Настасья Карпинская
Ставка на вылет

Глава 1

Если бы про меня писали книгу, она начиналась бы так: она была слишком умной что бы быть счастливой. Хотя такая оценка может быть сугубо субъективной, но я все же рискну сделать подобное допущение о собственных способностях. К сожалению, жизнь не прекрасная история на страницах книг, поэтому счастливый финал не предусмотрен. Финал для всех один – в деревянном ящике, и там уже не важно, ни количество денег на твоих счетах, ни твой статус, ни какие-либо другие заслуги, социально одобряемые обществом.

Остановила машину возле офиса Ильи и, не глуша двигатель, закурила, открывая окно.

В динамиках Кара Кросс с ее «Истерикой» слова трека, бьющие по нутру, рождая внутренний отклик.

Внутри хаос и война, разрывающие нервные клетки, глуша последние импульсы страха,

затянулась сильней и, выдохнув дым, повернула ключ, глуша двигатель, и вышла из машины.

Илья был у себя, несмотря на то, что стрелки часов давно перевалили за полночь. Мой двоюродный брат был законченным трудоголиком, и несмотря на все его минусы, эта черта делала его в моих глазах достойным человеком, по крайней мере, стремящимся им стать.

– Инга, рад тебя видеть. Не ожидал, если честно, особенно так поздно, – он встал из-за стола, чтобы меня обнять.

– Обстоятельства вынуждают. Да и не могла не поздравить любимого брата с днем рождения.

– Спасибо, но он только завтра.

– Технически уже сегодня. Ты на время вообще не смотришь?

– И точно, – усмехнулся брат. – Как понимаю, ты пришла по поводу отца, – он сел за стол, расслабленно откинувшись на спинку кресла.

– Он мне не отец. И нет, не из-за него, – тут предполагалось спросить, с чем связан его вопрос и что случилось у человека, который значился моим отцом в свидетельстве о рождении. Но вопрос не прозвучал, потому что он был лишь номинальным родителем, ибо своим поведением не оправдывал никогда этого звания. Он ни разу не был, ни на одном моем выступлении в школе, ни на одном соревновании. Он ни разу не сходил на родительское собрание, не говоря уже о том, что бы сделать со мной уроки или просто провести вечер за просмотром фильма. Когда на волейболе мне случайно выбили зуб мячом, он на просьбу матери оплатить стоматолога, сказал, что тратиться не собирается «замуж выйдет пусть муж ей и вставляет». Для меня он был всегда лишь человеком, который почему-то жил с нами в одной квартире.

– Зря ты так, ты же единственная у него дочь.

– Илья, это пустой разговор. Я своего мнения не поменяю, – но Илье, выросшему в полноценной семье в окружении двух любящих его родителей, было трудно понять, какого чувствовать себя ущербной и ущемленной. Какого считать каждую копейку. Когда мне понадобилось платье на выпускной, мать обмолвилась что надо бы денег, растраты в выпускном классе большие: последний звонок, платье, туфли и так далее. Отец ответил, что тратить деньги на бабскую фигню, он не будет, не для этого он спину гнет на заводе. Это было слышать странно, потому что он сам всегда перед всеми хвастался, что деньги получает за то, что в домино с мужиками режется, а работы там на час в день всего. Вечерами он либо пил, либо лежал на диване перед телевизором, поэтому, что он там гнул, какую спину, я до сих пор не понимаю.

– Он болеет сильно и нуждается в помощи и деньгах, – произнес Илья, видимо, стараясь вызвать мое сочувствие, но его не было. Когда мы с матерью нуждались, этот человек даже пальцем не пошевелил для нас.

