Nastya M
Круги рождения. Тинар

– Это не твоя забота, Бану. Ты еще не до конца освоилась со здешними порядками. Северяне грозная сила и единая, особенно с тех пор, как нас заставили присягнуть Яасдурам. Так что, в конечном счете, Каамал будет на нашей стороне. И Маатхас тоже. Без всяких там браков.

Мужчина подошел к сестре, наклонился, поцеловал в темечко и пожелал добрых снов.

– Ляжешь сама или позвать служанок?

– Ну, сидеть же сама я ухитряюсь. Так что лечь подавно смогу, – смахнула ладонь брата с волос и поднялась.

– Да благословит тебя Мать Сумерек.

– Эм… чего? – не понял Русса.

Ох, уж эта привычка, упрекнула себя танша.

– Береги себя.

* * *

Дождавшись, когда брат уйдет на достаточное расстояние, Бану выглянула на улицу и кликнула стражника.

– Приведи оруженосца.

Еще немного прожевывала слова, но в голове уже почти ясно.

Юдейр, всклокоченный, заспанный и недовольный, явился быстро:

– Да, тану.

– У тебя завтра выходной.

– Ч-чт… чего? – наконец, выпалил юноша с таким видом, будто не знал, радоваться ему или оскорбляться.

– Если плохо слышишь, попросись к лекарю. Разбудишь меня за час до рассвета, и чтобы была готова холодная вода и завтрак. Дальше можешь отсыпаться хоть весь день.

– Понял, – кивнул мужчина с видом, будто не понял ничего.

* * *

Маатхас, пошатываясь, добрался до шатра, завалился внутрь, рухнул отяжелевшим расслабленным телом на ложе. И, без тени сна в глазах, уставился в темноту перед собой. Что за дрянь такая? Почему, едва он потянулся, увидев захмелевшую Бану, чтобы проводить до пристанища, Сабир осуждающе взглянул на него и коротко мотнул головой? А когда Сагромах решил спросить, в чем дело, еще и угрюмо рыкнул, пресекаю любую возможность разговора на эту тему? Да чем он ей не подходит?!

Сагромах перевернулся на бок. Он, в конце концов, тан. Тан, северянин, полководец и воин, способный защитить женщину, которая согласиться стать его спутницей! Он не так богат, как Каамал – да и пусть найдет Сабир в стране тана, который имел бы больше золота, чем Каамал-Льстивый-Язык! – но он далеко не беден! Он союзник Пурпурного дома, он Сабиру почти что родственник! Не жалуется на здоровье, лицом вышел, порядочный, он…

Сердце у Сагромаха заколотилось как бешенное, в безумном беспорядочном ритме. Он, было, вскочил, но из-за выпитого, потерял равновесие и снова плюхнулся на расстеленное ложе. Покачался, маясь. Завалился на спину.

Праматерь, он совершенно не знает, что делать. Бану никогда не подавала никаких признаков своего к нему отношения. Равнодушная вежливость, дружелюбие, радушие – вот все, на что он натыкался. Иногда ему казалось, что в её взгляде мелькает что-то сроднее приязни, но не более того. Да и в этом Маатхас стал сомневаться после того, как увидел встречу Бану с каким-то недомерком по дороге сюда.

Мужчина зарычал. Вокруг неё вечно терлась какая-то прорва мужиков, что Сагромаха бесило несказанно. Однако он ни разу не видел и не слышал, чтобы Бансабира хоть сколько-нибудь проявляла интерес к ним больший, чем того требует отношение к подчиненным. Пару раз до него, разумеется, доходили слухи про маленькую таншу и её оруженосца, уже давно, но право, не верить же в столь абсурдную сплетню. Ко всему, Маатхас своими глазами видел, что Бану видит в Юдейре лишь хорошо обученного и не в меру болтливого раба.

Одинаково бесцветная, сухая, сдержанная. Шестнадцатилетняя, упрекнул самого себя тан. Что творилось у неё на сердце? Как с ней быть?

Не в силах найти ответ, Сагромах понадеялся на разговор с Сабиром. Двое мужчин, давние соратники и, если уж не друзья, так приятели – они сумеют договориться! Будь проклят тан Сабир Свирепый, честное слово. Если бы он хоть что-то объяснил, если бы не мотал головой из какой-то никому непонятной гордыни и придури… Или все дело в том, что он просто не готов так быстро расстаться с дочкой, которую едва обрел? Что ж, Маатхас готов подождать – все равно разгар войны явно не то время, когда следует устраивать свадьбы. Хотя, конечно, как посмотреть.

