Михаил Волконский
Горсть бриллиантов
И приехав к Зубову, Красноярский был словно как в бреду; он не вполне ясно сознавал, что, собственно, происходит или произошло с ним. Все это было как-то вдруг – туман какой-то, суета Борзого, потом скачка в карете, потом роскошь, такая роскошь, что глаза разбежались и буквально голова закружилась. И в этом тумане выделялась одна центральная фигура, пред которой не только он сам, но и Борзой, и все окружающие тушевались: это – молодой красавец, писаный красавец, лениво облокотившийся на стол, медленно пересыпая свободною рукой драгоценные камни, которых пред ним стояла полная шкатулка.
Так вот он, Платон Зубов! Он даже и не кивнул головою на простой русский поклон Вани, вызвавший неудержимый, громкий смех. Он только глянул на него и, когда кругом рассмеялись, тоже показал свои крепкие, белые ровные зубы в улыбке, еще более скрасившей его и без того красивое лицо.
Кругом заговорили, засмеялись еще.
«Может быть, это так они, между собою, не надо мной», – подумал Ваня, стараясь успокоиться, но все время чувствуя на себе общие взгляды, страдая за свой кафтан и уже внутренне браня себя, зачем приехал.
К нему беспрестанно обращались с вопросами, заговаривали с ним. Он отвечал. Но не успевал он рта раскрыть, как раздавался уже хохот.
Наконец, Ваня сел в сторонку и замолчал.
«И что я вам сделал?» – как бы спрашивал он, оглядываясь кругом.
Зубов как будто развеселился. К Борзому он стал внимательнее, чем к другим, и когда тот похвалил стоявший на окне кактус в цвету – редчайший экземпляр, только что присланный князю в подарок кем-то из иностранных послов, Зубов небрежно спросил его:
– Вам нравится?
Борзой стал хвалить еще больше.
– Я вам велю прислать этот цветок, – сказал Зубов, и все петиметры с нескрываемой завистью обернулись на Борзого, но каждый постарался стать с ним любезнее.
И словно в программу этой любезности к Борзому тоже входило приставание к привезенному им на общую потеху Красноярскому, к Ване стали снова обращаться с нарочно глупыми вопросами:
– Вы видали кактус?
– А затылок свой видели?
– А стекла в окнах?
– А правда, что внутри России сырое мясо едят?
Бессильная злоба уже подымалась в душе Вани. Он отлично понимал, что над ним смеются, и понимал, для какой роли его привезли сюда.
Он сжимал кулаки и кусал губы, но делать было нечего. Не следовало ехать – это другой вопрос.
И Ваня давал себе слово и делал всевозможные заклятья, что никогда уже ни за что не поедет по приглашению Борзого и к нему не пойдет… Ни за что!..
Когда пошли все завтракать, Красноярский думал, авось, не заметят его, и остался последним в кабинете, надеясь, что о нем позабудут, но нет, вспомнили.
За ним пришел Борзой, потом еще несколько человек и почти насильно потащили в столовую. Его усадили за стол.
За столом опять начались придирки и приставания. Ваню потчевали, угощали, наливали ему вина.
– А отчего не пьет ничего господин… Красновка? – вдруг сказал, к общему удовольствию, сосед Красноярского, молодой человек с тупым, но нахальным лицом, и взялся за бутылку, чтобы налить в рюмку Красноярского.
Тот побагровел весь. Выпитое вино и долго сдерживаемое возбуждение подействовали на него наконец.
– Это вы ко мне-с? – спросил он.
– Да, к вам-с, – ответили ему в тон.
– Ну, так я вам, сударь, скажу, что моя фамилия не Красновка, а Красноярский, и это – дворянская, честная фамилия, за честь которой, если вы позволите оскорбить меня, я разведусь с вами поединком! – вдруг выпалил Вайя.
На этот раз все притихли, а Зубов поморщился.
Это было под самый конец завтрака. Почти сейчас же, может быть, именно вследствие этого инцидента, встали из-за стола.
Перейдя снова в кабинет, Зубов опять сел к столу и принялся перебрасывать камни, но вдруг остановился, стал внимательнее вглядываться в них, высыпал всю шкатулку на стол и оглянулся на стоявшего возле него Борзого.
– У меня камней не хватает, а пред завтраком все были, – сказал он, впрочем так, что остальные не могли слышать.
Он знал, оказывалось, все свои камни наперечет.
Борзой, совершенно спокойный, наклонился к нему.
– Не может быть, чтобы кто-нибудь из здесь присутствующих… – начал он.
Зубов обвел глазами всех находившихся в комнате. Они все очень весело разговаривали, очевидно, после завтрака сделавшись посвободнее. Один Красноярский сидел в углу, насупившись.
– А за него вы отвечаете? – показал глазами Зубов на него.
Борзой вдруг густо покраснел.
Зубов понял, что причина этой красноты та, что Красноярский был привезен Борзым.
– Можно сделать обыск, – сказал Борзой, совсем понижая голос, почти на ухо Зубову.
– Здесь, у меня? – поморщился тот.
– Можно сделать такой финт, чтобы все сняли кафтаны и камзолы, и под этим предлогом…
Зубов кивнул головой.
Борзой подошел к остальному обществу и вмешался в разговор.
Через несколько времени он очень ловко предложил идти всем играть на бильярде.
Все согласились и шумно направились в бильярдную. Там Зубов первый показал пример и снял не только кафтан, но и камзол, предложив и остальным сделать то же самое.
Все, в особенности те, у кого, как у Борзого, рубашки были из тончайшего батиста, поспешили последовать его примеру. Только Красноярский оставался стоять в углу у стенки, не двигаясь.
Сам Зубов подошел к нему.
– А что же вы?
– Я… ваше сиятельство, – ответил Красноярский, титулуя Зубова, потому что все титуловали его кругом, – на бильярде не играю.
Зубов вспыхнул.
– Но раз я снял кафтан и камзол, этикет требует, чтобы вы сделали то же самое. Я вам приказываю снять кафтан.
Мертвенная бледность покрыла лицо Вани. Он стоял, опустив глаза и бессильно держа руки.
– Ну, что же? – повторил Зубов.
– Ваше… сиятельство… я не могу… не могу снять кафтан, – чуть слышно проговорил он.
Зубов оглядел его с ног до головы.
– Я, к сожалению, знаю, почему вы не можете снять свой кафтан, – сказал он. – Стыдно. Ступайте сей же час вон отсюда! Слышите? – и он показал Красноярскому на дверь.
Ваня стоял, как ошеломленный, словно не понимая, что с ним.
– Слышали? Вон ступайте! – раздался над его ухом выразительный шепот, и Борзой, крепко захватив его за локоть, почти насильно вывел из комнаты.
