Морган Саймон
Реальное воздействие. Как инвестиции помогают построить лучший мир

Что такое импакт-инвестиции?

Импакт-инвестиции – это попытка привести деньги в соответствие с ценностями. Это практика выбора коммерческих инвестиций в свете растущего понимания социальных и экологических результатов подобных инвестиций. Это простая, но чрезвычайно мощная концепция, исходящая из проблемы разделения экономики и благотворительной деятельности. Вместо того чтобы играть с 46 миллиардами долларов, которые составляют ежегодные расходы на благотворительность, мы можем использовать 196 триллионов долларов, которые каждый день циркулируют в мировой экономике, для достижения социальной справедливости. Импакт-инвестиции – это выход из сложившейся ситуации. Традиционно мы пытаемся бороться с бедностью одной рукой, связанной у нас за спиной, разделяя мир на бизнес, который мы узко воспринимаем как силу, уничтожающую людей и планету, и на благотворительность – оставшиеся крошки традиционной экономики, предназначенные для нашего спасения. Но на самом деле мы можем маневрировать, используя ресурсы всего общества и перестраивая экономику так, чтобы она была устойчивой, производительной и справедливой.

На практике это означает, что вместо того чтобы вкладывать деньги в глобальный банкинг, который не чужд хищнических действий, мы можем выбрать для сохранения наших сбережений общественный институт, который поддерживает малый бизнес и строительство недорогого жилья. И это означает, что мы можем привлечь финансовые институты – будь то пенсионные либо обычные фонды или банки – к ответственности, поскольку согласно своему уставу, а также заявленной миссии они должны инвестировать ради выгоды своих учредителей или инвесторов.

Сам термин «импакт-инвестиции» был придуман и популяризирован Фондом Рокфеллера, который предпринял доблестные попытки просветить и филантропов, и инвесторов относительно потенциала этой новой области^[17]. Хотя активные акционеры, контролирующие деятельность фондов, и другие инструменты воздействия существовали на протяжении десятилетий, развитие импакт-инвестиций как целостного подхода к управлению инвестиционным портфелем, который можно было бы масштабировать во всей экономике, в 2007 году, когда Фонд Рокфеллера впервые начал свою работу, было новым и амбициозным^[18].

Истоки импакт-инвестиций можно проследить еще раньше, в инвестиционной политике квакеров, начиная с их отказа инвестировать в работорговлю в 1758 году^[19]. Плывя против течения во все более капиталистическом обществе, в котором решения принимались исключительно из финансовой целесообразности, квакеры начали принимать финансовые решения, опираясь на свои ценности, а также отказываясь инвестировать в «социальные проблемы», такие как алкоголь, табак и огнестрельное оружие. Эту точку зрения поддержали несколько других религиозных конфессий, в том числе методисты и некоторые католические группы, но в целом практика ограничивалась религиозным меньшинством и никогда не воспринималась как целостный общественный принцип.

Однако в течение последнего десятилетия крупные корпорации и финансовые институты вновь начали заниматься социальными и экологическими вопросами. Они считают, что нельзя продолжать вести бизнес, как раньше, в мире, который может исчезнуть; разрыв между очень малочисленной состоятельной элитой и остальным населением планеты увеличивается, и одних лишь технологических инноваций недостаточно для обеспечения долгосрочного здоровья планеты. Различные сообщества по-разному интерпретируют причины этих тектонических сдвигов в социальной, экономической и экологической сферах, предлагая собственные философские, политические и практические решения. Из чего следует, что мы находимся в том историческом периоде, когда все больше разнообразных институтов выражают глубокую обеспокоенность по поводу того, как мы будем трансформировать мировую экономику.

Заметки для скептиков (и сторонников)

Существует много веских причин для инвесторов и активистов скептически относиться к импакт-инвестициям. По иронии судьбы, многие из тех, кто отвергает эту концепцию, даже не исследуя ее потенциал, склонны делать это по совершенно противоположным причинам: они считают, что импакт-инвестиции не являются адекватным решением – они либо не приносят достаточно денег, либо вообще стремятся заработать деньги на всех. Инвесторы обеспокоены тем, что импакт-инвестиции не являются хорошим вложением, что они не будут генерировать прибыль и с этой точки зрения они потерпят неудачу в глазах предполагаемых бенефициаров. Например, пенсионный фонд не очень полезен для людей, если вверенный ему капитал не растет.