Маатхас скрипнул зубами, потер лоб, широко раскинул длинные руки и ноги. Даже не будь у них за спинами войск, он бы дал Бану срок. В конечном счете, заставлять её нельзя. Он знает наверняка, что сумел бы понравиться танше…

Почему Сабир запретил ему проводить Бансабиру сегодня до шатра? Он, Сагромах, не идиот, чтобы спутать эту ситуацию с какой-нибудь другой.

Никогда прежде ему не было так тяжело заснуть, будучи пьяным.

* * *

Когда Сабир открыл глаза, на его походном табурете сидела Бансабира. И выглядела так, будто не она захмелела на минувшем ужине до того, что Русса, побоявшись, вызвался отвести её в шатер.

– Бану? – сонно позвал мужчина.

– С добрым утром, отец, – в руках женщина вертела бокал с водой. – А теперь давай ты расскажешь мне, что происходит.

«Чего?»

– О чем ты, Бансабира? – тан поднялся на ложе, приняв сидячее положение.

– Давай ты расскажешь мне, что придумал, – пояснила Бану. Сабиру яснее не стало.

– Честно говоря, не совсем понимаю тебя, дочка. Дай-ка мне пару минут, и мы поговорим.

Спал тан в штанах. Поднялся, накинул рубаху, вышел, а когда вернулся, Бансабира подала таз с водой для умывания. Сабир все еще выглядел сонным, и Бану помогала ему с утренними процедурами, насколько возможно. Лагерь за пологом, не считая караульных, тоже только просыпался.

– Так о чем ты хотела поговорить? – спросил, ополаскивая лицо.

– Яфур Каамал как-нибудь объяснил то, что из возложенного на него союза всех северян и Раггаров, вышел альянс всего двух домов?

– Бану, мы в содружестве с Маатхасом. Пока вы добирались сюда с востока, ты объяснила ему хоть один свой поступок?

– И то верно, – признала женщина. – Яфур все еще действует из-за стен или, наконец, показался на карте?

– Любопытно, что ты спрашиваешь. Судя по всему, у тебя хорошие шпионы.

– Хороших не так много, и они заняты большей степенью на востоке страны. Так что насчет Каамала? – Бансабира принялась раскладывать одежду отца.

– Насколько я знаю, к Раггарам ездил Этер.

– Тот заносчивый старший из братьев? – подняла глаза.

Сабир неопределенно хмыкнул.

– Именно, – принял из рук дочери тунику и посерьезнел:

– С ним надо быть осторожней, Бану. Этер – лис с когтями льва.

Тан потянулся за поясом, но Бансабира придержала руки у груди.

– А Яфур, видимо, тот самый лев?

– В том, что у него золотая грива сомневаться не приходится.

Тан не опускал рук, ожидая, когда дочь подаст пояс, но Бансабира повязала его сама.

– Это вполне оправдывает рвение Раггара подружиться с соседом, – Бану обошла отца и, застегнув пряжку, подняла на Свирепого глаза. – Но не объясняет твоих поступков.

– Что? – остолбенел тан. Бансабира отошла на несколько шагов. Смотрела прямо, вызывая.

– Я часто задавалась вопросом, и никто не мог помочь мне найти ответ. Поэтому я спрашиваю у тебя, отец. Что происходит? Какого черта мы торчим здесь?

Как не вовремя она засомневалась, подумал Сабир. Попытался обойти угол:

– Бану, – шагнул к дочери, протягивая руку. Бансабира отступила, сохраняя дистанцию.

– Мне приходится принимать решения, которые не доставляют мне никакого удовольствия, я имею право знать зачем.

– Обещаю, однажды ты все узнаешь, – клятвенно заверил Сабир.

– Я имею право знать сейчас.

Сабир вздохнул. Настырная девчонка!

– Ты ведь знаешь, кому мы обязаны смертью твоей матери и моего брата.

– Ран-доно погиб от рук бежевых, а не красных. А про мою мать и говорить нечего. Так что другим рассказывай, что ввязался в войну из-за мести.

– Бансабира! – тан даже заикнулся от подобной наглости.

