Mortemer
Смерть в живых образах

Даже не знаю с чего начать. Веселить тебя легкомысленными сказками, в таком состоянии занятие – бесполезное и даже, наверняка, аморальное. Попробуем правильно погрустить. Душевно.

Mortemer

Серый туман моей тоскливой жизни развеяло случайное знакомство в курилке медицинского общежития. Дыша ядом табачного дыма, я уходил мыслями во мрак. Задумываясь о своей жизни, я в очередной раз прочувствовал, что та представляет собой перманентное страдание, без причины преследующее меня. Но тут приятный голос попросил сигарету. Я обернулся и успел заметить, как её рука уже почти спрятала свою сигарету в карман шорт. Мне было тяжело отвечать что-то, так что я просто поделился содержимом нищей, мятой пачки. Я не очаровался ей, поэтому заводить разговор не стал. Но она спросила имя. С большим трудом я возвратился с свинцового пляжа у ртутного моря своей депрессии, закрыв глаза и с усилием ответил.

– Мортемер.

Очень скоро, но плавно мы начали встречаться. Стандартные истории, кроме разве что разговоров о давно умерших богах, злобных демонах и висельнике Паше, что виделся нам обоим на общей кухне. Вскоре она съехала с общаги в квартиру в соседнем районе. Причину описала так: «Простоквашино смотрел? Там Федор заселился в ничейный дом вместе с псиной и кошаком. Вот и мы с девочками, заселились в такую же ничейную квартиру. Долгая история.» несколько раз она меня туда приглашала. Этой ужасной, ужасно-мудацкой зимой, у меня было дело в этом район. Я решил зайти к ней погреться. Дом – старая сталинка, но за бесплатно – жаркий рай посреди ада холода. Мне долго не открывали, я даже успел прочувствовать досадный осадок лёгкого отчаяния, но дверь раскрылась. Там стояла она, в кофте на голое тело.

–Ты че пришёл? А позвонить?.

Ее приветствие оказалось досадным оттенком краски реальности на моем холсте замученных иллюзий. Но я привык, мой рисунок и так был забрызган гноем и желчью.

– Рядом был, решил зайти. Замёрз.

От холода мой язык сковало, я с трудом мог собрать буквы в слова. У меня так всегда, чего я стыжусь и поэтому в холода с ней ни разу не гулял. Тяжело вздохнув и окинув моё дрожащее тело сомневающимся взглядом, она ответила:

– ну заходи… раз пришёл.

Чувство нежеланного гостья было кристально понятно подано, но замученность вселяла уверенность в своём положении.

– Помешал? она молча повернулась и сказала мне сидеть на диване в зале и ждать её. Сквозь слезы и талый снег на глазах, я увидел позади неё мелькающие тела и свет огня за незакрытой дверью, куда она сама и ушла. Послушно сев на старый и скрипящий диван, я закрыл глаза наслаждаясь ощущением схожим на погружение в горячую воду в ванной… сколько лет в общаге живу, столько лет мечтаю об этом. В этой квартире, по заверению "дяди Фёдора", ванная слишком убитая, к сожалению. Комната с ней всегда просто заперта. Я мучительно взглянул на не и неожиданно она оказалась открыта. С мечтательной мыслю о неожиданном ремонте, я решил тихо заглянуть туда. И лучше бы я сидел на диване. В ванной (вполне обычной, кстати) лежал мужик. Живой, но в неменозе. Он увидел меня и начал громко мычать «ммыее ммыее». Видел таких, он под продолжительной героиновой ломкой. Прибежала моя девушка со стаканом чего-то горячего в руках. Бешено глядя на меня, она мягко сказала: «Выйди пожалуйста». Прошла в комнату и почти приказала пить ломаке зелёный чай. Я сел на своё место, а она принесла мне второй стакан со словами:

– Мы пустили его отогреться. Попей и подожди ещё немного.

– Какая опасная доброжелательность.