Мама на следующий день после того разговора, устроилась в ЖК полы мыть в подъездах, чтобы на платье мне заработать и сдать деньги в школу на выпускной. Днем учителем младших классов работала, а потом полы драила в нашем и соседних домах. Я старалась ей помогать, рвалась вместо нее эти проклятые подъезды мыть, но она против была, отправляла меня готовиться к экзаменам зная, что репетиторов мы не потянем, но мне все-таки понадобился репетитор по русскому языку, я не справлялась самостоятельно. Учитель русского языка у нас в школе был слабый. И вот в один прекрасный день эта тема всплыла за ужином. Мама уже не просила денег, она просто сказала, что нашла хорошего репетитора. Отец тут же взвился, мол зачем тратиться на тупую дуру, раз сама не может, то и нех*р бабло в топку кидать. Закончит ПТУ, выйдет замуж, нарожает дебилов и будет жить. Мать тогда пирожки дожаривала на старой чугунной сковороде. До сих пор помню ее сдержанное «Инга, иди в комнату» отец тут же подхватил «Правильно нефиг уши греть когда взрослые разговаривают». Я успела сделать пару шагов, когда сковорода с кипящим маслом с размаху опустилась на стол. Отец отшатнулся, тут же вскинувшись, но увидев взгляд матери до сих пор сжимающей ручку сковороды, лишь нервно сглотнул. Я думаю, если бы он в этот момент сказал хоть слово, то эта раскаленная чугунная сковорода опустилась бы на его голову.

«Не смей так, говорить о нашей дочери». Мать отчеканила каждое слово. Отец зло скрипнул зубами и был готов снова вылить свое дерьмо, но под взглядом матери не посмел, сплюнув, тихо сказал «у тебя стол горит».

«Скажи спасибо, что только стол», – ответила мать и, сжав ручку сковороды, вернулась к пирожкам. Отец после этого не то, что больше мне ни слова не сказал, он взгляда на меня не бросил, будто меня и не было. А для меня окончательно не стало отца.

Благодаря матери, у меня был лучший выпускной, в красивом платье и когда я получала аттестат, в котором были одни пятерки, я шептала губами «спасибо» только для одного человека – для мамы, а она сидела, смотрела на меня и вытирала слезы, улыбаясь. Я поступила на бюджет в тот университет, о котором мечтала. А мама, проводив меня на вокзал и, посадив на поезд в тот же день, пошла и подала заявление в загс на развод. И это было лучшее решение в ее жизни.

– Илья, у меня проблемы. Мать в больнице. Состояние ее с каждым днем ухудшается. Сейчас мне нужен доступ к лучшим врачам нейрохирургам и специалистам в мире, лучшим клиникам и мне нужны деньги, и связи.

– Я бы с радостью тебе помог, но у меня даже примерно близких к этой теме, знакомых нет. Может, стоит обратиться в какой-нибудь фонд? – пояснять, что времени на ожидание сборов на операцию у меня нет, не стала.

– Ты говорил, что ты работаешь с Колесниковым, а у него может быть, то что мне нужно, и мне нужен на него выход, – я умолчала, что давно в курсе, что Илья не просто работает с Колесниковым, он для него бабки отмывает через свою ипэшку, второй круг, правда, но потоки идут исправно. После Ильюши бабки на обнал падают, и братец мой за свои услуги процент от прокрученной суммы получает.

– Инга, это хреновый выбор, это очень опасный человек, – Илья, при упоминании Колесникова, стал бледен как стены в его кабинете.

– Хоть сам дьявол, – подкурила сигарету, медленно выпуская дым в сторону и пододвинула пепельницу, стоявшую на столе ближе.

– Ты не понимаешь. Цена за его помощь может…

– Послушай меня внимательно Илья, – перебила, и стряхнув пепел, откинулась на спинку кресла, посмотрев на брата предельно открыто. – Любой выдвинутый мне счет будет оплачен. Что ему надо будет, я сделаю. Отмыть деньги, провернуть темные схемы, потр*хаться с ним, отсосать ему или всем его халдеям. Без вопросов. Я пойду на все. На все. Ты меня услышал?

– Я помогу тебе с деньгами, – он нервно сглотнул, вызывая лишь этими словами мою усмешку.

– Как бы ты хорошо ни зарабатывал, у тебя нет таких денег, даже если ты свою конторку продашь, не нагребешь. Поэтому сведи меня с Колесниковым, – хотелось добавить, что я в курсе, что даже продать свой бизнес он не сможет, даже если очень захочет, ибо тогда шестеренка в отлаженном механизме Кирилла Константиновича вылетит, а Колесников этого не допустит, ему легче Илью убрать отсюда, а на его место своего человека посадить.

