, но куда там, ежели шлея уже под хвост попала. Прозрел Никифор, только когда узнал, что пассия его ему изменяет. И нет бы к жене вернуться, прощения попросить, не таков Никифор. Отрезал так отрезал, стал жить один. Супруги Калитовские жалели Твердохлёбова и старались чаще приглашать в свой дом.

Казалось бы, эту дружбу ничем нельзя было разрушить. Тем более что и по характеру они как нельзя лучше подходили друг другу. Твердохлёбов всегда и во всём рвался быть первым. А Калитовский никогда не пытался соперничать с ним и довольствовался вторым местом. И это его устраивало. По мнению Игната Варфоломеевича, вагончиком быть безопаснее, чем идущим впереди и тянущим за собой состав паровозом.

Безоблачность их многолетних отношений омрачилась всего лишь один раз, когда друг увёл невесту у его сына. Но и тогда Игнат Варфоломеевич однозначно решил, что не стоит терять друга из-за какой-то легкомысленной девицы. И сыну сказал – найдёшь другую.

Может быть, Калитовский и обиделся бы на друга, если бы невеста сына нравилась им с женой. Но Снежана сразу пришлась им не по вкусу, и терпели они её только оттого, что боялись огорчить Виталия. А тут, можно сказать, подфартило – пришёл Никифор и увёл вертихвостку. Выглядело это в глазах Калитовских чуть ли не благодеянием: «Никифор снял ярмо с шеи сына и надел его на свою. А у Твердохлёбова шея покрепче», – думал с лёгкой иронией Игнат Варфоломеевич. Правда, жена его Аделаида Сергеевна Калитовская с ним не согласилась и заявила мужу, что его старинный друг поступил как непорядочный человек.

Игнат Варфоломеевич от жены отмахивался. А когда она сказала:

– А если бы он у тебя жену увёл, ты и это проглотил бы?

– Тебя, что ли? – развеселился Калитовский.

– Да хоть бы и меня?! – подбоченилась жена.

– Тебя я никому не отдам, – заверил муж.

– И чего бы ты сделал? – спросила Аделаида Сергеевна.

– На дуэль бы вызвал, – брякнул Игнат Варфоломеевич.

– Куда уж тебе, – замахала на мужа руками Калитовская, – ты же его всю жизнь чуть ли не боготворил.

– Так ради тебя я бы и с другом сцепился. А так, сама подумай, если бы не Никифор, то Снежана, к бабке не ходи, испортила бы жизнь нашему сыну.

В душе Калитовская была согласна с мужем, но, видя, как мается сын, затаила обиду на мужниного друга и на неверную невесту сына. Бессонными ночами она порой рисовала в воображении, как отомстила бы им обоим, представься ей такая возможность. И тем не менее поехать с мужем на Новый год к Твердохлёбовым она согласилась. Два предыдущих года они встречали праздник в другом месте. В первый год не поехали, так как мужу как раз на новогодние праздники дали путёвку в санаторий в Кисловодск. Аделаиде Сергеевне Калитовские купили путёвку за свой счёт, и супруги поехали поправлять здоровье вместе. А на прошлый Новый год их пригласила в гости институтская подруга Аделаиды Сергеевны, и они с удовольствием поехали в Ригу. Хоть и не сезон, но красивый старинный город, похожий на сказку, хорош в любое время года. Так что Калитовские и отдохнули, и набрались ярких впечатлений. Заодно вспомнили и то далёкое время, когда Рига была частью их общей родины и они ездили отдыхать туда летом всей семьёй. Прекрасное было время! Может быть, потому, что Аделаида и Игнат были тогда совсем молодыми и им казалось, что впереди их ждёт всё только самое лучшее.

Виталий Игнатьевич Калитовский хоть и был во многом сыном своих родителей, но всё-таки в силу изменившегося жизненного уклада и собственной молодости смотрел на мир глазами своего поколения. Он был человеком образованным и целеустремлённым и гордился тем, что не принадлежит к так называемой «золотой молодёжи». В его близлежащие планы не входила женитьба. Но не зря народная мудрость говорит, что «человек предполагает, а бог располагает». И вот он встретил Снежану. Она просто очаровала его! А потом он потерял её… Особенно болезненно Виталий воспринял то, что отец не порвал с Твердохлёбовым. Он заявил сыну, что их дружбе уже почти сорок лет.

