Мирослав Гришин
Горох. Старушка Божия. Книга 3
Серия
«Благословение»
имени преподобного Сергия Радонежского
© Мирослав А. Гришин, 2021
© Интернациональный Союз писателей, 2021
Не раздражайте детей ваших
(так уж Господь управил…)
И вы, отцы, нс раздражайте детей ваших, но воспитывайте их к учении и наставлении Господнем.
Еф 6:4
1
У меня есть товарищ Миша. Он еврей. Славный парень. Не жадный, даже какой-то по-особому ласковый и доброжелательный к людям. Очень сочувствует православию. У него есть ювелиры, которые изготавливают крестики, кулоны, всякие золотые украшения по православной тематике.
Сам он живёт в Санкт-Петербурге, а недавно открыл в Москве ювелирный салон в Галерее, аккурат напротив памятника Пушкину. И вот звонит он мне: «Слава! Приезжай, ты мне нужен, прошу тебя быть на открытии моего салона».
2
По Мишиному глаголу я приехал. Красота – всё у Миши по первому разряду сделано. По просьбе Миши подошёл к витринам и стал пояснять продавщицам, что и где изображено на золотых и серебряных изделиях и что это значит. Вот, говорю, это Матрона Московская слепенькая, заступница усердная в бедах человеческих. Особо помогает женщинам. Да и мужчинам помогает, если с верой обратишься. Вот Сергий Радонежский, игумен земли русской, печальник за Русь Святую. Вот Троица единосущная и нераздельная. Без Троицы и дом не строится – так на Руси говорят.
Гости, да и продавщицы, красивые молодые женщины, слушают меня, раскрыв рты, как будто в первый раз слышат про Бога, про Веру православную, про святых Божьих угодников, про Святую Русь – всё им в диковину. Раньше-то они цацки золотые ценили лишь по внешней красоте – а тут, у Миши (дай Бог ему здоровья!), все изделия со смыслом да с русской православной глубиной. Чудно мне с ними общаться – как будто они не русские люди, а с Марса прилетели сюда или из какой-нибудь Америки…
3
Вот приехали на открытие салона и банкет шумные жиды города Питера в поддержку Мише: Боярский, Шмоярский, Рабинович, Кац и тому подобные, что в телевизоре всё время мелькают. Привыкли они привлекать к себе внимание человеков – такой гвалт подняли, хоть святых выноси!
Я по приглашению Миши тоже с ними поднялся наверх, чтобы выпить и закусить, чем Бог послал, за успех нового предприятия. За столом гости стали с особым еврейским изяществом и цинизмом славословить хозяина, а я, косноязыкий, чувствуя неловкость от фальшивых и чужеродных слов, после третьей хвалебной рюмки спустился в ювелирный салон, чтобы забрать свои вещи и отбыть домой.
4
Спустился, слышу – внизу, в салоне ювелирном, идёт громкий разговор: что такое хорошо и что такое плохо. Меня спросили, и я сказал своё слово, и ко мне стали прислушиваться продавщицы и другая громкоговорящая обслуга господ с банкета. Может быть, они меня восприняли как значительного человека – друга хозяина, а может, приняли за какого-то благодатного человека – как мышей ценят по длине хвоста, так и меня, возможно, оценили по длине бороды.
5
Там была такая пышная, осанистая дама. Она-то и завела разговор о мужьях и жёнах. Дескать, современные мужья нехороши.
Я же посмел ей возразить:
– Муж глава жене, яко Христос глава церкви. Ты должна мужа привечать, ласкать его, ухаживать за ним.
– Почему же я должна за ним ухаживать? Он тогда вообще мне на голову сядет.
– А ты пробовала?
– Я и пробовать не буду, мне это совершенно очевидно.
Магазин ювелирный неширокий, вытянутый по форме вглубь здания. По мере того как я поясняю собранию о том, как жена должна вести себя с мужем и какова женская роль в семье и в обществе, – смотрю, мужчина какой-то ближе, ближе и всё ближе к нам подсаживается. Я подумал, что он охранник, а он оказался мужем этой величественной дамы. Я продолжаю:
– Ты должна за мужем ухаживать, должна искать его нежности, искать его любви и ласки.
