Михай Лерман
Одиозный мотив
– Хочу представить вам Валентина Серпухина. Он известный историк-этнограф и сейчас расскажет нам о поселении «Летишье».
– Спасибо, Дима. В первую очередь хотелось бы отметить, что… Погодите. Вы слышали какой-то скрип и грохот внизу?
– Правда? Я ничего не заметил. Сань, проверь. Может с генератором что-то. Продолжайте, Валентин Иванович. Мы это вырежем.
– Так вот. Хотелось бы отметить, что о живущем здесь народе было известно крайне мало. Из дневников советского историка Григория Угольного можно узнать, что жители Летишья почитали женщину по имени Рогнеда. Однако, это были только слухи из соседних деревень. Даже на тот момент деревенька оставалась заброшенной. Григорий Угольный под конец своей жизни сам распространял сомнительные сведенья о культах, жертвоприношениях и приведениях из этих мест. Он встретил конец своей жизни в лечебнице для душевнобольных.
– Довольно жутко, – в своей блогерской манере скривил лицо Дмитрий.
На записи позади Димы стоял комод со знакомым резным рисунком. Я поставил на паузу, чтобы приглядеться. Юля была взволнована.
– Лёня! Он был здесь. Мы оказались правы! Но куда он…
– Тише! – гаркнул на неё. – Нам нужно срочно уходить!
Я посветил фонариком в сторону этого комода и всё подтвердилось. Проклятый символ, что уже видел прежде. Это был он. Как я позже выяснил, это руна «Чернобога». Изображено Дерево с корнями в виде трех линий. И вот теперь снова он всплывает в моей жизни.
– Мы никуда не уйдем, пока не узнаем, что с Димой!
– Проклятье! Ты не представляешь куда мы влезли. Это очень херовое место. Я тебе всё расскажу, только давай отсюда сматываться.
Но она меня больше не слушала. Уставилась в экран камеры и продолжила смотреть запись.
– Сань, что там у тебя? – раздался голос Димы. – Чего молчишь?
– Что здесь происходит?! – кто-то завопил из видео.
Дальше ничего нельзя было разобрать из-за криков. Я же принципиально не хотел сейчас это смотреть. Всё читалось по лицу Юли. Наполненные ужасом и непониманием глаза заблестели от слез. На душе стало так невыносимо и гадко.
– Что там, Юль? – не сдерживая своё любопытство спросил я.
– Ничего не вижу. Чёрт! Камера упала. Я ничего не вижу.
– Бери её с собой и уезжаем. Жене сейчас внизу паршиво.
Не успел даже договорить, как на первом этаже послышался скрип. На ум сразу пришёл Женька, которому надоело торчать снаружи и решил проведать нас. Только он сразу бы отозвался. В сию же секунду попытался набрать его номер в смартфоне. Где-то снаружи дома послышал звук звонка, но Женя не отвечал.
– Лёня, что происходит? – совсем ничего не соображая спросила Юля.
– Заткнись! Я, кажется, что-то слышу внизу.
Едва ли она вновь открыла рот, как мне пришлось зажать его рукой. Как мне показалось, одна из ступенек дала о себе знать.
– Кто-то поднимается и это не Женя, – прошептал я, но не убирал руку с её лица.
Мотив. Звучал одиозный мотив в исполнении женского хриплого голоса. Он напоминал колыбельную, но слова её были незнакомы.
БАЙ, ДА ПОБАЙ, ТЫ ЖИВИ, НЕ УМИРАЙ,
ОТЦА МАТЬ НЕ ПОКИДАЙ, БАЮ-БАЙ!
ЕСЛИ МАМУШКУ ПОКИНЕШЬ,
ГОЛОВА ТВОЯ ПОГИБНЕТ,
БАЮ-БАЙ!
Тревога нарастала с приближением дурного песнопения. Оно распространялось эхом по всему обветшалому дому, хотя ощущалось, что звучит только в моей голове. Некто уже поднимался на второй этаж. Лишь одна мысль об этом накладывала оцепенение. Возможно, что со стороны я выглядел человеком, что впал в приступ кататонии. Ещё один шаг исполнителя отвратной колыбельной. Второй. Ноги отказывались двигаться. Непослушный разум был порабощен. Нет! Осквернён чем-то неправильным и противоестественным.
– Нет! – вскрикнула Юля.
С трудом заставив себя повернуться в сторону девушки, все стало ясно с первого взгляда. На неё песнь подействовала совсем иначе, напрочь лишив рассудка бедняжку. В выпученных глазах читалось безумие и поглощённость от кошмарного ощущения страха. Руки её схватились за голову в попытке ногтями ободрать кожу и добраться до сводящей с ума колыбели. Слова застряли в моем горле комом, не представляя как помочь девушке. Послышался очередной шаг, что стал роковым для неё. Юля вымученно улыбнулась и рванула к двери, мимолетно толкнув меня своим плечом.
– Дима, это ты? Я иду! Лёня, ты слышишь? Это же Дима.
Невозможно было описать степень моего замешательства. Но когда Юля покинула комнату, из коридора раздался её пронзительный крик, словно он переходил в неистовую истерию, наполненную болью и ужасом. Звуки в коридоре тут же стихли. Было и так ясно, что жизнь несчастной девушки оборвалась в этом богом забытом месте. Но её толчок плечом помог мне выйти из ступора. Не желая дожидаться гостя, я спрятался в старом комоде. Забраться в него тихо и без скрипов заржавевших петель было невозможно, но оставалось уповать на лучшее. Дверь распахнулась, недоброжелательная хозяйка дома вошла вовнутрь. Она продолжала напевать своим осиплым голосом зловещую мелодию. Из щели покосившейся дверцы можно было только разглядеть одеяние этой фигуры, увы лицо не удалось рассмотреть. Женщина носила грязную и рванную понёву, с плеч свисали локоны пепельных волос. Даже через прощелину пробивался отвратный запах напоминающую герань и ещё каких-то трав. Она остановилась в центре комнаты и продолжила петь.