Активисты обеспокоены тем, что импакт-инвестиции могут повторить историю других финансовых инструментов, сконцентрировав власть в руках привилегированного меньшинства, которое затем начнет эксплуатировать ожидания неосведомленных людей и пренебрегать последствиями для человеческого общества и планеты. Эти оппоненты исходят из предположения, что инвестиции, даже если они социально ориентированы, все еще структурно несовершенны, поскольку они поддерживают отрасли, которые исторически используют деньги для зарабатывания денег, независимо от того, создают ли они при этом добавленную стоимость для других заинтересованных сторон.

Сторонники импакт-инвестиций должны серьезно отнестись к обозначенным проблемам и опасениям. Следовательно, прежде чем продолжить повествование, которое в значительной степени предполагает, что импакт-инвестиции имеют большой потенциал в качестве инструмента для социальных преобразований, я хочу подробно рассмотреть общие критические замечания.

Как импакт-инвестиции зарабатывают деньги?

Инвесторы часто отвергают импакт-инвестиции, потому что полагают, что те не приносят прибыль столь же эффективно, как традиционные инвестиции. Инвестиционная задача – зарабатывать деньги; менять мир – дело благотворительности. Поэтому они утверждают, что инвестиции должны приносить как можно больше денег, что позволит в последующем как можно большие суммы отдавать на благотворительность. Сочетание этих двух задач – получение прибыли и преобразование мира – делает такие инвестиции менее эффективными, поскольку они оказываются нацелены на выполнение совершенно разных функций. Как хорошо сказал Марк Андриссон из венчурной фирмы Andreesson Horowitz об импакт-инвестициях, «это как плавучий дом: и дом не очень, и лодка так себе»^[20].

Этот аргумент предполагает, что рынки являются наиболее эффективным способом распределения ресурсов, и поэтому мы должны позволить им в полной мере использовать свою магию, а затем исправлять свои ошибки с помощью благотворительности (и в идеале – с некоторым участием государственной политики и регулирования на переднем крае). Эту идею следует подвергнуть сомнению.

То, что финансовые институты должны зарабатывать деньги для своих инвесторов, – это данность, они даже могут быть юридически обязаны показать, что приложили все усилия для этого. Но тем, кто сомневается в том, что импакт-инвестиции могут приносить деньги так же, как и традиционная финансовая система, я бы рекомендовала сравнить результаты традиционных инвестиций с импакт-инвестициями.

Финансовая система, которая позволила отдельным слоям общества в короткие сроки добиться благосостояния, обеспечила им бесконечный рост, основанный на неограниченном использовании природных ресурсов и эксплуатации бесконечно дешевой рабочей силы, просто не может быть устойчивой. Это была отличная стратегия на протяжении одного-двух столетий, но даже самые консервативные институты сейчас признают, что ее время прошло.

Майк Мусурака более десяти лет был назначенным попечителем системы пенсионного обеспечения работников в Нью-Йорке (NYCERS). Он всегда говорил, что, независимо от любой моральной позиции, его организация не может позволить себе роскошь игнорировать социальные и экологические последствия действий финансовой системы. Обладая активами в размере более чем 40 миллиардов долларов, NYCERS, по сути, владела всем рынком. И если бы конкретная корпорация признала свое негативное социальное или экологическое воздействие, NYCERS просто взяла бы на себя решение этих проблем, включив их в свой финансовый портфель^[21].

Если даже крупнейшие владельцы активов на планете – NYCERS, CalPERS и другие – считают, что нынешняя система не работает в их пользу, значит, что-то глобально не так. Если вы просто углубите свои знания в области управления финансами, не принимая во внимание социальные и экологические последствия инвестиций, ваши услуги будут иметь ограниченное применение среди опытных владельцев активов.

Даже на микроуровне, если исключить внешние факторы и сосредоточиться исключительно на финансовых результатах, одно за другим исследования показывают, что импакт-инвестиции смогли превзойти рынок, показав самый низкий уровень волатильности. Это было продемонстрировано в разных классах активов, на основе различных портфельных подходов, которые еще будут освещены в этой книге^[22].