Долго ли тосковал Виталий о Снежане? Ему казалось, что она растаяла, оставив на его губах привкус их первого поцелуя и послевкусие снеговой воды.

Спустя какое-то время Виталий уже понял, что Снежана девушка не его мечты. Он признался самому себе, хоть это и было нелегко, что не стал бы знакомиться с ней, если бы не встретил её, можно сказать, у врат искусства, то есть возле входа в художественный музей. Ведь тогда он не сомневался, что в музеи ходят только интеллектуальные девушки и женщины, неудержимо тянущиеся к прекрасному. По-видимому, он ошибался… И самым лучшим выходом из возникшего тупика было признать свою ошибку, заблуждение, так похожее на наваждение. У Виталия хватило мужества и ума, чтобы покинуть угол, в котором он оказался, выйти на новую дорогу и начать по ней двигаться вперёд. Родители же представления не имели, что сейчас на уме у их сына.

Виталий вернулся домой неожиданно, когда супруги уже готовы были к выезду, они ждали его только к Рождеству.

– Как же так, сынок? – удивлённо всплеснула руками Аделаида Сергеевна. – Ты же сказал, что раньше вечера шестого не вернёшься.

– Так получилось, мама, – ответил Виталий, – управились с делами раньше, не торчать же мне в гостинице одному на Новый год. Всё лучше встретить праздник в семейном кругу.

– Что верно, то верно, – растерялась мать. – Но, видишь ли…

– Нас Твердохлёбов на праздник к себе пригласил, – влез в разговор отец, – и мы уже дали своё согласие. Теперь как раз собираемся выходить.

– Ну и отлично, – бесстрастно произнёс сын, – я поеду с вами.

– Но как же, сынок? – снова всплеснула руками Аделаида Сергеевна, на этот раз совсем уж растерянно.

– Пусть едет, раз хочет, – отрезал отец.

На этом и порешили. В душе Игната Варфоломеевича затеплилась надежда, что сын его Виталик увидит, как несладко Никифору живётся с его бывшей невестой, и хотя бы мысленно отвесит ему поклон благодарности за то, что старший товарищ спас его от напасти ценой собственного неблагополучия. Откровенно говоря, Игнат Варфоломеевич и сам сомневался в том, что его надежде суждено сбыться, но, по крайней мере, сын, получив наглядный урок, образумится и перестанет дуться на Никифора и на собственного отца.

Аделаида Сергеевна же считала, что ничего хорошего из этой поездки не выйдет. Её сердце сжималось от самых мрачных предчувствий. Она не верила в то, что сын простит друга отца, даже убедившись в том, что живут они как кошка с собакой. Ведь дело не в том, что сама судьба расквиталась с Никифором за обиду, нанесённую Виталию, а в уязвлённой гордости сына. Сердце материнское – вещун, и Калитовская видела, что сын разлюбил предавшую его невесту. Но вот простил ли? Этого она не знала.

Лукерья Самсоновна Твердохлёбова – старая тётка Никифора Лаврентьевича – уже пятнадцатый год жила с семьёй племянника. Приживалкой она себя не чувствовала. Наоборот, скорее домоправительницей. На ней лежали почти все хозяйственные дела – закупка продовольствия, составление меню трапез, присмотр за наёмной прислугой и многие другие домашние дела. Несмотря на свой преклонный возраст, Лукерья Самсоновна со всем этим прекрасно справлялась. И Твердохлёбов частенько говорил ей:

– Без тебя, тётушка, я был бы как без рук.

– Не преувеличивай, Никифорушка, – отвечала она, обволакивая племянника ласковым взглядом старческих глаз.

– Тётя Луша, разве же это преувеличение? – смеялся он, шутливо приобнимая старую тётку за давно расплывшуюся талию. – Будь моя воля, я бы тебе орден выдал.

– Какой такой орден?

– За заслуги перед семейством Твердохлёбовых, – полушутя, полусерьёзно отвечал Никифор Лаврентьевич.

Лукерья Самсоновна отпихивала племянника и заливалась счастливым смехом. И смеялась она, несмотря на возраст, совсем как молодая девушка. Лукерья Самсоновна ни разу за всю свою жизнь не была замужем, и только поселившись с племянником обрела, как она считала, семью. Никифора она любила безоглядно. В его дела не вмешивалась. И была твёрдо уверена, что её Никифорушка всегда и во всём прав. Бог наделил его и умом, и смекалкой, не зря же он дослужился до полковника, а после и дело своё организовал. Она глядела на осанистого, уверенного в себе Никифора Лаврентьевича и с гордостью думала: «Ни дать ни взять купец первой гильдии! Ох, ежели бы родился он в старое доброе время, каких бы дел наворотил». В этом её мысли были в чём-то схожи с мыслями самого Твердохлёбова о зяте Тихоне.

