Михаил Евгеньевич Московец
Старый король, Молодой король
Слышно, как шины катят по асфальту и тормозят.
– Старый король!
Поднимаюсь с облезлого барного стула и выхожу на улицу. Из задней двери джипа выползает лоскутный костюм-попурри с лицом Аркадия Аркадьевича – знакомого моих родителей и бывшего актера. Правда, актерская деятельность его закончилась еще в студенчестве, лет сорок назад.
Этот пухлый пожилой человек согласился играть Старого короля в моем спектакле. Роль он порывался сыграть вообще без репетиций, но я убедил его хоть несколько раз прогнать сцены.
– Значит, это ты меня убиваешь? – кивнул он Молодому королю.
– Так точно.
– Не в армии, сынок.
– Простите.
– Что требуется от меня? – обратился ко мне.
Было очевидно, что сценарий Старый король не удосужился прочитать. Пришлось рассказывать.
– Ну, вы – действующий король, уже пожилой. Ваш сын хочет престол и затевает бунт. Потом убивает вас, но несмотря на это хоронит со всеми почестями.
– Зачем?
– Что зачем?
– Убивать меня и хоронить со всеми почестями.
– Он любит вас как отца, но быть королем хочет сильнее.
– Странно.
Непонятно было, одобрял ли он мою задумку или нет.
– Давайте репетировать, уважаемый король? – нарушил молчание Молодой.
– Здесь?
– Да.
– А где же… театральное помещение? – Старый король удивленно взглянул на меня.
– На него пока нет денег. Довольствуюсь тем, что под рукой.
– Странно, – он помолчал немного. – Однако давайте репетировать.
Первой сценой был монолог Старого короля – излагает он, что долго правил, завоевал много земель, а теперь чувствует, что конец его близок и т.д. и т.п. Вышло весьма посредственно, но я решил с первых же фраз не придираться к бывшему актеру.
Да и, в принципе, это был только первый прогон – основной целью было просмотреть весь текст, так сказать, в действии, а не ставить игру.
Единственным исключением из этой цели стал диалог между Старым королем и Королевой, репетировать который мы не стали: я был уверен в Королеве, поскольку уже видел ее игру, а Старый король как-нибудь да справится. В любом случае акцент в данной сцене ставился на чувствах женщины, отстаивающей права сына, обделенного отцом.