– Инга…

– У тебя нет выбора. К сожалению, нет. Как и у меня. Печальненько, не правда ли? – по губам злая усмешка, и затушив сигарету, снова посмотрела на Илью. – У тебя же жена беременная? Какой срок? Уже месяцев пять? Как думаешь, как на ней скажется, если она увидит твои фотки с порновечеринки Елисеева? Вы же так долго лечились, чтобы этот ребенок родился, а ни оказался очередным выкидышем. Жалко будет, если все ваши усилия пропадут даром. – Илья взбледнул, сжав челюсти, не ожидая такого расклада. – Я тебе уже сказала, я пойду на все.

В этот момент дверь кабинета медленно распахнулась, обрывая наш семейный разговор, заставляя меня сидящую вполоборота, повернуть голову к вошедшим.

– Добрый вечер, Илья Сергеевич. Не помню, чтобы ты предупреждал меня о своих визитерах, – мрачно произнес Колесников, проходя и по-хозяйски располагаясь на кожаном диване.

Глава 2

Он был высок, широкоплеч, без крайностей, не дрыщ и не качок. Черные джинсы, черная рубашка, ремень явно брендованный как и часы на запястье. Весь его вид открыто говорил, что перед вами этакий хозяин жизни. Надеюсь, опьянение от больших денег у него уже прошло, хотя меня это не остановит, меня вообще ничего не остановит, даже если он конченый ублюдок.

Помимо Колесникова, в кабинет вошло еще двое, один из них присел на подлокотник дивана по правую руку от своего начальства, а второй остался у двери. На телохранителей они похожи не были и я рискнула предположить, что это, скорее всего, его приближенные, свита, которая по одному движению пальца, понимала, чего желает их хозяин и всегда была на подхвате.

– Здравствуйте, Кирилл Константинович, это моя сестра и она уже уходит, – Илья аж со своего места встал. Но уходить я не собиралась, что ж я зря, что ли, почти две недели возле его офиса в «Никиту» играла, выслеживая часы, когда Колесников и его люди навещали моего братца.

– Добрый вечер, Кирилл Константинович! – Я развернула кресло так, чтобы оказаться в полной его видимости. – Меня зовут Инга Аверина и мне надо с вами поговорить. – Колесников в полной тишине перевел взгляд на меня, и мне тут же захотелось сжаться до состояния молекулы. Он не сделал ничего, ни жеста, ни движения, а меня пробило холодом, заставляя все внутри, зазвенеть от напряжения и предчувствия опасности. Его глаза, как два черных омута взирали открыто, прямо и я словно в бездну проваливалась с каждой секундой все больше и больше. Как с ним люди-то работают? Я бы на месте его секретарши каждый день бы церковь посещала перед рабочим днем и святую воду ему в кофе подливала, авось бы помогло. Хотя наврятли.

Пауза затягивалась, тишина и мои нервы звенели от напряжения, а Колесникова, будто это ни капли не напрягало. С каждой секундой мне все сильнее хотелось вскочить и броситься за дверь, подальше от этого человека, но я оставалась на месте из всех сил, стараясь выдержать его пристальный взгляд. Хищный, злой, отражающий внутреннее недовольство. Я уверена, сделай он в этот момент лишь одно движение пальцем, его два молодца меня бы просто вышвырнули за дверь, и я бы даже пискнуть не успела. Но мне повезло, видимо, он уже кем-то перекусил по дороге сюда.

– Милый ангел, сь*бись отсюда. Мне сегодня не до любовных утех. Можешь номерок оставить ребятам, если надумаю, наберу, – и на его лице тут же появилось брезгливое равнодушие. Что ж теперь понятно, как он со своими бабами обращается, значит через его любовниц наврятли что-то можно узнать только, если постоянной грелки для души нет, которой он сливает свою усталость и не только ее.