Внучатых племянников Лукерья Самсоновна тоже любила. Особенно Анфису. И муж её Тихон ей нравился. Она инстинктивно чувствовала, что между племянником и мужем внучки отношения напряжённые, но причину их напряжения не понимала. Порой она недоумевала про себя – и чем это Тишенька не угодил Никифорушке? Ответа она не находила. Некоторое время мучилась от смятения, поселившегося в её душе. Но потом забывала об этом до следующего раза.

Глядя на Олега, Лукерья Самсоновна радовалась: ничего не скажешь, удался парень на славу. Жаль только, матушка его Иринушка, племянница её ненаглядная, не дожила, а то бы тоже порадовалась вместе с ней за сыночка. При этих мыслях Лукерья Самсоновна перекрестилась, глядя на маленькую икону, стоявшую на столе в её комнате. Икону ей эту подарил Никифор, и была она написана неизвестным иконописцем аж в XV веке. Так сказал племянник, а слову его старая тётка верила безоговорочно.

И лишь одна печаль у них была с Никифором на двоих – сын его Эдик. Снежану старая тётка почему-то в расчёт не брала, считала чужой и была уверена, что этот ломоть скоро от их семьи отвалится сам собой.

Но Эдуард – это совсем другое дело. Он был единственным сыном Никифора, ему полагалось быть продолжателем рода Твердохлёбовых. А на деле толку от него никакого не было. После каждой встречи с сыном у Никифора новые седые волосы появлялись. «Вот уж наградил бог сыночком», – сердито думала Лукерья Самсоновна. Легкомыслия Эдуарда она не одобряла, но считала, что во всех бедах внучатого племянника виновата его мать Розалия, которая упустила мальчишку. Никифора она ни в чём не винила. Он лямку тянул! Родине служил и материально обеспечивал никчёмную актрисульку и её оказавшийся таким же никчёмным приплод. «Не везёт Никифору с женщинами», – сокрушалась старая тётка и старалась во всём угодить племяннику.

Максим Гурьевич Гаранин, сосед Твердохлёбовых по посёлку, спал в предновогоднюю ночь плохо. Один раз он даже встал, оделся, крикнул собаку и вышел с ней погулять в сосновом бору, что раскинулся совсем рядом с их посёлком. Ветер шумел в вершинах сосен и навевал думы такие же тёмные, как ночь в сосновом бору. Хотя сквозь просветы в вершинах сосен льётся вниз, точно вода из серебряного кувшина, лунный свет, и под ногами вон снег белый светится. Только вот на душе у Максима Гурьевича просветов что-то не виделось. Но винить в этом некого, сам виноват. Зачем влез, как петух в чужой курятник? Зачем положил глаз на жену соседа? Да ведь и не только глаз.

Гаранин злился и на себя самого, и на Снежану, что она отдала ребёнка родителям. Ему она сказала, что на время. Но и на время зачем, зачем пацану жить неведомо где и неведомо как. Вдруг это и на самом деле его сын. Снежана плакала, прижималась к нему и испуганно шептала, что муж требует экспертизу по установлению отцовства. Ну, так что с того! Пусть проводит! Лучше уж точно знать, чем метаться в неведении.

«Мало было незамужних девок, – принимался в который раз грызть себя Гаранин, – так угораздило же влюбиться в Снежану! Да так влюбиться, что готов был ночью прокрасться в дом соседа и умыкнуть её на край света!». А она его не отталкивает, обовьёт своими руками гибкими, вопьётся губами жадными и шепчет в коротких перерывах между поцелуями, что любит только его. А сама от мужа уходить не хочет! Говорит, что если ребёнок на самом деле от Никифора Лаврентьевича, а она уйдёт от него, то ребёнок право на наследство потеряет. Гаранин клятвенно заверял её, что усыновит мальчика, даже если он не его сын, и ни в чём он нуждаться не будет. Так нет, заладила одно и то же, зачем ему от отцовского добра отказываться. К тому же Снежана была уверена, что всё, что достанется Эдуарду, тот сразу и промотает. Но ему, Гаранину, какое до этого дело?! Однако переубедить мать, защищающую интересы своего детёныша, на его памяти ещё никому не удавалось. Так что Максим Гурьевич двумя руками был за проведение экспертизы. Выходило, что Гаранин желал внести ясность в этот вопрос не меньше Твердохлёбова. И только расчётливая Снежана хотела, чтобы всё оставалось как есть. Но Гаранин, возвращаясь из леса домой, принял твёрдое решение, что не позволит ей сидеть на двух стульях. Стул соперника он из-под неё выдернет, чего бы это ему ни стоило.

