Надежда Викторовна Петраковская
Прощай, Сколопендра!

Победитель местных дур: Леха Брасович Шампур

Однажды (это было еще до моей «спортивной карьеры») Седая Дама загнала меня в Уютный Переулок (на ее «супер-ракете» – это запросто: такие делают в Швейцарии и только по заказу). Седая Дама, значит, затиснула меня в этот Уютный, и я на своей тарахтелке никуда не скрылся. Да и не пытался, в общем.

Она подъехала на меня (да, да – «на меня», а не «ко мне») и так сдавила руку, что я понял сразу: слухи о том, что она в юности повредила спину на брусьях, будучи гимнасткой – это всего лишь слухи!.. Она точно занималась самым свирепым самбо.

А дальше она погнала волну: «Как это здорово – заниматься спортом!»

ЛЮ-Ю-ДИ, и вы ей верите?

Но в доме у нас мгновенно завелись журналы с качками и – сопутствующие им, пересуды о рекордах. Седая Дама не уставала в своих происках; она доставала всех – и однажды я с удивлением увидел себя уже сидящим на бортике нашего паралимпийского бассейна.

Долго ждали тренера. Пришел хмурый, малоразговорчивый дядька с лошадиной мордой.

– Сан Саныч, – буркнул он, примащиваясь рядом. – Савраскин.

Потом он накричал на мою мать («Что вы топчетесь? Выход – там!»).

Потом сунул мне в руки какую-то безобразную тяжелую харю (с табличкой на шее), после чего …просто СТРЯХНУЛ меня в воду.

Вот что он думал? Что я задергаюсь, нахлебаюсь, позову маму-Гренадера, наконец?..

А я – мальчик, живущий у моря.

Я паучком (в раскоряку) опустился на дно и уже здесь рассмотрел толком выданную мне образину. Это оказалась жаба из литой резины; и имя ей было «ЖАЛОСТЬ».

Потом я оглядел всю подводную коллекцию. «УПОРСТВО» – бобр еще тот; «СМЕЛОСТЬ» – вся Евпатория в этих таксах! – и дядю Крота с неизбежной лопатой, символизирующей ежедневный труд.

Взять я мог что-то одно. И я взял: кусок отвалившейся кафельной плитки.

– Ну ты и фрукт! – Сказал тренер, обозрев трофей. – Сколько тебе лет, засранцу?

Я понял, что церемониться он со мной не будет. Оно и к лучшему.

– Десять, – сказал я. – И я – не засранец! Показать?..

Когда мы возвращались домой, мама несколько нервно спросила:

– Ну, как тренер? Хорош?

– Зверь! – ответил я. – Конечно, хороший.

ЛЮ-Ю-ДИ, вы знаете, что такое бассейн ранним утром?

Когда дежурные тетеньки сладко дремлют, баюкая вязанье, а над огромной чашей воды незримо колышется воздух.

Вы скажете: очнись, мальчик. У тебя – море под боком.

Есть. А почему вы сами не загораете на этом пляже? Ну, где «особенные дети»?

Вот я – поменьше еще… Мать тащит меня к воде, как плененного крокодила. Даже борозда остается: от двух беспомощных пяток.

Папа при этом, заложив руки за спину, внимательно изучает «Правила поведения на воде»: он их видит впервые: каждый день.

Машка с Катькой вообще ничего не изображают. Уходят на соседний пляж.

То ли дело бассейн: причем именно НАШ.

Когда тут все СВОИ.

Я числюсь полуздоровым (ноги – не в счет). И лесенка ни к чему. Просто – бултых в воду.!

Главное – шапочку не забыть. К примеру: в нашей группе – они все желтые, а, скажем, у незрячих, – красные. Для тренеров и инструкторов – очень удобно. Седая Дама расстаралась…И то: на брусья с ее диагнозом не возвращаются. А плаванье многих бедолаг пригрело. Сам слышал, что она до сих пор «ветеранит», (в смысле – принимает участие в ветеранских заплывах.)В тот день, когда я решил бросить бассейн, она даже Европу взяла.

