Михаил Иванович Шипицын
Знакомство с Раем Джона Мильтона
Книга Шестая
Синопсис
Книга Шестая описывает в подробностях, каким образом произошло сражение между добрыми и злыми ангелами. Отдельные поединки, такие, как между Сатаной и архангелом Михаилом, описаны с живописными деталями. После ожесточённой битвы ни одна из сторон не могла объявить себя победителем, что явилось причиной вмешательства божественных сил. Бог Отец повелевает Сыну изгнать бунтарских ангелов с небес. Снарядив колесницу и вооружившись молниями, Сын устремляется против недобрых ангелов, меча против них своё оружие. Преследуемые ангелы бросаются с небесной бездны, чтобы избежать штурмующей их колесницы с гневным Сыном, и низвергаются в ад.
Комментарий
Повествованию о сражении между ангельскими армиями с Сатаной во главе злых ангелов, который ведёт их в трёхдневную битву, посвящена треть Книги. Характерные для эпического повествования описания сражений включают в себя индивидуальные поединки между Сатаной и Абдиелем, Сатаной и Михаилом, не забывая грандиозные панорамы сражений между многочисленными армиями ангелов. По окончании третьего дня создаётся ситуация, которая предвосхищает прославление восставшего из мёртвых Христа, когда Сын, становясь орудием гнева Отца, направляет свою колесницу против злых ангелов:
«Все Мои возьми
Доспехи: стрелы молний, грозный гром –
Оружие победы; препояшь
Мечом бедро могучее! Гони
Исчадья тьмы за рубежи Небес,
Низвергни в глубочайшую из бездн,
Да ведают, коль сами так желали,
Как Бога отвергать и как Царя
Законного – Мессию презирать!»
(Книга Шестая: 712–718)
[…]bring forth all my war,
My bow and thunder; my almighty arms
Gird on, and sword upon thy puissant thigh;
Pursue these sons of darkness, drive them out
From all heaven’s bounds into the utter deep;
There let them learn, as likes them, to despise
God, and Messiah, his anointed King.
Его штурм, сопровождающийся молниями и ураганом, намекает на колесницу Бога из Книги Пророка Иезекииля:
И Колесница Божества Отца
В густом огне, как буря, понеслась,
Не силою колёс, одно в другом
Вмещавшихся, но движимая Духом;
Её сопровождая, по углам
Четыре следовали Херувима
Четвероликих; словно роем звёзд,
Усеяны их крылья и тела
Очами, и берилловых колёс
Ободья, – сплошь в очах, – метали огнь.
(Книга Шестая: 749–756)
[…] Forth rushed with whirlwind sound
The chariot of Paternal Deity,
Flashing thick flames, wheel within wheel undrawn,
Itself instinct with spirit, but convoyed
By four cherubic shapes. Four faces each
Had wondrous; as with stars, their bodies all,
And wings, were set with eyes; with eyes the wheels
Of beryl, and careering fires between […]
Книга Седьмая
Синопсис
И опять, по просьбе Адама, ангел Рафаэль повествует о семи днях создания мира, выделяя роль Сына, который по повелению Отца совершает действия, в результате которых космос является быть, включая Землю и многочисленные создания на ней, самым замечательным из которых является человек. Это повествование занимает всю Книгу Седьмую.
Комментарий
После описаний устрашающих божественных сил в небесной войне Рафаэль привносит равновесие в поэму, описывая в Книге Седьмой добродетельного и созидательного Бога. Однако перед этим рассказчик обращается к читателю и направляет внимание читателя на незавершённость произведения как выражение того, что его вдохновение было прервано, или даже что ему самому угрожает опасность:
Я жертва злоречивых языков,
Во мраке прозябаю, средь угроз
Опасных, в одиночестве глухом.
