Михаил Михайлович Сердюков
Когда медитирую, я думаю о ней
Ей было нечего дать
Мы стали встречаться реже. Она неохотно приходила ко мне на свидания. Из нашей жизни исчез секс. Юля не хотела. Я не давил. Внутри меня все кипело. Я не понимал, как можно было растерять такое чувство. Куда оно делось? Я злился на Юлю. Я хотел, чтобы она изменилась. Чтобы она снова стала улыбаться и веселить меня своими милыми веснушками. Она сказала, что всегда улыбалась, потому что я умел ее развеселить. А теперь у меня не получалось. Я стал требовательным к себе. К ней. Я стал жестким. Я страстно желал, чтобы все вернулось назад. Но ничего не выходило. Я плакал. Юля была строга. Она не разрешала мне быть тряпкой. Я говорил, что она не понимает. Она говорила, что не понимаю я. Мы не понимали друг друга.
Был конец зимы. Я фокусировал свой взгляд на ее розовых щеках. Мы держались за руки. Руки Юли были холодными. Пар шел изо рта. На улице было солнечно. Снежно. Уютный морозный день. Из уст Юли звучали холодные слова. Она говорила, что нам пора расстаться. Внутри меня все сжималось от каждого ее слова. Мы словно были на ринге. Она била меня. Я терпел. Все изменилось. Юля стала говорить, а я молчать. Когда мы поцеловались в последний раз, наши пути разошлись. Я звонил ей, но она не отвечала. Она больше никак не реагировала на меня. Я поджидал ее около подъезда. Юля просто проходила мимо. Для нее я стал незнакомцем. Словно между нами никогда ничего не было. Мне было больно. Она приносила мне счастье. А теперь я не мог поверить в то, что ее больше никогда не будет со мной. Значит, и не будет счастья? Вот о чем я думал.
Раньше перед моими глазами была пелена любви. Весь мир был раскрашен яркими красками. Теперь меня окутала пелена боли. Весь мир был серым. Я молчал. Я молчал с родными. Я молчал в компании с друзьями. Антон и Сергей все так же обсуждали своих девчонок, сравнивая их ноги и бюст. Я молчал. Молчал так же, как и раньше молчала Юля. Молчала со мной рядом. Молчала, когда мы целовались. Я начал понимать ее. Ее молчание было следствием ее переживаний. Моя любовь отводила ее внимание от страданий, которые она испытывала, но не выражала. Ей было хорошо со мной. Я ее любил, и она купалась в моей любви. Когда я пожелал, чтобы она любила меня, она не смогла мне ничего дать. У нее ничего не было. Ей было нечего мне дать. Я вылетел из своих иллюзий, так же, как вылетает пробка из под шампанского. Если сперва я набирал высоту, то теперь я падал вниз. Падал до тех пор, пока не разбился об пол. Меня выворачивало. Я не мог ни с кем разговаривать. Все мысли были о Юле. Я не мог поверить, что больше никогда не обниму ее. Я не мог поверить, что больше никогда мы не будем гулять вместе. Я не мог поверить, что мы больше никогда не поедем смотреть на звезды. Мы больше никогда…
Это никогда. Оно делало мне больно. Если бы кто-то мне сказал, что шанс есть, мне было бы легче. Но никто мне этого не говорил. Все пытались меня поддержать. Их слова звучали фальшиво. Они призывали меня понять, что за каждой разлукой следует новая встреча. Я не верил. Такой встречи не могло быть больше. Мои чувства к Юле были уникальны. Неповторимы. И почему я только пожелал, чтобы она меня любила в ответ? Я же мог довольствоваться ее присутствием в моей жизни и дальше. Если бы только не пожелал. Это же не противозаконно – желать? Если раньше меня била Юля своим молчанием и бездействием, то сейчас я бил себя сам. Я ненавидел себя. Я смотрел в зеркало, и там отражалось жалкое зрелище. Невыспанные глаза. Потухшая улыбка. Худое лицо. Обвисшая кожа. Я курил. Много курил. Я пил. Много пил. Я пытался залить свои чувства, но у меня плохо выходило. Все, что я заливал, на утро разгоралось новым пламенем. Меня крутило.