– Да чегой-то я всё это должна, он совсем обнаглеет, страх окончательно потеряет.
– Ты должна гладить его рубашки, гладить его брюки и готовить ему еду, кормить его и греть его. Так уж Господь управил…
– Да пошёл он туда-то и растуда-то, – дама нисколько не стеснялась непечатных грязноматерных слов, равно как и мужчин, стоящих вокруг.
– Ясно. Вот поэтому у вас и отношения не складываются, поэтому у вас и не ладится жизнь в семье, потому что ты ведёшь себя слишком дерзко, по-мужски. Бога не боишься.
– Ну ладно, – услышав про Бога, смягчилась дама, – сколько же раз я должна ему рубашки гладить, прежде чем он изменится?
– Ты хоть разок сделай так, и он уже изменится в лучшую сторону.
– Нет, ты точно скажи, сколько раз я должна гладить ему рубашки, – закапризничала прагматичная женщина.
– Ну, я думаю, что это надо сделать двенадцать раз.
– И всё изменится?
– Обязательно изменится, сама проверь. – Она в ответ смеётся, не верит, но по её глазам я вижу, что нечто в душе её шевельнулось и ей хочется снова стать женщиной.
Кроме того, для её удовольствия я сказал ей слова митрополита Антония Сурожского о том, как создать свой домашний рай: «Если дать возможность Богу стать хозяином в доме – дом становится раем».
6
Человек, что пересаживался со стула на стул к нам поближе, подошёл ко мне и пожал руку, захотел поговорить и поблагодарить меня, что я за него заступился. Он оказался мужем этой дамы. Гонимый, униженный в своей семье такой боевой женой, он, по его словам, «был на втором месте в семье, сразу после собаки». Я, чувствуя его доброе и отзывчивое сердце, глядя в его благодарные и чистые глаза, подумал, что, позови такого Христос за собой, бросил бы он всё, как святой Пётр свои сети-мрежи, и пошёл бы по миру проповедовать Истину.
Я пожал его протянутую крепкую руку, шепнул ему: «Будь мужчиной! Читай Евангелие каждый день и держи свою жену в узде – она тебе за это только благодарна будет! И жизнь ваша наладится. Ведь баба без грозы – что лошадь без узды!»
7
И вот я проповедовал там о Христе Боге и о Святом Писании. Отвечал в силу своего разумения на вопросы, которые мне задавали.
– А вы не можете к нам ещё раз приехать? Мы соберём людей, чтобы вы выступили. Мы вам денег соберём – интересно про Христа ещё что-нибудь послушать.
– Ну, если вы считаете, что я достоин, чтобы вы меня слушали, то приглашайте. Денег не надо – даром получили, даром отдавайте. А если вам интересно знать моё мнение, то я, неразумный, попытаюсь, как смогу, ответить.
Затем и в самом салоне, ввиду завершения первого рабочего дня, были накрыты праздничные столы. Уходить от русских, позабывших веру своих предков людей мне не хотелось. В наших сердцах образовалась такая приязнь, что мы вмиг сделались родными. Да и совместная трапеза – это же продолжение молитвы. Мы долго и всласть разговаривали, пока вдруг не вспомнили, что через двадцать минут метро закрывается.
И вот так, в духе Христовой Любви и братолюбия, мы быстро закончили тот вечер и расстались.
8
Но это не всё, что я хотел рассказать. Приезжаю я домой во втором часу ночи. Пьяный не пьяный, но выпимши.
Захожу на кухню, водички попить, смотрю – а там, где должна находиться раковина, гора посуды, более того – клювик водяного крана, откуда вода течёт, элегантно сдвинут в сторону, и посуда возвышается выше этого клювика.
Я не знаю, почему так много образовалось грязной посуды. Может быть, дочь и зять гостей принимали, может быть, ещё что-то было, я сейчас не вспомню.