– Я хочу услышать подлинную причину, тан, – взметнула бровь. – Не узнать, а услышать.

– Месть – весомейшая из причин, как и древнее соглашение северян о взаимопомощи! – Сабир зарычал.

– Только не начинай снова петь про старые обиды танов! Думаешь, я поверю, что ты семь лет готовился к походу из-за старых обид?!

– А ты думаешь, я мог позволить собственному гневу послать неподготовленных солдат в гущу сражений? Отправить на верную гибель?! Я все тебе сказал еще год назад, и нечего сочинять всякую ерунду!

– Подумай, прежде чем соврать мне, отец! – вцепилась взглядом в Сабира, как клещами. – Думаешь, я не вижу, что ты делаешь? – отбросив маску, разошлась женщина. Тем не менее, слова цедила довольно тихо. – Все эти попойки, совместные лагеря, теперь еще и празднование дня рождения Маатхаса! Не помню, чтобы ты торопился отпраздновать свой, мой или других наших родичей! Не держи меня за дуру, тан Сабир. Я не Русса, который слепо верит в братское родство северян! Нас предают, улыбаясь в лицо, а мы с предателем пьем одно пиво!

Хоть немного совладав с собственной яростью, Бану зашипела:

– Мне слишком хорошо видно, чего ты хочешь. Я твоя дочь, не буду ни осуждать, ни отговаривать. Напротив – у тебя куда больше шансов добиться целей с моей помощью. Я не откажусь, сколь бы ни претила сама мысль о браке. Кровавая Мать! – вскинула руки, снова повысив голос и зашагав внутри шатра. – Насколько же низкого ты обо мне мнения, тан!

– Я настаиваю, чтобы ты звала меня отцом! – от голоса дочери грудь и горло перетянуло каленым железом обиды.

– Тогда, отец, – приблизилась к Свирепому вплотную. Два одинаково твердых взгляда схлестнулись, как мечи, – вспомни, что детей рожают и растят матери, а северяне со стародавних времен хранят мудрость: «Пусть руки отпадут у того, кто не радеет о родственниках».

Хитро прищурилась. В черном, с собранными в тугой узел волосами, при оружии. Слишком гордая, слишком сильная, слишком строгая, признал Сабир.

– Бансабира, – почти жалостливо протянул мужчина, моргнув первым. – Девочка моя, – ласково проговорил он, чувствуя, как в груди сжимается еще сильнее. Потянул руку, надеясь обнять дочернее плечо, но Бану ударом тыльной стороной ладони оттолкнула её и снова отдалилась от тана.

– Во всем твоем окружении, отец, – проколотила каждое слово, – нет ни одного человека, который бы смотрел также далеко и видел также много, как я. Оглянись – ни один из них не поспевает за тобой, – оскалилась, снова напомнив Сабиру дикую кошку. – Научись доверять мне хоть немного! Или Раду, Юдейр и Гобрий плохо делали свою работу в прошедший год?!

Не давая опомниться ошалевшему тану, вышла на улицу, широким замахом взметнув полог. Их ссора с Сабиром привлекла внимание нескольких человек. В числе первых был Маатхас – с опухшей физиономией и красными глазами. Не спал, сообразила Бану, приветственно кивнула и, обведя глазами ротозеев, прошла к своему убежищу, игнорируя все и вся.

Рядом с шатром, заметив приближение танши, поднялись с земли и выстроились семнадцать бойцов личной дружины. От одного взгляда женщины, стало ясно, что она в бешенстве. Быстро пробежав глазами, Бансабира выбрала:

– Вал.

Воин кивнул и поспешил вслед за госпожой. Они отдалились совсем немного, когда Бану остановилась, расцепив пряжку. Пояс, звякнув, упал. Меч с ножнами остался в руках. Присвист – и женщина метнулась в атаку.

* * *

Тан Сабир сел за стол. Каждое её слово, каждое действие той, ради которой когда-то его сердце снова забилось, заставляло закусывать губы. Неведомое чувство вгрызлось Яввузу в межреберье – как? Как её вообще можно хоть кому-то отдать?!

Но не отдать – нельзя. И только что Бансабира добровольно предложила себя на торги.