(Книга Седьмая: 26–28)
On evil days though fallen, and evil tongues;
In darkness, and with dangers compassed round,
And solitude […]
Возможно, через своего рассказчика Мильтон намекает на своё положение преследуемого во время Реставрации, или на то, что его единомышленники и друзья заключили с новыми властями сделку, что его жизнь будет вне опасности, пока он придерживается определённых договорённостей. После этого обращения Книга Седьмая повествует о создании мира, перечисляя подробно каталоги созидания для того, чтобы подчеркнуть те многообразие, непрерывность и поступательность, в которых проявляется божественная доброжелательность:
Всезиждущее Слово изрекло:
«– Уймитесь, волны бурные! Смирись
И ты, пучина! Кончен ваш раздор!»
Сияя славой Отчей, Божий Сын
На Херувимских крыльях полетел
В глубь Хаоса, к несозданным мирам;
И Хаос внял Ему.
(Книга Седьмая: 216–221)
Silence, ye troubled waves, and thou Deep, peace,
Said then the omnific Word, your discord end!
Nor stayed; but on the wings of cherubim
Uplifted, in paternal glory rode
Far into Chaos, and the World unborn;
For Chaos heard his voice. […]
Наиболее замечательными предстают взаимодействующие элементы созидания между мужественным и женственным принципами природы – например, описание лучей солнца устремляющихся оплодотворить землю, что, в свою очередь, символизирует соединение Адама с Евой в их счастливом браке:
Уже Земля сложенье обрела,
Но, как в утробе недозрелый плод,
Была укрыта лоном вод; не зря
Округлую поверхность омывал
Безбрежный океан и, шар Земли
Смягчая, тёплой влагою поил
Питательной, в броженье приводя
Всеобщую родительницу – мать,
Чтоб, соки животворные вобрав,
Насытившись, она зачать могла.
(Книга Седьмая: 276–282)
The earth was formed, but in the womb as yet
Of waters, embryon immature involved,
Appeared not; over all the face of earth
Main ocean flowed, not idle, but with warm
Prolific humour softening all her globe,
Fermented the great mother to conceive,
Satiate with genial moisture […]
От Книги Пятой через книгу Шестую и к Книге Седьмой и Восьмой – от зачатия Сына, через грехопадение Сатаны и небесную войну к повествованию о созидании мира – все эти эпизоды повествуются Рафаэлем с целью преподать наставление, направленное на отношения между Адамом и Евой. Следует тем не менее отметить, что повествование о созидании человека продолжает сам Адам в Книге Восьмой, где он рассказывает о первых моментах пробуждения своего сознания и о своём браке с Евой. Если Ева велась после своего создания голосом, а не явным пребыванием Господа, то Адам чувствовал явственно во время своего созидания первые ощущения тепла, идущие от солнечных лучей, затем он впал в сон и так во сне он был ведом «божественной фигурой» к холмам райского сада. После пробуждения он замечает среди деревьев своего «проводника» или «божественное бытие», которое обращается к нему: «Я есть тот, кого ты искал»:
Скитаться вновь
Я стал бы наугад, но меж стволов
Явился Тот, кто ввёл меня сюда:
Воистину явилось Божество!
В благоговейной радости и страхе
Покорно я припал к Его стопам.
Подняв меня, Он кротко произнёс:
«– Я Тот, кого ты ищешь; […]»
(Книга Восьмая: 290–298)
I then was passing to my former state
Insensible, and forthwith to dissolve.
When suddenly stood at my head a dream,
Whose inward apparition gently moved
My fancy to believe I yet had being,
And lived. One came, me thought, of shape divine,
And said, Thy mansion wants thee, Adam; rise,
First man, of men innumerable ordained
First father! Called by thee, I come thy guide […]
Это откровение сравнительно с тем местом в Библии, где Господь вещает Моисею из пламенеющего куста на горе Хореб. Осознание Адамом признания «неполноценности единственности» подвигает его испросить о своём помощнике, который затем создаётся из стороны Адама:
Возможно ль обособленно вкушать
Отраду, наслаждаться одному
Дарами всеми и счастливым быть?