Глава 5

В дом Твердохлёбова гости начали съезжаться ещё засветло. Добротный загородный дом, опушённый снегом, в заснеженном же саду выглядел чуть ли не дворцом сказочного барона. Начинавшийся сразу за ним сосновый бор только усиливал это впечатление.

Как и хотел хозяин дома, собрались в этот вечер все, кого он считал самыми близкими и родными себе людьми. Не огорчил его даже приезд как бы не званного на встречу Нового года Виталия Калитовского. Хотя справедливости ради надо сказать, что Твердохлёбов в приглашении не перечислил семью друга по именам. Просто написал – приезжайте 31 декабря ближе к вечеру. Очень жду! Ваш Никифор. Так что и Виталий как член семьи Калитовских имел полное право считать себя приглашённым.

Снежана, увидев Виталия, вспыхнула, как дева, вылепленная из снега, на лик которой упали неяркие отсветы вечерней зари, и, опустив глаза, пробормотала что-то неясное. Что Виталию, вероятно, следовало принять за приветствие, посланное хозяйкой дома гостю. Он сделал вид, что так это и расценил, и сдержанно улыбнулся в ответ.

Впрочем, сама Снежана не обратила на улыбку бывшего жениха никакого внимания. Её мысли были заняты совсем другим. Она даже не замечала, что её собственный муж следит за каждым её шагом. Тем временем сам Никифор Лаврентьевич, приняв твёрдое решение расставить все точки над «i» и пусть не в конце уходящего года, но в начале грядущего обязательно обрести наконец утерянное из-за семейных передряг спокойствие. Да и сама природа решила сделать хозяину дома и его гостям праздничный подарок. Весь декабрь стояла промозглая погода, лил дождь. А тут просто как по заказу мягкий, красивый, пушистый снег. Лёгкий морозец. Звёздное небо. Классическая новогодняя ночь.

Но ещё до её наступления во дворе зажгли яркие фонари и гирлянды, которые освещали не только площадку перед домом, но и сад с его расчищенными дорожками. Гости, кто в одиночку, кто разбившись на пары, прогуливались, вдыхая чистый воздух, от которого кружилась голова и сладко замирало сердце.

– Будто яблок с сахарной пудрой наелся! – воскликнул Калитовский-старший и неожиданно чмокнул жену в щёку.

– Ты чего, Игнат, люди же вокруг, – проговорила она, зардевшись, то ли от мороза, то ли от удовольствия.

– Так я же не чужую, а свою жену целую, – ответил он в оправдание и рассмеялся раскатисто, как в молодости.

– Он ещё и ржёт, как жеребец, – проговорила Аделаида Сергеевна и, не удержавшись, засмеялась сама, а потом добавила тихо: – Игнат, как хорошо-то сегодня здесь.

– Вот, – довольно крякнул он, – а ты ещё ехать не хотела.

– Я не то чтобы не хотела, я просто сомневалась.

– А разве это не одно и то же? – спросил муж.

– Нет, конечно!

– Ох уж эта женская логика, – покачал головой Калитовский-старший и снова громко рассмеялся.

– А по мне, так ваша мужская логика топорная, – сделала вид, что обиделась, супруга, – всё у вас ать-два да ать-два.

– На то мы и солдаты, – снова засмеялся муж.

Сын их Виталий тем временем покачивался на старых садовых качелях и, казалось, о чём-то сосредоточенно думал. Тихон Поздняков затеял с детьми весёлую игру в снежки, а потом они втроём принялись лепить огромного снеговика. После того как отец с детьми скатали первый огромный шар и принялись за второй, Виталий Калитовский спрыгнул с качелей и присоединился к ним.

– Дядя Виталя, – обратился к нему сын Анфисы и Тихона, – папа обещал, что мы завтра крепость строить будем, хочешь с нами?