* * *

Бансабира согнулась пополам, упираясь ладонями в бедра чуть выше колен. Сбивчивое дыхание с сипом вырывалось из легких. Оружие валялось на земле. Как и Вал – в нескольких шагах. Нет, не потому, что Бану уложила его на лопатки – танша никогда бы не доверила подбор её личной охраны человеку, которого сама может победить без труда – телохранитель тоже умотался. Исподлобья женщина бросила короткий взгляд на морщившегося мужчину.

– Неплохо.

Вал согласился молча, с трудом приподнялся на локтях, кивнул Бансабире за плечо. Женщина обернулась:

– Я впечатлен, – отозвался тан Маатхас, примостившись на бревне неподалеку.

Танша распрямилась, вздохнула, немного нахмурилась. В любой другой ситуации она бы обрадовалась его компании, но сейчас в душе столкнулись смешанные чувства. Почему он всегда стоит в стороне? Зачем без конца наблюдает за её тренировками? Почему преследует, ходит по пятам, как тень?! Ярость от ссоры с отцом она благополучно выместила в пылу тренировки, а как быть с раздражением от неопределенности?

– Неужели, – ледяным тоном отозвалась женщина. Маатхас отпрянул от такой реакции. – Вал, – обернулась к телохранителю, – можешь идти.

Боец, с усилием перевел туловище в вертикальное положение и, едва поклонившись, ретировался. Провожая его взглядом, Бану констатировала:

– Вы уже раз двадцать видели мои упражнения. Не стоит делать удивленный вид.

Тан быстро взял себя в руки:

– Я впечатлен вашей склонностью выпускать пар скорее по-мужски, чем по-женски.

Бану поглядела на мужчину с недоверием и принялась собирать оружие. Через пару минут спросила, чего он хотел. Тан признался честно – увидеться. Убедиться, что все в порядке. Бансабира тихонько с недовольством хмыкнула и направилась в сторону шатра. Сагромах мягко придержал женщину за предплечье и с нежностью посмотрел в глаза – право, не стоит раздражаться по пустякам, к тому же срываться на тех, кто не сделал ничего дурного.

Бану почувствовала, как краснеет от стыда. Да уж, и впрямь, кто-кто, а Сагромах перед ней безвинен. Вполне возможно, он сам понимает, чего от них ждут и потому, тоже не имея выбора, действует соответственно. Женщина со смущенным смешком отвела глаза и попросила прощения, вздернув брови. Извинения дались легко – как ни крути, а время, проведенное с Маатхасом, оказалось самым лучшим в этом походе.

* * *

– Зачем ты это сделала? – спросил Русса незадолго до ужина. – Отец рассказал мне! – сокрушался брат. – Мне казалось, мы выяснили вчера, что тебе не нужен никакой брак!

– А мне он и не нужен, – отозвалась Бансабира. Выглядела женщина хмуро, будто её безмерно раздражало то, что Русса мешал сосредоточиться на штопаньи ремешков подвязок для ножей. – Он нужен танаару.

– Сдался он танаару! – озверел Русса. – Или тебе нравится думать, что, жертвуя собой, ты всех спасешь? – упал на пол рядом с сестрой и схватил монотонно двигающуюся руку с иглой, заставив Бану посмотреть на себя.

– Нет, – отрезала сестра. – Но когда будущее очевидно, я предпочитаю не ждать, пока судьба заставит меня принять неизбежное, а самой явиться за ним! Даже будь это трижды иллюзией, я лучше буду верить, что сама выбрала свою жизнь. В конце концов, в каком-то смысле все так и есть, – добавила тише, взглядом заставив брата отпустить ладонь.

– Что ты имеешь в виду?

– В жизни всегда нужно ясно понимать, на чьей ты стороне, и, выбрав, надо держаться её, что бы ни случилось. Я определилась год назад, Русса, и теперь буду делать все, чего эта самая сторона потребует от меня. Даже если с неба повалятся разом все звезды.

– Откуда ты набралась такой идиотской решимости? – Русса нахмурился и встал. Это упрек что ли?

– Сегодня прибыли Каамалы. Если дадут повод, стоит быть готовым пойти на любую гнусность, – безэмоционально закончила Бану.

– Владыка Вод, – прорычал Русса, вскакивая. – Сколько раз я твердил тебе, что северные кланы никогда…

– Никогда, Русса, солнце не взойдет на западе. А все то, что относятся к людям, меняется ежедневно.

Мужчина глубоко вдохнул.

