Владимир Михайлов
Вариант «И»

Однако вместо того, чтобы посмеяться над чьей-то детской демонстрацией, я неожиданно для самого себя зевнул; с возрастом отвык спать в поездах, ничего не поделаешь. Сейчас недурственно было бы отдохнуть. Но сперва следует позвонить. То-то удивится некто, услыхав мой голос. Тут все, кому положено, наверное, давно решили, что меня и на свете нет – во всяком случае, в активной жизни. Однако же жив курилка, жив, жив, не умер…

Ухмыляясь при этой мысли, я набрал номер. И уперся в автоответчик. Прослушал вежливое предложение высказать все, что у меня на душе. Этим пренебрег. Шутки с ответчиком давно известны: цифровая схема работает, а хозяин сидит, покуривая, впитывает информацию, чтобы успеть как следует приготовиться к личной встрече, и думает при этом: дурак ты, дурак – в твой, разумеется, адрес. Так что я ограничился тем, что назвал номер и присовокупил, что старый-престарый дружок ожидает звонка поздним вечером.

Потом я долго сидел и чесал в затылке. Полагают, что это действие помогает работе мысли. Ее ясности. Ясности мне сейчас не хватало. Потому что, с одной стороны, мне нельзя было, по всем правилам, делать того, что, с другой стороны, сделать очень хотелось. В конце концов я убедил себя в том, что я ведь хочу позвонить ей не потому, что мне так уж не терпится ее увидеть и серьезно поговорить на важную (как я полагал) для нас обоих тему; нет, никоим образом не потому. А лишь по той причине, что она должна была увидеться со мною на вокзале (конечно, ни в коем случае не вступая в контакт, просто – увидеть меня и сделать так, чтобы я увидел ее), там ей следовало передать мне кое-какую информацию при помощи давно разработанного кода движений, ничего не значащих для постороннего, но полных смысла для посвященного. Тогда я знал бы, в каком порядке совершать ближайшие действия. Электроника тут не годилась: все доступные нам частоты могли контролироваться чрезмерно любопытными и не очень дружелюбными людьми. Ольга не пришла, и мне совершенно необходимо было выяснить – почему: может быть, с ней беда, а возможно, что-то изменилось в обстановке. Да, я определенно должен позвонить и все выяснить. И никто не вправе будет упрекнуть меня: все иные источники информации откроются для меня только завтра – и то не сразу.

Разумеется, разговор должен быть предельно общим: не знаю, как с ее телефоном, но уж здешний-то, гостиничный, наверняка прослушивается. Ни слова о деле. Убедиться, что она в порядке, и назначить свидание, не называя, конечно же, места встречи его общепринятым именем (улица, номер и прочее), но пользуясь лишь своего рода шифром – криптографией воспоминаний.

Наконец, решившись, я набрал номер. Долго слушал унылые гудки. Но никто так и не отозвался.

Оставалось только положить трубку, прилечь на диван и посетовать на еще одну неурядицу – из числа тех, которыми бывает наполнена жизнь моллюсков.

* * *

Наверное, тут надо помочь разобраться в терминологии. Ею пользуюсь только я один, и изобрел ее для собственного удовольствия и употребления. Моллюски – это те, кто оставил российские воды и перекантовался за границу. То есть в свое время поработал ногами. Моллюсков я разделяю на брюхоногих и головоногих, прочая конхиология меня не интересует. Брюхоногие – это те, чьи нижние конечности пришли в движение по приказу брюха. Улитки, которым подумалось, что в жизни надо плыть не против струи – хотя только так можно выйти на редан, – но в струе, и все дело в том, чтобы выбрать уютное тепленькое течение, где корм вкуснее, и стоит он дешевле (относительно заработка), и быт устоялся во всех отношениях по сравнению с вечной российской неразберихой. В отличие от них у головоногих команду ногам подавала голова, которую в России не смогли приставить к делу, загрузить и, конечно, воздать соответственно. Голова – такой организм: если в ней что-то есть, она не успокоится, пока это «что-то» не пойдет в работу. Говорят, что дурная голова ногам покоя не дает; на деле она не дурная, она просто другая, и от брюха зависит не в первую очередь.

