Михаил Михеев
Адмирал: Адмирал. Заморский вояж. Страна рухнувшего солнца
Впрочем, осмотр кораблей вряд ли что-то дал Крылову. Из-за условий Версальского мира Германия длительное время не могла вести нормальных военно-технических разработок, и обводы корпусов, частично заимствованные с кораблей прошедшей войны, выглядели архаично. В СССР наверняка ушли заметно дальше. Так что идея о том, что русские могут что-то посоветовать, глупой не выглядела. Правда, стоило бы поднапрячь и итальянцев, но хитрые макаронники так виляли хвостом, что связываться с ними в Германии не больно-то хотели.
Честно говоря, Колесникова так и подмывало попытаться через того же Крылова выйти на связь с советским командованием, однако идею эту он, по долгому размышлению, отбросил. Пока он один, его позиция малоуязвима. Просто не заподозрят. А вот стоит увеличиться кругу посвященных – и все, вляпались. Так что лучше уж подождать, деликатно и осторожно, своего часа, а пока терпеть ехидство старого кораблестроителя, благо немецкий тот знал.
Откровенно говоря, в глубине души адмирал не слишком верил, что из визита советских инженеров все же родится какой-то результат. Однако, к его удивлению, буквально через неделю после их отъезда из СССР пришло положительное заключение. Добавить скорости, не устраивая глобальных переделок в машинном отделении, можно было, проведя относительно небольшие изменения носовой части корабля и оптимизировав форму винтов. В первом у немцев имелся неплохой опыт – как-никак и «Шарнхорст», и «Гнейзенау» переделкам носовой части уже подвергались. Сделать новые винты – и вовсе не проблема. Затратно, конечно, но в целом операция рутинная. И если к скорости «Лютцова», все еще стоящего в ремонте, удастся добавить обещанные Крыловым три узла, то это позволит безбоязненно включать корабль в состав ударной эскадры. Естественно, предложение было принято, но сделали это уже без участия Колесникова. Адмирала Лютьенса снова вызвали в Берлин, где он пробыл всего несколько часов, после чего срочно вылетел во Францию. Близилась не оставшаяся секретом для немецкой разведки операция «Катапульта», и от лучшего флотоводца Германии верховное командование требовало чуда.
Винты самолета отчаянно рубили холодный воздух, но все равно самый большой серийный лайнер Германии продирался сквозь встречный ветер крайне медленно. Все же поршневые двигатели – это совсем не то, что турбины в различных модификациях, так хорошо прижившиеся на пассажирских самолетах в последующие десятилетия. Четыре истребителя прикрытия с трудом держали такую скорость, то и дело уходя вперед, делая круг и возвращаясь на свое место. Все же их проектировали под совсем другой полет, и вечное подстраивание под тихохода грозило им сваливанием в штопор. На аэродроме заинтересовавшемуся недовольными лицами асов Геринга адмиралу это объяснили в подробностях, да еще и с использованием весьма специфических выражений. Послушав, как выражаются пилоты, Колесников даже проникся к ним некоторым уважением – положительно, они тоже общались с разными людьми, и в части знания языков для выражения недовольства мало чем уступали морякам. Особенно умилил один, уже пожилой гауптман, сказавший несколько слов на исковерканном, но вполне понятном русском языке. Из пяти слов приличным было только одно, да и то – предлог.
И все же кое-какие плюсы в такой неспешности полета имелись, во всяком случае, сейчас. Во-первых, благодаря хорошей видимости, можно было насладиться красотами окружающего пейзажа с высоты птичьего полета. Впрочем, Колесникову, никогда не причислявшему себя к когорте ценителей прекрасного, готовых умиляться над чем угодно, от неимоверно мрачных картин Рембрандта до эстетики расколотого унитаза, рассматривать пейзажи быстро надоело. Но имелось еще и во-вторых. Под гул моторов неплохо думалось, а малая скорость давала хороший запас времени для размышлений.