9
У меня был уговор с великовозрастными детками – на ночь грязную посуду на кухне не оставлять. Чтобы ни одной ложки, ни вилки, ни тарелки не было в раковине – всё мыть и ставить в сушку. А тут я приезжаю выпимши и смотрю – такой конфуз. Не только вилка и тарелка, а огромная куча немытой посуды дыбится в раковине! Сие ни в какие ворота не лезет!
Гнев и ярость заговорили во мне, заполыхали огнём в моём сердце…
«Так, – думаю, – они у себя в комнате, спят. Ну, я вас сейчас жизни поучу маленько. Сейчас подойду, ударю ногой в дверь покрепче, чтобы та с петель слетела, и скажу: “А ну-ка, подъём! Я вам что говорил? Мы о чём договаривались? Забыли? Чтобы на ночь никакой немытой посуды на кухне не оставалось! Бегом на кухню посуду мыть!”».
Я разволновался не на шутку…
Потом смотрю – Библия лежит на табуретке, то есть ниже уровня стола, что в быту недопустимо. Меня это ещё больше разозлило и раззадорило. Тут я вдруг задеваю случайно табуретку, и – о горе! – Книга падает на пол! Я её поднимаю, и открывается мне страница послания святого апостола Павла к Ефесянам. В глаза бросается: «И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Еф 6:4).
10
Я прочитал эти святые слова, и меня как током ударило – я поразился, как точно и к месту это сказано! Прямо про меня!..
Да, думаю, нехорошо получается. Дети закрывают дверь на язычок, который можно при необходимости и рукой открыть – лишь ключ в замке повернуть, но я сейчас выбью дверь ногой. Что они мне скажут? «Папа, тебе не в церковь ходить надо, не молиться по вечерам, а надо идти к психиатру, нервы лечить. Тебе надо бром пить и холодными простынями оборачиваться. Папа, у тебя серьёзные проблемы с психикой!» Вот что дети мне скажут.
И верно!
Я увидел себя как бы со стороны: «Чужим и незнакомым людям ты проповедуешь Евангелие. Говоришь о любви. О Царствии Небесном. Говоришь о смирении, терпении скорбей, несении Креста, а дома ты вон что вытворяешь!»
11
Обдумал я всё это, надел фартук, закатал рукава рубахи, разобрал посуду, поставил клювик крана на место и стал мыть грязные тарелки. Потихоньку, не спеша гора посуды себя исчерпала, то есть была вся вымыта. Помыл я и раковину. Смотрю, и плита грязная, я и плиту помыл. Смотрю, холодильник грязный, я и холодильник помыл. Заодно и пол в кухне помыл. И в прихожей навёл порядок. И коридор вымыл. И ванную до белой белизны почистил.
А потом, радостный и весёлый, пошёл к себе в опочивальню и лёг спать в благодушном настроении. Прям чувствую, как на сердце птички щебечут! Засыпая, думаю сам в себе – как хорошо ты сделал! Как отцы учили: «Уклонись от злаго и сотвори благо».
12
Утром я проснулся, выхожу на кухню, завтрак стал готовить. Аня выходит заспанная: «Ой, пап, как у тебя сегодня всё чисто!»
Я заулыбался, но ничего не сказал. Стерпел, промолчал. Лишь подумал – если око у тебя чисто, то и дом весь твой будет чист.
Так уж Господь управил…
Аминь.
Смерть Мышки
Любовь – это все, что есть у человека и чем он может помочь другому человеку.
Эразм Роттердамский
Никогда не пытайся доказать свою правоту, ибо тогда Будешь не прав.
старец Иосиф Исихаст Пещерник
1
Наташа умирала мучительно долго. Мучительно потому, что у неё был рак. А долго потому, что её близкие развили такую активность, таская Наташу по всяким больницам, приглашая разных докторов с их поистине золотыми препаратами, что ей лечь и помереть было некогда.
Но с раком шутки плохи. Кого он зацепил своей клешнёй, так добра не жди. Ничем ты его не вытравишь: ни таблетками, ни химиотерапией. И даже ножом не вырежешь. И это только вопрос времени – когда рак окончательно сгрызёт человека.