Отозвался я и заматерил себя… «Какая, блять, доброжелательность, кретин? Добродушность.» С этой самобичующей мыслю я погрузился в тяжёлый морфей, с горячим и колющим ощущением в затылке растекающимся медленно по всему телу. Я посмотрел на свой затылок – да действительно, из него торчит грубый ритуальный нож. Меня убили, я мёртв. К удивлению, если мою бесчувственную мысль можно так назвать, я оказался заперт в этой квартире с своим трупом наедине. Меня это… устроило. В незапертой комнате оказалась начерчена кровью и мелом сигл призыва демона мудрости. Сигл напоминает духовой инструмент с перевёрнутым крестом под ним и извилистым хвостом перед ним. В ванной осталось море не утёкшей крови и куски мяса. Мне кажется, что я тут заточен намеренно. Я просто не чувствую ничего, что держит меня в этой квартире. И самое удивительное и, очевидное, я могу взаимодействовать с предметами. К радости, здесь оказалось множество оккультной литературы. Распечатки и даже интересные текста от руки. Что примечательно, подписан лишь один текст именем "ושאגו". Принц Гоэтии помогающий найти потерянное. Привлекло особенное внимание собрание текстов на разных странных языках на старой жёлтой бумаге. Чернила были очень толстые и жирные, буквально рельефные. Благо, я мог их прочесть. И, конечно, огромное количество чистой бумаги и письменных принадлежностей. Я почувствовал то, чего был лишён при жизни – сил. Меня не прибывала к земле невыносимая тяжесть моего бытия. Отдавшись своей нереализованной мечте, опираясь на заметки и книги я стал писать. Это что-то вроде перевода на человеческий язык теорий, видений, заметок. Постарался описать все на понятных примерах.

– Mortemer

Умершие дети

Хочешь я расскажу тебе сказку? О добре, зле и незамеченных проблемах. Эта история полная выдумка, но в то же время была на самом деле. В ней столько же правды, сколько и неправды. Как такое возможно? А разве история обязательно должна документировано-достоверно случаться в вашем маленьком мире, чтобы быть правдой? Герои этого сказочного мира жили, и не раз и не два, и даже одновременно и живут сейчас рядом с вами. Ведь мир большой, просто огромный. Эта история – услышанный кем-то его тихий и успокаивающий голос, рассказанный жизнями многих. Причём произошла она совсем недавно, на окраине столицы туманного Альбиона, а её героями были маленькая десятилетняя девочка по имени Стейси и её лучший друг шестнадцатилетний парень Драго. Имя, кстати, парень выбрал себе сам.

Стейси добрейшая девочка во всем городе, а может даже и на всем острове. Обычно была очень весёлой, но чем она становилась больше, тем больше у неё появлялось проблем. И они её очень, очень печалили. Как хорошо, что у Стейси был старший друг, который всегда помогал или решить проблему или понять, что это и вовсе не проблема. Драго, был очень мрачный, но в отличии от других таких же чернушек, он не звал мир плохим местом. Не обижался на него, ему просто почти ничего в нем не нравилось. Говоря о нем, Стейси описывала родным его так: «Он из грустных-мрачняшек, которые умеют улыбаться. Почему-то её бабушка с мамой очень волновались, когда она говорила о нем. Наверное, просто, потому что они и не видели его никогда, ведь он всегда входил в окно. «Ведь так интереснее». Да и виделись они не очень часто. Обычно он приходил как раз когда у девочки падали первые слезы с лица или сердца.

Стейси шла домой со школы по узкой улице, по сторонам от неё были тёмные от сырости и древности двух-трёхэтажные дома. Под ногами мокрая, от редких капель начинающегося дождя, серая дорога и такое же темно-серое небо над ней. В какой-то части этих бесконечных стен с разваливающимися окнами и тяжёлыми дверьми был её дом. До которого она, кстати, уже дошла. Девочка почти доросла до острых верхушек черного чугунного забора её скромного неухоженного дворика. Дверь открыла бабушка, которой будущей зимой будет уже семьдесят восемь тяжких лет. Поцеловав её, она сразу поднялась на второй этаж в свою комнату. Сейчас ей просто хотелось лечь в свою кровать. Она устала, очень устала. Через десять – двадцать минут беспокойного полусна, черный ворон сел на пристройку возле окна Стейси, с обратной стороны ее дома. Заглянул в окно с раскрытыми шторами и ударил клювом стекло два раза. Стейси сразу побежала со сна, в свою жизнь, в сторону окна своей комнаты. За ним сидел молодой парень. Драго. Девочка улыбнулась, опрокинула голову на бок, и игриво посмотрела на него. Парень, сдерживаясь, улыбнулся в ответ смотря в глаза. Стейси медленно открыла ему окно и сказала:

– Ну привет… с чем пришёл?

– Вином. Но вино в словах. Не спаивать же тебя по-настоящему, посадят далеко и на долго.

Парень влез в окно, оставил перевёрнутые белые кроссовки на подоконнике и как обычно прошёлся в чистых белоснежных носках по учебному столу рядом, сев в удобный новый кручащийся стул. Девочка села на стол, радость встречи прошла и вернулась старая тоска.

– Поговори со мной .

– О чем?

Откинувшись и закрутившись, затяжно ответил парень.

– Расскажи что-нибудь, о чем ты думал.