– Тану, – раздалось с улицы. – К ужину зовут.

– Передайте отцу, я не голодна, – громко ответила Бану.

– Что с тобой?

– Ничего. Ты иди, не хорошо заставлять тана ждать, – женщина пресекла протест.

– Ладно.

* * *

Полог взметнулся и опустился больше четверти часа назад, а Бансабира по-прежнему сидела, почти не шевелясь. Неужели звезды с неба вот так и валятся?

* * *

Щека повлажнела. Бану судорожно прижала слезы пальцами, будто это могло помочь. Повлажнела другая.

– Госпожа, с вами все в порядке? – обеспокоенно спросил голос Юдейра. – Я войду? – оруженосец, не дожидаясь реакции танши, вошел. Бану успела повернуться к выходу спиной.

– Тебе что-то нужно, Юдейр? – как могла строго выговорила тану.

– Русса-Акбе сказал, что вам не хорошо, и я поспешил узнать, не надо ли вам чего. Я могу помочь?

– Помнится, я дала тебе выходной. Так иди и отдыхай – справится с головной болью из-за недосыпа мне и Праматерь не поможет, – соврала женщина.

– Хорошо, тану, – понуро согласился юноша.

Великая, да что же она делает?

– Со мной правда все в порядке, – окликом задержала парня у выхода, обернувшись. – Но если вдруг что, я пошлю за тобой.

Юдейр обернулся, растеряно заозирался, расцвел.

– Хорошо, госпожа.

– И не опаздывай утром, завтра важный день, я полагаюсь на тебя, – улыбнулась женщина.

– Слушаюсь, миледи! – отрапортовал воин и, точно пущенный с тетивы, выскочил из шатра.

Бансабира еще недолго улыбалась, восхищаясь искренностью влюбленного мальчишки, потом снова загрустила. Мать Сумерек, как же не хватало женской заботы и ласки. Шавна, родная, дорогая Шавна, думала Бану, где ты? Где ты, о, сестра по дому? Сестра по вере. Сестра по выбору…

* * *

Утром было парадное построение «меднотелых» – личной гвардии танов Пурпурного дома. Сабир шел впереди, дочь – вровень, справа от него, Русса – слева, и чуть отставая.

– Не будь они похожи и не знай я, что они родственники, решил бы, что она новая жена тана, – сказал один из офицеров на ухо другому, пока Яввузы шли вдоль рядов.

– Да уж, Яввуз Свирепый в этом смысле переплюнул весь Яс – не завел ни одной водной жены, зато трех земных сменил.

– Думаешь, она правда его дочь?

– Ба! А ты думаешь, Старый волк признал бы кого-то не своей крови?

– Да поди разбери этих танов, что у них на уме.

– Бросьте вы! Видно же, что они родственники. Лицо девчонки как по отцовскому лепили.

– Не скажи, мордашка у неё милая.

– Только нрав, говорят, кошмарный.

– Вам-то какое дело?

– Вот-вот.

– Как какое? Такие, не задумываясь, режут людей в перемешку со свиньями, к ужину.

– Я слышал, она сама пытала кого-то из Ююлов.

– И голова Сциры Алой, тоже на её совести.

– Ты красных, что ли жалеешь?

– Да заткнитесь уже. Вам с ней детей не растить. А то, что мы пока видели и то, что о ней болтают, дает надежду, что когда старый пес помрет, наше подразделение не развалит сопливый мальчишка, который всю войну пешком под стол ходил и в собственные штаны гадил.

– У Яввуза два брата.

– Кто их пустит?

– Есть еще Акбе.

– Он не акбе. Бастардов родичи не признают и, как правило, ими помыкают.

– Развели тут галдеж. Можно подумать, вас в итоге кто-то спросит, кому служить.

– То-то и оно. Ешь, когда дают, спи, когда позволяют, дерись, когда приказывают – вот и всё правило. А то ишь, в большие дела надумали лезть.

* * *

Пышный праздник прошелся судорогой веселья по растянувшемуся, как удав, лагерю. Казалось, на один день, приуроченный к именинам Сагромаха Маатхаса, все сомнения, раздумья и недоверие отступили.

Песни, пляски, игры, состязания…

Люди, не таясь, громко шутили, ели, пили, заигрывали с пленными женщинами. Кому какое дело, что обычно в них видят только рабынь? Сейчас – они просто женщины.