– Светлана Каримовна Велькер, через которую вы приобретали землю по льготной цене под постройку нового жилого комплекса, через пару недель, а может, уже и дней, рискует оказаться в СИЗО за превышение должностных полномочий. – Произнесла ровно, смотря на Колесникова. – У них там «война за бюджет» и ряду лиц очень не нравится, что Светлана занимает на протяжении уже шести лет такое хлебное место. Поэтому всеми силами стремятся ее убрать. Что поделать, многие хотят быть поближе к кормушке. От Светланы ниточки потянутся ко многим. Мне продолжать?

Но Колесников не был идиотом, равнодушие тут же сменилось интересом и взгляд полоснул острее, заставляя меня сжать пальцами подлокотник, дабы скрыть трясущиеся от волнения пальцы.

– Вышли все, – произнес, не повернув головы, смотрел ровно на меня будто, что-то, высчитывая, просчитывая, планируя. Надеюсь, не способ моего убийства. А то судя по его внешности за ним станется. – И ты тоже, – его взгляд метнулся на замершего Илью и тот словно собака, получившая команду, бросился к двери вслед за спокойно выходившей свитой. – Говори, – дождался, пока дверь закроется и снова переключил внимание на меня. Неприятный озноб прокатился под кожей, но отступать уже было нельзя.

– Велькер многим помогала с приобретением нужного куска земли, через подставную компанию выкупала гос.землю по копеечной цене, перепродавала участок за несколько миллионов тому, кто эту землю хотел заиметь, при этом получала еще откат за свои услуги. Но проблема не только в этом, а в том, что категория земель зачастую была изменена и в таком варианте, даже если в суде удастся отстоять свою невиновность, то землю выбить себе обратно не удастся ни при каком раскладе, а это не только возврате земли в муниципальную собственность, а также о признании сделок по переходу прав собственности недействительными, но и снос всех возведенных объектов. Сейчас всех неугодных, а также тех, до кого смогут дотянуться, будут закрывать, под видом борьбы с коррупцией, делая на этом пиар и создавая «нужное лицо» в преддверии местных выборов. Вас в городе, мягко говоря, не любят, и я предполагаю, что вы будете в числе первых, кого постараются убрать. Много шума, много чернухи, которую можно поднять, открыть общественности, устроить «прилюдную казнь» и порицание еще и чужие грехи повесить под шумок.

– Предположим, что это так. Твой интерес в этом какой? – его голос был обманчиво спокоен. Обманчиво, ибо за простыми словами отчетливо сквозил металл.

– Я работала одно время с Рыбаковым Игорем Степановичем, я думаю, вы помните дело о «Артс- групп». Рыбаков тогда не сел, хотя должен был. Я могу это повторить для вас. И не только это, – я замолчала, а он лишь немного склонил голову влево, рассматривая меня будто диковинную зверюшку, которая возомнила о себе слишком много и одним взглядом давая понять, что ответ мой его не устроил. – Мне нужны деньги и выход на нейрохирурга, который сотрудничает с фондом «Делай добро» учредителем, которого вы являетесь. Я знаю, что вы недобрый самаритянин и что через фонд отмываются деньги, он по большей части для этого и создавался, но по другому к Куликову не попасть, у него очередь из пациентов расписана на годы вперед. Взамен за вашу протекцию я сделаю все, абсолютно все, что будет в моих силах и за их пределами.

– Себе? – вопрос вызвал небольшую заминку, я не сразу поняла, о чем он, но быстро сообразила.

– Нет. У матери опухоль мозга, доброкачественная, но оперировать никто не берется из-за того, что она находится близко к какому-то там центру. Счет пошел на дни.

Повисла пауза. Он молчал, я тоже. Я сказала все, зачем сюда пришла. В висках стучала кровь, от напряжения, в мозгу ломались нейронные связи, от попытки придумать, что я могу еще ему предложить, дабы получить желаемый ответ. Но мой мозг коротило, он не был способен сейчас что-то генерировать, а удушающая тишина убивала.

Наконец, Колесников отвел от меня свой пугающий взгляд и выудив из брюк пачку сигарет, закурил. Затянувшись, медленно выпустил дым, коротко взглянув на кончик сигареты, и снова посмотрел на меня.