По всему выходило, что из-за его вмешательства история начала меняться – пусть и локально, но весьма заметно. Потопленный линейный крейсер британцев и уцелевшие германские моряки и солдаты – это один вектор. А на другом конце цепочки британский же авианосец «Глориес», два эсминца и полторы тысячи человек. Это должно было случиться в начале лета, Лютьенс хорошо помнил сей эпизод, но вице-адмирал Маршаль не вывел в море линкоры, все еще находящиеся в ремонте, и авианосец спокойно ушел на базу. Впрочем, это, возможно, не так уж и плохо. С одной стороны, не даст Маршалю перехватить у Лютьенса лавры самого успешного флотоводца, а с другой – британцы не получили негативный опыт и есть шанс, что они и дальше будут гонять авианосцы без прикрытия тяжелыми кораблями. А он, Колесников, хорошо помнит, что отсутствие артиллерийских кораблей, обеспечивающих устойчивость авианосного соединения, превращает плавучие аэродромы в стадион, набитый смертниками. В общем, надо поглядеть, как там будет дальше, но то, что изменения пошли – факт.
В ровный гул двигателей вплелись незнакомые нотки. Колесникова это не слишком насторожило – ровно до того момента, как самолет вдруг начал резко, с сильным креном забирать влево. Бросив взгляд в иллюминатор, адмирал успел увидеть далеко справа трассу выстрелов, а еще через несколько секунд и самого нарушителя спокойствия, закончившего атаку и сейчас, выйдя из пике, упорно лезущего вверх.
Картина, в принципе, была понятна даже неспециалисту. Пара «спитфайеров» зашла со стороны солнца и, пользуясь преимуществом в высоте, атаковала «мессершмитты» прикрытия. Атака получилась не то чтобы совсем удачная, но и не безрезультатная. Один из немецких истребителей, сильно дымя, разворачивался со снижением и явно намерен был тянуть к аэродрому. Судя по тому, что открытого огня видно не было, и управления он не потерял, шансы у пилота имелись. Остальные три машины развернулись и тоже набирали высоту, явно не желая оставлять англичан безнаказанными.
Английские пилоты, очевидно, боя принимать не жаждали. Хотя их самолеты и были вполне сравнимы с немецкими, но все же против восьми английских пулеметов «спитфайера» на немецких «эмилях» стояло по два пулемета и две пушки калибром двадцать миллиметров. Одно хорошее попадание – и хана. А главное, немцев было трое против двоих англичан, что сводило преимущество последних в количестве стволов к несерьезному минимуму. Поведение британцев было логичным.
А вот поведение немецких пилотов – нет. Колесников с неодобрением наблюдал, как «мессершмитты», вместо того, чтобы выполнять задачу по охране пассажирского самолета, азартно гнались за улепетывающими британцами. Вряд ли догонят, кстати. Самолеты одного класса, разработанные в одно и то же время, обладали и вполне сходными скоростными характеристиками. При этом у британцев уже имелась фора по высоте и дальности. Нет, не догонят.
– Уроды крылатые, – зло буркнул себе под нос молчаливый полковник, впервые с момента взлета открывший рот. Этого седого мужика, габаритами походившего на Геринга, с круглым, словно луна, лицом, во время посадки на дозаправку запихнули в самолет в нагрузку, как, впрочем, и еще четверых. В принципе, борт был предоставлен лично Колесникову, но отказывать на просьбу обратившегося к нему генерал-майора люфтваффе он не стал. В конце концов, можно понять мужика – зашивается, с трудом затыкая все дыры. Самолетов изначально недостаточно, а тут еще то потери, то незапланированные рейсы. Так что пусть их, тем более, если что, поболтать будет с кем, решил тогда адмирал и согласился.
– Это вы про кого? – отозвался подполковник-танкист, невысокий, но крепкий, жилистый.