Опять звонил тренер: на домашний телефон.

Голос у Савраски – напряженный и вкрадчивый, как у военкома, поймавшего дезертира.

– Сачкуешь?

Да, я сачкую. И дальше собираюсь.

– Что молчишь? Обошел тебя Брасович?

Ах, ну да. Леха Шампур меня «обошел». Это Леха-то?

…Он всегда был вторым. Но теперь у него – путевка на краевые гонки. А я, как уверен Савраска, буду «хлебать чужую волну». Жесткий мужик. Чудо, а не тренер.

Сан Саныч бурчит свое:

– Восемь тренировок!. Ребята интересуются.

Ага, нужен я ребятам: мы тут все – на порядок «злее», чем эти хваленые здоровые спортсмены. Для них проигрыш – только накачка от тренера. У нас же – еще одна упущенная возможность. Возможность увидеть (или услышать: для кого как) – хоть краешек нового мира; пусть для начала это – старая избитая мостовая соседнего города, по которой молодым нетерпеливым ногам пробежать – раз плюнуть!

А мы, притороченные к своим «телегам» и «ракетам», мы познаем новые земли, как раньше флибустьеры – чужие острова!.. Это волнующее до икоты дрожание в кончиках пальцев – и совершенно дикая мысль: вот сейчас, сейчас – за тем поворотом! Случится нечто незнаемое, но – прекрасно ожидаемое.

…Что он там все ворчит в эту свою трубку? Ага, вот.

– Так ты придешь?

(Если бы я мог ХОДИТЬ, ты бы меня вообще не увидел…)

Я нажимаю на самую прекрасную кнопку в мире.

Прощай, Савраска!

ББГ + ББЛ

Наверное, в каждом многоэтажном доме есть свой любимый самодур.

У нас это ББГ: Большой Белый Господин. Когда он проходит, кажется – что все вокруг вытягивается во фрунт: лампы дежурно вспыхивают, лифт подскакивает, а народ на площадке сбивается в сторону. Туда, где под липой на вечной скамье доживает свой век поколение ПЕНСИ.

С площадки – два выхода: по лестнице (двенадцать ступеней) и – второй (для меня лично) – по пандусу.

Так вот. Когда я выкатываюсь, весь народ аккуратненько сходит по лестнице. Пандус – мой!

Но не таков Белый Господин. Не торопясь, всегда в сопровождении своего телохранителя Буцая, он не спеша шествует по моему спуску. Там, внизу, его уже ждет распахнутая дверца автомобиля. Я уже молчу про его цвет…Да вы уже догадались: Большой Белый Лимузин (ББЛ). И ничего удивительного нет в том, что водила у него – черный и блестящий от испарины эфиоп.

Первым делом хозяин сообщил поколению ПЕНСИ, что эфиоп у него – настоящий. Совсем дикий. Чтоб не удивлялись… Он его долго искал. И мундирчик заказал и фуражку.

А от обуви этот гном отказался: ну, дикий он, лесной человечище!.

И вправду – дикий. Маленький, горбатенький, с острой, опять же горбатенькой мордочкой и круглыми, почти без ресниц, очами. Сразу ринулся к скамье, запрыгнул на ближайший сук и, после короткой схватки, выгнал из дупла липы нашего местного кота Челюскина. Это Челюскина-то! Самого огромного кота Евпатории…Мейн-кун, слыхали?

Так и стал там жить, честно. А ББГ ему по утрам еще и гусениц приносил: к вящему ужасу всего «педсовета». И он их ЕЛ.

Как это дитя Африки получило права – тайна. (Говорят, что ББГ купил их вместе с лимузином.)

А у меня начались неприятности. Каждый вечер это чучело ставило свою машину в самом конце спуска, напрочь запирая мне выезд. И каждое утро – тоже. Моя коляска еще не научилась ходить по ступенькам. И утро и вечер превратились в проблему. Я выкатывался к самой бровке и – ждал. Ждал, всматриваясь в левое крайнее окно на втором этаже. Там, в темном треугольнике распахнутых штор, торчал государем в окне Белый Господин. Не спеша пил свой кофе, отдавал своему церберу свои поручения, кидал в дупло свои ключи от машины (и они никогда не летели мимо: водила успевал цапнуть лапкой…).

