«Александрийские песни. Поэзия и проза» + лекция – Михаил Кузмин

Разве меньше я стану любить

Эти милые хрупкие вещи

За их тленность?

О Кузмине только слышала. Краем уха, гомоэротика и всякое такое, странным образом он совместился в восприятии с другим поэтом Серебряного века не чуждым тех же наклонностей и мысли, что надо бы составить впечатление, совсем покинули: знаешь одного – знаешь всех, Клюева не только читала но даже и писала о нем. Конечно, невыносимая глупость и хорошо, что есть Дмитрий Быков с его циклом «100 лекций», слушаю часть, посвященную «Александрийским песням» и понимаю, что двух менее схожих поэтов нельзя было бы отыскать, даже специально задавшись такой целью.Медвежья поступь Клюева лежит в плоскоси, прямо противоположной порханию мотылька Кузмина. Там тяжкое дремучее глубинное, тут невыносимая легкость бытия, красота в обыденном. Там оскал медвежьих челюстей века-волкодава, здесь вневременье в котором может и не предусмотрено вечного счастья для твоего локального случая, но глобально столько разлито, что можно черпать чайными стаканами, ушатами, ваннами, бассейнами – и не убудет. Мир, устроенный правильно и справедливо, в котором может быть так:

Если бъ я былъ твоимъ рабомъ послѣднимъ,

сидѣлъ бы я въ подземельѣ,

и видѣлъ бы разъ въ годъ или два года

золотой узоръ твоихъ саыдалій,

когда ты случайно мимо темнипъ проходишь

и сталъ бы

счастливѣй всѣхъ живущихъ въ Египтѣ.

И вот так:

Насъ было четыре сестры, четыре сестры насъ было,

всѣ мы чстыре разлюбили, но всѣ имѣли разныя причины:

одна разлюбила, потому что мужъ ея умеръ,

другая разлюбила, потому что другъ ея разорился,

третья разлюбила, потому что художникъ ее бросилъ,

а я разлюбила, потому что разлюбила.

И еще вот так о смерти:

Но еще слаще,

еще мудрѣе,

истративши все имѣнье,

продавши послѣднюю мельницу

для той,

которую завтра забылъ бы,

вернувшись

послѣ веселой прогулки

въ уже проданный домъ,

поужинать

и, прочитавъ разсказъ Апулея

въ сто первый разъ,

въ теплой, душистой ваннѣ,

не слыша никакихъ прощаній,

открыть себѣ жилы;

и чтобъ въ длинное окно у потолка

пахло левкоями,

свѣтила заря

и вдалекѣ были слышны флейты.