– Про наших, не про британцев же. Они воюют, им положено нападать, никаких обид. А эти взяли – и свалили. Если сейчас кто-нибудь…
Что кто-нибудь, где-нибудь и как-нибудь уже началось, стало ясно буквально через секунду, когда пилот буквально швырнул самолет вправо. И почто сразу же его затрясло, вроде и несильно, но как-то… зло, иначе и не скажешь. Выглянув в иллюминатор, Колесников обнаружил в крыле две цепочки аккуратных дырок и понял, что британцы провели их, как котят. Пока два самолета отвлекали внимание эскорта, остальные атаковали охраняемую им штабную машину. А еще он понял, что это, похоже, все, конец его приключению.
Страха почему-то не было, а вот интерес к происходящему неожиданно присутствовал. Пока остальные бледнели, потели и вообще вели себя, как и положено нормальным людям, оказавшимся в центре мясорубки и неспособным предпринять что-либо осмысленное, Колесников, устроившись поудобнее, принялся наблюдать воздушный цирк. А посмотреть, кстати, было на что.
Пилоты «Кондора» отчаянно крутились, заставляя тяжелую машину выделывать совсем не положенные ей по статусу кульбиты. Британские летчики, в свою очередь, раз за разом заходили на цель, поливая ее огнем пулеметов. Однако самолет продолжал держаться, и крылья, на некоторых участках напоминающие изодранную кошкой скатерть, отваливаться пока не спешили. Сзади отчаянно огрызался из пулемета бортстрелок, не столько чтобы попасть, сколько пытаясь заставить истребители не приближаться и стрелять издали, а значит, менее точно. Надо сказать, у него получалось, хотя повреждения нарастали, а один раз пули, хлестнув по фюзеляжу, зацепили и тех, кто паниковал в салоне. Остро запахло кровью. Но главное, мечущийся и закладывающий глубокие виражи самолет медленно, но неуклонно терял высоту.
Потом кто-то из англичан сумел зацепить правый крайний двигатель «Кондора». Тот, к счастью, не загорелся, но моментально заглох, и Колесников, хоть и не пилотировал самолет, сразу почувствовал, что управлять им стало тяжелее. Британцы это тоже почувствовали, их атаки стали яростнее, и закономерно, что через пару минут им удалось поразить второй двигатель на этом же крыле. Тот сразу же вспыхнул, брызги кипящего масла окатили крыло, а некоторые долетели и до фюзеляжа, забрызгав иллюминатор. Колесников на миг даже отшатнулся, но быстро сообразил, что пожара не будет. Летчики успели перекрыть подачу топлива, а начавшее было разгораться пламя тут же сбило встречным напором воздуха, однако ситуация продолжала оставаться аховой.
Лишившись половины двигателей, самолет уже неспособен был маневрировать. Более того, он и в воздухе нормально держаться тоже не мог, все быстрее теряя высоту. Двигатели бешено выли, однако мощности все равно не хватало. Сейчас недавно могучая и красивая машина превратилась не более чем в легкую мишень, и британские пулеметы тут же прошлись по ней еще раз. В фюзеляже сразу же появилось множество дырок, кто-то заорал, а одна из пуль больно клюнула Колесникова в предплечье, однако эта атака внезапно оказалась последней. Колесников понял из-за чего почти сразу – вернулись немецкие истребители, и теперь в воздухе творилось черт-те что. А «Кондор» продолжал снижаться, и в воздухе все отчетливее пахло дымом.
Окончательно потеряв способность держаться в воздухе после отказа третьего двигателя, не выдержавшего перегрузки, самолет встретился с землей минут через пять. Пилоты боролись за жизнь до конца и, в конечном итоге, сделали многое. Они направили самолет прямо в мелководную речушку, и, воспользовавшись тем, что перед ними оказалось почти четверть километра прямого участка, смогли приводниться. Самолет опустившимся против всех правил хвостом распорол зеркальную гладь, и это смягчило удар. В результате, когда он с шумом плюхнулся, скорость была уже невелика. Промчавшись по реке, Кондор вылетел на песчаную косу, да там и замер. Языки пламени пока еще лениво, но все более уверенно лизали обшивку.