Если кто-то из жильцов возникал («Безобразие! Мальчик не может спуститься…»), из дома тут же вываливался Буцай и, ухмыляясь, раскачивался на пятках, изумленно пялясь на храбреца.

И самые отважные пробегали мимо: не любят у нас ссориться с богатыми… Но как бы я раньше не вставал, эта чертова машина торчала внизу!. А Господин медленно пил кофе. Да и после кофе никуда не опаздывал: нынче все руководят по телефону. Вот и он туда же.

Поторчав на площадке, я возвращался домой. Дома разрывался телефон.

«Кузнецов!», орал тренер. «У тебя совсем нет самолюбия? Мне подъехать, лузер? »

Ага, подъезжай. Скучно Белому Господину, только и ждет, кого бы унизить.

И я жалел, что дома не раздаются шаги Гренадера…Раньше в дом вела только лестница. Родительница подхватывала меня, коляску – и в свободную руку что-нибудь купленное для обеда. И тащила все это вверх.

А тут им засветил контракт в джунглях. Папе – хирургом; мамке, само собой, принимать роды. Договорившись с Дядей Жорой (он подрядился опекать нас), проинструктировав почтальонку и соседей, мать все-равно столкнулась с неразрешимой, казалось, проблемой: к дому вели только ступени. А Машка в «гренадеры» не годилась по определению. Весь вопрос уперся в какую-то бумагу…И тогда мамаша бросилась в ножки Седой Даме (она к нам благоволила: называла меня крестником). С помощью Седой его и построили: МОЙ ПАНДУС.

Временами я его ненавидел: МОЙ ПАНДУС. Он забрал у меня ПАПУ и МАМУ, а вернул мне РОДИТЕЛЕЙ под номером № 1 и номером № 2.

…Что скрывать – ОНИ были безумно рады, когда сорвались навстречу новым землям, облакам, материкам. Они сами стали детьми: ДЕТЬМИ СВОБОДЫ. «Дети свободы, Данька. Ты должен понимать…». Это – дядя Жора.

И вот – опять. Воскресенье…Август, жара, город ждет карнавала. А я, как дурак, торчу на площадке. Кричу в дупло черному пигмею: «Как там тебя? Отгоняй свое корыто…»

Он кивает, странно (не по-человечьи) раздвинув губы. У него есть начальник. У начальника – ключи. Всем наплевать, что вчера звонил Леха. Он сказал: «Завтра воскресенье: святой день.» Он сказал: «Давай махнем завтра: на набережной уже строят что-то, пляж «Бизон» перекрыт…». Он сказал: «Давай погоняем девчонок, там девчонок – утопись!.. Только я пересяду в твое «турбо, лады?»

Это мы так гуляем. «Турка «у него старая; как все из этой страны: снаружи – навороченная, но все это бижутерия. Зато – самая дешевая «коляска для спортивных и активных». Поэтому он любит рассекать на моей, итальянской, с электроприводом. И я в нашей связке – вроде как «случайно встреченный друг «, если он заарканит такую же бойкую наездницу.

Позднее уже утро. Но выезд, как всегда, заперт. Длинный белый лимузин. Черная харя уже в кабине. Иногда он выскакивает (привычно протирая что-то там на капоте) и рассевшиеся под липой старушки пугливо подбирают ноги. На повестке дня у них всегда злободневный вопрос: он моется, эфиоп, или ему не надо?

Пробегают озабоченные жильцы, поругивая Белого Господина – и шаркают вниз по ступенькам. И кот Челюскин мешается тут же, не решаясь занять дупло.

Жара уже подъедает площадку; я все еще кручусь у спуска.

Я так увлекся, что все упустил. А он – уже рядом! Весь в белом, только сандалии коричневые. А что на голове – я не понял. Я туда просто не достал. ОН – возвышался. Воздвигался, встраиваясь в свободное пространство. И еще:

ЛЮ-Ю-ДИ! Заходя на нашу (колясочников) территорию, никогда не складывайте на груди свои руки. От этого вы кажетесь еще выше снизу.