Смерть свила в ней гнездо: однажды, вставая с кровати, Наташа опёрлась на руку и сломала её при таком незначительном усилии. Рак поедом пожирал Наташу – даже самые кости начали превращаться в труху, что уж говорить об остальных органах.
Не ссудил Господь житья…
2
Вячеслав в молодые годы любил Наташу, и сейчас он захотел помочь ей, как-то облегчить её страдания. Он подарил ей крестик на цепочке, чтобы она постоянно носила его на груди. Учил молиться. Разговаривал подолгу с ней по телефону: как умел, поддерживал и ободрял её. Он просил, чтобы она исповедалась священнику, отцу Александру, и причастилась из его рук. Но Наташа отнекивалась, говорила: «Я нехорошо сейчас выгляжу, не хочу, чтобы ты меня такой видел. Давай в другой раз». Вячеслав возражал – мол, я в машине у подъезда посижу, а батюшка один поднимется и примет у тебя исповедь.
Наташа понимала, что ей обязательно надо исповедаться, но на ближайшие дни не соглашалась. Просила оттянуть, попозднее назначить исповедь, надеялась, как любой больной, что вот-вот наступит, из-за каких-то особых таблеток, улучшение здоровья. Но когда летишь вниз с ледяной горки, как тут затормозить, а тем более поехать опять в гору? Вылечиться от всего можно – но не от смерти. А тут она ещё и шамкать по телефону стала, сказала, что рот у неё «перекособенило» и батюшка не поймёт её слов.
3
Её смерть не стала неожиданностью. Смерть была покойной, тихой, мирной. Она умерла во сне. Наташа, памятуя, что «всякая могила травой зарастает», просила её тело сжечь. Посчитала, раз она одинока, то за её могилой некому будет ухаживать и некому будет приносить цветы…
4
Её родственники и друзья собрались у ворот крематория и довольно долго дожидались своей очереди, чтобы пройти в зал прощаний, где священник должен быть совершить обряд отпевания. Разговор не клеился. У всех было тяжело на душе. В такой яркий августовский день особенно тяжело провожать в последний путь ещё вполне молодую женщину. Наконец тяжёлые двери отверзлись, и все прошли внутрь, дабы проводить покойную в путь всея земли…
5
Наташа лежала в гробу как купецкая дочка – в платочке, нарядная, с румяными щеками. Приветливое, радостное лицо. Казалось, на губах её играла улыбка, словно ей сейчас предстоит испытать что-то очень приятное.
Батюшка за аналоем стоял в головах покойной и правил чин отпевания.
Людей вокруг гроба было немного. Близкая подруга усопшей, сотрудница с работы Наташи, отец, брат, лечащий врач да ещё несколько старых друзей и подруг.
Гроб оказался многоразовый: при внимательном рассмотрении было видно, что кое-где дорогая полировка была отколота. На профессиональном жаргоне такой гроб называют «челленджер». Действительно, было бы глупо каждый раз жечь дорогой гроб в газовой печи.
6
Под скороговорку батюшки Вячеслав вспомнил, как они с Наташей, юные и прекрасные, шли вдоль зеленеющих хлебов, высматривая место, где можно было бы перебраться через глубокий ров, внизу которого текла вода. Наконец они увидели две жерди, положенные поперёк, и Вячеслав сказал, что по ним они смогут перейти на другую сторону. Наташа, испугавшись высоты, шаткости и ненадёжности жердей, отказывалась перебираться по ним. Тогда Вячеслав попросил её закрыть глаза, подхватил её на руки и осторожно, на ощупь, как акробат по канату под куполом цирка, двинулся вперёд по гнущимся жердям.
Наташа прижалась к нему всем телом, уткнулась лицом ему в шею и замерла. В тот момент они слились воедино, и Вячеславу стали ясны библейские слова, как мужчина и женщина делаются одной плотью.
Наконец Вячеслав, точно рассчитав свои силы, сделал последний короткий шажок и ступил на противоположный край рва. Бережно поставил Наташу на ноги и заглянул в её распахнутые глаза:
– Тебе было страшно?