Приведем пример из одного класса активов. Некоторые сегменты инвестиционной отрасли, такие как венчурный капитал, много обещали, но приносили ограниченную прибыль. В 2013 году Harvard Business Review пришел к следующему выводу: «Венчурные фонды лишь незначительно превзошли публичные рынки с конца 1990-х годов, и с 1997 года инвесторам венчурных фондов было возвращено меньше средств, чем они инвестировали. Небольшая группа наиболее успешных компаний действительно генерирует большие «венчурные нормы прибыли», по крайней мере, вдвое больше вложенного капитала, за вычетом комиссионных. Мы не знаем точно, какие фирмы входят в эту группу, потому что данные о прибыльности, как правило, недоступны и, следовательно, не разглашаются. Среднестатистический фонд разоряется или теряет деньги» (включая мой)^[23].

Фонд Ewing Marion Kauffman, ведущее научно-исследовательское учреждение в области предпринимательства, пришел к несколько более оптимистичному выводу: «Среднестатистический венчурный фонд не может вернуть капитал инвестору после уплаты комиссионных»^[24].

МОДЕЛЬ «СВОБОДНЫЙ РЫНОК ПЛЮС БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ» НЕ В СОСТОЯНИИ ОБЕСПЕЧИТЬ ГЛОБАЛЬНОЕ ПРОЦВЕТАНИЕ И БЛАГОСОСТОЯНИЕ.

Если это рыночная норма для венчурных инвестиций, то догнать и перегнать ее не должно быть слишком серьезной проблемой. Как бы то ни было, единственной целью инвестиций является зарабатывание как можно большего количества денег. И если ваш инстинкт финансиста подсказывает вам игнорировать импакт-инвестиции, несмотря на их прибыльность, – это не лучший его совет.

Я бы также противопоставила замечание Марка Андриссона о плавучем доме апокрифической мудрости Уоррена Баффетта. Во время лекции в бизнес-школе один из студентов спросил Баффетта: «Если вы хотите оказать положительное социальное влияние, имеет ли смысл вначале как можно быстрее заработать кучу денег, а затем отдать их на благотворительность?» Говорят, что Баффетт ответил: «Разве это не похоже на попытку отложить создание семьи на старость?»^[25]

За свою карьеру я разговаривала со многими финансовыми консультантами, которых вдохновляла мысль о том, что они могут построить блестящую карьеру сегодня, а не после выхода на пенсию. Не случайно в Гарвардской школе бизнеса клуб социального предпринимательства стал одним из крупнейших клубов в кампусе. Он проводит ежегодное мероприятие, собирающее более 1500 участников. Более 100 000 студентов во всем мире присоединились к Net Impact – ассоциации для студентов бизнес-школ, которые стремятся построить успешную карьеру^[26]. Остановятся ли эти люди на том, чтобы «преуспевать, делая добро», не стремясь к реальным изменениям, – вот главный вопрос. Задача начинающих инвесторов и предпринимателей – не только в том, чтобы построить успешную карьеру, но и в том, чтобы по-настоящему максимизировать свой потенциал воздействия.

Должны ли импакт-инвестиции приносить деньги?

Люди, глубоко приверженные идеям социальной справедливости, часто отвергают концепцию импакт-инвестиций, поскольку эти инвестиции приносят деньги. По той простой причине, что инвестиции исторически использовались для приумножения богатства. Как следствие, многие считают, что любая структура, которая позволяет богатым накапливать еще больше богатства, даже если в процессе она служит благой социальной цели, по определению не может нести благие перемены.

Прежде чем мы перейдем к вопросу об импакт-инвестициях, давайте немного поговорим о том, что такое инвестиции. Инвестиции на самом базовом уровне предназначены для привлечения ресурсов и превращения их в дополнительные ресурсы.

Это очень древний принцип практики торговли – обмен товарами и услугами, который, по-видимому, заставляет всех участников взаимодействия чувствовать, что их время и ресурсы были справедливо оценены и реализованы. Обмен – неплохая вещь, особенно учитывая, насколько полезной может быть такая специализация в обществе. Я могла бы наслаждаться садоводством и при этом обеспечивать себя, но если произойдет революция, я, скорее всего, не смогу собственноручно изготавливать обувь. Я не знаю общества, где торговля и инвестиции не являлись бы центральными понятиями и где приумножение сегодняшних ресурсов завтра – будь то сбор семян для посадки большего количества фруктовых деревьев или постройка лодки, с помощью которой можно ловить рыбу в течение следующего десятилетия, – не ощущалось бы как фундаментальный принцип стремлений человека к действительному процветанию. Даже фермерам в сельских районах необходимо производить больше, чем они сами могут съесть, если они хотят иметь возможность продать свои излишки, чтобы оплатить образование детей, купить одежду или лекарства, или просто пережить сезон неурожая. Если изъять эксплуатацию людей из уравнения инвестиций, вы получите что-то весьма полезное.