– А почему бы и нет, – подмигнул ему Виталий.

– Ура! – закричал мальчишка. – Нашего полку прибыло!

– А мама не хочет строить, – пожаловалась Виталию его сестрёнка.

– Так не женское это дело – крепости возводить, – ответил Калитовский-младший.

– А я кто, по-вашему? – сверкнула на него голубыми глазами внучка полковника.

– Ты ещё девочка, – попытался вывернуться Виталий.

– Всё равно будущая женщина, – упрямо топнула ножкой в красном сапожке юная строительница крепостей.

– Ладно, твоя взяла, – рассмеялся Виталий, – будем считать, что я это не подумав ляпнул.

Тихон ухмыльнулся и одобрительно кивнул, девочка примирительно хлопнула рукой в красной варежке по ладони Виталия, протянувшего ей для примирения руку. Брат её за спиной сестрички показал Виталию большой палец: мол, молодец!

Анфиса тем временем, одевшись потеплее, сидела на расстеленном на скамейке возле дома одеяле и пыталась запомнить порядок вязания сложного, но умопомрачительно красивого узора для свитера, которому её учила Лукерья Самсоновна.

– Вы бы в дом шли, какое тут на морозе при свете фонарей вязание. У вас руки к спицам примёрзнут, – уговаривал их Твердохлёбов-старший.

– Так не холодно же, папа, – отмахивалась дочь, – и потом, мы в перчатках.

– Да и со всеми вместе нам веселее, – добродушно замечала старая тётка.

– Ну, мёрзните, коль вам нравится, – ухмылялся Никифор Лаврентьевич, с любовью глядя на своих девочек.

Олег Кушнарёв сразу по приезде представил дяде свою невесту. Так и сказал:

– Дядя Никифор, это Лиза! Моя невеста! Прошу любить и жаловать.

– Что ж, за нами не заржавеет, – ласково улыбнулся Твердохлёбов, – и любить будем, и жаловать. Проходите, Лиза, и чувствуйте себя как дома.

Потом Олег познакомил девушку со всеми остальными членами семьи. И все отнеслись к Елизавете дружелюбно, кроме разве двоих. Снежана одарила девушку холодным взглядом, от которого любая «незамерзайка» замёрзнет, а Эдуард глянул так, словно хотел взглядом сорвать с бедняжки не только одежду, но и кожу. Хотя чего можно ещё ожидать от ловеласа и мота Твердохлёбова-младшего. Но бедная Лиза, поёжившись от взгляда Снежаны, от Эдуарда просто отшатнулась.

– Не обращай внимания, – ласково прошептал ей на ухо Олег, – просто они такие.

– Какие? – спросила Лиза испуганно.

– Ущербные, – ответил, не задумываясь, Кушнарёв.

– А-а, – протянула Лиза и, кажется, успокоилась.

Оказавшись на улице, парочка сразу же устремилась по одной из садовых тропинок в самую глубину сада и там, укрывшись за кустами сирени, превращёнными в сказочные заросли Снежной королевы, предалась обычному для влюблённых занятию – перешёптыванию и поцелуям.

Эдуард, приехавший на этот раз в гости к отцу без девичьего сопровождения, решил не оставаться на приусадебном участке, взял лыжи и отправился на них в бор.

– Смотри не распугай там всех белок, – шутливо крикнул ему вслед отец, – а то некому нас потом отрезвлять будет.

– Не боись, – буркнул, не оборачиваясь, сын, – придут к тебе все твои белки.

– И чего он там собирается во тьме один в бору блуждать, – ни к кому не обращаясь, проговорила Лукерья Самсоновна.

Расслышав в голосе старушки тревогу, Анфиса ласково погладила её по руке:

– Да что вы, баба Луша, какая же там тьма? Луна нынче яркая. Это здесь из-за фонарей да гирлянд её света не видно, а в бору она каждую хвоинку высветит.

– Всё-таки это не дело, что Эдик в лес один пошёл, – никак не желала успокаиваться старая тётка.

– Может, у него свиданье там с кем-нибудь, – неуверенно предположила Анфиса.

– Да с кем ночью-то свиданье у него в бору может быть?! Разве только с лешим!

– А леший чем не компания в новогоднюю ночь, – тихо рассмеялась Анфиса.

– Эх, молодёжь, всё вам хихоньки да хахоньки, – укоризненно проговорила Лукерья Самсоновна.

