Михаил Вадимович Цой
Отцу
«Дорогой отец,
Ещё с моего отрочества мы общались письмами. Сейчас я уже свыкся с твоим отсутствием, но, знаешь, было бы неплохо встретиться снова, как думаешь?..»
Я в очередной раз перечитал письмо и, аккуратно сложив, поместил его в нагрудный карман. На душе было спокойно, впервые за долгое время. Даже сейчас, когда за окном поезда шёл ливень, а вдалеке били молнии, я ощущал покой.
Несмотря на всю суету ночного поезда, стук рельс и капель дождя о стекло, мне не спалось – не мог дождаться встречи. Сколько мы не виделись? Лет шестнадцать? Или больше?..
Под ногами стояла сумка, полная разных книг: от серьёзных научных догматов до сборника скандинавских мифов – сын одинаково любил как науку, так и фольклор. На форзаце каждой было аккуратно выведено: «Дорогому Николаю от любящего отца Тимофея».
Всегда находил такое сочетание интересов любопытным. Обычно подростки, узнав что-то из науки, пытаются опровергнуть легенды, стремясь утвердиться, заявить о себе миру, мол, вот он я, вот мои верные доводы, и вместе мы правы! Однако Николай, как сам он просил себя величать (ибо не пристало мужу учёному откликаться на Коленьку), подошёл с другой стороны – старался объяснить мифы, используя научные знания, а не развеять их.
Так, в своё время, вычитав про неких чудовищ, появляющихся в грозу, он увлёкся легендами и сказками. Чуть позже, сделав вывод, что люди, наблюдавшие это, всего лишь застали шаровую молнию, Николай углубился в физику, пытаясь найти ответы на возникающие вопросы.
И так увлёкся, что в свои тринадцать лет решал задачи за десятый класс. Учитель всё давал и давал новый материал, искренне веря в гениальность Николая и его светлое будущее физика. Остальные предметы Николай готовил «на отвали». Даже на иностранных языках он умудрялся получать плохие оценки, хотя неплохо разбирался в английском и французском – как-никак, родной отец – переводчик.
Я стукнулся головой – не заметил как задремал. Поезд тормозил, в проходе топтались люди с чемоданами – всего четверо, но шуму создавали они прилично.
Наручные часы показывали пять утра, то бишь ещё полтора часа до моего выхода. Это время я потратил, аккуратно выписывая и тут же зачёркивая слова, которыми поприветствую сына.
Нехватка времени на общение с Николаем и привычка всё выписывать и породили нашу с ним традицию общаться письмами. Поздно ночью, закончив работать с переводами, я писал заметки, в которых говорил сыну, что ему нужно сделать завтра после школы, и извинялся за невозможность активного участия в его жизни. Он был смышленым парнем и прекрасно понимал, что после смерти матери абсолютно всё водрузилось на мои плечи: от заработка до воспитания. Я хватался за любую работу – от переводов до написания речей, желая обеспечить ему достойное детство.