Однако на протяжении всей истории инвестиции по праву заслужили репутацию основного фактора глобального неравенства. Мы всегда будем обсуждать, у кого есть деньги, у кого их нет. А также то, как инвестиционные структуры могут стать одним из самых эффективных инновационных инструментов западного мира в деле устранения неравенства в отношении расы, пола и класса. Давайте не будем забывать, что основы современного торгового финансирования были разработаны для рабовладельческой системы^[27]. Предполагаю, мои читатели согласятся с идеей, что структурное неравенство – экономическое, социальное, политическое и культурное – не только морально прискорбно, но и, возможно, является нашим самым большим препятствием на пути к прогрессу, и это неравенство больше не заслуживает финансирования.

Таким образом, хотя инвестиции могут стать полезным инструментом, за последние пятьсот лет они преимущественно использовались в качестве инструмента для концентрации богатства. Импакт-инвестиции – это способ вернуть финансы к своим корням в человеческом обмене и (разумном) накоплении ресурсов. Или же это просто новое прикрытие для того же глобального воровства? Можно ли отделить инвестиции от всеобщего усиления неравенства?

Я бы сказала, что инвестиции и коммерция в целом являются нейтральными инструментами, но, учитывая их историческое наследие, при их применении необходимо исключительное руководство. Только так возможно преуспеть и не допустить несправедливости. Точно так же отсутствие эффективного правительства не означает одобрение анархии. Провалы экономики должны побуждать нас искать более эффективные методы, а не устранять саму идею инвестиций.

Нам было бы трудно существовать как обществу без какой-либо формы коллективной экономики, инвестирующей в себя ради роста. Использование общих ресурсов для создания большего количества ресурсов, как правило, является благом. К управлению этим процессом подходят ответственно. Мы можем это наблюдать в многообразии форм, которые обрели инвестиции, и в разнообразии обстоятельств, в которых они случаются. Это происходит и посредством организации пенсионных фондов, которые позволяют учителям, пожарным, государственным служащим и другим лицам со средним уровнем дохода выходить на пенсию в разумном возрасте. Люди опасаются эрозии системы социального обеспечения (и системы социальной защиты), и они должны признать, что ее устойчивость основывается на инвестициях. Инвестиции происходят в системе сберегательных кооперативов и кредитных союзов, которые помогают сельским фермерам выживать, вкладывая средства в некий общий котел и распределяя доходы от их инвестирования справедливым образом. Я знаю, что многие активисты поддерживают такого рода системы взаимной финансовой поддержки, просто не называя их инвестициями или признавая их более справедливой реализацией этого древнего инструмента. Так же происходит с состоятельными людьми и учреждениями, которые могут выбирать, как использовать их инвестиционные доходы. И это происходит с фондами, которые могут преобразовывать инвестиционные доходы в благотворительные или социальные инвестиции.

В этом свете мы можем по-другому взглянуть на наши вопросы. Дело не только в том, являются ли инвестиции добром или злом, но и в том, какие ресурсы создаются за счет инвестиций и полезны ли они для людей и планеты. Кто зарабатывает на инвестициях и как они собираются распоряжаться доходами?

Я призываю людей глубоко задуматься над этими вопросами. Мы должны возвращаться к ним каждый раз, особенно когда осуществляются импакт-инвестиции, которые, на мой взгляд, можно структурировать таким образом, чтобы в первую очередь попытаться создать доход для тех, кто исторически был лишен доступа к ресурсам. И мы должны работать над циркуляцией этих ресурсов для обслуживания все большего числа сообществ.

Это правда, что некоторые люди собираются заработать на этом процессе. И «что является достаточным заработком?» – фундаментальный социальный вопрос, который стоит рассмотреть. Является ли система создания материальных благ достаточно доступной для всех людей – еще один важный вопрос для рассмотрения.

Тот факт, что инвестиции приносят деньги, не является веским аргументом для того, чтобы избегать участия в импакт-инвестициях. Если вы зарабатываете деньги на инвестициях, это еще не значит, что вы злой. И в равной степени, если вы отдаете деньги, это не значит, что вы добрый. Существует множество вариантов, с помощью которых можно получать отдачу от инвестиций и расширять их возможности, а не просто использовать людей в этом процессе.

