Mr. Kisskin
Быль о Черном Коте-Певуне
Пока наш герой разглагольствовал, утопленники в количестве двух дюжин окружили остров и наступали на… Нет, не на Милана, а на тело Первуны, потому резкими и ловкими кошачьими движениями, котолак откидывал от ямы мертвецов, швыряя их друг в друга, некоторых простым толчком сбивал с ног, а некоторым сворачивал головы, и те шли в обратную сторону от тела девушки. Но не так просто было ему, потому что хвощ, коим управлял водяной, лез отовсюду, окружая остров, и был в силах обвить мохнатую ногу оборотня, из-за этого приходилось нашему герою когтями срезать растительность, но и леший не оставлял кота в покое, направляя в его сторону плющ и упругие древесные корни, тянущиеся из болота, которые просто так не срежешь, однако можно было сломать, приложив достаточно силы, коей у нашего героя, видимо, хватало.
Тем не менее нужно было закопать, а всё окружение проклятое ему в этом мешало – только повернётся он в сторону могилы, так либо плющ за ногу схватит и потянет в трясину, либо очередной мертвец вылезет не пойми откуда, а что хуже – толпа, коя цепкими руками схватит и начнёт мешать, что приходилось откидать подальше.
И вроде герой наш приловчился и получалось закапывать ручками, и в то же время от неприятеля уворачиваться, как заметил он, что в стороне, откуда он прибыл, явились те самые русалки да орда упырей в довесок. Понимая, что островок и тело Первуны обладают чем-то солнечным, тёплым, что смердятина боится собственноручно лезть туда, Милан уже наперёд думал, как же ему выбираться из лесу, ведь ступи он на землю проклятую, так сразу же будет сожран нежитью или разорван лешим. Навья же с каждой горстью земли визжала громче и ужаснее, что даже нашему герою становилось не по себе. Да и не успокаивала птица печали, что незаметно передвигалась от ветви к ветви и становилась ближе. Не к добру это, считал кот.
Но не перестал наш герой закапывать Первуны тело в могиле и оставалось-то немного, что понималось по невыносимому визгу навьи, обвитой корнями лешего, постоянно уклоняясь от очередной нечисти и напасти. За то время вокруг островка скопилась вся смерда леса: помимо вышеперечисленных, к ним добавились кикимора на курьих ножках, коя “просто пришла поглазеть”, несколько гулей с вывернутыми конечностями, которые приползли на приятный запах наживы, еще с десяток русалок выглядывали с высоты сосен, с интересом ожидая кульминации. За кикиморой выстроились змеи разных размеров и цветов, некоторые даже выглядывали из ее сухих волос.
Милан держал в кулаке оставшуюся рыхлую землю и выставил его над могилкой, смело осматривая всю окружившую его нечисть. Даже леший, водяной и болотник прекратили свои напасти, застыв в ожидании.
– О великий Велес! – закричал кот. – Знаю, ты не милостив к самоубийцам! Но прошу упокоить душу этой прекрасной девы, что отмучалась в течение ста лет. Полно ей страдать! – харизматично, словно в театре договорив свою речь, карикатурно оборотень высыпал из руки землю на могилку.
Внезапно навья замолкла, глаза её вывалились наружу, а язык и зубы – внутрь. Оттуда показался тёплый свет, озаривший лес своими насыщенными лучами и, попадая на нечисть, испепелял дотла, что смерда перепугалась подобного, отбегая подальше от непонятного и опасного явления. В рот бурным потоком заливался воздух, что тело девы в буквальном смысле надувалось, как надувается лягушка с камышом во рту, пока не взорвалась вовсе, оставив после себя лишь эфемерное свечение.
Милан был в восторге, однако, как дева исчезла, он заметил, что древо, на котором висело её тело, внезапно высохло, как и земля под ним, вернулся густой туман, а смерда осознала, что теперь может ступить на некогда святой остров. Тут-то наш кот и выдал на своём лице страх и отчаяние, которое в не меньшем страхе и отчаянии узрела душа Живорота, задаваясь вопросом: “И что делать?”.
– Как-то выживать… – промолвил кот, закидывая за спину мешок с хрустальными слезами, ища испуганными глазками, кои он пытался сделать серьёзными, путь к отходу, но никак не мог определиться, потому что всюду его ждала смертельная опасность. А смерда не дремала – водяной уже руки положил на остров, дабы проверить, может ли ступить на эти земли, леший смотрел своими пустыми глазами на кота, направляя корни.
Однако сверху на могилу Первуны спикировала птица печали Сирин, а из самой могилы заметен был тусклый тёплый свет…
– Сила солнца… – поразился кот.
Сама Сирин в одночасье стала белой и озарила царствующую темень светом, будто сама горит, полыхает ярко-ярко, что попряталась смерда от такого сияния. И как запела эта птица, и по-домашнему тепло сталось на душе у Милана в этом жутком и проклятом лесу, что даже прилечь на землю хмурую и мёртвую хотелось, да земля от могилы живой силой набиралась, что из серого воротилась в коричневый цвет, что травка на ней потянулась к небу и ярко позеленела, что ромашки вылуплялись из некогда мёртвой почвы.