Из всех, кто находился в салоне, адмирал оказался единственным, кто остался в состоянии двигаться. Болела рука, но, судя по тому, что двигать он ею мог, ранение оказалось несерьезным. При посадке его сильно приложило, но это, опять же, было не смертельно. Остальные лежали кто где – последние атаки истребителя оказались крайне результативными. Только упитанный полковник хрипло стонал, ухитряясь все же зажимать дыру в груди, да ворочался в углу, пытаясь встать, какой-то хмырь в гражданском. Колесников не помнил, как его зовут.
Дверь заклинило, однако от двух мощных ударов ногой замок вылетел, и вся конструкция, на миг замерев, словно в раздумье, с отвратительным скрежетом вывалилась наружу. Колесников повернулся, чтобы вытащить раненого, но тут его едва не сбил с ног тот, гражданский. Видать, оклемался, а теперь в панике искал выход. Получив локтем и без того в отбитую грудь, адмирал едва не задохнулся от боли, но сумел не только устоять, но и не заорать вслед выпрыгнувшему из самолета придурку все, что думает по его поводу. Не хватало еще сейчас сбиться на русский матерный.
Полковника, мертвой хваткой зажимающего рану и упорно не теряющего сознание, он не только вытянул из самолета, но и, увязая в песке, оттащил от него метров на двадцать, после чего, шатаясь, вернулся. Наверное, зря, самолет мог вспыхнуть в любой момент, но бросать остальных казалось ему как-то не по-человечески. Проверил в салоне, но пассажиры были мертвы, английские пули буквально порубили их в фарш. Метнулся в хвост и обнаружил там висящего на ремнях стрелка. Живого и даже без видимых повреждений, но без сознания. И сразу же стало ясно, почему в последние минуты боя он не стрелял – ни одного патрона, истратил все, что было. Кое-как отцепил, поволок неожиданно тяжелого летуна через салон, оступаясь и пачкаясь в чужой крови, и буквально вытолкнул его наружу.
Холодная вода, в которую тот плюхнулся, моментально привела бортстрелка в чувство. Правда, шевелился он, как травленый страус, но это сейчас было неважно. Дверь в кабину пилотов оказалась не заперта, и адмирал уже волок оттуда командира экипажа. Тот был жив, отделавшись лишь переломанными ногами, и яростно ругался – похоже, от шока не чувствовал боли. Бортстрелок хоть и с трудом, но сумел принять его и поволок к полковнику, а Колесников уже за шиворот тащил второго пилота. Тот хрипел, на губах пузырилась кровь, похоже, были сломаны ребра и повреждены легкие, но если доживет до госпиталя, есть шанс, что выживет. А больше в самолете никто не уцелел.
Успели они вовремя. «Кондор» до последнего сопротивлялся огню, но потом вспыхнул весь и сразу. Пыхнуло жаром, но они были уже достаточно далеко и перевязывали раненых. О собственной руке Колесников вспомнил уже под конец и, распоров рукав, понял, что ему повезло – пуля всего лишь рассекла кожу и слегка повредила мышцу. Сейчас, когда адреналиновый задор начал уходить, болело все это зверски, но реального вреда было немного. Шрам останется, и только. Неприятно – но совсем не смертельно.
Их нашли через полтора часа. Вылетел на высокий берег грузовик, набитый солдатами, и уже через минуту спасшихся окружили. Правда, кто перед ними, разобрались почти сразу, так что не обошлось без инцидентов. И все остались живы, даже полковник…
Вице-адмирал Марсель-Брюно Жансуль Колесникову не нравился. Бывает такое, когда тебя раздражает в человеке буквально все, от двойного имени до манеры держаться, причем такое отношение иррационально. Вроде бы ничего этот человек тебе лично не сделал. Ну, участвовал в охоте на «Адмирала Шпее», но там многие отметились. Да и вообще, война – она на то и война, и каждый делает в ней свою работу. Так что обижаться на врага глупо, его надо просто побеждать. Однако вот не нравился он Колесникову – хоть тресни. Может, дело было в том, что ему вообще не нравились французы?