Эти перспективы связаны с пониманием того, что мы определяем как «среднерыночную доходность» для каждой конкретной области. В своем профессиональном кругу инвесторы склонны делить совокупность инвестиций на две категории: те, что приносят прибыль по среднерыночной ставке, и те, что ниже рыночной ставки. Это различие, конечно, вызывает вопрос: что такое среднерыночная ставка? И какое она имеет отношение к социальным инвестициям?

Как правило, среднерыночная ставка определяется как типичная, стандартная прибыль, которую инвестор получит за определенный класс активов в конкретном секторе экономики или географическом регионе. Совокупные показатели, которые помогают определить этот ориентир, могут включать в себя инвестиции в действительно неприятные вещи: тюрьмы, фабрики, использующие потогонную систему, земельные сделки, вытесняющие мелких фермеров, и т. д. Действительно ли мы хотим видеть в качестве эталона для сравнения эти варианты? Или же мы должны начать с размышлений о том, что на самом деле считать разумной доходностью, которая создаст долгосрочную выгоду для всех? Предлагаю дать новое определение того, как оценивать успешную отдачу от социальных инвестиций. Оно может показаться радикальным, но если мы действительно хотим создать более справедливое общество, нам, возможно, придется изменить правила игры.

Хорошая новость заключается в том, что в этой новой игре мы все еще получаем прибыль. Идея состоит в том, чтобы все стороны, участвующие во взаимодействии, определяли отдачу от инвестиций как соразмерную их усилиям, а информацию о полученных доходах сделали прозрачной.

От бойца к соратнику

Будучи новоиспеченным экономическим активистом из Responsible Endowments Coalition, я все больше радовалась перспективам этой новой области, называемой импакт-инвестициями. Поэтому, когда пришло время уйти из REC, я вступила в должность генерального директора в Toniic – социального предприятия, созданного для поддержки более трехсот влиятельных инвесторов, намеревающихся выделить более 4,5 миллиарда долларов на импакт-инвестиции.

Toniic подключался на ранних стадиях сделок, и за три с половиной года в качестве генерального директора я рассмотрела более пятисот сделок и помогла инвесторам направить инвестиции в тридцать три из них. Мы быстро расширились до работы с использованием портфельного подхода, рассматривая импакт-инвестиции всех классов активов. В целом эти годы дали мне фантастическое представление о мире импакт-инвестиций и еще больше убедили меня в их потенциале.

Одной из причин моего перехода из REC в Toniic было то, что я устала от постоянной борьбы, хотя меня все еще вдохновляла идея использовать инвестиционные доллары для социального воздействия. Несмотря на то что коалиция добилась значительного прогресса в том, чтобы заставить корпорации изменить свою политику, мы принципиально не смогли изменить их приоритеты в первоочередном стремлении к получению прибыли. Для большинства компаний положительные социальные и экологические результаты по-прежнему оставались за рамками их основной направленности: хорошо, если они не препятствуют получению прибыли, но они не являются основной целью. Я хотела быть не просто бойцом, но и соратником – человеком, который не просто нацелен на борьбу с тем, что не так в этом мире, но участвует в создании жизнеспособных альтернатив нашей нынешней экономической системе. Как и многие активисты, я потратила так много времени на борьбу с мировой несправедливостью, что моя способность верить в светлое будущее потускнела.

Желание больше сфокусироваться на проблемных зонах было связано с развитием моего представления о бедности. Я начала осознавать кризис индивидуальной и коллективной независимости и задумалась над способами выхода из него. Я полностью осознала, что бедность заключается не в том, есть ли у вас телевизор, и не в том, соответствует ли ваш уровень жизни какому-то конкретному набору стандартов, установленному внешней властью, нет, это что-то глубоко личное. Вопрос в том, есть ли у вас выбор: можете ли принимать фундаментальные решения о том, как прожить свою жизнь? Есть ли у вас культурная, политическая, социальная и экономическая независимость? Удовлетворены ли ваши основные потребности таким образом, чтобы вы могли свободно вздохнуть и взглянуть на другие элементы жизни, выходящие за рамки повседневного выживания?

Я чувствовала, что экономическая независимость является важным фактором, который позволяет реализовать другие формы общественной автономии. Когда у вас есть собственные ресурсы, вы менее подвержены тому, чтобы слушаться кого-то, кто говорил бы вам, как жить, какую религию исповедовать, когда и сколько работать и т. д. Наличие собственных ресурсов также позволяет формировать пространство для творчества и прочих увлечений. Следовательно, вместо борьбы с бедностью моя новая цель состояла в том, чтобы попытаться укрепить независимость сообщества – в особенности экономическую независимость – как внутри страны, так и во всем мире.