Заигрывали и с теми, кого не пленили в боях и не уводили из родных поселений: помимо Бансабиры – которую в тот день в пору было именовать Изящной, Прекрасной и Божественной – в объединенном офицерском составе трех танский армий насчитывались десятки воительниц, от десятниц до командующих полками.

В состязаниях многие бойцы-северяне, в жизни порой ленивые и неуклюжие, преображались до неузнаваемости. Много достойных из них нашлось в тот день, но всех их в итоге с легкостью бросал на лопатки или огромный Раду или, с тихим смешком, Маатхас, уступавший первому в размерах, но одолевавший в маневренности. Шутливо, но от этого не менее колко, подтрунивали над проигравшими юнцы, девушки и старики из обозов.

И когда, восседая на коне, остался один Сагромах, призывающий еще хоть кого-нибудь сразиться с ним, на поле выехала Бансабира. Вороной конь под ней блестел, как отполированный агат. Привычно черная форма из мягкой ткани была утяжелена золочеными наплечниками, нарукавниками, поножами. На тонкой талии красовался широкий кожаный пояс, на волосах – шлем. Все убранство требовало полюбоваться всадницей родом из высокого дома.

Маатхас растерялся. Он, конечно, признавал мастерство Бану, но не желал посрамить её перед отцом и будущими подданными. Ситуация превращалась в сложную задачу – сражаться с тану не хотел, да только как отказаться от боя, не обидев таншу, Яввуза и всех пурпурных? Сагромах обратился глазами к Сабиру – тан лишь в недоумении развел руками. Пока Маатхас размышлял, как быть, Бану, ткнув коня пяткой, занесла меч.

Одно дело признавать её воином, мгновенно сообразил Сагромах, отбив первый натиск, совсем другое столкнуться с ней в бою. Не время думать, о том, что Бану девушка, и к тому же подросток. Иначе, того гляди, головы не досчитаешься.

Бой получился рванный, тяжелый, стремительный. Маатхас оказался противником куда более сложным, чем Бану могла представить.

… Уходя в развороте от очередного несдерживаемого удара, натянула вожжи, заводя коня в сторону, удилами разрывая губы.

От всегда выручавших ножей верхом проку не было. Да и на земле, позже признавалась женщина, её ловкость и гибкость, которые она с легкостью противопоставила Руссе, и могла бы даже, при удаче, противопоставить невиданной тяжести Раду, разбивалась о непредсказуемость Маатхаса. Держась на одной воле, Бану поняла, что единственный её шанс – не дать победить себя.

Наблюдавшие, затаив дыхание, замерли. Воздух задрожал от напряжения.

Отбивая и парируя град ударов, противники сошлись лоб в лоб в последней волне атаки. Бансабира попыталась совершить чудо, осадила коня, тот вспружинил, посланный вперед могучей силой задних ног. Казалось, Бансабира взвилась в прыжке вместе с ним. Мельком увидела открытую спину бойца, рубанула наотмашь… Опережая мысль, дернулась рука Сагромаха и … оглушительно – так, как, кажется, никогда прежде за её короткую жизнь – звякнул клинок о клинок.

Рука больше не слушалась, мышцы затекли, онемевшие пальцы отказывались подчиняться. Безвольно опустилась женская длань, победоносно вознеслась мужская – в решающем рубящем жесте. Напрочь забыл Сагромах, с кем и ради чего бился. И вдруг…

Бансабира демонстративно хмыкнула и, принимая посланное Кровавой Госпожой, сняла шлем, бросив на землю. Маатхас неотрывно смотрел в лицо, в глаза девушки. «Родится в крови и умереть в крови – лучшая участь любого, кто носит метку Матери Сумерек» – будто говорили они. Тану казалось, что она вот-вот, как всегда, улыбнется и пожмет плечами, мол, так даже лучше.

Поправила волосы, оголяя шею под удар. Но Маатхас не двигался. Замер с занесенным клинком, ошарашенный увиденным. Когда, наконец, снова обрел способность здраво соображать, отбросил меч и гортанно вскрикнул. Один из приближенных бросил свое копье. Сагромах поймал налету, не глядя. Видит Праматерь, нет смысла торжествовать победу. Нет никакой победы, кроме той, которую Бану уже давно одержала над ним.