И ведь никуда не денешься, надо вести себя максимально корректно. Да, Франция побеждена, однако Германии и лично ему, Колесникову, нужен ее флот. Целый, а не на дне какой-нибудь занюханной бухты, и от того, как сложится разговор, фактически зависит исход кампании на море. А под командованием Жансуля оказалась наиболее мощная и боеспособная часть французского флота, это приходилось учитывать.
Сейчас здесь, в гавани базы Мерс-эль-Кебир, что во французском Алжире, собралась внушительная сила. Два новейших линейных крейсера, два устаревших, но все еще мощных линкора-дредноута, построенных для той, прошлой войны, эсминцы, подводные лодки и даже гидроавиатранспорт. Боевая ценность последнего в реалиях новой войны выглядела сомнительно, однако у немцев с авианесущими кораблями дела обстояли пока что и вовсе плачевно. В подобной ситуации не следовало отказываться даже от столь сомнительного приобретения. Вот только удастся ли наложить на все это богатство лапу, оставалось под большим вопросом.
Как он сюда добирался – это отдельная история. В штаб-то его доставили без проблем, завезя предварительно в госпиталь, где мрачный врач обработал рану, зашил ее и заявил о необходимости госпитализации. Непреклонно так заявил. Сопровождающий его штабной офицер в чине подполковника горячо поддержал эту идею, которая разом снимала с него ответственность и, кроме того, избавляла от хлопот, связанных с незапланированным высоким гостем. Хорошо еще, удалось связаться с Берлином, причем выйти непосредственно на Гиммлера. Тот выслушал, затребовал к телефону штабного и даже не орал, но, судя по тому, как с каждой секундой все больше и больше покрывался каплями пота лоб обнаглевшего не по чину подпола, тот всерьез опасался за целостность своего организма. И на врача он орал, как потерпевший, Колесникову даже стало немного стыдно за него. Хотя, с другой стороны, тот тоже должен понимать, что не всегда его мнение – истина в последней инстанции, не ребенок, чай.
После образцово-показательной порки все задвигалось с утроенной скоростью. Всего два часа – и они уже были на аэродроме, а перед этим навели шороху в штабе. Там не знали, чем отправить дорогого гостя поскорее и подальше. Самолетов вроде «Кондора» у них просто не имелось.
Пришлось импровизировать. Здесь базировалось несколько двухместных сто десятых «мессершмиттов». Правда, местное командование люфтваффе страшно не хотело отдавать один из них, но звонок Герингу, который уже был в курсе их приключений, решил вопрос. В два счета договорившись о том, что адмирал не станет во всеуслышание поднимать вопрос о позорно прошляпившем врага истребительном прикрытии, а Геринг, соответственно, жестоко их накажет своей властью, Колесников поднял вопрос о транспорте. Начальство, которому совсем не хотелось получать по шапке за срыв ответственной миссии по вине своих людей, грозно рыкнуло в телефон – и вопрос моментально решился.
И вот он здесь, сидит напротив французского адмирала. А тот пытается сохранить лицо – для побежденного, хорошо это осознающего, держится, надо признать, неплохо. И надо его убедить, иначе все кончится, как и в прошлый раз.
– …Итак, вы предлагаете мне передать корабли Германии. Вам не кажется, что это несколько… самонадеянно и идет вразрез с честью французского офицера?
– Вы не правы по всем пунктам, – усмехнулся Колесников. Времени оставалось совсем немного, и необходимость тратить его на разговоры страшно раздражала.
– Вот как? И в чем же это заключается?
– А во всем, – Колесников откинулся в кресле и посмотрел на собеседника, стараясь, чтобы взгляд его выглядел максимально безмятежным. – Для начала, я не предлагаю вам передавать корабли. Нас вполне устроит, если они просто сохранятся. В конце концов, сегодня мы враги, а завтра, может статься, будем союзниками.