– Номер свой оставь Степану. Подумаю. Наберу, – темный бархат голоса отразился от белых стен кабинета и ударил по мне. Черта подведена. Аудиенция закончена. Осознание последствий ломало все изнутри, наживую, без обезбола. Но даже упади я сейчас перед ним на колени, он не изменит своего решения. Это было в его глазах, это считывалось.

Встала и, взяв ручку и стикер со стола, написала номер. Хрен тебе, не буду я с тобой общаться через твоих халдеев. Подошла к нему и смотря прямо в глаза, положила листок с номером на диван рядом с его ногой. В моих глазах ад, в его – мрак, идеальное сочетание сегодняшнего вечера. Издали казалось, что глаза у него действительно черные, вблизи они были темно-карими, но все равно казались демоническими.

Мои губы безотчетно растянулись в подобии улыбки, такой, какая бывает у тех, кто уже вошел на эшафот, видит палача и его гильотину, я же знала, что шанс, что раздастся от него звонок один из миллиона и точно не в этой вселенной.

– Всего доброго, – произнесла и направилась к двери. «В любой ситуации держи голову, Инга. Расправь плечи и принимай все удары достойно» слова мамы пульсировали в мыслях, принося дополнительную боль. Но плечи расправлены, шаг тверд, а голова поднята высоко. Прошла мимо свиты и Ильи, прощаться с братом и что-то говорить сейчас не хотелось. Вниз к машине, чтобы трясущимися пальца затянуться сигаретой, удар в отчаянии по рулю и заглушив рвущийся из груди вой, смахнула со щеки непрошенную слезу. Я придумаю, что-нибудь еще, я найду выход. Я найду, мама, этот грёбаный выход. Обещаю.

Глава 3

Снова бессонная ночь в компании ноутбука, искала полночи в интернете все подряд, то клиники, то врачей, то знакомых, через которых можно было попробовать что-то сделать, но по итогу выпитый баллон кофе, пустая пачка сигарет и не единой здравой мысли, как решить эту ситуацию. Нервы были на пределе, когда в семь утра раздался звонок из клиники, в которой лежала мама. Ежедневный отчет сиделки о самочувствии и медицинских показателях все чаще стремительно ухудшающихся.

– Слушаю, – произнесла в трубку, наливая очередную чашку кофе, хотелось, чего покрепче желательно пару бутылок, чтобы убило наверняка. Но, во-первых, было нельзя, мне нужно контролировать максимально ситуацию, я не могу себе позволить выпадать из реальности, а во-вторых, не поможет из-за того, что организм находился в полной боевой готовности ко всему, алкоголь его не брал, голова оставалась трезвой, поток мыслей не прекращался, появлялась лишь мучительная головная боль.

– Инга Аркадьевна, доброе утро! На сегодня ситуация пока стабильная, утренние показатели на том же уровне, что и вчера. Но врач снова настоятельно рекомендовал перевести Александру Юрьевну в хоспис, в этот раз прямо в ее присутствии, – после этих слов захотелось поехать и запихать паршивую бороденку этого *блана прямо в его паршивую глотку.

– Светлана, я поговорю с врачом, но если он еще раз заведет подобную тему, отвечай четко и нагло: «Инга Аркадьевна платит вам достаточно, чтобы Александра Юрьевна могла оставаться здесь, сколько посчитает нужным». Поняла?

– Да.

– Замечательно. Я постараюсь заехать сегодня.

– Хорошо. Александра Юрьевна будет рада вас видеть.

– Конечно, – я сбросила вызов и на секунду сжала веки. Да мама будет рада меня видеть, если на этот раз узнает. Опухоль все больше давила на мозг и у нее начались серьезные провалы в памяти, которые пугали меня и доводили до крайней степени отчаянья. Но заехать в клинику надо в любом случае, хотя бы для того, чтобы промыть мозг этому недоайболиту. Допила кофе и пошла в душ, надо немного привести себя в человеческий вид, а то я зомбакам из фильмов ужасов скоро смогу составить конкуренцию и даже без грима.