Головоногих я оправдываю, брюхоногих – нет, хотя сам вроде бы уехал именно по житейским причинам; во всяком случае, так принято думать, и я никого не собираюсь разубеждать. Но даже если не знать тех причин моего убытия, которые оглашению не подлежат, – некоторая головоногость в моих действиях двадцатилетней давности все-таки просматривается. Мне приятно так думать.

А вообще-то быть патриотом России куда легче, находясь за ее пределами, чем живя в ней. И если бы…

Но тут ударил в колокола телефон.

– Алло!

– Тал, ты? Привет! Это Изя…

3

Я назначил ему встречу достаточно далеко; мы окопались в небольшом ресторанчике «Восток» – не в центре, но и не на окраине, в самый раз.

За черт знает сколько лет, что мы не виделись, Изя почти не изменился, разве что кудри чуть поредели и на его шее возникла пара морщин. Однако, учитывая возраст, выглядел он прекрасно. Теннис, наверное, диета, разные герба– и другие лайфы, прочее соответственно. Судя по его прикиду, он нашел меня не за тем, чтобы попросить сотню евро взаймы.

Я заказал винный кебаб и тамийю, он – мак-любе и иракские голубцы, на десерт оба взяли пахлаву и кофе. Отправив официанта, я начал наконец разговор.

– Откуда ты узнал, что я здесь? Точнее, что здесь именно я?

– Отвечать вопросом на вопрос – моя привилегия, – сказал Изя Липсис. – Ты же не еврей. Хотя в наше время – кто может знать?

– Никто не может. Итак – каким же образом?

– Очень просто. Приехал по делам. Позвонил Северину. Его не застал, но мне передали, что ты тоже разыскиваешь его. Зачем он тебе? Ты начал продавать компьютеры? Кто твой поставщик?

Северин, давний наш знакомый, возглавлял торговую фирму; но мне он был нужен совсем по другому поводу.

– Я ничего не продаю. Кроме, может быть, родины, но это нелегко: большая конкуренция. Так откуда же ты узнал, кто такой Вебер?

Липсис поджал губы. Потом неожиданно ухмыльнулся:

– Не стану отвечать, поскольку ответ может быть использован против меня. Да ты и сам понимаешь.

Я, естественно, успел понять – и лишь кивнул.

– Ну а чем я могу заменить тебе Северина?

– Не заменить. Но помочь в том, что ему не под силу. Мы с ним уже созвонились. Он не может.

– Не может – чего?

– Объясню. Так, сразу – было бы против правил вежливости. Сперва поговорим о том о сем, как здоровье, как бизнес, как что, а уж потом…

Мы обождали, пока официант устанавливал еду на столе. Затем я поинтересовался:

– Ты уверен, что не ошибся адресом? Я здесь двадцать лет не был… Чем же я – по сути чужестранец – могу тебе способствовать?

– Ты не был, верно, – согласился он. – Но Салах Китоби приезжал не так уж давно. А вы с ним – старые приятели, не так ли?

– Встречались в свое время, – ответил я осторожно.

– Вот именно, – сказал он. – Встречались. А мне вот не пришлось. Но тем не менее у меня есть к нему рекомендации. И будь он здесь – помог бы мне. А раз его нет, я полагаю, не откажешь ты. Хотя бы во имя моего знакомства – с ним и с тобою.

– Интересно… – Я попытался проговорить это слово как можно более неопределенно. – А могу ли я полюбопытствовать, у кого ты получил эти рекомендации?

Он помолчал, разрезая румяный кусок мяса и накладывая на него капустный ломтик. Прожевал. И спросил медленно, словно размышляя:

– Фамилия Акимов тебе говорит что-нибудь?

Она говорила мне очень многое.

– Ну, допустим… я знаю человека, который так назовется.

– Генерала Акимова.

– Именно его я имел в виду, – подтвердил я. – Выходит, ты и с ним встречался? Ты знаком, похоже, со всем светом.

– Нет, – ответил он. – Не встречался. Но должен увидеться. А сейчас у меня найдется, конечно, рекомендация – если угодно, могу предъявить. Хотя сомневаюсь, чтобы тебе оказалось по силам ее прочесть: вряд ли она будет на русском. Прекрасное мясо. А у тебя как?