– Вот как? – Жансуль (Колесникова так и подмывало назвать его Жульеном) удивленно приподнял бровь. Лицо его приобрело несколько комичное выражение. – После того, как вы на нас напали…
– Мы на вас не нападали, – жестко ответил Колесников-Лютьенс. – Это ваша страна объявила войну Германии.
– Вы нас вынудили.
– Не мы, а британцы, – меланхолично отозвался Колесников, рассматривая ноготь большого пальца. Обычно он старался держать их безупречно ухоженными, но приключения последних суток этому не способствовали. – Им, видите ли, не нравилось, что мы объявили войну Польше. Ну а ваше правительство отреагировало, как щенок, радостно повизгивая. И кто вам теперь доктор?
Идиома была из будущего, но француз понял и надулся как мышь на крупу.
– Вам не следовало трогать поляков.
– И почему? Вообще-то хамство терпеть – это не в правилах великой державы.
– Вы считаете Германию великой державой?
– Ну, Франции мы это уже доказали, – с улыбкой ответил Колесников. Тоньше надо быть, тоньше, но не мог удержаться от укола. – И потом, это британцы переманили нашего союзника, получившего, кстати, от наших и ваших щедрот кусок Чехословакии. И что нам оставалось делать? Ждать, когда пшеки нападут? Что они будут творить, мы видели. Своих граждан немецкого происхождения они просто вырезали.
– Это пропаганда.
– Это правда. Впрочем, можете не верить, данный факт ничего не меняет. Есть у русских поговорка: две собаки дерутся, третья – не мешай. Вы решили вмешаться, и вот результат. Островитяне снова отсиживаются за проливами, а убивают в результате французов. Вас предали, адмирал.
– А Эльзас и Лотарингия?
– А что Эльзас и Лотарингия? Это земли, которые Германия считала своими, ну а вы – своими. Бывает. Открою вам страшную тайну, адмирал. Если бы вы попытались их защитить, Германия бы немедленно отступила. Мы тогда вас просто боялись. Но ваши политики испугались сильнее, и вот результат. За их ошибки гибнут простые солдаты, и ваши, и наши. И я хочу как можно скорее прекратить эту бойню. Причем я не одинок, так думают многие, включая фюрера. Обратите внимание, вам предложили мир, когда проще было добить. Так что Франция в будущем вполне может оказаться союзником Германии. Кто знает, может, и Париж удастся вернуть.
– Сладко поете.
– Как умею. И в продолжение темы. Самонадеянностью здесь не пахнет. Просто потому, что в противном случае через несколько дней ваш флот перестанет существовать.
– Это еще почему? – вскинулся француз.
– По данным нашей разведки, адмирал, британский флот приступил к операции «Катапульта». Сюда идет эскадра. Два линкора, линейный крейсер «Худ», один или два авианосца, крейсера и эсминцы. Возможно, подводные лодки, но в последнем я не уверен. Их задача захватить или уничтожить ваши корабли прежде, чем до них доберемся мы. Вот такие у вас союзники.
– Я вам не верю, – голос Жансуля звучал ровно, однако в глаза собеседнику он не смотрел. «Во все-то ты веришь и ни разу по поводу моральных качеств британцев не обманываешься», – цинично подумал Колесников. Все, теперь надо дожимать, но – не пережать.
– Не верьте, – пожал он плечами. – Хотите, расскажу, как все будет дальше? Они придут, засыплют минами фарватер и потребуют сдаться. Вы постараетесь тянуть время, просто чтобы не брать на себя ответственность, а ваше командование будет молчать – им тоже не хочется оказаться виноватыми. Потом, когда выйдет срок ультиматума, а возможно, и раньше, британские корабли откроют огонь. У них меньше вымпелов, но больше калибры, и ваши неподвижные линкоры в гавани они расстреляют, как мишени. А может, и этого делать не станут. Просто поднимут в воздух самолеты и разбомбят вас. Нормальной системы ПВО на вашей базе еще нет, так что для самолетов с авианосцев это будет так, тренировочный вылет.
– Замолчите, – голос француза звучал хрипло. Понимает, что немец прав, и сам на месте англичан поступил бы примерно так же.