– Пока шёл к тебе, чуть не захлебнулся от слез отчаяния с неба.

– Это зовётся дождик, дурашка.

Сказала она с лёгким смешком.

– Тсс, так не интересно. Пусть будет плачь птичек по любой смешной причине. Давай сначала ты расскажи, что у тебя случилось. По голосу слышу, что ты сама как те птички.

Он встал на колени, облокачиваясь на спинку стула.

– Помнишь, я тебе рассказывала про мальчика из школы? У которого ушёл из дома пройтись-погулять, уже лет пять назад папа? А мама теперь постоянно гуляет ночью и ищет папу. Он драться ещё со всеми начал и в школу почти не ходит. Недавно девочку из моего класса обидел, и его наши мальчики сегодня сильно побили.

Драго повернул стул спинкой к Стейси. Сидя теперь уже не подвижно, он внимательно смотрел на отражение девочки в зеркале в другой части комнаты и кивнул, вспоминая про этого беспризорника.

– Ты из-за него переживаешь?

– Жалко. Он же не виноват, что остался один и совсем без помощи. Он же не понимает, а они не видят, они все не видят, что творят…, делают только хуже.

Стейси заплакала. Ее сердце отяжелело.

– Стейс, ты не сделаешь лучше. Не поможешь не им, не ему. Тебя не услышат, может даже против тебя выступят. Не делай себе хуже, такие беды есть у каждого, просто ты их не видишь. Ты даже своих-то бед не замечаешь. У тебя слез не хватит их всех оплакать и сил, чтобы хоть кому-то помочь. У тебя большое сердце, доброе. Ты обитель добра в этом мире. Но, Стейсти, нету добру без зла. Ты так с ума сойдёшь к моим годам.

Выдержав ровно девять секунд молчания, дав оплакать старую тему разговора, он завёл новую. Тщательно подумав перед этим, обращаясь мыслю к своей подруге : «Это будет банальная тема, но я скажу, ведь у тебя все ещё нет ответа на эти вопросы.»

– Ты слушай, этот город давит на меня, что не квартал, то кладбище с живыми мертвецами, где гробы-дома.

– Хва-атит, опять ты о страшном.

– А что страшного? Ты смерти боишься?

Сказал он с лёгкой, доброй насмешкой, узнав в этом детском страхе себя прежнего.

– А ты знала, что можно не умирать?

С напущенной серьёзностью продолжил он.

– Как говорил один мёртвый вечноживой о нашей столице, «этот город страшней, чем оживший мертвец» …

– О, а как это так, "мёртвый вечноживой", так он умер или нет?

– Когда ты умираешь, в этом мире ты живёшь в делах своих. Если у дел была красивая цель, к примеру, делать мир лучше. Добавляя в него красивые песни, страшные, как у достоевского, книжки, умные, как у Менделеева таблицы, то тебя будут помнить. Как давно бы ты не помер. Твой голос будет звучать и успокаивать через динамики того, кому сейчас раздирающе плохо… А тот, кому плохо, когда через время будет вспоминать свои мучения, то с уважением вспомнит о тех, кто отзывался в его чувствах и отражал их. К примеру, в виде музыки, книг, идей. Ну и о том, кто придумал наушники… и о всех китайцах, что их делали.

– А ты будешь жить вечно? Ты же знаешь, как не умирать?

– Смотря в каком смысле. Если не жить, то ты и не умрёшь. Разве похоже, что я действительно живу?

– Но ты тут сидишь.

– Но этого недостаточно. Я многое не могу, остальное не хочу. Я давно перестал жить и начал доживать.

– Значит, ты не умрёшь?

– Когда-нибудь я все же окажусь дома. Правда, домик тот тесноват, но ничё.

– Ну ты зануда. Давай о скучном говорить не будем. Лучше скажи, какие страшилки писал Достоевский?

– Он писал правду о людях. Ты в школе его потом проходить будешь, но я тебе советую его пока не читать. В школе это слишком рано, и ты просто не поймёшь ничего. Или поймёшь не так. Все задания я сделаю за тебя и сам буду рассказывать тебе нужные истории, что бы ты писала свою.

– Ты же говорил когда-то, что каждый пишет историю своей жизни. Значит я в любом случае напишу свою.

– Когда я это говорил, я не знал, что не все истории имеют конец. Они просто останавливаются в начале и всё. Это хуже, чем страшный конец. А я тебя научу видеть хэппи-энд в любой сказке.

– А может лучше-можно её не заканчивать?

– Можно, но не нужно. Нужно закончить, чтобы начать новую. Лучше или хуже, как повезёт. Если твоя сказка про страх и боль, значит следующая будет про счастье. После голода, для тебя даже хлеб будет сладким и это будет не иллюзия.