Маатхас, неотрывно глядя Бану в глаза, подъехал вплотную, воткнул копье в землю и склонил коня перед таншей, признавая поражение. Толпа изумленно вздохнула: несомненно – рыцарский жест.

Бансабира, легонько улыбнувшись, повела плечом – «ну кто бы сомневался» прочел Маатхас – и бросила к ногам скакуна противника девичий пояс.

В небо взвился радостный рев.

* * *

Тан Сабир обалдел, ошалел, ужаснулся и … выругался.

* * *

Неужели в милости своей Боги послали ему возможность стать счастливым хотя бы в этом? – подумал Маатхас. Шатаясь, как пьяный, он зашел в шатер (каких было множество вокруг ристалища для обслуги празднующих) и склонился над тазом с водой, смывая пот после поединков. Сколько времени он заводил об этом разговор с Сабиром, пытаясь попросить её руки, но Яввуз всегда резко уходил от темы. Теперь у Старого волка не будет шанса смолчать. Маатхас бы смирился, если бы причиной отказа Сабира был отказ Бану – танша не производила впечатление человека, который позволит решить за себя хоть что-то. Но, как выяснилось, удача на его стороне! Он нравился Бану!

Ну а даже если нет, даже если она пошла на это из политических соображений, он, Маатхас, будет обращаться с Бану так хорошо, как ни один мужчина прежде не обращался со своей женой! И у неё просто не останется выбора, как полюбить его. Она всегда честна и искренна в том, что добром отвечает на добро.

Надо поскорее переодеться и идти к ней. Но перво-наперво, поговорить с Сабиром. А то нехорошо получится. Все-таки – он глава Пурпурного дома.

* * *

Лагерь веселился так, что казалось, сунься сейчас сюда любой другой тан со своими ордами, осоловелые, безудержные, неистовые в удали северяне, перемнут их в труху, даже не заметив, как так вышло. Однако, среди празднества Маатхас Сабира не нашел – тан, как ему сообщили, ушел к себе в шатер.

Окрыленный, Маатхас долетел до пустыря, где были установлены шатры командования. Он регулярно срывался с быстрого шага на бег, так что казалось, что еще немного, и Сагромах просто покатиться по земле через голову, толкаемый вперед ударами бешено колотящегося сердца.

Сюда доносился гвалт толпы, но чем ближе подходил Маатхас, тем отчетливее слышал два других голоса – исходящих из шатра.

– Я спрашиваю, что это за ребяческая выходка?! Прилюдно объявить Сагромаха избранником! – орал Яввуз. Маатхас остановился неподалеку.

– Мне казалось, мы обо всем договорились, разве нет?! – в тон ответила Бансабира.

– Мы договорились, что ты выходишь замуж!! О Маатхасе речи не шло!

– Так ты не доволен тем, что я не сказала тебе о своих намерениях перед поединком?!

– Это не может быть Маатхас! Вот чем я недоволен! Не Ма-ат-хас!!

– И почему нет, отец?! Чем он плох?! Союзник, имеющий под началом пятнадцать тысяч копий!

– У Каамала столько же!

– У Каамала меньше! – безоговорочно отрезала Бану и была права, Сабир знал.

– Не в этом дело! – рявкнул тан.

– Тогда в чем?!

– В том, что Маатхас и так обязан нам многим, он пойдет за нами при необходимости, хотя бы, чтобы вернуть долг, а Каамалов нам нечем связать по рукам и ногам!! Мы не можем допустить, чтобы они выбились из альянса!!

– Да гнать в шею твоих Каамалов, отец! – прошипела Бану.

– Выйдешь и точка!

– Нет!

– Если в Ясе и есть золотой тан, то это не Раггар, сократи его дни Праматерь, а Яфур Каамал! И нам, черт подери, нужно его золото!

– МНЕ ИДТИ ЗА СТАРИКА СТАРШЕ ТЕБЯ?! – в конец сорвалась Бансабира.

Возникла затяжная пауза. Кажется, даже с расстояния в десять шагов Сагромах слышал, как тяжело дышат эти двое.

– За Этера, – тише произнес Сабир.

– За этого задиристого выродка?! – танша завелась с новой силой.

– Осторожней выбирай выражения, когда кричишь, Бану! – прорычал тан.

– Я отказываюсь.

– Я не давал тебе выбора.