[…] Я ищу
Общения, где я делить бы мог
Духовные утехи;
(Книга Восьмая: 359–365)
[…] how may I
Adore thee, Author of this universe,
And all this good to man? for whose well-being
So amply, and with hands so liberal,
Thou hast provided all things. But with me
I see not who partakes. In solitude
What happiness?
Книга Восьмая
Синопсис
В Книге Восьмой Адам вспоминает свои первые моменты осознания бытия после созидания, свою встречу с Евой и их брак под благословлением Бога. Рафаэль опирается на эти воспоминания Адама как на отправную идею о том, что Адаму следует сохранять свои отношения к Еве в той же форме, чтобы разум правил чувствами.
Комментарий
С самого начала своих отношений с Евой Адам переживает «чувство» и «странное ощущение», и это приводит к тому, что Рафаэль предостерегает его и увещевает его не терять контроль над своим разумом:
[…] Творец
От человека скрыл Свои пути
И небо от Земли Он отдалил,
Дабы самонадеянность людей
В предметах высочайших, для ума
Людского недоступных, потерялась
И не выгадывала б ничего.
[…] Не вини
Природу, что исполнила свой долг;
Заботься лучше о твоих делах,
Не сомневаясь в мудрости; она
С тобой пребудет, ежели ты сам
Не отвернёшься от неё, придав
Предметам, по сужденью твоему,
Не слишком ценным, – непомерный вес.
(Книга Восьмая: 119–122 […] 561–566)
God, to remove his ways from human sense,
Placed heaven from earth so far, that earthly sight,
If it presume, might err in things too high,
And no advantage gain. […]
Accuse not Nature, she hath done her part;
Do thou but thine, and be not diffident
Of wisdom; she deserts thee not, if thou
Dismiss not her, when most thou need’st her nigh,
By attributing overmuch to things
Less excellent, as thou thyself perceivest.
Углубляя и объясняя иерархию между разумом и чувствами, разницу между любовью и вожделением, и лестницу, или шкалу, по которой человек в состоянии вознестись на небеса, – Мильтон через Рафаэля соединяет здесь философию Платона с традиционным христианским богословием и укрепляет тот контекст, в котором следует понимать послушание и непослушание:
«Лестницей служить
Любовь способна, по которой ты
К любви небесной можешь вознестись,
Не погрязая в похоти.
[…] Итак, пребудь
Смиренномудрым: думай о себе,
О бытии своём; оставь мечты
Несбыточные о других мирах,
О тех, кто там живёт, о их судьбе
И совершенстве. Удовлетворись
Дозволенным познаньем о Земле
И даже о высоких Небесах,
Которое тебе сообщено!»
(Книга Восьмая: 589–593 […] 635–641)
[…] Love refines
The thoughts, and heart enlarges; hath his seat
In reason, and isJudicious; is the scale
By which to heavenly love thou may'st ascent,
Not sunk in carnal pleasure […]
[…] Take heed lest passion sway
Thy judgment to do aught which, else, free-will
Would not admit: thine, and of all thy sons,
The weal or woe in thee i splaced; beware!
I in thy pesecering shall rejoice,
And all the blest. Stand fast; to stand or fall
Free in thine own arbitrement it lies.
Книга Девятая
Синопсис
Книга Девятая драматизирует акт грехопадения, сначала Евы, а затем Адама. Ева работает в саду и удаляется от Адама, приближаясь к Сатане, который к этому времени приобрёл образ змея. Она следует за змеем к запретному дереву, где змей своим чарующим голосом соблазняет её вкусить фрукт. Сразу после случившегося змей исчезает. Ева находит Адама и даёт ему попробовать новый фрукт. Чувства одолевают разум Адама и он вкушает от фрукта.
Комментарий
Первые строфы Книги Девятой рассказывают о ранних намерениях Мильтона написать эпическую поэму, где «лишь героика была бы темой»: о «сказочных рыцарях», подобно деяниям короля Артура, – такая задумка была у поэта.