– С тобой мне ничего не страшно…
– А у меня с тобой за спиной вырастают крылья!
7
Рыжий хищный кот утром притащил мышку и положил её к ногам Вячеслава. Мышка была ещё жива и подавала признаки жизни. Рыжий котик, умильно глядя на мышь, любовно лизал и ласкал её, как любящая мать своего детёныша, – и ничто не предвещало в их отношениях драматической развязки.
Кот играл с ней, как бы поощряя её к движению, помогал ей встать на лапки, но мышка всё время валилась набок. Так продолжалось довольно долгое время. А затем, когда мышка неожиданно ожила и, к удовольствию кота, попыталась скрыться, кот на лету схватил её зубами и быстро расправился с ней – только косточки захрустели.
Была мышка – и нету… Лишь на листке подорожника остались капельки алой крови – кот их старательно слизал.
Наташа (Вячеслав иногда любовно называл её Мышкой) заплакала. А затем горько зарыдала. Спустя время, успокоившись, она отёрла слёзы и, смотря куда-то в сторону, глухо сказала Вячеславу: «Так и ты меня жрёшь, рыжий кот».
8
Отношения Наташи и Вячеслава не были простыми. Жизнь отталкивала их друг от друга, как электроны одного знака: сильным, гордым, ранимым и нетерпимым, им не суждено было быть вместе – для этого надо себя ломать, учиться переступать через себя, жить не так, как только тебе хочется…
9
Наташа не смогла или не захотела создать семью.
У неё были мужчины, но любви не случилось, так как она постоянно их сравнивала с Вячеславом, и сравнение это всегда было не в пользу мужчин. Поначалу она ждала, что Вячеслав вернётся, и даже представляла себе эту «сцену у фонтана», и готовилась – выверяла каждое слово.
Но дни шли за днями, а Вячеслав всё не шел. Она могла сама позвонить, попросить прощения за обиду, нанесённую ему. Но не звонила – гордость не позволяла. Её любовь не смогла пересилить её гордость.
И пошли года – как в пути вода. Слова, заготовленные ею для объяснения, истёрлись, потеряли смысл, стали казаться ей пошлыми.
Она обладала яркой притягательностью. Мужчины всегда обращали на неё внимание и, ослеплённые её внешностью, останавливались в изумлении на улице, вожделенно глядя ей вслед. Но её женская сила, ум и красота не позволяли ей жить «как все» – лишь бы как, лишь бы с кем. Она знала себе истинную цену и не могла себе подобрать ровню…
Так она и прожила свою жизнь с мертвящим холодом одиночества в груди, удивляясь бесполезности и никчёмности своей жизни.
10
Отпевание закончилось. Распорядительница похорон скомандовала, чтобы все подходили прощаться. Вячеслав последним подошёл ко гробу. Наклонился, чтобы отдать последнее целование любви, не перестающей быть за гробом. На него надвинулось незнакомое расплывшееся лицо. Крупные поры были густо замазаны пудрой, и тлен смерти явился ему во всём безобразии. Он содрогнулся, не узнав некогда дорогих и любимых черт. Своя жизнь пронеслась у него перед глазами как чужая. Ничего не исправить. Ничего не вернуть. Прожитое, как пролитое, не воротишь. Да и зачем?..
Была Мышка – и нету. Прощай, Наташа. Прости, Наташа…
11
Столы в ресторане ломились от снеди и выпивки. Поминальщики с постными лицами, вполне осознавая себя участниками скорбного ритуального действа, важно расселись, едва заполнив своими телами пятую часть приготовленных мест.
Вячеслав не смог ни выпивать, ни закусывать за помин души Наташи. Когда подошла очередь ему славословить покойную, он встал и, пробормотав что-то невразумительное типа: «Бог дал – Бог взял… Все там будем…», сел на место, тупо глядя перед собой.
Выбрав удобное время, он, не привлекая к себе внимания, вышел на улицу и побрёл к метро.
Аминь[1].