– Первуша, милая, Первуша, дева красная, питали нежные чувства к тебе родичи, любили тебя селяне, убивались всем хутором, горевал твой суженный, что из года в год поминали добрым словом тебя, что поминали их предки тебя, что поминают по сей день предки предков твоих, – объявила птица, озарявшая окрестности леса. – Была я Сирин, а ныне я Алконост, благодаря твоему теплу солнечному, потому что при жизни была ты добрая душа и после смерти посылали родичи тебе тепло. Велес, бог, что определяет души после смерти, принял своё решение! – лико красной девицы с румяными щеками, с телом птичьим повернулось, чтоб взглянуть на спасителя. – Уж любит тебя бог, вот и пришёл к тебе на помощь!
Алконост взмахнула крыльями и унеслась вверх восвояси и вдали казалась тёплой звездой, что отправилась обратно в звёздный мир. А тем временем свет и тепло из могилы увеличивались, что утопленники и упыри попросту теряли сознание от количества силы солнца, что накапливалась под землёй, пока со взрывом энергии, что оттолкнула всю нечисть подальше от островка, с ярким сиянием из могилы плавно возвысилась некогда бывшая навьей, Первуна. И неописуема она была красива, и волос был у неё не чёрный, а светло-рыжий, глаза добрее доброго, улыбка греющее сердце, зубки белее снега. Та грязная тряпка, что была на ней, сталась меловым полотном, прикрывая всё тельце.
Что Живорот, что Милан не могли не отвести глаз своих от девы прекрасной, не в силах сдерживать улыбку. Облегчение ощутили оба, помимо тепла, ведь на их же глазах вся нечисть в животном страхе бежала от этого острова, от этого света, тепла, красоты, которой завидовали русалки, а особенно кикимора. Туман рассеивался, земля оживала, растительность радовалась приходу доброго духа, водяной занырнул и более не желал высовывать свою рожу юродивую, болотник закатился за бурьян, а леший зарылся в землю.
Одного взмаха руки девы хватило, чтобы подсветить путь обратный до избы охотничьей. Она плавно спустилась с воздуха на островок.
– Благо дарю тебе, Милан, за то, что не побоялся путь нелёгкий пройти, за то, что помог мне избавиться от проклятия, за то, что спас Живорота от недуга и нелёгкого выбора, – приятным, успокаивающим голосом, молвила дева, что герой наш пестрил лучезарной улыбкой и сияющими глазами, кои не в силах был оторвать от Первуны. – И не только я даю тебе благо. Ежели не ты, Велес не сделал бы меня Берегиней, а коли узнал бог, что ты в беде, так даровал мне силы солнечной, да чтобы лес оберегала… – она заметно пригрустнула.
– Хвала Велесу! – ответил кот. – А куда запропастились добрые духи этого леса? Их подавила смерда?
– О нет, Милан. Их люди поубивали, оттого и смерды расплодилось много…
– Кому выгодно из людей убивать добрых духов? Хранителей леса? – задумался оборотень.
– Мне покуда знать? – развела берегиня руками. – Теперь ступай, Милан, утро вечера мудренее… А ты, – она обратилась к душе Живоротской, – еже ещё жену другую возлюбишь, то нет тебе прощенья и придёт за тобой кто пострашнее навьи, аже я твою душонку нечестивую спасать не собираюсь, уяснил? – душа смиренно кивнула. – Ну всё, молодцы, ступайте в добрый путь!
Лучи света простирались сквозь деревья и кусты, бурьяны и валуны и вели они к избе охотничьей. Чёрный кот-баюн по имени Милан топал на своих двух и различные небылицы душе Живоротской рассказывал: и про то, как в Киеве княгиню Ольгу спас, и про то, как в одиночку справился с богатырями, и про то, что в Арконе его имя в доброй славе, и про что он только не сказывал, пока медленно волок свои мохнатые ноги, а Живороту оставалось лишь слушать да помалкивать, доколе не доберётся оборотень до избы…
– Ведаешь, кот, а я знал, что ты справишься! – подбадривал Милана радостный Тимоха, снимающий с себя одеяния, на фоне трёх голых сынов, что ждали родичей и гостя, чтобы вместе пойти в баню.
– Дай ты ему поесть, чего раскудахтался? – Живорот поглаживал чёрного кота в его мохнатой животной форме, что лакомился медвежатиной со стола и достаточно громко мурчал.
Как доел, котолак спрыгнул с кормёжки и принялся увеличиваться в размерах, потом поднялся на задние лапы, ища равновесие, в то же время проявлялись человеческие черты: руки, например, задние лапы становились ногами, голова принимала более людской вид, а как с животного состояния переметнулся он в облик оборотня, так тут же заговорил:
– Благодарю, братцы! А накидки не будет ли у вас? – скромно спросил он.
– Будет, братец, будет, – Живорот “нырнул” в подсобку и тут же вынырнул с полотенцем с красным орнаментом защитным.
– Не, не, я же окаянный, на меня плохо действует, голова потом болеть будет, – ответил кот, заметив вышивку.
Дед метнулся туда и обратно с однотонной овчинной ветошью.