В качестве намёка на причину уклонения от этого эпического замысла Мильтон предлагает рассказчику такую идею, что «лучше будет охватить терпение и героическое пожертвование», которое «не было воспето» до него:
Мне не дано
Наклонности описывать войну,
Прослывшую единственным досель
Предметом героических поэм.
Великое искусство! – воспевать
В тягучих, нескончаемых строках
Кровопролитье, рыцарей рубить
Мифических в сраженьях баснословных,-
Меж тем величье доблестных заслуг
Терпенья, мученичества – никем
Не прославляемо;
(Книга Девятая: 20–33)
If answerable style I can obtain
Of my celestial patroness, who deigns
Her nightly visitation unimplored,
And dictates to me slumbering, or inspires
Easy my unpremeditated verse,
Since first this subject for heroic song
Pleased me, long choosing and beginning late,
Not sedulous by nature to indite
Wars, hitherto the only argument
Heroic deemed, chief mastery to dissect,
With long and tedious havoc, fabled knights,
In battles feigned – the better fortitude
Of patience and heroic martyrdom
Unsung […]
После этого обращения поэта к рассказчику повествование продолжается, в нём Сатана в образе змея произносит свой монолог «О, это отвратительное низвержение!», где он оплакивает своё поражение:
Все доброе – мне яд; но в Небесах
Я маялся бы горше. Не хочу
Ни там, ни на Земле ничем иным,
Лишь самодержцем быть, поработив
Царя Небес!
[…] Жаждущий достичь
Вершины власти должен быть готов
На брюхе пресмыкаться и дойти
До крайней низости.
(Книга Девятая: 122–125 […] 169–171)
[…] All good to me becomes
Bane, and in heaven much worse would be my state.
But neither here seek I, no, nor in Heaven,
To dwell, unless by mastering heaven’s Supreme.
[…] Who aspires, must down as low
As high he soared, obnoxious, first or last,
To basest things. […]
Эта сцена предстаёт контрастом с описанием Сына, готового принять на себя природу и воплощение человека. Именно потому, что Сатана пользуется стратегией измены и предательства, он скрывает свою истинную природу за преображениями; тогда как Сын, воплощаясь человеком, имеет целью раскрыть и завершить божественный план.
В своей первой речи к Адаму в Книге Девятой Ева предлагает, чтобы она и Адам «делили» их «рабочие обязанности», поскольку их обоюдная любовь отвлекает их от обязанности ухаживать за садом:
«Когда мы трудимся вдвоём,
Бок о бок, мудрено ли, что порой
Улыбку на улыбку, взгляд на взгляд
Меняем и заводим разговор
О разных разностях, а между тем
Наш труд, хотя и начатый с утра,
Не спорится, и ввечеру вкушаем
Мы трапезу, её не заслужив!»
(Книга Девятая: 220–225)
For, while so near each other thus all day
Our task we choose, what wonder if, so near,
Looks intervene, and smiles, or object new
Casual discourse draw on, which intermits
Our day's work, brought to little, though begun
Early, and the hour of supper comes unearned?
Адам противоречит её предложению, аргументируя тем, что именно когда они вместе, они «более мудрые, более осторожные, более сильные»:
«Не для тяжкого труда
Мы созданы; блаженство – наш удел,
Разумное блаженство, и поверь,
Объединись, мы оба не дадим
Заглохнуть кущам, зарасти тропам
В черте прогулок наших, до поры,-
Её не долго ждать, – когда придут
К нам руки юные помочь в трудах.»
(Книга Девятая: 242–247)
For not to irksome toil, but to delight,
He made us, and delight to reason joined.