Слёзы. Рассказ священника
Услышь, Господи, молитву мою;
и слёз моих не премолчи.
Псалом 38:13
И вот некто, именем Закхей, начальник мытарей и человек богатый, искал видеть Иисуса, кто Он.
Иисус, взглянув, увидел его и сказал:
«Закхей, сойди скорее (со смоквы – авт.),
ибо сегодня надобно мне быть у тебя в доме».
Евангелие от Луки 19:2–5
Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь
не к смерти, но к славе Божией,
да прославится через нее Сын Божий.
Евангелие от Иоанна 11:4
И отрёт Бог всякую слезу с очей их,
и смерти не Будет уже; ни плача,
ни вопля, ни болезни уже не будет,
ибо прежнее прошло.
Откровение Иоанна 21:4
1
Очень тяжело у нас двигалось строительство каменного храма.
Сколько было искушений, скорбей и нестроений! Причин, по которым стройка не двигалась, было много, но основная – это, конечно же, нехватка денег.
Однажды Николай, мой первый помощник по строительству и алтарник – молодой мужик, молчаливый и богобоязненный, сказал, что его родной брат Анатолий, градоначальник нашего города, хочет встретиться со мной и поговорить.
Я, зная его благочестивую матушку, а также труды и усердие самого Николая, наивно подумал, что его родной брат сможет помочь нам в строительном деле и хочет, видимо, дать нам для этого денег.
И так, благодушно настроенный, я прибыл в назначенное мне время в казённый дом, на фронтоне которого развевался государственный флаг.
2
В приёмной секретаря не оказалось, и через широко раскрытую дверь я вошёл в огромный кабинет начальника. Пройдя кабинет размером со школьный спортзал, я подошёл к комнате отдыха.
На столике у окна стояли несколько початых бутылок водки и пива, на тарелках лежали крупно накромсанные ломти сала, колбасы и хлеба.
Сам хозяин кабинета, Анатолий – мужчина средних лет более чем крупной комплекции со свекольным цветом лица, – пил водку со своим помощником по финансовой части по фамилии Фуцман.
Я поздоровался, попросил разрешения войти и сел рядом с ними на предложенный мне стул.
Однако разговор пошёл совсем не так, как мне представлялось.
– Вот ты, поп, пришёл ко мне просить денег, – начал говорить Анатолий, – а я денег тебе не дам. Я считаю, что все вы, попы, жулики, мракобесы, толкаете людей в средневековье, голову дурите, мешаете людям жить и жизни радоваться.
Ну ладно, мать моя – старая дура – молится с утра до вечера, ладаном всю квартиру свою провоняла, не продохнуть. Но так и Колька, брательник мой, по её стопам пошёл, кроме Бога, ни о чём говорить не хочет. Ему надо, пока молодой, с бабами гулять, водку пить, пока здоровье позволяет. А он что?.. Я тут ему место подыскал хлебное – ничего делать не надо, коммерсантов контролировать и гонять, чтобы те не наглели и деньги мне вовремя платили, так Колька отказался, не хочу, говорит, людей мучить, грязные деньги в руки брать. О как! Работать, ходить подо мной не хочет – а на стройку церкви, значит, денег дай.
Слушай внимательно, попик, что я тебе скажу: перестань ты людям морочить голову со своим Богом. А не то, – он сжал свою ладонь в кулак размером с небольшой арбуз, – я тебя так жиману, плевка мокрого не останется. Понял?
Ведь ты и сам-то небось в Бога не веришь. Делаешь вид только. Рясу носишь – ишь, Иисус Христос выискался. А на самом деле ты актёр-неудачник из погорелого театра. Тебе всё это нужно, чтобы людей обирать, наживаться, вымогать последние копейки у старух. Что я, вас, мошенников, не знаю, что ли? Все вы пьяницы и бездельники, работать не хотите, дурью маетесь.
Вы, попы, нарост на теле трудового народа. Вас надо срывать лопатой, а на этом месте создавать что-нибудь полезное для людей: дискотеку, ресторан или чего другое. А если ничего не подвернётся – то пусть уж лучше пустырь будет растоптанный, лишь бы вас не видеть и не слышать вашу брехню.