– Неплохо, – сказал я, прожевав очередной кусочек баранины. – Здесь пристойно готовят. Так ты говоришь – не смог бы прочесть? Она у тебя что – на иврите?

(Вообще-то это не составило бы для меня больших затруднений; однако у меня были ведь и другие способы проверить его полномочия. Так что я решил не нажимать чрезмерно.)

– Ничего. Я переведу.

– Зачем же? Поверю тебе на слово. И, если помочь тебе действительно в моих силах…

– Сможешь, ты сможешь.

– Что же тебе требуется?

– Приглашение на сегодняшний прием в известном тебе посольстве.

– Ничего себе! – воскликнул я. – Губа не дура. Может, тебе достать еще и пропуск на Программный съезд партии азороссов? А еще что?

– Пропуск не нужен, – сказал Изя, явно наслаждаясь ситуацией. – Поскольку он у меня есть. Запасся. И имею все основания в этом съезде участвовать. А вот относительно нынешнего приема вовремя не был информирован. И потому прошу твоего содействия.

– А не лучше было бы уладить все через ваше посольство?

– Если бы в запасе было еще две недели, я так и сделал бы. Но прием состоится сегодня. – Он отведал голубцы. – Черт, они холодные!

– Так и полагается.

– Мой промах… Надеюсь, на приеме не придется так опростоволоситься.

– Значит, ты обязательно должен там быть?

– Я обязательно должен там быть.

– Вижу, ты сильно полюбил мусульман.

– Фу! – Изя, казалось, чуть не подавился. – Сказать такое о еврее!

– Тогда зачем? Что у Израиля общего с шейхом Абу Мансуром?

– Может быть, больше, чем ты думаешь. – Он прищурил глаз. – Жили же иудеи некогда в Хайбаре, что не так уж далеко от Медины, крестьянствовали вместе с арабами, что исповедовали закон Моисея, – пока халиф Умар не переселил нас в Сирию…

Станет он учить меня истории!

– Рассказывают, однако, что Пророк перед смертью предупредил, что ислам и иудаизм не могут одновременно существовать в Аравии.

Изя, однако, не смутился:

– А мы и не собираемся в Аравию. Только этого нам не хватало! Но дело вовсе не в наших межгосударственных отношениях. Мы ведь будем поддерживать именно того претендента, в котором заинтересованы они – и ты, по-моему, тоже.

– Пикантная ситуация, – усмехнулся я. – Еврейское государство поддерживает происламского кандидата на российский престол.

– Прости: о государстве я ни слова не сказал. Речь идет обо мне как о частном лице.

– Да, ты, конечно, лицо в высшей степени частное, – невольно улыбнулся я.

4

Изя уехал из страны в пору последнего Исхода – в самом начале кратковременного периода Третьей власти. После Первой – семейно-чиновничье-паханской, и после Второй – Скрытого Генералитета – наступила Третья; ее я в отличие от большинства журналистов называю не фашизмом, а левонацизмом – потому что это определение, я уверен, гораздо ближе к истине. Не стану сейчас вдаваться в детали, напомню лишь, что Третья власть, едва утвердившись (законным, кстати, путем, как и в свое время в Германии), начала реализовывать свою предвыборную программу, чего и следовало ожидать, с окончательного решения еврейского вопроса, поскольку это было единственным, что они вообще могли сделать. Решение экономических и коренных политических проблем было этой шушере просто не под силу: для этого нужен немалый интеллект, а он у наших нацистов всегда был в дефиците. РНСП, возникшая после слияния двух партий и одного движения на самой заре века, вела себя в какой-то степени даже цивилизованно: не строила крематориев и не сгоняла евреев в лагеря, просто стала отбирать у них гражданство и предоставила возможность убираться на все четыре стороны, а точнее – три: в Америку, Израиль или Германию. Евреи не сопротивлялись; вопрос отъезда уже десятки лет дебатировался в каждой еврейской, полуеврейской или на четверть еврейской семье, но пока решение зависело от них самих, российские евреи, которые давно уже были на самом деле более русскими, чем многие этнически безупречные славяне (потому что если уж евреи пускают где-то корни, то они пускают их глубоко), откладывали окончательный вывод на потом, искренне надеясь, что все утрясется и делать его вообще не понадобится. Когда же их поставили перед необходимостью, они даже вздохнули с облегчением, поскольку теперь ответственность за решение лежала не на них (а евреям свойственно ощущение ответственности перед потомством), и все, что оставалось им делать, – это уложить чемоданы. Разумеется, общины в самых разных странах пришли на помощь, невзирая на то что большинство российских евреев и понятия не имело о том, что такое тфилин и талит, не бывало в синагоге, не соблюдало субботы и крепко позабыло о кашруте; но давно минули времена, когда еврейство отождествлялось с иудаизмом, оно уже в ХХ веке перестало быть вопросом веры и стало показателем происхождения, поскольку эта проблема была простой и всем понятной. Короче говоря, свершилось. Исход произошел тремя волнами – просто потому, что разом выпроводить (да и принять) около десяти миллионов человек оказалось никому не под силу, а подлежащих депортации оказалось именно столько: первая волна – собственно евреи, вторая – половинки, из которых три четверти с русскими, украинскими и прочими неиудейскими именами, что евреям давно уже не в новинку, как в свое время – присвоение немецких и польских фамилий. Третью волну составляли четвертушки, восьмушки и все те, кто готов был назваться чертом и дьяволом, лишь бы где-нибудь приютили. В результате тех, кто по закону мог признаваться евреем, была среди выехавших хорошо если треть; но на это всем было наплевать, хотя в результате из страны уехала вовсе не самая бесполезная часть ее населения.