– Баба Луша, да ладно вам! Эдик ведь уже давно не ребёнок и знает сам, что ему делать.

– А вот насчёт знания твоего братца я очень даже сомневаюсь! Кабы он знал, что делает, то не мотал бы нервы отцу, ирод!

– Баба Луша, вы имеете в виду, что Эдик постоянно у отца деньги просит?

– Ну!

– Так папа давно перестал ему их давать. Так что он теперь только у Розалии Павловны их тянет.

– У твоей Розалии тянуть нечего. Я слышала, она сама стала хвататься за любую работу.

– От кого это вы могли об этом слышать? – удивилась Анфиса.

– Моя старая приятельница тут у дочки своей живёт. А дочка её в гостинице работает. Так она пошла к дочке-то на работу и увидела там Розалию! – заговорщицки подмаргивая, проговорила Лукерья Самсоновна.

– Может, Розалия Павловна в гостинице той номер сняла, – неуверенно предположила Анфиса.

– Как же! Сняла она! На какие шиши?! Небось горничной подрабатывает, постели постояльцам перестилает.

– Ну, не знаю, – усомнилась Анфиса.

– Зато я знаю! – уверенно заявила Лукерья Самсоновна.

– Баба Луша! Бог с ней, с Розалией Павловной. Пусть они как хотят сами с Эдуардом решают свои денежные вопросы, – примирительно проговорила Анфиса.

– Твоими устами, девочка моя, да мёд бы пить. Только эти паразиты привыкли все свои проблемы на отца твоего перекладывать!

– Но ведь Эдик не чужой папе, – неуверенно ответила Анфиса.

– Ты вот тоже не чужая, – сказала Лукерья Самсоновна, – но разве же ты тянешь из отца деньги?

– Папа внукам подарки хорошие делает.

– Так то внукам!

– Но, баба Луша! Я же замужем! У меня есть Тихон! Он и решает материальные проблемы нашей семьи.

– Эдуарду тоже никто не мешает жениться, – проворчала старая тётка.

– Баба Луша, какая вы смешная, – хихикнула Анфиса, – разве же жена станет решать материальные проблемы Эдуарда?

– Эх, Анфиса, Анфиса, смех с тобой и грех, – отмахнулась от внучатой племянницы старая женщина.

На том и закончился их спор и вообще разговор об Эдуарде. И только Снежана не высовывала носа из дома. Потом все замёрзли и толпой повалили на кухню пить чай с баранками из самого настоящего ведёрного русского самовара, с которым на отлично справлялась кухарка Твердохлёбова Ольга Александровна, бывший завхоз местной школы.

После чая все разбрелись по дому, и каждый коротал время, оставшееся до наступления Нового года, на свой вкус. Калитовская читала, муж её с хозяином дома играл в шахматы, Виталий Калитовский вместе со всей семейкой Поздняковых смотрел в домашнем кинотеатре отца старые советские сказки. Дети визжали от восторга.

И Виталий, глядя на них, невольно думал, что, несмотря на все гаджеты и виртуальные игры, простая детская сказка, снятая без всякого 3D, всё-таки пробуждает в ребёнке гораздо больше светлых чувств и ненавязчиво прикасается к душевным струнам, отвечающим за любовь, доброту и необходимое всем и всегда простое человеческое внимание и тепло. «Хорошо, что я сегодня приехал сюда, – мелькало в его мозгу, – так вот сидел бы здесь целую вечность».

Анфиса вместе с Лукерьей Самсоновной в комнате последней перебирали мотки с шерстью, прикидывая, из какой из них и что связать отцу, из какой мужу и из какой – детям Анфисы.

Когда они пришли к единому мнению, Лукерья Самсоновна даже запела от радости:

– Уморилась я, уморилася.

И так это у неё уморительно получилось, что Анфиса рассмеялась от всей души.

– Чего-то мы с тобой тут завозились, – сказала вдруг старушка, – время-то сколько?

Анфиса оглянулась на висевшие на стене старые часы с гирьками – одиннадцатый час.

– Вот! Они уж, наверное, без нас за стол сели, – всплеснула руками старушка.

– Без нас, баба Луша, не сядут, – улыбнулась Анфиса.

В это время приоткрылась дверь комнаты, Никифор Лаврентьевич Твердохлёбов просунул голову и проговорил:

– Вы чего, девчонки, запаздываете?

– Идём мы, папа!

– Идём, идём, Никифорушка!