На следующей неделе надо еще проплатить пребывание мамы в этой захудалой лечебнице, а денег после продажи бизнеса надолго не хватит. Выставить машину на продажу? Купить себе затраханный жизнью жигуленок, а все, что останется пустить на мамино лечение. Идиотские мысли. Видимо, бессонная ночь сказывается. Я понимаю же что это крохи, которых не хватит ни на что. Можно, конечно, попроситься к Рыбакову обратно, он не хотел меня отпускать, когда я увольнялась, если к себе не возьмет, то может пристроить к кому-нибудь из своего круга. Да, это зарплата, и хорошая зарплата, на хлеб с маслом хватит и даже иногда с икрой, но на этом все. Не факт, что там в черную, что-то можно будет заработать. Не «своих» не допустят на свою «кухню». А на то, что бы стать своей нужно время, которого у меня нет.

День прошел в непонятных разъездах, разговоры выматывали, сначала с врачом, потом с медсестрой, с мамой я не разговаривала, она спала, когда я приехала, но, наверное, это и к лучшему, я сегодня бы просто не вывезла, если она снова меня не узнала. Было несколько встреч с представителями разных фондов, но ничего они мне предложить не могли, везде речь шла о нескольких месяцах в лучшем случае, которых у мамы, возможно, уже нет.

Домой ехала уставшая и вымотанная, по пути заехала в магазин, ибо только сейчас поняла, что практически ничего не ела за эти сутки. И меня уже начинает подташнивать из-за пустого желудка, хотя голода я не ощущала. Взяла пару готовых салатов и банку кофе, не уверена, что смогу это съесть, но что-то в себя запихать надо было.

Я сидела полночи на кухне, курила и грызла себя изнутри, вся моя жизнь, будто задача со звездочкой, которую я никак не могу решить. Как в школе, делаешь одно решение, второе, третье, а на четвертом случается затык и ты бьешься, бьешься, а все равно в ответе какая-то ерунда. Тупая дура, как говорил отец, неспособная ни на что. Может, он был все же прав?

Около двух часов ночи я заставила себя лечь в постель, и даже не поняла, в какой момент меня вырубило. Проснулась я от звонка телефона, на часах было пять утра. Первая мысль, которая появилась в моей голове, что, случилось что-то с мамой. И внутри все похолодело.

– Слушаю, – приняла вызов, садясь на постели.

– Инга Аркадьевна? – голос Колесникова раздался в трубке, моментально пробираясь в каждую клетку моего мозга, опаляя нервные окончания.

– Да.

– Фрунзе, 15, я жду вас. Машину отправил. Тонированный черный мерин летел по улицам города, города который только начинал сбрасывать с себя оковы сна. Я смотрела в окно, и из всех сил стараясь держать под контролем звенящие от напряжения нервы. Водителем был мужчина лет тридцати пяти, в черных джинсах, черной футболке и черном полупальто. У них спецформа там в их филиале Ада, что ли? Или они у всадников апокалипсиса одолжили? Когда машина остановилась возле дверей одного из самых пафосных ресторанов города я не сразу поняла, что мы уже прибыли, но всадник апокалипсиса вышел из машины и услужливо открыл мне дверь.

Залы были погружены в полумрак, я шла следом за всадником, краем глаза отмечая убранство, ожидала, что в таком заведении будет все в стиле дорого-богато, но стиль был строгим, довольно изысканным тонко балансируя между холодным минимализмом и пошловатой вульгарностью. Минуя зал, мы прошли в узкий коридор. В полной тишине был слышен лишь звук наших шагов точными ударами бьющие по остаткам моих нервов. Но выбора уже не было, выбор был мной сделан, и отказываться я не имею права. Когда говорят, что жизнь – игра, то отчего-то все думают о театре, в то время когда за игрой может скрываться карточный стол или русская рулетка. Дай бог, чтобы первое. Когда мой конвоир остановился у одной из дверей и на его стук раздался голос Кирилла Константиновича, я окончательно взяла себя в руки.

Колесников стоял у окна с сигаретой, к нам спиной, за довольно большим столом сидел мужчина с довольно понурым видом, на диване сидела свита те двое которых я уже видела в офисе Ильи, один с ноутбуком на коленях второй с кем-то тихо разговаривал по телефону, к ним же присоединился всадник.