Изя Липсис попал во вторую волну. Он был половинкой по происхождению и морским офицером по профессии, успел дослужиться до каперанга и командовал достаточно крупным кораблем; говорят, кстати, что командовал неплохо. Мы с ним и познакомились на ТОФе, где я сам прослужил малое время. Уезжал он со скрежетом зубовным, однако выбирать не приходилось, потому что перед тем его все равно выгнали в отставку, хотя он мог еще служить и служить. Привязанность его к Российскому флоту была настолько большой, что в Израиле он и думать не стал о флотской службе, хотя пожелай он всерьез – и место нашлось бы: его там достаточно хорошо знали. Но он круто переложил руль и пошел прямым курсом в коммерцию; помогли люди, знавшие его по России, но успевшие уехать и обосноваться раньше. Тогда он и стал Изей Липсисом, потому что в России он именовался капитаном 1-го ранга Игорем Седовым, по отцу, и оставил это имя прошлой, флотской жизни, как бы умерев и родившись вторично совершенно другим уже человеком. Возможно, в нем и на самом деле все изменилось, кроме разве что любви к России; и когда Третья власть благополучно опочила и весьма быстро промелькнула Четвертая – Интеллекратия, он стал бывать в России очень часто.

* * *

Такой была, во всяком случае, официальная версия. Его легенда. Но не одними легендами жив человек. И троице, которой я всегда доверял, состоявшей из уже названных Акимова и Салах-ад-Дина Китоби, третьим же был я сам, – троице этой было известно об Изе еще и другое, не менее интересное.

Во всяком случае, и сам визит его, и то, что он мне сказал, а еще больше – все, чего он не сказал, заинтересовало меня в немалой степени. Видимо, разговор не следовало прекращать – так, сразу. Потому что он мог оказаться именно тем человеком, которого мне следовало найти, ну, предположим, чтобы написать о нем очерк (если такое объяснение вас устраивает).

Впрочем, на вашем месте я бы в такой вариант не очень верил.

«Это – вам!», сказано в суре «Добыча», айяте четырнадцатом.

5

– Ну а чем ты занимаешься в свободное время? Если не считать этого ленча. Стандартная программа – Bolshoy, Оружейная палата?

– На хрена они мне сдались? – сказал отставной каперанг, поднеся последний голубец к самому носу, словно обнюхивая. – Взять десять пудов мелкого маку…

Он хитрил, но как-то неубедительно, словно нарывался на дальнейшие расспросы. Я не заставил себя уговаривать.

– Все же: зачем тебе сдался этот прием в Кувейтском посольстве?

Он глянул на меня искоса снизу вверх – словно сомневался: стоит ли раскрывать мне государственные тайны; судя по его физиономии, только о них и могла сейчас пойти речь. Но корчить рожи он умел всегда.

– Да видишь ли, то, что творится сейчас тут, в России…

Он снова умолк – достаточно надолго.