Я поздно спохватился. Он уже вырос надо мной – могучей белой колонной, подпирающей небо. Потом он нагнулся, одним только взглядом засовывая меня еще глубже в коляску. (Хотя – куда еще глубже?)

Он смотрел на меня так, как дядька Мотыль из соседнего дома, которому неожиданно притащили диковину в его коллекцию насекомых.

– Дай лапу, друг! – Доверительно донеслось с высоты. – А я тебе дам косточку. Вкусную косточку, гав?..

Тяжелые его грабли прямо пригвоздили коляску к бетону.

– Чего надо? – Заорал я в его склонившуюся морду. – Иди отсюда!

И сразу загалдели старушки: моя единственная опора. Баба Улька запричитала, что ей мешали спать ночью: сейчас вот она пойдет – и вызовет участкового…А Мелания Сидоровна добавила: «Ступай, ступай, потом нам расскажешь».

– Щеня, ты чо – не понял? – Голова искренне удивилась. – Я же по-хорошему: знакомиться… Граждане! – Вдруг завопил ББГ. – Я же для них (и он указал на меня), все для них стараюсь.

Будут жить, как детки у пчелки…Вы что, на стены не смотрите? Буцай, – засигналил он в окошко. – Тащи агитацию…

Буцай приволок несколько рулонов: на первом плакате оказалась реклама ЖЕНСКИХ БОЕВ В ГРЯЗИ (ага, как раз для нашего чопорного «педсовета»!), на другом – еще почище: какие-то разноцветные шары – с игривой внизу надписью: «Хочешь сладкий сюрприз, негодник?». Потом вообще что-то непонятное: женская голова в тумане, прямо над ней – затейливая ювелирная штука, явно под старину – словно разобранная на части корона, и все это под размытым текстом: «кому достанутся ПРОПЕНДУЛИИ?».

Швырнув эти образцы на колени старушкам, ББГ гневно уставился на помощника.

– А где самое главное, пиратская твоя …академия? Где ОАЗИС, я в кого говорю?

– В меня… Все, значит, там, на «Бизоне» – у массажиста, то есть – бич-менеджера. Сами велели ему отдать…Сбегать?

– Не надо. Ступай туда…Благодетелей здесь не любят…Отсталые люди!

Он опять опасно склонился.

– Сам ложкой не расхлебаешь своего счастья, юный …технопитек! А сейчас признавайся, как звать сеструху. А-а, не слышу!

Я молчал, в первый раз ощутив себя партизаном на допросе.

– Машкой ее зовут, – отозвалась со скамьи ренегатка. – Но она только школу закончила.

Голова Белого дернулась и отъехала в профиль. Из-под страха мне даже показалось, что она раздулась – и стала размером с его же лимузин. (Зрительно они было на одном экране.)

– Машка, значит. – Он вдруг улыбнулся: вполне безобидно. – Здорово!

И слегка качнул мою коляску. Я чуть не выпал!..

– Что, малыш, не пускают? – Он маршальским жестом указал вниз, на запирающую выезд собственную тачку. И завопил, как полоумный, размахивая руками.

– Сволочи!..Мироеды!.. Кровь народную пьете…Зажрались! – Его крик взметнулся ввысь, прыгая, как человек-паук, по балконам. Захлопали двери и форточки. – Нахапали, а теперь разъезжают, капиталисты чертовы, мистеры-твиттеры…Владельцы заводов, блогов, берлогов! А дитю куда податься (он вновь потряс коляску)? У него, дитяти, крылышек нет.

– Правильно. – Прошамкала ренегатка, имея в виду что-то свое. – Совсем нету совести.

И тут я почуял, что мое кресло стало двигаться в режиме укачивания: туда – сюда, туда – сюда.

Он качал меня одним мизинцем! И в такт движению, как у болванчика, скользила его морда. Я зажмурился – и тут же огреб легкий шлепок по затылку.

– Малыш, ты заснул? Даже «пи-пи» не хочешь?

Тут я услышал новый звук: кто-то легко и споро перепрыгивал через ступеньки. Кто-то больше ребенка, но меньше человека. Вслед раздавались шаги покрупнее.

– Даниил, живой?

Странный вопрос. Не такой уж здесь страх, чтобы помереть.

Я развернулся – и чуть не «поцеловался» с раскрытой собачьей пастью. Черноуховская собака жадно дышала после утренней тренировки. Сам Петька то же был взмыленный: казалось, что его черная футболка (с неизбежным котом в кимоно) вздымается сама по себе.

Лавочка при виде Петьки возбудилась и пришла в движение. Всех опередила Мелания Сидоровна.

– Хам Хамыч! – Указала она всем на ББГ. И победно сжала губы.

А Петька уже попер на господина в белом, хотя мог бы и обойти.

У начала пандуса он подозвал собаку («Пошли, Тристан. Новая игра…») и не спеша стал спускаться вниз.

– Э-Эй! – Предостерегающе крикнул Белый Господин…Но Черноухов даже не тормознул.

Его собака бодро обежала по периметру всю машину и, наконец-то, унюхала то, что искала: правое переднее колесо. К нему-то она и пристроилась, шикарно задрав лапу.

Я так и не понял сверху: не то подоспевший Петька вышвырнул водилу, не то он сам выкатился от греха подальше… В след ему Петька запустил огромную, как поднос, фуражку.

А потом он нежно стронул машину с места и, на виду у всех, задами провел ее в глубину двора, где и поставил на новую стоянку: между двумя мусорными контейнерами.

Даже не захлопнув дверцу, Черноухов спокойно вернулся к освобожденному устью пандуса. Там он похлопал за ушами подбежавшего Тристана. Потом он поднял голову и крикнул наверх, адресуясь по-соседски к автовладельцу:

– Ты там подтолкни пассажира. Он что, заснул?

Белый Господин стоит передо мной. Теперь он сам запирает спуск: всей своей глыбой, с намертво стиснутыми за спиной пальцами.

Я зажмурился (в который раз!). Я уже представил, как лечу живым снарядом – и прямо в черную грудь. А потом перехожу на полную инвалидность: в спинальники.

Медленно, медленно – в непостижимо тягучем кадре, пальцы Господина разжались. Но еще медленнее он сделал шаг в сторону – и кивнул мне головой: «Проезжай…».

Я еще глянул напоследок (когда удирал СО ВСЕХ РУК, вцепившись намертво в рычаги, забыв про джойстик!..), они стояли, словно дуэлянты у барьера. И позиция у Белого Господина, как ни крути, была более выигрышной.

9. И вот тут-то все случилось…

Как на Лехины именины…

Ездить с Лехой – это как попугая выгуливать. Сам себе говорит – сам себе отвечает. Его большой рот никогда не закрывается: задирает всех курортных (и даже ходячих девчонок).

А на тренировках я слышу от него только дежурные фразы: «привет», «давай ты, Кузнец, первый…», «внимание: Савраска на тумбе» и т. д.

Но как только разъезжались по домам – мы становились совсем другими.

Вот скажите, о чем могут базарить два таких «крутых мачо», особенно – если их никто не слышит?

Ясно, о девочках.

Если верить Лешке (по его словам), у него целый гарем, правда – в интернете. Вот там он и рассекает. Фоток нахапал: сортирует и дурит «зверушкам» мозги.

«Какие у вас красивые ноги!», пишут ему. «Вы бегаете или прыгаете?»

А он так, скромненько: «Плаваю. Мастер спорта…Здесь я на Капри. Закат встречаю. Ничего.

Что в маске?»

И визжат, дуры, от счастья. Он им торс – в шикарном гидраке с эмблемой супермена на груди (очки – «глубинки» на морде), что там вообще увидишь?

Но ег о свите – вполне достаточно. Тем, кто требуют личного свидания, дается суровый отпор… Леха – юниор или прибыл на «ответственные сборы» или (что там мелочиться?) уже вовсю гоняется на «короткой воде» в одном «задрипанном европейском городишке». Тренер с потрохами сожрет, если узнает, на что финалист тратит свое личное время. Поэтому: все сурово, анонимно, режим есть режим.

И что? А ничего. Кушают.

И в нашем бассейне Леха числится БАБНИКОМ. Ни одну «шапочку» не пропустит…И все у него – то «звездочки», то «солнышки» (астроном-подводник!). Сейчас на подходе – некая Манютка (из слабовидящих: шапочка – с красно-синей полосой). Я ее разглядел не сразу: и маленькая и тощенькая в одном пакете. И показал мне ее не сам Шампур, а ребята с группы. Чего Леха – то боится? Она и с виду – не в моем вкусе.

А вот и мои ЗАОЧНИЦЫ.

И обе – Алки. Поэтому я зову их: Алки-Виртуалки.

Я обхожусь без «покорителя водных глубин». И без гидрака на фоне заката. Но по мозгам проехаться могу (благо, коляска тут не нужна!).

Первая Алка (по ее словам) – плод несчастной любви португальского дофина и тайской принцессы. Сейчас ее прячут в деревне под Самарой (во избежание международного конфликта). У этой Алки на аватарке – белый слон (тяготеет, значит, к Азии, к маманьке). На одной из фоток – пятилетняя замарашка с прутиком, гусей пасет. А рядом, на лавочке, дремлет подуставшая бабка (неужто – охрана?).

Сейчас она подросла, эта Алка, готовится к великому будущему: изучает «кучу иностранных языков», поэтому на временно-родном пишет с ошибками. Простим…

Я для нее – Быстроногий Олень из племени Чероки. Племя турнуло меня из резервации, выдав ружье и лошадь. Прячусь в Большом Каньоне. Выстроил вигвам; шью мокасины; играю на банджо – кажется, все? Да, мой отец, известный лекарь, умер от горя. Мать – могучая, как сосна, белая скво – то же порядком настрадалась. Просит забрать ее, потому что я – родной и единственный.

А я все шью мокасины. Вот они тут: на аватарке.

Вторую Алку никто не похищал: у нее – другой пунктик.

По ее словам, она – прирожденная экстремалка.

Вот она – альпинистка (неясная фигура на фоне горы); вот она уже с акулами – и они ее любят. А вот еще – сигает на тросе в гигантскую пропасть (вид со спины), а вот еще в пустыне (одна ладошка со скарабеем).

Еще был необитаемый остров посреди океана (кто ее там снимал, Пятница?); айсберг – она и там по льду гуляла; пока не очутилась дрессировщицей в цирке (пожалуйста: вот он лев – на аватарке).

Я сразу подстроился. Стеснительный «ботаник»: и в дождь и в жару – зонтик! Мечтаю откосить от армии. В море захожу только в шапочке, спасжилете и, на всякий случай, с надувным утенком. Еще я боюсь мышей, пауков и хулиганов. Делаю утреннюю зарядку, но только дома. Хулиганы – они повсюду!. Могут даже с утра догнать (после разврата в ночном клубе).

Вторая Алка сразу «купилась»: «Надо сделать из тебя мужика!..»

(Вообще-то не мешало бы…)

«Это просто», пишет она. «Утром встал – и скажи, что все можешь!».

…Вот тут мы с Лехой ее и подловили.

– Она – дэцэпэшка, – сказал Шампур.

«Может, даже спинальница… – », подумал я. Только безнадежники веруют, что их проблема – в болезни, а всех прочих – в лени.

Кроме двух Алок, у меня еще есть одна ЗАЗНОБА. Но это – не для Шампура.

Айше… Она – в реале.

(И сейчас я на нее смотрю только снизу вверх. Так древние на Луну молились.)

…Прогулка с Лехой, как всегда, вылилась в бестолковое шатание – сначала по Дувановской, ведущей к морю, затем по самой набережной, забитой курортным людом.

В своей гавайской рубахе Леха был неотразим (даром, что в коляске). Его это вовсе никогда не смущало.

Сейчас он мне опять лил в уши знакомую лабуду – насчет своего отца. Этот его отец, как я понял, давно слинял, когда с новеньким сыном стало все «ясно». Да многие отцы такие…Как только засекут, что пацан в футбол гонять не будет, – так сразу и вспоминают: кто – о том, что мир велик, а кто – о конкретной исторической родине. Дома этому дураку втемяшили, что папаша – чистокровный грек; Шампуридиадис …плыть не всплыть! Что дико он переживает, и уехал к богатой родне в Салоники: на заработки. Так что учи, сынок, греческий – и папашка там нахватается.

Что интересно – подарки «оттуда» прибывали регулярно. И письмецо прилагалось: всегда уже раскрытое. Там папашка писал, что скоро будет дома, греки – жуткие бюрократы; андыо, сынок, по нашему – «до свиданья»! Мы с Лехой – одного года и родились в один месяц. Только он – на неделю раньше. Но когда мы выбираемся из дома, Шампур у нас – всегда именинник!.. Как-то раз, случайно, я заловил почтальонку Зину в Уютном переулке; «Вот, – сказал я. – Теть Зина, если честно – вы же друг нашей семьи! Вы и нам посылки доставляете…Неужели, к Шампурам действительно что-то из самой Греции приплывает?».

И усмехнулась она как-то странно.

– Не тебе завидовать, Кузнецов! – Это она намекнула, что – как бы там ни было, у меня родителей полный комплект, а Лехина мать умерла в родзале.

А я – не завидовал. Просто Лехина бабушка всегда предъявляла посылку в раскуроченном виде: «таможня у нас – жуткая!». Ага…

Поскольку и мои предки и его «греческий папаша» были на заработках, мы с Лехой считали себя чуть ли не сводными братьями. Правда, мои все-таки появлялись иногда (занимая мою жилплощадь). А у Лехи в этом смысле дела шли туго: там и праздновать-то негде было…Низенький, перекошенный от старости домишко с самодельным, «народным пандусом» из случайных досок. Зато никто и не суется в его каморку. А самое главное – никаких близких соседей.

Я думаю, что именно от бабушки – улыбчивой спокойной старушки, у моего братухи – всегда прекрасное самочувствие. Иногда мне кажется, что он вообще всем доволен. Странно…Я этого не понимаю.

Вот сейчас напялил на башку колпачок именинника – и катит на радость торговкам, забившимся в тень от солнца. Его тормозят, впихивая «бедному мальчику на праздник» то уже наполовину пробную гроздь винограда, то – выбрав поменьше, початок свежесваренной кукурузы, то вообще пирожок из дома. А он их так благодарит, приложив руку к сердцу, что они все хором изнемогают от внезапной жалости – и еще крестят во след.

А я еду с другой стороны, чуть впереди – это чтоб самому не оказаться жертвой их всеядной скорби!..

Потом мы долго стоим (как две полусамоходные баржи) на приколе у трека, где ребята осваивают ролики. Мы едим нашу дань, попутно разглядывая свежие плакаты. Теперь я понимаю, с каком человеком связался глупый Петька…Все стенды завешаны постерами с его боями в грязи, «сладкими сюрпризами» и загадочными пропендулиями, которые получит «самая обаятельная девушка побережья». Увидел я и рекламу того самого ЛОГО-ХАУЗА, которой не оказалось у расторопного Буцая. Какой-то павильон со множеством дверей, стены – прозрачные: ну прям тебе мебельный магазин на распродаже! И всюду – лозунг: «Вступайте в ЛОГО – ХАУЗ, мы сделаем вашу жизнь краше!»

Вот и вляпался Черноухов. Большой Человек – этот сосед… Даже есть официальный титул: ПОПЕЧИТЕЛЬ ГОРОДСКИХ УДОВОЛЬСТВИЙ. И что перед ним Петька, недоученый монтажник, ну скажите!..

Прежде, чем разъехаться в этот замечательный день («амурную» его часть Леха потом будет выдавать порциями), мы еще вместе подкатим к четырем фонтанам. Сейчас, в разгаре дня, они не полощут воздух струями. Меж бетонными вместилищами воды бродят одуревшие от жары аниматоры в тяжелых поролоновых «прикидах»; здоровущая пятнистая лошадь уже примостилась на лавочку, обмахиваясь хвостом как веером. Перед ней стояла Свинка ПЕПА, отведя – на всякий случай! сигарету от дорогущего костюма. Другой рукой страдалица обнимает башку с пятачком – огромную, как на великана. Подтягивалась в тень пара телепузиков и еще весьма странное создание, совершенно неузнаваемое… (что-то я сам упустил в недавнем детстве.)

Не сговариваясь, спустились с Лехой к морю. Ага, море справа перекрыто забором (все с теми же пропендулиями). И пляж «Бизон», соответственно. В нарушение всех курортных норм, здесь – большая стройка посреди белого дня! Работяги в оранжевых жилетах что-то мастерят, слышен мат (похоже, что без него ничего нигде не строят); на входе, сменив охранника, уже торчит незаменимый Буцай. Видно сквозь дырявый забор, как мечется среди помостов и палаток обезумевший от новых обязанностей дядя Жора, (еще вчера работавший здесь массажистом). Между прочим – друг нашей семьи. Сам – терапевт, но считает себя экстрасенсом. Этим и перебивается учебный год (еще и каждую пятницу таскается к нам на видеосеансы с Африкой). А лето, извините – это дойная корова для всех курортных местечек. Полгорода здесь вертится.

Все «Лехины дни рождения» мы заканчиваем «у Геракла». Возле него всегда курортницы. Эй, я подчеркиваю: КУРОРТНИЦЫ, а не – курортники. Дамы его обожают: лежит этакий мачо, сам бронзовотелый, вальяжный такой (словно хахаль в будуаре). Дамы лезут в очередь: делать селфи. Мужик-то голый!..

Видели бы их мужья, убежавшие поближе к пиву (на вынос не продают!), что здесь вытворяют дамочки…особенно по вечерам.

А – если б еще и слышали!

Даром, что ли, мы здесь с Лехой пасемся? Особенно по вечерам.

Но днем дамы – сдержанны. Днем – нельзя. Днем – дети. Днем – только это:

– Будьте любезны, отойдите влево…И вы, и вы («Да-да, с вашим прекрасным малышом! Спасибо. Я хочу снять Геркулеса на фоне этого белоснежного чуда…»).

Что-то новенькое…Для таких дамочек «белоснежное чудо» – это или облачко или. яхта!

Упираясь в подлокотники, я – как змея, медленно вырастаю над коляской.

Яхта!.. Оттолкнувшись от горизонта, прет нагло в акваторию (куда доступ малотоннажным судам запрещен). Все ближе и ближе. Вот развернулась – и вся женская часть пляжа охнула, будто узрела свою мечту. (Ага! так и называется «Мечта Мазая». По нижней кромке белоснежного борта (прямо над волнами!) мчались веселые зайчата, кувыркаясь друг через друга!. А из-за форштевня высовывалась одна большая строгая лапа и такой же огромный косящий глаз: мама-зайчиха не дремлет!

Судно двигалось; малыши кувыркались…

Кто мог позволить себе такой тюнинг?

На палубе – два молодца: встали по местам, охраняя пока пустое место…А вот – и девица из белых дверей рубки (хотите, скажу пошлость от нашего Дикуси, того самого, что читает рэп после полуночи?.. Так он говорит: «Яхта без красавицы, что клев без рыбы.»)

Устроилась, закинула сиськи за борт.

…Стоп! Я схватил мобильный.

– Машка, ты где?

– Дома. «Заряжаю» Филимона. Андрэ уже у двери!

– А Катька? Где твоя пдруга, Маша?

– Где-где…У репетитора, забыл?

Ничего я не забыл! Катька наладилась поступать на отельера (это такой курс: «Гостиничное хозяйство», самое то для курорта.) У репетитора она, ну-ну.

И я развернул колеса в сторону дома. Ее дома.