These paths and bowers doubt not but our joint hands
Will keep from wilderness with ease, as wide
As we need walk, till younger hands ere long
Assist us. […]
Но не взирая на силу аргументов разума, Адам решает, что Ева может идти одна, и ободряя её призывом «Иди», да ещё два раза, он, таким образом, слагает с себя ответственность за то, чтобы на правах супруга настоять на том, чтобы они были вместе – совет, который Ева была бы свободна принять или игнорировать:
«Но иди,
Коль ты уверена, что мы вдвоём
Противу искушения слабей
Окажемся, чем в одиночку ты,
Остереженная; пребыв со мной
По принужденью, стала бы тогда
Лишь более далёкой. Так, ступай
В невинности природной! Обопрись
На добродетель, силы напряги!
Бог все исполнил, – твой теперь черёд!»
(Книга Девятая: 370–375)
But, if thou think trial unsought may find
Us both securer than thus warned thou seemest,
Go; for thy stay, not free, absents thee more;
Go in thy native innocence, rely
On what thou hast of virtue; summon all:
For God towards thee hath done His part, do thine.
Тема правомерного совета возникает опять в заключении Книги Девятой, когда в пылу обоюдных обвинений Ева укоряет Адама: «почему ты, будучи главой, не посоветовал мне ни в каком случае не покидать тебя…?». Договорившись встретиться с Адамом к полдню, Ева работает одна среди роз, подвязывая их пучками мирты. В этом кроется ирония, поскольку даже то, чем она занимается, должно было бы напомнить ей о её любви к Адаму, от которого она отдалена. Сатана выражает своё удовлетворение, застав её в уединении.
На мгновение Сатана очарован красотой Евы и охвачен «добротой до глупости» – выражение, долженствующее описать его потерю злонравия:
Зло на мгновенье словно отреклось
От собственного зла, и Сатана,
Ошеломлённый, стал на время добр,
Забыв лукавство, зависть, месть, вражду
И ненависть. Но Ад в его груди,
Неугасимый даже в Небесах,
Блаженство это отнял, тем больней
Терзая Сатану, чем дольше он
На счастье недостижное глядел;
(Книга Девятая: 862–869)
That space the evil one abstracted stood
From his own evil, and for the time remained
Stupidly good; of enmity disarmed,
Of guile, of hate, of envy, of revenge.
But the hot hell that always in him burns,
Though in mid heaven, soon ended his delight,
And tortures him now more, the more he sees
Of pleasure, not for him ordained […]
В своём приближении к Еве змей-соблазнитель пытается воссоздать ту психологию восхождения, которую он начал создавать в её голове во время своего вторжения в сон Евы:
«О, прекрасного Творца
Прекрасное подобие! Тебе
Подвластно все живое; твари все
Тобой любуются и красоту
Небесную твою боготворят.»
(Книга Девятая: 538–541)
Fairest resemblance of thy Maker fair,
Thee all things living gaze on, all things thine
By gift, and thy celestial beauty adore,
With ravishment beheld! […]
Притворяясь, что он преклоняется перед её красотой и превозносит её, Сатана исхитряется вменить Еве, что его способность находить верные и убедительные аргументы исходит от запретного плода. Выдавая Бога за «того кто угрожает», и за «того кто запрещает», и за того, кто запрещает другим попробовать фрукт из-за опасения чтобы эти другие не стали ему равными, змей-искуситель использует невнимательность Евы, манипулирует с её восприятием и таким образом направляет её волю:
«Разве умереть
Возможно от плода, – он даст вам жизнь
С познаньем вместе, – или вас казнит,
Кто угрожал вам? На меня взгляни:
Я прикоснулся, я вкусил – и жив.
Мой тварный жребий превзойти дерзнув,
Я жизни совершеннейшей достиг,
Чем та, что мне была дана судьбой.»
(Книга Девятая: 686–691)
[…] Ye shall not die.
How should ye? By the fruit? It gives you life
To knowledge. By the Threatener? Look on me,
Me, who have touched and tasted, yet both live,
And life more perfect have attained than fate
Meant me, by venturing higher than my lot.