– Ну кое-что, естественно, вижу. Даже из-за рубежа.

– Да, да… Это происходит, как ты наверняка догадываешься, не без соизволения великой державы.

Я не стал спрашивать – какой: великая держава все еще была одна, и находилась она не по эту сторону океана. Правда, в ее соизволение не очень-то верилось.

– Предполагалось, – продолжил он медленно, как бы тщательно подбирая слова, словно говорил под протокол (впрочем, я не был уверен, что какая-нибудь запись не ведется: им, мною, еще кем-то третьим?), что Россия, значительно укрепив свое влияние в исламском мире, сможет если не сразу пресечь, то хотя бы взять под реальный контроль терроризм. То есть то, с чем великая держава, несмотря на все старания, справиться никак не в силах. Что это означало бы для мира – вряд ли нужно объяснять.

Я кивнул. И в самом деле – комментарии тут не требовались.

– Но в последнее время стали возникать сомнения, – проговорил Изя и на сей раз посмотрел мне в глаза прямо и жестко. – Возникло мнение, что контроль-то вы установите, но не с тем, чтобы пресечь, но лишь чтобы использовать в своих интересах.

– Россия – во главе мирового терроризма? – сказал я, выражая голосом наибольшее возможное сомнение. – После всего, что ей пришлось от него вытерпеть?

Я намеренно произнес «ей», чтобы подчеркнуть, что я тут – лицо не заинтересованное, и могу беспристрастно судить со стороны. Я знал, что он в это не поверит, но тем не менее нужно было сказать именно так.

– Мне тоже не очень верится, – сказал он. – Однако многим из нас, выходцев отсюда, в Штатах не очень-то доверяют. Русская мафия, и все такое. Так что ветер переменился, и там будут стараться по мере возможности задробить развитие предстоящих тут событий.

– То есть референдума и избрания? Но не всякого избрания, а лишь одного определенного претендента, если не ошибаюсь?

– Ну, тебе не нужно объяснять.

– Ладно, а при чем тут твое участие в приеме?

– Я должен переговорить с шейхом Абу Мансуром. Это в наших общих интересах, но шейх пока об этом не знает.

– Не вижу, как ваша беседа сможет изменить развитие событий. Ты хочешь сказать, что твое правительство собирается выступить против великой державы? Своего лучшего союзника? Не убедительно как-то.

– Ну ты всегда любил слишком сильные выражения. Но мы намерены блюсти свои интересы.

– И не против заручиться поддержкой и у нас. Я правильно интерпретирую?

– По-моему, желание совершенно естественное.

– Потому-то вы и участвуете в работе партии Азороссов?

– «Мы» не участвуем: партия не может пользоваться активной помощью из-за границы. Но отдельные лица… я бы сказал, следим весьма сочувственно. Не забудь: многие из нас восстановили гражданство, отмененное нацистами.

Он говорил, а я слушал и верил ему ровно на одну треть. На треть – в том смысле, что он показывал мне именно такую часть того, что было у него на уме, две же трети тщательно скрывал; однако у меня были кое-какие догадки по поводу того, что именно он утаивает.

– А ты не боишься, что ваше открытое сочувствие скорее повредит делу, чем способствует избранию претендента?

– Наше сочувствие не афишируется. Никоим образом. Но, кроме прочего, я и об этом должен переговорить с шейхом.

– Так, так, – проговорил я задумчиво, мысленно расставляя на доске возникшую позицию и пытаясь наскоро просчитать варианты. – Конечно, если учесть, что с шейхом прибыли финансисты, которые могут оказаться весьма заинтересованными в деятельности нескольких банков, не столь давно возникших в твоей стране… Тех, что занимаются перекачкой нефтяных денег в Россию. Просто удивительно, как это вы перехватили такую кормушку, вот что заслуживает восхищения.

– Об этом мне ничего не известно, – прервал он меня чуть быстрее, чем следовало бы. Но и эта поспешность могла оказаться игрой – и не самой бездарной.

– Разве я сказал, что тебе что-то ведомо? Нет, ни слова.

– Надеюсь, ты не откажешься от своего обещания? – спросил он с подозрением.

– По-моему, пока я еще никому ничего не обещал, – осадил его я.

– Так пообещай, что тебе мешает?