Весна сменяла зиму. Моя боль оставалась на месте. Я уже не обивал порог Юлиного дома. Я стал больше разговаривать с коллегами и с друзьями. Антоном и Сергеем. Они разговаривали на тему бюста и ног. Я подыгрывал им. Боль не прошла. Я научился с ней жить. Она стала моим спутником. Вместо Юли была боль. Это был паршивый обмен. Ночью ко мне лезли разные мысли. Я представлял Юлю с другим. Боль усиливалась. Я думал о том, как она занимается сексом с новым парням. Острые бритвы резали меня изнутри. Она дышала так же глубоко, как со мной. Она кусала губы, как со мной. Она вырывалась из его рук, как со мной. Только с ней был не я. Боль. Теплые дни грели тело, но не прогревали душу.
Мы встречались с Юлей случайно. Она не была рада этим встречам. Я был рад. Я не знал, что делать. Я искал выход из этой зависимости. Я читал книги. Пытался медитировать. Закрывал глаза и сидел. В медитации главное – наблюдать за своими чувствами. Видеть свои мысли. Переживания. Я видел Юлю. С закрытыми глазами я был с ней. Как раньше. Я не полюбил медитацию. Мне говорили, что она поможет. Она мне делала хуже. Что может быть паршивей, чем в темноте закрытых глаз встретить Юлю? Потом, открыв их, понять, что это была иллюзия. Сон.
Счастье – дерьмо
Счастье – дерьмо. Оно манит, а после того, как ускользает, оставляет наедине с переживаниями. Счастье заслоняет собой боль и пустоту. Боль и пустота – постоянные спутники человека. Счастье сильней их. Счастье легко перекрывает их двоих. Но счастье не может быть постоянным. Оно приходит и уходит. Как прилив облизывает берег, так и счастье будоражит разум. Счастье – редкий гость. А в сердце, столкнувшееся с утратой, счастье заглядывает еще реже. Я увидел счастье в глазах Юли. В ее веснушках. В ее теле. В ее присутствии. С ней я летал. Без нее гнил в грязи. Снова медитация. Снова встреча с ней. Снова боль.
В медитации я видел Юлю. Больше нигде ее не было. Только там. Я стал медитировать больше. Мне было больно. Но я хотел с ней увидеться. Еще и еще. Я просыпался утром. Чистил зубы. Медитировал. Я ехал в автобусе на работу, сидел с закрытыми глазами. Я возвращался домой. Медитировал. Родные думали, что я стал сектантом. Нет. Я лишь хотел видеть Юлю. Чувствовать ее. Если бы они узнали об этом, они бы меня не поняли. Мне было плевать. Я сидел в темноте. Там была она. В реальности ее не было. Она была только там. Меня перестала интересовать реальность. Мне стал интересен мой мир. Внутри себя я был всемогущим. В реальности – никем. В своих фантазиях я мог целовать Юлю. В реальности – нет. Замерев с закрытыми глазами, я мог гулять с ней или даже прикасаться к ее коже. У меня получалось заниматься с ней любовью. Танцевать. Разговаривать. Улыбаться. Наверное, то, чем я занимался, сложно было назвать медитацией. Мне было не важно, как это называть. Мне было важно, что я запомнил Юлю. Моя память возвращала ее. Я запомнил ее как ощущения. Я запомнил чувства, которые она будила во мне. И это чувство я уже мог разбудить сам.
Через четыре месяца после расставания. Через сто двенадцать дней своего одиночества. Мне было сложней в деталях вспомнить о ней, но я помнил чувство. И я вновь и вновь погружался в него. Я шептал про себя, что люблю. Я трогал ее волосы. Дышал ее кожей. Это была магия. Сидя, скрестив ноги, в свой комнате. Я был с ней. Я забывал черты ее лица. Контур тела. Я забывал, как звучит ее голос, но я помнил ее состояние. Я помнил ее электромагнитные волны, которые будоражили мои электромагнитные волны. Я звучал с ней в унисон. Я снова шептал ей что-то, и мне казалось, что она меня слышит. Я был уверен, что даже если она целует сейчас другого, где-то у нее в глубине есть и частичка меня.
Я не верил, что пережитые нами эмоции могли просто так утихнуть и потеряться в общем шуме мирской суеты. Она вспоминала. Я знал это. Я вспоминал.
Ее глаза. Она смотрела на меня. Даже не смотрела. Рассматривала. Я рассматривал ее. Моя рука была в ее руке. Мы лежали на кровати. Молчали. Как всегда. Она меня приучала молчать. Я молчал. Она молчала. Все это происходило за темнотой закрытых глаз. Вновь и вновь.
Мое молчание после разрыва отношений возвращало меня в то молчание с ней. Молчание стало мостиком к Юле. Я держал язык за зубами. Разговаривал мало. Чаще слушал. Я стал симпатичен людям. Они любили выговориться мне. Им казалось, что я их слушал, а я просто молчал.