Короче. Если я узнаю, что Колька у тебя там опять крутится, пришлю к тебе своих пацанов – они тебе руки-ноги арматурой переломают, инвалидом сделают, если не поймёшь по-хорошему.
А теперь, поп, давай садись ближе к столу, выпьем с тобой по стакану да закончим наш разговор.
Анатолий схватил бутылку водки и опрокинул её в стакан так, что горлышко звякнуло об донце стакана, ловко налил до краёв:
– Бери, пей…
– Благодарствую за угощение, но я не потребляю.
3
Как я вышел из кабинета и добрался домой, не помню.
Казалось, что ещё немного, и я сойду с ума или умру. Предметы расплывались перед глазами, и я не понимал, что со мной происходит.
Мне было невыносимо обидно и горько, что меня, Божьего иерея, так обесчестили, унизили, оплевали, надругались над моей Верой. Я упал перед иконой Спасителя на колени и стал молиться.
«Меня гнали и вас будут гнать», – вспомнил я слова Христа и, кажется, понял их смысл.
Я стал молиться словами Иисуса: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят», пытаясь преодолеть возникшее к Анатолию чувство отвращения и жгучей ненависти. Умом я понимал, что нужно поступить по-христиански – простить Анатолия, пожалеть его, в духовной темноте сущего.
Но жажда мести, как лесной пожар, охватила меня, и я ничего не мог с собой поделать. Уста мои шептали слова молитвы: «Спаси, Господи, и помилуй ненавидящих, и обидящих меня, и творящих мне пакости, и не остави их погибнуть меня ради грешного», а в сердце бушевали огнём совсем другие мысли и желания.
Я забыл в тот час: «Мне отмщение, и аз воздам».
«Господи, – взывало моё нутро, – почему ты не заступился за меня, своего иерея? Зачем ты позволил ему так поругаться надо мной и Верой христианской? Почему ты не оторвал ему голову и не выбросил её вместе с поганым языком? Почему не рассадил ему чрево, не обратил его в камень или в жабу?»
Незаметно для себя я начал в своём безумии роптать на самого Господа и на его Божью Волю, чуть ли не обвиняя Его, Владыку Вселенной, в пособничестве Анатолию!
Я захотел плакать, понимая, что слёзы облегчат меня и приблизят ко Господу, но слёз не было, как я ни тужился их вызвать, и с того момента душа моя закаменела.
4
Прошло несколько однообразно томительных дней.
Я старался не вспоминать своего посещения Анатолия, но молился о его здравии, хотя ретивое и неуёмное моё сердце ждало и алкало ужасных известий о нём, ибо я был уверен – безнаказанными такие дела у Господа не остаются.
Примерно через две недели после описываемого события рано утром ко мне пришёл растерянный Николай и сообщил, что Анатолия хватил удар – кровоизлияние в мозг, инсульт. Его парализовало – обе ноги и левая часть тела отнялись у него, и язык тоже отнялся. Наши врачи не знают, как его лечить, и администрация собирается отправить Анатолия на лечение в Германию.
Я не испытал тогда злорадства или мрачного удовлетворения от этого известия – в моём сердце была мёртвая пустота. Да и сам я был как неживой.
5
Минуло с полгода.
Отдалённо я слышал, что Анатолия в Германии подлечили. У него более-менее восстановилась речь, и сейчас он находится в нашей областной больнице.
Николай несколько раз просил меня навестить в больнице Анатолия, поддержать его. Легко сказать – поддержи. А меня только от одного имени «Анатолий» с души воротит…
В канун Прощёного воскресенья Николай пришёл и сказал, что Анатолий просил меня зайти к нему в больницу поговорить. Дескать, хочет прощения попросить и креститься ему надо. Однако по разным причинам мне не удалось и тогда посетить больного.
Наконец Анатолий вышел на работу.
Говорят, стал ездить по своему кабинету в инвалидной электроколяске из Германии стоимостью как неновые «Жигули».