Пока он высказывал эту глубокую мысль, я уже успел решить.

– Изя, мальчик, – сказал я ласково. – Или ты сейчас же начнешь говорить по делу, или – клянусь истинностью Книги – мы с тобой прервем отношения навсегда. Ты имеешь понятие, сколько стоит минута моего времени в Москве?

Он глубоко вздохнул. И наконец отважился.

– Ну мне не хотелось бы говорить…

– Что тебе хочется, чего не хочется – твое личное дело. Но если ты реально представляешь, о чем просишь…

Он снова вздохнул – словно его принудили отдать последнее.

– Ну, ладно… Но – строго конфиденциально, сам понимаешь.

– Мог бы и не говорить.

– Ты слышал о проекте «Иудея»?

Я каким-то образом оказался в курсе. Речь шла о практически бессрочной аренде некоторых ближневосточных территорий; в основном речь шла о сирийских землях – потому что даже ближайшим ее соседям и союзникам становилось уже не под силу справиться с сирийским реваншизмом, который очень не нравился остальному миру, потому что был чреват войной. Поэтому уже некоторое время назад пошли кулуарные разговоры о том, что великая держава намерена повторить в Сирии свой иракский вариант, поскольку Сирия и заняла политическую нишу, в начале века не по доброй воле оставленную тогдашней багдадской головкой. Но арабский, и шире исламский мир не хотел нового вмешательства из-за океана, поскольку квоту допустимого Штаты уже исчерпали. И возникло мнение – уменьшить пыл реваншистов своими силами, для чего изъять из-под сирийской юрисдикции часть ее территории; на этих-то землях заинтересованные люди собирались создать второе историческое государство – Иудею, которое вместе с Израилем составило бы федерацию. После долгих и трудных усилий «тихой дипломатии» в принципе удалось договориться; однако вопрос о стоимости аренды все еще не нашел разрешения. Шейх был одним из людей, чье слово в этих переговорах могло иметь значительный вес. Что ж, не исключено, что Изе было нужно от арабского вельможи именно это, а не то, что меня занимало куда больше. Он явно наталкивал меня на эту версию и, следовательно, старался отдалить от другой, намного более важной. Ну, пусть будет так: сделаем, что называется, поклевку.

– Хочешь с ним поторговаться?

Изя склонил голову набок и поднял плечи.

– Коммерция есть коммерция – даже и в политике.

– У тебя есть, чем его заинтересовать? Шейх – человек восточный, не любит зряшных разговоров.

Изя ухмыльнулся:

– С пустыми руками в гости не ходим.

– Хорошо, – пообещал я. – Попробую. За результат не ручаюсь.

– И еще бью челом…

– Аппетит приходит во время еды?

– Отнюдь. Это тоже домашняя заготовка. Вопрос аренды, как тебе ясно, имеет много аспектов. Одно дело – решение на верхах, другое – отношение населения, духовенства, главным образом низшего. Мнение России сыграет большую роль. С кем надо увидеться, чтобы обговорить этот вопрос, и как с ним увидеться? Ты понимаешь: речь идет не о фигурах над ширмой, а о тех, кто скрыт за нею. Вот такая встреча мне нужна. Россия при этом только выиграет. Естественно, и ты обижен не будешь.

Это я и так знал. Даром работают только любители, а я к ним не относился. Я, конечно, понимал, что он не собирается предложить мне деньги: игра велась по правилу «Услуга за услугу». А услуги мне могли понадобиться – в том числе и с его стороны, вернее – со стороны тех, кого он сейчас представлял. На самом деле, а не по легенде, которую он пытался развесить на моих ушах красивыми фестонами. Если, разумеется, услуги не понадобятся мне именно против него самого.

– Это будет, пожалуй, потруднее, чем с шейхом. Хотя если бы ты действительно увиделся с Акимовым, он наверняка смог бы дать тебе дельный совет.

– Прекрасно. Вот и устрой мне встречу с ним.

– Ну… – Я поставил на стол чашку с остатками кофе и поднял брови так высоко, как только мог. – Что я, фокусник, по-твоему?

– Я понимаю. Но у тебя, как правило, все получается…

Я медленно допил кофе. Потом, вздохнув, проговорил:

– Будем надеяться. Где тебя найти?