– Доброе утро! – произнесла, останавливаясь у стола.

– Присаживайтесь, Инга Аркадьевна, – отозвался Колесников все также не оборачиваясь, – на столе документы, просмотрите и дайте свою оценку. Прошла чуть дальше и села напротив грустного бедолаги. Открыла папку.

– Копии?

– Разумеется, – тут же прилетел ответ. И я взяв в руки карандаш начала быстро делать пометки, отмечать ошибки и заменять неудачные формулировки, которые можно трактовать двояко вполне конкретными, с которыми к договорам вообще не прикопаешься. Плюсом пока пробиралась через этот лес договоров, накладных, расчетных и прочих бумаг в мозгу вырисовывалась довольно четкая схема, которая была тут использована и которая Колесникову явно не понравится. Заметить ее не так просто, но когда потоком видишь несостыковки и знаешь для чего и почему они возникли, все становится очевидным.

Колесников прошел вокруг стола и встал за моим плечом, следя за тем как я делаю записи. Взяв в руки пару отложенных в сторону документов, пробежал глазами.

– Итог Инга Аркадьевна, кратко.

– Кривое составление всех договоров, несостыковки по финансовой части. Недополученная прибыль порядка тридцати миллионов двухстах тысяч.

Колесников неторопливо прошел дальше и, остановившись возле еще более погрустневшего бедолаги одним резким движением, припечатал его головой о стол, до характерного хруста носовой перегородки. Я вздрогнула. Свита же и всадник вообще никак на это не отреагировали.

– Ну, так что Олежа делать будем? – произнес Колесников, пододвинув по столу дозатор с салфетками и снова закуривая. Но Олежа молчал, собирая кровь, что лилась из носа.

– Сутки на улучшение ситуации, двое на ее полное исправление. Все, что будет уведено, покроешь из своего кармана. Понятно выражаюсь?

– Да, – гнусаво ответил Олежа.

– Свободен.

Как только дверь за Олежей закрылась. Колесников, затушив сигарету, сел за стол.

– Степан, проследи за этим ушлепком. Каждый его шаг проверяй, – один из свиты, что трещал все это время по телефону, аки секретутка, тут же поднялся и вышел следом за бедолагой Олежей. – Юр, проследи, чтобы по всем филиалам начали проверку, пусть до копейки мне все посчитают и базы тоже. Вообще, везде короче.

– Понял, – отозвался второй из свиты и прихватив ноутбук тоже направился к двери.

– Алексей, на тебе проверка всей оставшейся шелупони и скажи, чтобы нам принесли кофе и пожрать чего-нибудь, – всадник согласно кивнул и поднявшись покинул кабинет.

– Вы приняты, Инга Аркадьевна.

– Благодарю. Касаемо этих бумаг. Исходя из того, что я увидела, вас на*бывают, и один Олежа такую схему не потянул бы в одну харю. Человек пять минимум еще пара на разных уровнях от сбыта, приемки и прочих.

– Я тебе больше скажу, меня не только тут на*бать решили, но и зарыть. Кто-то крысит, вычислить пока не могу, – в его глазах сквозило черным льдом еще не утихшее раздражение и я начина понимать понурого Олежу. Я бы тоже взгрустнула, если бы на меня так постоянно смотрели. – Поэтому докладываешь все только мне, любые вопросы только через меня. Номер сохрани. На связи двадцать четыре на семь.

– Ясно.

– По твоему вопросу. Куликов ждет тебя, – он кратко взглянул на наручные часы, – через два часа. Все, что есть у тебя на руках, все заключения, результаты обследования все покажешь. Если согласится, операция состоится в ближайшие трое суток. – Одно это предложение, сказанное им, произнесено будто между делом, оборвало на мгновение мое дыхание, снова давая надежду. – До одиннадцати решаешь свои личные проблемы, потом жду тебя здесь.

– Спасибо, – произнесла сдержанно, поднимаясь со своего места, хотя внутри все бурлило от невысказанной благодарности.

– Свободна.