6
И вот случилось, что на Светлой седмице я приходил причащать одну болящую старушку. Её дом был рядом с городской администрацией. Николай, который был со мной в тот день, мягко напомнил, что его брат Анатолий сегодня на работе и ожидает меня к себе.
«Что же, – подумал я, – видно, такова Божья Воля. Нужно идти».
В священнических ризах, не переоблачаясь, я вошёл в казённый дом.
У постового милиционера при виде священника с крестом от удивления отвисла челюсть, и он сделал слабое движение правой рукой к фуражке, словно хотел мне, как начальнику, отдать честь.
Бесы, преизобилующие в этом месте, громко пища, разлетелись по разным сторонам и попрятались по углам и за статую некогда могучего лысого вождя с козлиной бородкой.
Я беспрепятственно прошёл в уже известный мне кабинет городского главы. За длинным столом горячо совещался чиновный актив. Увидев священника, чиновники крик и гам прекратили. Все повернулись и воззрели на меня.
7
Я прямиком подошёл к Анатолию, поздоровался с ним и спросил:
– Чего сидишь? Вставай, похристосуемся, Христос Воскресе!
Я не узнал бы Анатолия, если бы встретил его на улице, – так он исхудал и подурнел. По виду – глубокий старик… Только по председательскому креслу во главе стола заседаний я и опознал его.
– Так, батюшка, вы разве не знаете? Меня парализовало, я даже встать самостоятельно не могу…
– Ничего, я тебе помогу, – я взял его под мышки, потянул вверх, поднял его до своего уровня, перехватился поудобней, трижды поцеловал его в щёки: – Христос Воскресе!
– Воистину Воскресе, – слабым шёпотом прошелестело мне в ответ. – Батюшка, простите меня, я обидел тогда вас…
8
Я ощутил, что железобетонная плотина моего существа – моей гордыни, эта крепость и твердыня рушится под напором слёз: «Господи, Иисусе Христе! Боже наш – прости нас!»
Я держал его в своих объятьях и с непонятным мне дерзновением и упорством стал сжимать его со всей своей силой, прижимая к себе, без конца лишь взывая: «Господи, спаси! Пресвятая Богородица, помоги…»
Подступили и закипели на глазах слёзы.
Не в силах больше сдерживаться, не вполне владея собой, я начал плакать, не ослабляя силы объятий. Слёзы катились градом.
Анатолий тоже начал плакать от накрывшей нас обоих благодати явного присутствия Небесной Силы…
Вдруг я ощутил, что у него в груди под давлением моих рук что-то громко хрустнуло. Я от неожиданности разжал руки, и Анатолий, потеряв поддержку, хотел было опуститься в кресло. Стараясь не упасть, он сделал шаг назад, замахал руками, как неопытный канатоходец. Устоял. Замер.
Затем сделал ещё один шаг назад. Удивился.
Сделал ещё шаг назад. И ещё. Сделал ещё один шаг, пятясь вокруг стола задом наперёд.
9
Тут люди повскакивали, загалдели, обступили Анатолия плотным кольцом, и я, не привлекая к себе внимания, вышел на вольный воздух.
На Духов день, когда я в грязной строительной робе бегал вокруг котлована, к нам во двор по непролазной грязи въехала чёрная машина. Из неё вышел Анатолий со своим Фуцманом и, тяжело опираясь на трость, чуть подволакивая левую ногу, двинулся ко мне:
– Батюшка, сколько денег вам нужно для строительства храма?
– Двадцать пять миллионов, – говорю. Смета у меня давно посчитана.
Обращаясь к Фуцману, Анатолий сказал:
– Дашь сто миллионов.
– Но у нас… – начал было возражать Фуцман.
– Никаких «но», – жёстко оборвал его хозяин.
10
В четыре раза больше дал, чем я просил.
Как библейский Закхей.
И я так думаю, что в тот же день пришло спасение всему его дому. Ибо Иисус Христос для того и пришёл, чтобы взыскать и спасти погибшее…
Аминь.