Он вытащил из кармана несколько визитных карточек, выбрал одну и протянул мне. Я прочитал, усмехнулся и спрятал ее. Судя по ней, он тоже, как и Северин, занимался продажей всяких процессоров и всего такого прочего. Ну, пусть так.

– Надеюсь, что тебя действительно можно будет там обнаружить.

– Буду ждать звонка, – сказал он. – А здесь неплохо готовят. Спасибо, что навел на хорошее местечко.

– Поесть на Руси всегда любили, – сказал я. – Ну что же, дрогнули и пошли?

И в самом деле, времени у меня почти не оставалось. Я подозвал обера. Изя запротестовал: он хотел заплатить сам, я не стал ему препятствовать: пусть совершенствуется в современном российском быте. Пока он отсчитывал деньги, я сказал так, чтобы он понял: его слова я принял всерьез.

– Ладно, положусь на твое обещание.

Он только кивнул.

Мы помолчали.

– Хорошо, – сказал я наконец. – Подъезжай к посольству – устрою так, что ты пройдешь. А к тому времени, может быть, сумею разузнать и относительно второй встречи. Так что не придется тебе прислушиваться к телефону в кармане.

– Спасибо.

– Теперь мне пора. А ты чем займешься?

Он пожал плечами.

– Побездельничаю, пошляюсь по Москве. Ну, еще, может быть, попытаюсь найти и других старых дружков. Вот как тебя нашел.

– И кого еще собираешься?

– Северин, как ты знаешь, в стеснении. Кого еще? Хотел Ольгу найти; Ольгу-то помнишь?

Я уже начал было подниматься, но при этих словах раздумал.

– Нашел?

Он кивнул:

– Только что от нее.

– Ну что она, на твой взгляд?

Липсис глянул на меня одним глазом, как птица.

– Приказано с тобой на эту тему не беседовать.

– Ты что, сказал ей, что собираешься ко мне?

Он привычно развел руками:

– Случайно выскочило. Да и потом… это же не совсекретная информация, надеюсь? Прости, но у меня такое впечатление, что она не очень-то хочет тебя видеть.

Такого поворота я не ожидал. И почувствовал, как наливаюсь адреналином по самую горловину.

– Вот еще новости! Отчего?..

– Не знаю, не знаю. Так показалось – вот и все.

– Слушай, – сказал я, – а дочку ее ты там видал? Ей сейчас – да, лет двадцать пять, пожалуй. С ней не разговаривал?

Он пожал плечами.

– А зачем? С дочкой у меня общих воспоминаний нет.

– Да, – сказал я после паузы. – В этом ты прав, конечно. А как старик? Все по-старому топорщится?

Изя негромко присвистнул:

– Эка! Старик – на Востряковском уже сколько времени. Номера не помню, но визуально могу найти. Если хочешь, конечно.

Я только помотал головой.

– И верно, – согласился он. – К чему? Архив его, как ты понимаешь, в гроб с ним не положили, теперь вот Ольга никак не придумает, что ей с этими бумагами делать.

Я пожал плечами. Разговаривать на эту тему мне не хотелось.

– Ладно, мне пора. Твои координаты ты мне дал, мои тебе известны. Так что не забывай.

– О’кей, – согласился он.

– Так здесь сейчас не модно, – предостерег я его. – Россия сейчас к Западу повернулась тем местом, что пониже спины.

– Что же говорят взамен?

– Иншалла, – ответил я весело.

Хотя мне было не до веселья. По чисто личным причинам, неожиданно выплывшим на первый план так некстати. Ольга, значит, со мною общаться не желает. Узнаю ее милый характер, взбрыки и курбеты. А ведь именно для того, чтобы она не ускользнула от встречи, я попросил москвичей нагрузить ее поручением, о котором уже упоминал; само по себе пустяковое, оно должно было показаться ей значительным и романтическим – целиком в ее стиле. Однако все ухищрения пропали зря. Канули в бескрайнюю пустоту. А я-то надеялся перехитрить судьбу.

Впрочем, сказано в Книге, суре четырнадцатой, называемой «Ибрахим»: «Господи наш! Ты знаешь, что мы скрываем и что обнаруживаем. Не скроется от Аллаха ничто на земле и в небесах».

Вот и я так думаю.