– То есть, быть бессмертным плохо?

– Быть бессмертным сложно. Пока ты не поймёшь, что за концом всегда идёт другое начало, ты смертен. Но за то так интереснее. Нет ничего однозначного. Не бывает только добрых или злых людей, белых или черных героев. Есть разные оттенки серого – смешение разного количества добра и зла. Ты можешь делать акцент на добро, но без добавления хоть капли зла, ты сломаешься.

– И что я должна делать по-твоему? Бить того его со всеми?

Стейси снова вернулась к теме того мальчика. Драго не сразу это поняв, помедлил с ответом.

– Н-нет конечно. Добавь каплю зла в себя. Он же получает не просто так. Да, ты видишь всю картину и причину, и итог, а они не видят. Для тебя они злодеи, а он жертва, для других всё наоборот. Просто прими мир таким, ты поймёшь, что это не безумие, а порядок. Его нельзя осознать, будучи его частью. Этот мальчик вырастет хорошим парнем, если поймёт урок. Прими эту черную звезду, за его несчастьем будет радость. Он сможет сделать больше, чем когда-либо сможем мы. Только если справиться.

Девочка уже перестала плакать. Она легла на кровать, и закрыла глаза. Ее лицо побледнело, она закрыла глаза и улыбнулась до ушей. Она стала спокойна. Она поняла, что переживать правда не из-за чего. И продолжила говорить:

– Он потом поймёт, что никогда не умрёт до самой смерти. Даже как то странно. Как то, что он наполучал шишек сделает его сильным?

– Люди неидеальны и глупы. Иногда, их нужно пнуть, обидеть, перевернуть весь их мир. Чтобы вытрясти всю дурь, которая обязательно есть в каждом из нас. Сами мы от неё не избавимся, даже если и найдём. Но специально никто этого сделать не сможет. А если попытается, то в конце жизни узнает, что он сам – дурь. Ему сейчас очень плохо, но ему… можно сказать неосознанно помогли. Если он получил шанс. Это лишь одно из первых испытаний на пути к высокому, на эти шишки наложатся другие и получившийся панцирь. И его не пробьёт ни кинжал тоски, ни коса смерти.

– Не знаю. Вроде правду говоришь, но мне все равно плохо.

– Просто ты согласна головой, но не сердцем. Оно у тебя слишком доброе от того и плачет вечно. Раз головой ты со мной согласна, то и сердце скоро согласиться, но пока, как обезболивающее, предлагаю дозу яда. Как и вино, в виде слов.

Во время этих слов Стейси смотрела на мертвецки бледного, почти прозрачного своего друга своими добрыми зарёванными глазами. Она увидела, как сострадающий и жалостливый его взгляд стал ехидным, а лицо исказилось в больной ухмылке. Стейси оказалась как бы в змеиной ловушке. Искренне испугавшись укуса, после которого ей никогда не оправится. Стул, на котором сидел Драго, был развернут к девочке спиной. Пока он говорил, встал на колени и возвысился над девочкой ещё больше. С концом фразы, не отводя хищный взгляд, опустил одну ногу назад, на пол для опоры и развернул стул по своей оси сделав рывок в сторону окоченевшего ребёнка. Он открыл рот и заговорил. Его не было слышно, это была не речь. Парень молча сказал два слова. Стейси их услышала. Она их приняла в себя. Необъяснимая, беспричинная для стороннего, улыбка разогрела её онемевшее от слез лицо. Тело залилось холодным оловом. В её комнате старый потолок, с паутинами и жёлтыми пятнами покрылся тучами. Молнии с него били за спиной Драго, звук ударов отражался в глазах Стейси. Ей больше не больно.