– Я-то замолчу, а вот те, кто погибнут здесь, окажутся на вашей совести. А если сдадитесь, вас объявят предателем. И помочь вам мы не сможем, даже если очень захотим. Мои корабли далеко на севере, а итальянцы… Между нами, они паршивые моряки и еще худшие солдаты.
Жансуль сидел, сгорбившись. Он как-то сразу устал, а ведь это был достаточно храбрый и грамотный офицер, ходивший и на надводных кораблях, и на подводных лодках, отвоевавший прошлую войну на миноносцах, а туда не берут трусов. Ну что же, теперь аккуратно предложить ему выход, который не нанесет урона его чести и при этом даст шанс.
– Вот что, месье Жансуль, у меня, кажется, есть идея. Здесь у вас не единственная база и, давайте будем смотреть на вещи реально, не самая лучшая. Если верить нашей разведке, у вас есть корабли в Алжире, Касабланке, Тулоне, Дакаре и на Мартинике. Последняя, конечно, далековато… Так вот, я предлагаю вам идти на любую из этих баз. Не желаю даже знать, на какую. Если сумеете проскочить мимо британцев, то, как минимум, станете сильнее на несколько вымпелов. И, главное, выйдете из-под удара. Связь у вас наверняка имеется. И если окажется, что я прав, и британцы явятся сюда, вам это станет известно. Тогда, убедившись, что я не вру, мы сможем продолжить разговор более… предметно. Или не продолжить, тут вы будете в своем праве.
Или же не проскочите, но тогда сможете вступить в бой в открытом море, где не будете скованы узостями и мелями. Глядишь – и отобьетесь. Ну а не отобьетесь – хоть нанесете британцам урон, который их пусть немного, да ослабит. Какая соломинка переломит хребет верблюду – это еще посмотреть надо, однако ни одна не окажется лишней. Все это Колесников, естественно, не сказал, но француз и без того понимал его нехитрую логику.
– Я… обдумаю вашу мысль.
– Это хорошо, – ответил Колесников, вставая. – И еще одно. Если окажется, что деваться уже некуда, можете попробовать прорваться в итальянские порты. Там вас сможет прикрыть авиация. Муссолини мы предупредим. Впрочем, здесь выбор за вами. А лично я на вашем месте попытался бы собрать все силы в один кулак – тогда вас не так просто будет сожрать.
Ночевал он в гостинице. Все же формально Колесников пока что считался частным лицом, и на территорию базы его никто не допустил. Весело, на флагманском корабле французской эскадры побывать, значит, можно, а на их базе, недостроенной еще даже, нет. Впрочем, логика этого времени ставила порой Колесникова в тупик, и он даже перестал удивляться.
В комнате было жарко и душно, простыни моментально вымокли – адмирал исходил потом и проклинал Африку во всех ее проявлениях. О такой банальщине, как кондиционеры в номерах, здесь, похоже, и помыслить не могли. Оставалось терпеть, и лишь после полуночи, когда прохладный ветер с моря немного разогнал удушающую жару, он наконец задремал, чтобы вскоре проснуться уставшим и невыспавшимся. Местную пищу, как еще вечером убедился Колесников, его вроде бы здоровый желудок принимать решительно отказывался, и пришлось ограничиться хлебом и кофе. Последний, надо сказать, оказался хорош, но не способен был примирить адмирала с мрачной действительностью.
К его удивлению, народ с утра выглядел оживлённее некуда. Вчера вечером Колесникова поразил контраст между бойкими и неунывающими арабами, которым, похоже, было наплевать, что творится в большом мире, и французами. Последние упорно пребывали в каком-то трансе. Очевидно, молниеносный разгром их страны и фактическая потеря родины оказались шоком, из которого не так просто выйти. Однако сейчас гвалт стоял такой, что вычленить из него отдельные слова было сложно.