Бансабира молчала очень долго. Маатхас, слушавший происходящее, не мог понять, что происходит. Возможно, Сабир намерен ударить дочь? Да ну, ему ли, Сагромаху, не знать, как Сабир боготворит девчонку… Но то, что он слышал…

– Хорошо, – наконец, раздался голос тану. – Но только второй.

– Что? – спросил Сабир. Маатхас тихонько сделал несколько шагов, приблизившись к шатру, чтобы ясно слышать и теперь.

– Убей меня, а за Этера я не пойду. А вот второй из братьев – как его там? Не помню имени…

– Нер?! – изумился отец, округлив глаза.

– Ну, видимо, Нер, – повторила Бану, – вполне бы подошел.

– Невозможно. Дочерей не выдают за вторых сыновей.

– Не в нашем случае, отец. Если ты не намерен оставить Пурпурный танаар моему младшему брату, выставив все так, будто я непреднамеренно оказалась замужем черти где, выйти за Этера я не могу не только из-за неприязни.

Сабира стал слушать внимательнее.

– Если я выйду за наследника другого дома, как жена, я буду вынуждена уехать за ним. Но если выйду за ахтаната, которому никогда не стать таном, он поедет за мной, в Пурпурный танаар. Я ведь тану, – Маатхас услышал привычные и по-своему любимые нотки сарказма в женском голосе.

Дальше двое в шатре заговорили еще тише, и разобрать что-то не было возможности. Подходить ближе Сагромах не стал, но и не ушел, ожидая, что может услышать еще что-нибудь. Между тем, Сабир, обратившись к дочери, нахмурился.

– Мне нужен этот брак не для того, чтобы просто смотреть, как ты, страдая, выходишь замуж.

– Я понимаю, отец. Но то, что таном со временем не сможет стать мой муж не значит, что им не сможет стать мой сын, – вздернула бровь. Незамысловатая логика, признал Свирепый.

Очередная затяжная пауза далась тану серьезными раздумьями.

– Хорошо, – громко выдохнул, сел и уронил лоб на сцепленный замок рук, упертых локтями в стол. – Пусть будет так. Свадьбу надо сыграть быстро.

– Понимаю, – сухо отозвалась молодая женщина.

– Надо отправить гонца Яфуру. Но перво-наперво – поговорить с Маатхасом, извиниться и все уладить. Как бы оно ни было, я все-таки признаю его другом.

– Это твои заботы, отец. Мне и моих хватит.

– Которых именно?

Бану села напротив, за тот же походный столик.

– Мучиться терзаниями совести, что добровольно согласилась засыпать и просыпаться с человеком, к которому, в лучшем случае, не буду ничего испытывать.

– Ну, зачем так, Бану, – попытался утешить Сабир. – Пути Богини неисповедимы, вдруг ты полюбишь Нера?

Бансабира не разделила примирительного настроения отца. Проклятый лицедей!

– Когда ты женился на моей матери, когда спал с ней, ты представлял мать Руссы? – спросила в лоб.

– Не твое дело, – отозвался Свирепый, оценив выпад.

– Тогда ты поймешь меня, как никто.

Сабир в сотый раз за разговор натужно выдохнул. Злиться на дочь трудно. Особенно в том, через что сам прошел.

– Постарайся улыбаться на свадьбе. Улыбка украшает даже красивую женщину.

– Любую женщину, – подчеркнула Бану, – украшают титул и богатство. Не знаю насчет последнего, а вот титул у меня есть, и при других обстоятельствах на него слетелась бы половина Яса.

– Весь.

В иной ситуации Сабир бы разворчался – а то и просто влепил дочери пощечину – за такое признание: все же девица из танского дома при вступлении в брак обязана быть девицей, а не представлять в постели мужа кого-то из прошлых мужчин. Но Бансабира ведь не выросла в Ясе, а это все объясняет, решил тан.

Протянув по столу руку, он сжал пальцы дочери.

– Какой он?

Бану отвела глаза в сторону:

– Похож на Маатхаса, только моложе лет на семь.

Отчего-то Сабир облегченно выдохнул:

– Я уже переживал, что это Юдейр, – с извиняющимся видом улыбнулся тан. Бансабира донельзя дерзко хмыкнула. – Ну, знаешь, до меня доходили кое-какие слушки. Люди всякое болтают.

Бансабира высвободила руку и, смерив отца взглядом, пренебрежительно проговорила: