Надежда Мамаева
Попасть в отбор, украсть проклятье

Все продлилось не больше пары минут. Я молчаливо смотрела на произошедшее. Сказала бы, что даже не дышала, но ввиду того, что в нынешнем состоянии воздух мне уже не требовался, это бы не отразило степени моего изумления.

А высочество как ни в чем не бывало пояснил:

– Я ее вычислил давно. И планировал арестовать чуть позже, чтобы через нее выйти на других ренегатов. Но, с учетом того, что произошла утечка информации…

– А почему не отдал приказ, как только мы приехали? И при ней вел допрос?

– Потому что она хоть и заговорщица, но отличная стенографистка. И пока не догадывалась, что разоблачена, выполняла свою работу быстро и аккуратно. Арестуй я ее до начала допроса, пришлось бы срочно искать другую. Так что я предпочел обойтись без лишней суеты. А из застенков ей в ближайшее время не выбраться. Спустя же пару лет эта информация утратит какую-либо ценность.

Холодно. Цинично. Расчетливо.

О спокойствие карателя только что разбилась ярость заговорщицы. Вот только каково это: держать все всегда под контролем? Сдается, плата ворона была высокой.

– И часты ли такие вот покушения? – я чуть склонила голову набок, рассматривая тени, залегшие под глазами Арнсгара.

– Случаются, – уклончиво ответил высочество. И сделав шаг ко мне, протянул руку.

Жест, оточенный до автоматизма, отработанный до градуса и дюйма. Чтобы не преклониться, но показать уважение. Сейчас передо мной был аристократ до мозга костей. Который, в отличие от стенографистки, умел держать и лицо, и спину, и слово.

– Тайрин Росс, позвольте отвезти вас домой.

Я приняла его руку, поднимаясь, но не удержалась:

– Прошедший день обещал хороший вечер, – вздохнула я, – и ни словом не обмолвился, что он же будет моим последним в этой жизни.

– Вечера – они такие, – отозвался Арнсгар, – наобещают, а утру приходится устранять последствия их посулов.

Я обернулась к ворону и поймала его взгляд. И мы говорили отнюдь не только о времени суток. А когда вышли из управления, то оказалось, что ночь уже миновала.

Рассвет. Алый диск неспешно вставал над горизонтом. Воздух звенел. Капли дождя искрами блестели на солнце. Желтые опавшие листья казались драгоценными. Город выглядел чистым, словно для парада, будто это не столица вовсе, а гарнизон, которому до побудки осталось совсем немного.

Ровно три мига. И вот по рельсам прогремит вагончик, подгоняемый элементалем. Тренькнет далеко и звонко его колокольчик. Или промчится по брусчатке магомобиль припозднившегося гуляки. Но это через три мига. А пока… Тишина. И хочется оттолкнуться от земли и взлететь. Навстречу пурпурным облакам. Поймать этот миг. Он был прекрасен. Его хотелось запомнить таким. И меня – такой.

Вдруг подумалось, что не хочу сочувственных взглядов семьи. Да, может, это и эгоистично. Но как представила, что оставшиеся дни они будут смотреть на меня, знать, что я уже мертва, пытаться улыбнуться через ком в горле, видеть, как из меня уходит магия и разрушается мое тело… Не хотела этого, и все.

– Пусть я умру для семьи сразу, а не по частям – решительно выпалила я, резко остановившись. Причем забыла, что у меня, как у умертвия, ныне сил больше, чем у обычного человека. Изрядно больше. В итоге Арнсгара резко дернуло назад, пригвоздив к месту.

Он полуобернулся ко мне и вопросительно изогнул бровь. Пришлось пояснить свою мысль. Ну и опустить свою руку.

– Не хочу, чтобы они все те несколько дней, что я буду ожившим мертвецом, прощались со мной. Ведь в твоих силах подстроить мою смерть? Пусть она выглядит естественной и быстрой. Или я уеду куда-нибудь…

– По обмену, – вот почему в прозвучавшей фразе высочества мне послышалась ирония? Хотя нет, наверняка показалось.

– Нари сейчас ждут второго ребенка, ей нельзя волноваться. Пусть я просто уеду. И спустя несколько лет, допустим, не вернусь, – сказала и удостоилась внимательного взгляда.

– Хорошо… – медленно, с расстановкой произнес Арнсгар. – Тогда сегодня советую не опаздывать в университет. Тебя будет ждать направление на стажировку в урийской усыпальнице.

Признаться, не поверила своим ушам. Да это же древний город мертвых! Территории, куда так просто не попасть. Там хранились древние артефакты, на стенах гробниц, по слухам, были начертаны не поддающиеся расшифровке заклинания экзорцизма. В усыпальницах останки древних – и спецдопуск к оным. Место, где сохранились свидетельства некогда могущественной цивилизации стригоев. Правда, последних, судя по летописям, драконы истребили еще до своего окаменения… но это лучше ведают историки. А вот то, что город мертвых тщательно охраняют, – ведают адепты темного факультета. И да, каждый из студиозусов-некромантов мечтает туда попасть на практику!

На миг я даже забыла, что мертва, – столь сильны оказались азарт и жажда открытий. А потом вспомнила – это всего лишь предлог. Усыпальница просто находится на другом краю империи. За Долиной гейзеров. Ну вот почему так! Обычно за такой шанс – очутиться в усыпальнице стригоев – адепты убить готовы. А мне, чтобы попасть на такую шикарную стажировку (пусть даже и фиктивно), самой пришлось умереть.

Вот что значит невезение! Да я даже на пути к очередным граблям судьбы, который будет не длиннее пяти футов, умудрюсь попасть в пару волчьих ям и дюжину капканов…

Такие мысли меня обуревали, пока мы ехали в магомобиле до моего дома.

Улицы просыпались. Из трубы пекарни завился легкий дымок. Аромат свежей сдобы наверняка гулявским котом уже выскользнул на улицу, дразня редких ранних прохожих.

Рассветные лучи целовали стекла домов, и те алели отблесками в ответ. Город пробуждался. Обновленный после дождя. Оживал, его пульс убыстрялся. Когда мы остановились напротив моего дома, то соседка-троллиха уже бдительно стригла кусты рядом со своим крыльцом. При этом Тамарин, работая секатором, зыркала не хуже матерого шпиона.

Хотя внешностью для тайного агента она слегка не вышла: с ее гренадерским ростом и свирепым взглядом опытного стрелка затеряться было проблематично. Причем не то что в кустах, но даже и среди драконов. И все же. Она пыталась. Если не спрятаться целиком, то замаскироваться под досточтимую горожанку. Но как по мне, чепец и кудельки, обрамлявшие зеленоватое лицо, смотрелись слегка дико рядом с торчащими клыками. Оные, в силу тролльей физиологии, при всем желании нельзя было спрятать. Посему они всегда торчали над нижней губой Тамарин.

Я хотела сама открыть дверь и выйти, но Арнсгар меня опередил. Как-то у него это быстро и опытно получилось: выскользнул из магомобиля – и уже дверца передо мной распахнута, и рука мне протянута. Делать нечего. Пришлось соглашаться и изображать обремененную этикетом особу, жутко признательную сему галантному жесту.

– А… смотри-ка, явилась, ночница-соседка, – сверкнула в нашу сторону глазами Тамарин. Ее зычный голос разнесся в кристальном утреннем воздухе далеко. – Да еще не на своих двоих, да с хмырем залетным под ручку, у-у-у, блудница…

Чик-чик-чик – в воздухе ожесточенно засвистели ножницы секатора.

– Непутевая девка, вся в отца! Дома не ночует, штаны носит… Тьфу, непотребница! – меж тем бубня, как Тамарин думала, себе под нос, а на самом деле – на всю округу, возвестила она. – Вот наверняка припрет скоро в подоле…

Ворон, которого из главы тайного отдела резко понизили до «залетного хмыря», лишь заинтересованно изогнул бровь.

– Поверь, лучше пусть меня соседи считают развратницей, чем некроманткой. Иначе я замучаюсь им души покойной родни вызывать по поводу каждого чиха, – как можно тише произнесла я.

К слову, опасения эти были не беспочвенны: лет десять назад, когда весь квартал узнал, что Нари – алхимик, причем весьма толковый, к нашему дому выстроилась вереница за дармовыми эликсирами, которые каждый просил сварить «за так, по-соседски». И если бы зелья нужны были для больных и немощных. Нет же, через одно – любовные! Да что соседи – даже бывшие одноклассницы кузины тут же вспомнили, что сидели с ней за одной партой. Все разом. Судя по числу «школьных подруг», эта парта Нари была длиной едва ли не с набережную Кейши.

Кузина, чтобы разогнать халявщиков, поступила в лучших традициях перекупщиков: назначила на свои услуги заоблачные цены. Такие страшные, что ими было впору лечить от заикания. Надо ли говорить, что «друзья» и «добрые соседи» самоликвидировались. Зато по городу поползли слухи о несметных богатствах и алчности семейства Росс.

Угу. Чем мы ныне были богаты – так это долгами. Именно в них и предпочитал хранить все свои сбережения Моррис Росс. Нет, голодать не голодали. Но и не шиковали.

Правда, кузина уже давно вышла замуж, жила отдельно и предлагала помочь отцу, но он отказывался. Особенно после того случая, когда лекарь назначил Моррису от очередной хвори пропить железо. Ну отец и пропил. Кованый холодильный ларь и магомобиль. К слову, последний был подарком Нари.

Когда папа протрез… излечился и от хвори, то окончательно понял: искусство и деньги в его случае несовместимы. Причем пока денег особо не было – в нашей семье было все спокойно. Но стоило появиться… В общем, Нари смирилась и, приезжая, как сейчас, погостить, оставляла кошель не папе, а мне. Видимо, считая меня самой разумной из семейства.

Теперь, похоже, придется отдать почетную роль кому-то из близнецов. С такими мыслями я и шагнула от магомобиля.

– Спасибо, что подвез, но дальше я сама…

Арнсгар лишь понимающе кивнул. Моей просьбе ничего не говорить родным, он если и удивился, то вида не подал. И заверил, что сегодня же в деканате будет приказ о стажировке на мое имя. Нужно будет только прийти и расписаться.

На мне благодаря его заклинанию была абсолютно чистая и целая факультетская форма, куртку которой я машинально расстегнула.

Впереди у меня – целый день, чтобы побыть с семьей, сбегать в университет на занятия… Благо, сегодня у нас две лекции, которые закончатся к пяти вечера. Вернуться, обрадовать домочадцев стажировкой, собрать вещи и уйти.

Ворон заверил, что у меня есть время до девяти вечера. Так что, может, я даже склеп себе найти успею, в котором и отойду к праотцам.

– Держи, – каратель снял с пальца один из перстней, на котором была императорская печать.

– Что это? – я не спешила принять подарок, больше похожий на компенсацию. Сомнительную такую.

– Это амулет называется «Пески памяти» – когда ты умрешь окончательно, твое тело развеется прахом, где бы ты ни оказалась.

Я посмотрела на украшение. Да уж, щедрый дар. Который стоит немало. Но, главное, ни один некромант потом не сможет по своей воле вызвать мой дух или найти останки, чтобы поднять их. А значит, для всех я не умру, а просто исчезну.

– Спасибо, – я взяла кольцо. И лишь потом задумалась: оно ведь было не для меня. Вернее, его создали для ворона. А это значит, что он в каждый миг своей жизни был готов вот так «уйти песком в небытие». Не умереть, но навсегда исчезнуть.

– Прощайте, Ваше Высочество, – чуть склонила голову.

Не будь я магом смерти, возможно, сейчас бы истерила, ревела в три ручья или находилась в прострации по поводу того, что умерла. Но я была некроманткой, которая попрощалась с жизнью в холодных водах, когда тонула и сумела поймать свой дар. Такой же, как и мои сокурсники. Мы жили каждым мигом, взахлеб. Шутили, порою весьма цинично, и, наверное, как никто понимали, что наша жизнь оборвется. Скорее всего, внезапно. И, в отличие от многих, мне достался редкий подарок: попрощаться с близкими.

– Ну что, Арнсгар, увидимся за Гранью, – я вскинула голову.

– Увидимся, – грустно улыбнулся он.

Я повернулась и сделала несколько шагов к дому. Все это – под ожесточенное щелканье секатора, под бдительным соседским взором. А потом неожиданно даже для самой себя обернулась и произнесла:

– Ворон, а из тебя бы мог получиться неплохой некромант.

И, не дожидаясь ответа, поспешила к своему крыльцу. Могла побиться об заклад, что сегодня у госпожи Тамарин случатся многоплодные роды. И в итоге на свет появится не одна раскидистая и кучерявая сплетня про беспутную Тайрин Росс и ее богатого любовника. Ну, хотя бы так. Не всем же быть увековеченными в легендах. Кому-то нужно и в сплетнях.

Дом встретил меня тишиной. Хороший день у главы семейства, эйра Морриса, начинался не ранее часу дня. Плохой, впрочем, тоже. Братья-близнецы о своем распорядке дня не докладывали, но, как мужчины в полном расцвете сил и любви, часто и вовсе не ночевали дома. Хотя, статься, Чейзу недолго ходить в холостяках осталось.

Единственный пораньше мог проснуться дядя Матеуш. Но вчера он уехал с нашим породистым котом Бенедиктом Вторым Неподражаемым на выставку и, похоже, вернулся с нее далеко за полночь. Нари же, как дама глубоко замужняя, давно и прочно эйра Норвуд, а не Росс, и вовсе ночевала, как и положено, у себя в особняке, что располагался в престижном районе Голубой Ягоды. А к нам приезжала на пару часов. Так что ныне ее в доме не было.

Рассудив, что тихушничать особо не от кого, я прошла в кухню. И там узрела Морриса. Мрачного и решительного, как герой одного из сражений древности. У него даже и награды имелись: за героический двухчасовой сон – мешки под глазами третьей степени, за отвагу, проявленную в неравной схватке с одеялом, – круги вокруг глаз первого ранга и за выдающиеся заслуги перед кроватью – следы от подушки высшего разряда.

– Папа, доброе утро, – я была слегка озадачена такой картиной. – Что-то случилось?

– Да, – мрачно обронил отец. – Моего «Блюцифера» раскритиковали в пух и прах.

– А кто? – я сделала несколько шагов, плавно села на табуретку напротив Морриса, через стол и заглянула ему в глаза.

– Эксперт. Вон какую статью накатал в «Имперском вестнике»…

Новостной листок, изрядно помятый, со следами то ли томатного сока, то ли крови, лежал на краю стола. Я взяла его, прочитала. Эпитеты «недостаточно ужасна» и «бездарный эпатажник» были самыми мягкими. Я вспомнила отцовского «Блюцифера» – коня, местами лишенного кожи, а кое-где и мышц, с беременной наездницей, рассеченной пополам. Причем, если смотреть с одной стороны, дева была почти нормальной, а с другой – в разрезе и ребенок в ее чреве – лишенным головы. В общем, статуя в духе Морриса Росса – не для слабонервных. Высокое искусство, одним словом, которым хорошо лечить запор и заикание.

– Пап, – я отложила статью. – Если читать все, что о тебе пишут критики, то можно и помереть. От разрыва. Причем не сердца, а себя целиком. Когда ты будешь метаться между троном с короной и обрывом повыше, с которого бы кинуться.

Моррис, до этого внимательно изучавший свои узловатые, жесткие даже на вид руки с задубевшей кожей и черными полумесяцами ногтей, поднял голову.

– Тай, а может, ты и права… не стоит обращать внимания на всякую шушеру, которая тем и знаменита, что брешет громко и звонко.

Я хотела положить свои ладони поверх его рук. Остановилась в последний момент. Поняла, что лучше не надо. Я уже мертвая. И, наверняка, холодная. А это может насторожить отца, который порою не видит главного, но всегда подмечает детали. Ограничилась лишь:

– Обещай, что будешь слушать не критиков и подпевал, а только себя. Обещаешь? – и доверчиво заглянула ему в глаза.

– Д-д-да, – неуверенно произнес Моррис. Он был бесстрашен. Случись ему выйти на бой, я уверена, – он бы победил. Сколько бы врагов у него ни было. Но то реальных из плоти и крови. А есть противники куда страшнее. Они точат нас изнутри – сомнения и страхи.

– Вот и отлично! – Я вскочила со стула и, пока папа сам не обнял меня, протараторила: – Давай я приготовлю тебе чай. Или даже супчик!

– Нет! – поспешно, словно я предложила призвать на нашу кухню всех демонов преисподней оптом, возразил Моррис.

– Поддерживаю, – в дверях появился сонный, перманентно зевающий Генри – один из близнецов.

Он тоже выглядел по-геройски. Правда, судя по ранениям, сегодняшнюю ночь он провел не в плену у подушечки и одеялка, а сражаясь на передовой. Только фронт был любовным. Засос на шее и след когтей на груди. Последний оставила явно большая, очень большая кошечка. Светлый длинный волос, застрявший в его родной пепельной шевелюре, свидетельствовал о масти «кисы».

– Душите вы мои прекрасные порывы.

– Иногда талант отравителя и задушить не грех, – ничтоже сумняшеся парировал братец.

– Вот не надо! – насупилась я, беря половник. Повертела его в ладони. Так, исключительно для кулинарных целей. – Я неплохо готовлю…

– Да, – удивительно покладисто согласился Генри и добавил: – Ты вкусно режешь окорок. А еще виртуозно варишь яйца!

Да что Генри знает о том, как тяжело вкусно нарезать окорок! Особенно когда ты голодна и хочешь сожрать его целиком! Особенно когда придешь поутру с ночного практикума и сама злая, как зомби.

Нет. Вот сейчас братишка сам напросился! Хотела это сделать позже, но чую – нужно сейчас. Вот как поднимусь к себе, найду кошель, в котором у нас лежат деньги на домашние расходы, и торжественно вручу братцу. А еще – поздравлю его с окончанием финансового года. И не важно, что идет еще только третий квартал. Деньги в семействе Росс кончились – значит, и финансовый год – тоже!

– За мной, – сказала я тоном полководца и махнула половником в сторону лестницы.

Независимо протиснулась мимо братца, всё еще стоявшего в дверном проеме, и пошла на второй этаж. Надо ли говорить, что Генри и не подумал последовать приказу. Зря. Некроманты делают предупредительный выстрел сразу в голову, а уже потом разбираются, зачем и в кого. Вот и я запустила свой снаряд в белобрысую башку. Генри уклонился невозмутимо и быстро. Мое оружие срикошетило о косяк и по невероятной, виляющей, как пьяный заяц, траектории устремилась к буфету, отскочило от его дверцы, врезалось в люстру, стену и наконец нашло цель – затылок отца.

Упс.

– Да, сестренка, я, конечно, подозревал, что ты способна организовать покушение. Но не на нашего же отца. И не поварешкой. Хотя, признаться, заклинание интересное. Никогда не видел, чтобы предметы так отскакивали. Сколько единиц силы вложила?

А я с запозданием поняла, что нисколько. В смысле магии. Была лишь одна единица злости. Только помноженная на силу умертвия.

– Ой-е, – простонал отец, потирая шишку. – Как больно-то.

– Прости, папа, я нечаянно. – Стрелой пролетела обратно в кухню, распахнула морозный ларь и достала лед. Приложила его к затылку отца. А когда убедилась, что в основном пострадал все же не затылок, а гордость Морриса, выдохнула.

Генри, наблюдавший картину моих метаний по кухне, сложив руки на груди и оперевшись плечом о косяк, скалился. Паразит! В общем, вел себя в лучших традициях старшего брата, наблюдавшего за тем, как младшая опять села в лужу.

– Пап, он меня бесит, – раздраженно зыркнув на Генри, произнесла я. – Можно я брошу в него яблоком? – С этими словами цапнула из вазы на столе подгнившую с одной стороны ранетку.

– Нет, – выдохнул Моррис – Едой кидаться нехорошо. Кинь в него… – И тут блуждающий взгляд отца на миг остановился на кочане капусты, потом скользнул на горсть орехов и замер на латунном щелкунчике, весившим пару фунтов, – вот этим.

Перст отца указал на орехокол. Да, эйр Моррис был прогрессивным отцом. Его взгляды на воспитание в детях независимых, взрослых личностей были настолько смелы, что доводили до икоты некоторых учителей. Хотя поначалу те пытались что-то возразить, но… Один-единственный раз побывав на родительском собрании у Чейза и Генри, папа нечаянно от избытка матерных чувств выжег на парте послание: «Дети, вам хана».

А все потому, что классная наставница в красках расписала, как близнецам удалось загнать преподавателя гимнастических упражнений на столб. И ладно бы просто загнали. Так слегка тучный эйр не мог потом слезть с этой орясины. Пришлось вызывать жандармов и организовывать эвакуацию. И счет за нее пришлось оплачивать папе.

В общем, Моррис был отцом любящим, но справедливость – больше. И будь я просто Тай, я бы непременно воспользовалась разрешением на обстрел Генри. Но сейчас… Прикинув, что щелкунчик, который я метну, может с легкостью пробить брешь не только в непоколебимой самоуверенности Генри, но и в его башке или каменной стене, поостереглась.

Зато теперь мне никто и ничто не помешало сделать то, о чем я мечтала с самого детства. Взять старшего братца за грудки и приподнять над полом. А потом просто потащить наверх, как плюшевого медвежонка. Большого медвежонка, который упирался руками, ногами и даже попытался выдрать косяк.

Крик «Та-а-ай!» перебудил, по-моему, не только весь наш дом, но и квартал. Но я была отомщена за все те годы, пока была «мелкой», «малявкой» и «шмакодявкой».

Я таки всучила братцу кошель, от которого он старательно отнекивался. Впервые на моей памяти Генри отбрехивался от денег, которые ему пихали в руки.

– Я же не умею экономить! Да я вообще с боку-припеку на семейном бюджете, как стригущий лишай. И как он – столь же полезен для финансового здоровья Моррисов. – горячо возражал братец и добавил с просящей интонацией: – Тай, прости меня за все! Я от души сожалею, что сумел уклониться от этого твоего половника! Ну зачем же так коварно мстить!

– Знаешь, простить гораздо легче, если обидчик искренне раскаивается, горя на костре, – выпалила я со злости.

Братец тут же сориентировался: на его руке заплясало пламя. Демон! Надо было говорить не про сожжение, а про утопление: камешке там на шее, веревочке покрепче, омуте поглубже. А то при упоминании инквизиторского пламени маг-огневик и рад стараться… и паясничать.

– Вообще-то я давно тебе хотела передать это ярмо… прости – бразды правления нашим родовым бюджетом – в сильные, смелые, – я посмотрела на полыхающий факел на ладони Генри и мстительно добавила: – горячие мужские руки.

Пламя тут же потухло.

– Ты выходишь замуж? – с подозрением уточнил брат, став враз из разгильдяя Генри суровым и собранным магом. Почти драконом, готовым начистить забрало любому рыцарю, решившему покуситься на его принцессу.

– Лучше, – я старательно растянула губы в улыбке.

– Ты беременна и выходишь замуж? – превращаясь в грозовую тучу, уточнил брат.

Хм… как-то странно он понял слово «лучше»… Хотелось еще помурыжить Генри: загадочно накрутить локон на палец, томно вздохнуть, опустив глаза долу. Но я решила, что сейчас – лучший момент, и решительно, так, что брат пошатнулся, едва не потеряв равновесия, втиснула почти пустой кошель в руки Генри. А потом произнесла:

– Нет. Еще лучше! Я еду на стажировку в город мертвых! На пару месяцев.

– Куда? – вытаращился на меня брат и затем медленно перевел глаза на свои ладони, в которых, к его немалому удивлению, уже был кошель.

– Восточная граница империи, за Долиной гейзеров, – услужливо подсказала я и добавила: – Мне на днях предложили. И я согласилась, – начала вдохновенно сочинять на ходу. Так что ты бы все равно остался за казначея.

– Но почему я? А не Чейз? – и столько искренней обиды в голосе братца.

– Потому что ты гибкий, – произнесла я таким тоном, что стало непонятно, что я имела в виду: дипломатические качества Росса-младшего или физические, благодаря которым он уклонился от половника.

Генри готов был, кажется, взорваться. И я произнесла:

– Ты не выйдешь? А то я хотела переодеться до прихода Нари. Она обещала с утра заглянуть в гости… – и потянулась к пуговицам форменной рубашки.

Братец недовольно фыркнул и, развернувшись на пятках, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Зато кошель забрал.

А я осторожно, на цыпочках, сделала несколько шагов, взялась за засов и аккуратно задвинула его. А потом прислонилась спиной к двери и откинула на нее голову. Сколько я так простояла? Не знаю. А когда отстранилась и отошла к шкафу, чтобы выбрать чистую одежду, то увидела, что на белой краске остались пятна крови. Выругалась. Нашла салфетку и оттерла их, костеря себя за забывчивость. Морок мороком, но на самом-то деле вся моя одежда в крови. И об этом не стоило забывать. Выбрала платье потемнее и поплотнее и отправилась в ванную. Все же стоило смыть с себя грязь и кровь.

Встав под струи душа, машинально повернула красный вентиль. Горячая вода ударила о поддон, выбив россыпь капель и облака пара. Вот только тепла я не чувствовала. Зато одна из ран на теле начала сочиться. Не сильно, почти незаметно, но все же.

Я резко закрыла воду. А потом потянулась к другому вентилю. Холодная вода не обжигала кожу морозом. Я вообще не чувствовала ничего. Возникла мысль: интересно, окажись я в холодильном сундуке, я бы смерзлась в ледышку, окоченела или не потеряла бы подвижности?

С такими чисто исследовательскими мыслями я и вышла в коридор. На голове был тюрбан из полотенца. Халат старательно запахнула так, чтобы закрытой оказалась даже шея. И на цыпочках, тихо-тихо, так, чтобы неожиданные неприятности не услышали и не кинулись за мной следом, быстро посеменила к своей комнате.

Спать не хотелось вовсе. Обычно в это время, придя с ночного практикума, я падала замертво на кровать. Но… судя по всему, те, кто говорили «после смерти выспишься», ни демона не понимали в загробной жизни.

Нари с племянниками обещала прийти к обеду. До этого времени я должна бы, по идее, сладко посапывать. Но как-то мне мять подушку совершенно не хотелось. Впрочем, голода я тоже не чувствовала. Припомнила, что там говорил Арнсгар… кажется, что мое сердце будет биться не чаще удара в минуту, а вдохи и выдохи станут редки.

Задумчиво потрогала мокрые волосы, которые никак не хотели высыхать. Взгляд упал на бледную кожу. Подумалось, что те несколько часов, что уходили у меня на сон, сегодня я потрачу на то, чтобы выглядеть нормальной.

Так оно и вышло. Я несколько раз накладывала и стирала перед зеркалом макияж. Первый раз перестаралась с пудрой – и румянец вышел излишне здоровым. Прямо свекольным. Вторая попытка привела к тому, что, увидь мой раскрас, девицы из квартала Сиреневых фонарей полезли бы в драку – вырывать лохмы наглой конкурентке, вздумавшей покуситься на их угодья.

Но с третьего захода все получилось как надо: и чуть смуглая кожа, и небольшой румянец, и алые губы. Припудрила подбородок, шею. Задумалась над тем, что делать с руками – крем с них быстро смоется… А потом вспомнила о тонких перчатках в мелкую сеточку. Их я надевала лишь однажды – на свадьбу Нари. Правда, они были небесно-голубыми. Ну да ничего – завяжу на волосах, собранных в высокий хвост, ленту в тон.

Когда хроносы в зале гулко пробили полдень, я была готова. И не только сама – вещи для «стажировки» лежали в ярко-желтом потрепанном чемодане, который стоял посреди комнаты.

Внизу хлопнула дверь, а потом дом наполнился детским смехом и криками папы: «Осторожнее! Не разбей!».

Выйдя на лестницу, я увидела чету Норвуд в полном составе: их шебутную тройню, Нари с округлившимся животом и Вирмара. Последний осторожно обнимал кузину за талию, будто оберегая ото всего мира сразу. Глядя на них, я поняла, что по-настоящему счастливыми могут быть только любящие, а влюбленные… Влюбленные только еще постигают эту непростую науку.

Генри, уже ничем не напоминавший утреннего разгильдяя, остановился перед лестницей радом со мной. Его расчесанные волосы лежали волосок к волоску, деловой костюм сидел идеально. Значит, после встречи братец отправится прямиком на работу, где опять задержится едва не до полуночи.

– Тай, как думаешь, – неотрывно смотря на кузину и ее мужа, спросил Генри: – лучшая пара – та, которая началась с дружбы, ненависти или симпатии?

– Та, с которой отпустили пораньше, – машинально ляпнула я, думая об университете. И лишь потом исправилась: – В случае кузины – та, которая началась со шпионажа.

Брат закашлялся и, похлопав себя по груди, сдавленно произнес:

– Тай, первый вариант был лучше. Кстати, утром, когда ты меня тащила по лестнице. Что это было: заклинание или эликсир?

– Амул… – ответить до конца я не успела. Раздался оглушительный звон.

Юные наследники рода Норвуд, еще не обремененные мыслительным процессом о тайнах бытия и высоких материях, больше всего напоминали небольшое стихийное бедствие, которое было невозможно усмирить. Хотя… как-то мне удалось их локализовать. Но Нари, узнав, что я, сидя с племянниками, загнала их в круговую ловушку для лича, отчего-то жутко разозлилась. Хотя это был единственный случай, когда юные Норвуды почти ничего не разбили. Не считая межкомнатной перегородки, угла камина и двух окон. А так да. Все осталось целым.

– Как думаешь, сколько отец продержится? – когда в ушах перестало звенеть, вопросила я.

– В роли милого дедушки? – уточнил Генри.

– Просто дома, – я улыбнулась кузине и Вару.

– Думаю, час, – хмыкнул Генри.

– Ставлю, что не более получаса.

– По рукам, – братец протянул ладонь. – Проигравший неделю моет посуду.

Моя рука на миг зависла над его ладонью. Я успела подумать, что не будет этой недели, но потом ударила. Братец не должен ни о чем догадаться.

Чаепитие прошло на удивление мирно: дети крушили верхний этаж. Гоняли нашего фамильного призрака Йонока и так же шустро удирали от кота Беннедикта, возомнившего себя не иначе как свирепым тигром.

Дядя Матеуш вышел к нам, зевая. Дедушку Морриса внуки нашли сами. Хотя он самоотверженно и отчаянно старался «не найтись». Вспомнила, как однажды кузина привезла тройню к нам на пару дней погостить. По прошествии выходных, едва открылась дверь и Нари с Варлоком шагнули за порог, раздался крик: «Ура! Мама с папой приехали!» Это ликовал, бежал навстречу, роняя тапки и опережая внуков, дедушка Моррис.

В три часа, когда Варлок ободрал с деда, как репьи с беспризорного пса, внуков, Норвуды отчалили. И мы смогли выдохнуть.

А затем я заспешила в университет. И едва вошла в аудиторию, как удостоилась двух десятков внимательных взглядов. И поняла, что чувствует умертвие на практике. Тут же захотелось задрать подол повыше, чтобы не мешал бежать, и дать деру.