После того, как Ева вкусила фрукт, она испытывает на мгновение своё превосходство над Адамом, но страх того, что смерть похитит её и что Адам «вступит в брак с другой Евой», заставляет её принять решение разделить фрукт с Адамом:
«Но как явлюсь к Адаму? Расскажу
О перемене? Стану ли я с ним
Делить моё блаженство или нет?
Не лучше ль преимуществом познанья
Одной владеть и возместить изъян,
Присущий женщине, чтоб закрепить
Любовь Адама и сравняться с ним,
А может, кое в чем и превзойти?
Не зареклась бы! Низший никогда
Свободным не бывает! Хорошо,
Чтоб так сбылось! Но если видел Бог,
И я умру, исчезну, и меня
Не станет, и Адам найдёт жену
Другую, наслаждаться будет впредь
С другою Евой, я же – истреблюсь?
Смертельна эта мысль! Нет, решено!
Адам со мною должен разделить
И счастье и беду.»
(Книга Девятая: 816–831)
[…] But to Adam in what sort
Shall I appear? Shall I to him make known
As yet my change, and give him to partake
Full happiness with me, or rather not,
But keep the odds of knowledge in my power,
Without copartner? so to add what wants
In female sex, the more to draw his love,
And render me more equal, and, perhaps,
A thing not undesirable, sometimes
Superior; for, inferior, who is free?
This may be well. But what if God have seen,
And death ensue? Then I shall be no more!
And Adam, wedded to another Eve,
Shall live with her, enjoying; I extinct:
A death to think! Confirmed, then, I resolve,
Adam shall share with me in bliss or woe;
Между тем Адам, дожидаясь Евы, сплетает для неё гирлянду из роз. Он неприятно поражён, узнав, что Ева преступила божественный запрет, и бросает в отчаянии свою гирлянду из роз на землю, которая вмиг увядает:
Адам, недвижный, бледный, услыхав
О Евином проступке роковом,
Застыл в молчанье. Ужас ледяной
Сковал его суставы, раскатясь
По жилам; ослабевшая рука
Венок из роз, для Евы им сплетённый,
Бессильно уронила, и цветы
Увядшие рассыпались в пыли.
(Книга Девятая: 888–894)
[…] Adam, soon as he heard
The fatal trespass done by Eve, amazed,
Astonied stood and blak, while horror chill
Run through his veins, and all his joints relaxed;
From his slak hand the garland, wrethed for Eve,
Down dropt, and all the faded roses shed;
Speechless he stood and pale; […]
Эта драматическая деталь предвосхищает деяния смерти, которая вторгается в человеческое существование как следствие грехопадения Адама и Евы. Если Ева была обманута искусителем, то Адам был «побеждён женским очарованием», состояние, в котором разум уступает чувствам, именно об этом Рафаэль и выражал своё беспокойство в заключении Книги Восьмой:
[…] не вняв
Рассудку, не колеблясь, он вкусил.
Не будучи обманутым, он знал,
Что делает, но преступил запрет,
Очарованьем женским покорён.
(Книга Девятая: 997-1000)
[…] he scrupled not to eat,
Against his better knowledge: not deceived,
But fondly overcome with female charm.
Похожее на то фантастическое переживание, испытанное Евой во сне, Адам и Ева вместе переживают иллюзорное возвышение, которое завершается неожиданным низвержением:
[…] мнилось им, что обрели
Божественность, что, презирая Землю,
Вот-вот на мощных крыльях воспарят.
Но действие иное произвёл
Обманный плод. Он плотские разжёг
Желанья. Похотливо стал глядеть
Адам на Еву; алчно и она
Ответствовала.
(Книга Девятая: 1009–1015)
[…] and fancy that they feel
Divinity within them breeding wings,
Wherewith to scorn the earth. But that false fruit
Far other operation first displayed,
Carnal desire inflaming: he on Eve
Began to cast lascivious eyes; she him
As wantonly repaid; […]