На следующий день, поздним лёгким утром выходного дня, спустя три мгновения после тёмного, глубокого сна она испугалась, что теперь другая. Она вспомнила про того побитого мальчика. Ей теперь его одинокого жалко и спокойно за то, что с ним сейчас и то, что будет. Конечно, она не оформляла свои мысли в такие сложные для ребёнка слова. Без них, мысли в чувствах отражаясь, понимались её умом и сердцем ещё лучше, чем у взрослого в ограниченных понятиями и значениями – словах. Через день, неделю или месяц, повзрослевшая умом девочка захотела погулять со своим необычном другом. Они уже пару раз виделись на улицах. Стейси знала его обычный маршрут через узкие переулки и городское кладбище, стоявшее с момента постройки первых домов в её районе. Она не боялась идти через такие места. Ведь хоть уже был почти вечер, когда она дошла до тяжёлых, потрескавшихся склепов, солнце ещё светило слегка алым оттенком. Вечерний холод или глупый страх давно полностью мёртвых людей её не волновали. Драго ходил через извилистые тропы кладбища всегда одной и той же дорогой через самые простые надгробья и кресты. Стейси уже ходила пару раз здесь. Тоже вечером и читала имена и годы, порой очень короткой, жизни. Тут все разы сидела старая женщина, очень тихо говоря с парой цветов на аккуратном земляном бугорке. Через неё нельзя было увидеть годы жизни и имя похороненного. Но почему-то Стейси была уверена, что там лежал её ребёнок. Забив голову тяжёлыми мыслями, а сердце первыми с прошлого разговора с Драго переживаниями, она вышла с кладбища. И перейдя дорогу зашла за угол почерневшего дома в чистую, извилистую с проросшей травой подворотню. Ее сердцу стало невыносимо тяжело на столько, что она ели могла идти по своему пути. За ещё одним поворотом, в глубине домов с вечно закрытыми ставнями, битыми стёклами или вовсе заколоченными окнами, посереди старой брущатки лежал бледный Драго. Лежал прямо, открытые глаза направлены в редкие алые облака. Его руки лежат на груди. Правая держала два цветка ромашек, а левая держала маленькую, прямоугольную фотокамеру. Стейси не видя лица парня. Но даже за секунду до того, как его увидела, знала, что это он там лежит. Не живой. Мир в глазах поплыл. Окна домов, на фоне из ровной решётчатой структуры, стали напоминать хаотичные соты пчёл. Пока девочка бежала к своему другу, в её сердце была наивная надежда, что это не он. Даже когда она, склоняясь над ним, смотрела прямо в его спокойное, окоченевшее лицо она не могла поверить своим глазам. Она упорно, злостью вытирала залившие её мир слезы, в надежде увидеть чужое, незнакомое лицо. Надежда быстро покинула её, сделав и так невыносимую боль ещё сильнее. У Стейси перехватило дыхание. Все тело содралось от конвульсии, и она упала на спину рядом с ним. В сторону головой к месту, от куда пришла. В контраст с трупом, она увидела, как будто со дна старого кирпичного колодца, темно-синее небо с ярко-красными облаками – отражение заката. Стейси закрыла глаза. Там, от куда шла девочка, появился совсем молодой парень. Он спокойно подошёл к девочке, медленно присел рядом с ней, наклонился ближе к её лицу и сказал только три слова.

– Добавь немного зла.

И увидел, как её красное от слез и горя лицо, превращается в красивое ярко белое улыбающегося до ушей лик мультяшного скелета. Как из старых мультфильмов, которые она так почему-то любила. А в её открытой груди, смиренно и размеренно билось огромное, почти во всю грудную клетку, залитое мягким светом, красное сердце. Под девочкой проросли жёлтые одуванчики, над ней запели птицы и сквозь дома, за её головой показался закат. Парень, поражённый красотой, достал маленький, прямоугольный фотоаппарат и сделал самый красивый снимок.

Стейси открыла глаза, она лежала совсем одна на брущатке. Облака, дома, ничего в этом мире не изменилось. Но ей теперь спокойно, в её мире изменилось все. Девочка умерла и родилась заново. Она что-то поняла, но пока не может найти этому слов, только чувства. Девочка пошла домой. Шла той же дорогой. Ещё никогда она не чувствовала такую лёгкость. На кладбище, молча сидела все та же женщина. Стейси подошла к ней ближе чем осмеливалась раньше. Увидела имя на плите – Дарби Борн. Сверху подписано мелом – Драго.

– Он мой друг.

Сказала Стейси. Потом описала женщине его внешность, повадки в общении. Характер и секреты, которые он ей рассказывал. Шокированная старая женщина, хотела услышать больше, но уже темнело. Жила она недалеко и пригласила девочку к себе. Стейси, позвонив своей матери, согласилась. У неё дома, Стейси рассказала все что знала о своём друге, о её сыне. Женщина показала его комнату. В ней уже несколько лет всё лежит на том же месте. Но успокоенная женщина разрешила брать всё. Стейси увидела маленькую пыльную фотокамеру на кровати. Девочка взяла её и попробовала включить. И, что странно, она оказалась почти полностью заряженной. Стоя в комнате его друга, она смотрела на его жизнь в его фотографиях. На последней фотографии, она увидела на заросшей травой и цветами брущатке, скелета лежащего напротив переулка двух кирпичных домов, в доль которых спускалось алое солнце в мягкие облака. Руки скелета лежали на груди, из которых лился нежный цвет, а его костяное лицо выпускало счастливую улыбку.