И все же Колесников понял, что случилось. Оказывается, под покровом ночи Жансуль все же увел свои корабли. Позже, побывав возле гавани, Колесников увидел в ней только буксиры – французы оказались лучшими моряками, чем он ожидал. Увести в темноте даже один корабль – задача непростая, а тут вся эскадра. Тем не менее, они справились, чтобы раствориться во мраке. Дело было сделано, теперь оставалось ждать результата. И торчать в этой всеми богами забытой дыре смысла никакого он больше не видел.
Истребитель был уже заправлен и подготовлен к вылету, хотя пилот выглядел не менее помятым, чем сам Колесников. Французский персонал смотрел волками, однако делал все, как положено. Откровенно говоря, адмирал опасался, что какой-нибудь не в меру ретивый лягушатник сыпанет им сахару в бензобак или сделает еще какую-нибудь пакость, но пилот заверил его, что бдел. К тому же маршрут он проложил таким образом, чтобы возможно дольше держаться над сушей – в случае, если начнутся неприятности, так больше шансов выжить. Оставалось лишь мысленно перекреститься, понаблюдать, как винты раскрутятся в прозрачные диски, и взлетать.
До Италии они добрались без происшествий. Пару раз видели в воздухе чьи-то самолеты, но издали не смогли их идентифицировать. Тяжелый истребитель без усилий держался на высоте восьми тысяч метров, намного большей, чем поднималось большинство самолетов противника. Это позволило избегнуть проблем, и через несколько часов, после дозаправки на Сицилии, их самолет приземлился на военном аэродроме возле Рима.
То, что увидел в этой стране Колесников, можно было охарактеризовать одним словом – несерьезно. Галдящая толпа, древние здания, которые никто не торопился ремонтировать, какие-то надутые священники… Последних на душу населения наблюдался явный перебор.
А еще всюду плакаты. Плакаты, плакаты… Выступающий дуче, улыбающийся дуче, дуче, поднимающий гири… Елки-палки, да Сталин с его культом личности по сравнению с итальянским лидером щенок! Отношение к Муссолини здесь, пожалуй, можно было сравнить с языческим культом, поклонением какому-нибудь богу. И Колесникову подумалось, что в странах, где пришел к власти фашизм, народ морально готов к такому повороту событий и что Гитлер, что Муссолини, что многие другие европейские лидеры не просто удачливые авантюристы, а закономерный этап развития общества. Паршивый – но закономерный.
Кстати, с Муссолини он тоже встретился. Огромные полномочия, которые предоставили Колесникову в Берлине, оказались весьма кстати. Все же следовало договориться о возможной координации действий флотов, и проще всего казалось сделать это, напрямую пообщавшись с человеком, обладающим всей полнотой реальной власти.
Вблизи дуче производил странное впечатление. Безусловно, незаурядный человек. Не каждому дано из рядового члена Компартии (да-да, лично знакомый с Лениным и уважаемый им, это Колесников помнил) и журналиста превратиться в создателя собственной партии и главу не самого завалящего европейского государства. Оратор – блестящий, голос поставленный, и поведение такое, словно бы непрерывно говорит с трибуны. Это уже рефлексы, явно. И вместе с тем, производил он впечатление человека смертельно усталого, с огромными мешками под глазами. А еще он был чудовищно некомпетентен во многих вопросах, и вдобавок плохо контролировал своих военных, это Колесников почувствовал сразу. Если Гитлер, случись нужда, лихо строил своих генералов, то Муссолини не отдал приказ своим адмиралам, а перепасовал им Колесникова. Решайте, мол, напрямую. Ну что же, придется так.
И он не любил немцев, хотя и старался не показывать виду. Однако же это чувствовалось и совсем не радовало. Не то чтобы Колесникова такое положение вещей задевало, скорее, наоборот, но в будущем это сулило лично ему и в этом теле целый набор проблем. Ладно, если не получается ничего изменить, придется играть с тем, что есть, подумал адмирал и выбросил лишние мысли из головы. В конце концов, не такая уж и важная фигура, этот дуче, и прошлая история хорошо показала, насколько быстро его можно скинуть с чаши весов.