Но я задалась новой целью, еще не понимая, как ее достичь. Как учит нас история колониализма: если мировая держава внезапно объявила, что сообщество, которое она веками грабила напропалую, теперь свободно, это означает, что сообщество обречено на провал. Таким образом, моя задача состояла в следующем: как можно заменить исторически украденные ресурсы внутри сообществ таким образом, чтобы укрепить их независимость?

Инвестиции казались одним из эффективных способов достижения этой цели. Вместо того чтобы поддерживать зависимость сообществ от пожертвований, сила инвестиций позволяет объединить сообщество и любого финансиста вокруг общей цели – достижения устойчивости и долгосрочной самодостаточности.

Для понимания возможностей импакт-инвестиций как инструмента формирования независимости сообщества рассмотрим два возможных подхода к сельскохозяйственному проекту в Гане.

В Модели 1 местная некоммерческая организация бесплатно предоставляет тракторы сельскохозяйственному сообществу Ганы. Чтобы получать ежегодные средства, необходимые для обслуживания тракторов и приобретения других материалов, таких как, например, семена, организация должна обратиться с запросом в благотворительный офис в Нью-Йорке. Инвестор может не согласиться и предложить альтернативу в зависимости от того, что он считает лучшим, или установить какие-либо условия для пожертвований. Деньги распределяются на основе суждений руководителя программы и ограниченного социума, которому они предназначены. До тех пор, пока президент фонда не решит, что новая область благотворительной деятельности – Индия, и проект в Гане не будет заброшен.

В Модели 2 инвестор и сообщество в Гане работают вместе, чтобы определить подходящую бизнес-модель для фермеров. Насколько тракторы увеличат производительность и, следовательно, насколько рентабельным может быть их использование?

Сколько фермеры должны заработать, чтобы позволить себе техническое обслуживание тракторов и покупку расходных материалов с течением времени? Тракторы приобретаются в кредит, а для погашения кредита требуется применение строгих методов бухгалтерского учета. Это научит фермеров лучше управлять своими денежными потоками, что окажется полезным не только для погашения кредита, но и для фермерских домохозяйств, готовых к крупным расходам, таким как оплата образования детей.

Через пять лет кредит погашается, и фермеры получают достаточный доход, чтобы самостоятельно покупать инвентарь и сопутствующие материалы. Инвестор может уйти, чтобы профинансировать другое сообщество, или же вложить эти средства в кредитный фонд, находящийся под контролем сообщества. На этом этапе инвестор не имеет права голоса в отношении решений фермеров, если его специально не пригласят для консультации – и в идеале к этому моменту опыт инвестора станет востребован по желанию сообщества, не будет навязанным. Самое главное, что некоторые из этих исторически украденных ресурсов будут восполняться в виде общественного богатства.

Было бы неверно утверждать, что влияние власти в Модели 2 полностью отсутствует – мы не можем отрицать реальность и знаем силу тех, кто сегодня обладает ресурсами. Также было бы неверно утверждать, что Модель 1 не оказывает никакого положительного влияния – в краткосрочной перспективе она может быть оптимальной. Критическое отличие Модели 2 – это долгосрочный системный результат: переход процесса принятия решений, навыков управления ресурсами и активов из рук небольшой группы инвесторов в руки многих бенефициаров. Кроме того, новая расстановка сил способствует созданию гораздо более сбалансированного сообщества или нации.

Именно в этой точке моя история расходится с классической картинкой «помощник с раздраженным видом вещает, что рыночные решения являются превосходной формой развития» – идеологической основой, часто поминаемой в мире импакт-инвестиций. Я не собиралась навязывать американскую рыночную систему всему миру (или даже поощрять ее распространение в Соединенных Штатах, если на то пошло). Тиражирование рынков, злоупотребляющих добычей сырьевых ресурсов, только усугубит дисбаланс сил и ресурсов, ставший характерной приметой или, скажем, «неизбежным внешним фактором» американской системы.

В импакт-инвестициях я увидела возможность восполнять ресурсы таким образом, чтобы укрепить силу и независимость местного сообщества, создавать новые бизнес-модели, которые ставят во главу угла благосостояние и «валовое национальное счастье» (как говорят в Бутане), а также использовать прибыль для создания общинных активов. Однако сложность в том, как перейти от простого видения к реальной практике.