Михаил Елисеев
Вторая Пуническая война

Представители галльской знати формировали конницу. О том, насколько хорошо они были защищены кольчугами и шлемами, можно говорить только предположительно. Перед атакой всадники забрасывали врагов дротиками, после чего шли в бой с мечами и копьями. Как и пехотинцы, галльские наездники были сильны своей индивидуальной подготовкой, о действии в едином и сплоченном кавалерийском строю речи быть не может.

Воинские традиции галлов тоже были довольно своеобразны, об одной из них рассказал Диодор Сицилийский: «Убитым врагам они отрубают головы и вешают их на шеи своих коней, а окровавленные доспехи врагов передают слугам и увозят военную добычу, распевая боевые песни и победный гимн. Лучшую часть добычи они прибивают к стене своего дома, как, бывает, поступают с добычей охотники. Головы наиболее выдающихся из врагов они бальзамируют кедровым маслом и бережно хранят в ларцах, показывая затем гостям и похваляясь тем, что или кто-то из предков, или их отцы, или сами они не приняли предлагаемого за ту или иную голову выкупа. Говорят также, что некоторые из них гордятся тем, что не приняли за такую голову золота, равного ей по весу, являя тем самым некое варварское великодушие не потому, что благородно не продавать доказательства своей доблести, но потому, что враждовать с соплеменниками погибшего – зверство» (Diod. V, 29). Данную информацию подтверждает Страбон: «Кроме того, к их глупости присоединяется еще варварский и экзотический обычай, свойственный большинству северных народов, возвращаясь после битвы, вешать головы врагов на шеи лошадям и, доставив эти трофеи домой, прибивать их гвоздями напоказ перед входом в дом. Посидоний говорит, что ему самому пришлось наблюдать подобное зрелище во многих местах, хотя сначала он чувствовал отвращение, но потом, привыкнув, спокойно переносил его. Головы знатных врагов галлы [сохраняли] в кедровом масле, показывали чужеземцам и не соглашались отдавать их [за выкуп] даже на вес золота» (IV, IV, 5).

Также Диодор приводит информацию об использовании кельтами боевых колесниц и экзотическом поведении галлов на поле битвы: «В путешествиях и сражениях галлы пользуются двуконными повозками, а на колесницах находятся возничий и боец. Приблизившись к вражеским всадникам, они поражают противника копьями, а затем, сойдя с колесницы, продолжают сражаться мечами. Некоторые из них презирают смерть настолько, что устремляются навстречу опасностям обнаженными, в одном только поясе. На войну они ведут с собой и свободных слуг, которых набирают из бедняков и используют в сражениях как возничих или оруженосцев» (Diod. V, 29).

Перед битвой галлы трубили в карниксы^[9] и подбадривали себя оскорбительными выкриками в адрес противника, ударяя мечами и копьями о щиты: «Выстроившись к бою, галлы имеют обыкновение выходить перед строем и вызывать храбрейших из противников на поединок, потрясая оружием и устрашая врагов. Если же кто примет вызов, они принимаются превозносить подвиги предков и восхвалять собственную доблесть, тогда как противника оскорбляют, унижают и словами своими лишают его душевной отваги» (Diod. V, 29). По большому счету, галлы были бойцами-одиночками, предпочитающими единоборства правильному сражению.

Внешний вид галлов на поле боя был устрашающим: «Роста галлы очень высокого, тела у них нежные и белые, а волосы русые от природы, причем этот естественный цвет они стараются усилить еще более с помощью искусственных средств. Поэтому галлы очень часто моют волосы известковым раствором и зачесывают их ото лба к макушке и шее, напоминая таким образом видом своим сатиров и панов. Благодаря такому уходу волосы у них становятся толстыми, ничем не отличаясь от конской гривы» (Diod. V, 28). Поневоле испугаешься, увидев орущую толпу обнаженных гигантов-альбиносов, с азартом колотящих мечами по щитам. Впрочем, со временем римляне к этому привыкли. Недаром Марк Фурий Камилл разъяснял своим воинам, что не стоит бояться громких криков и устрашающего вида галлов: «Ведь что ужасного для идущих в бой смогут сделать косматые волосы, суровость в их взорах и грозный внешний вид? Ну, а эти их неуклюжие прыжки и пустое потрясение оружием, и частые удары по щитам, и сколько другого расточается и движениями, и звуками среди угроз врагам из-за варварского и неразумного бахвальства, – какую пользу по самой своей природе способно это принести тем, кто нападает безрассудно, или какой страх внушить тем, кто сознательно стоит среди опасностей» (Dion. Hal. XIV, IX). Действительно, шуму много, толку мало.

Как уже отмечалось, галлы не отличались стойкостью на поле боя, что в определенной степени играло на руку их противникам: «нестерпимы как победители и выглядят совершенно растерянными, потерпев поражение» (Strab. IV, IV, 5). Данное наблюдение можно отнести и к длительным военным предприятиям, достаточно сравнить, сколько лет римляне потратили на завоевание Иберии и сколько – на покорение Трансальпийской Галлии.

* * *

О римской армии написано столько книг, работ и монографий, что если все их сложить в одно место, то получится гора не меньше, чем пирамида Хеопса. По данной теме вряд ли уже можно сказать что-либо новое. Поэтому, не имея желания переливать из пустого в порожнее, я только в самых общих чертах обрисую римскую армию в канун Второй Пунической войны, у кого есть интерес более подробно изучить этот вопрос, могут обратиться к соответствующей литературе.

Основным нашим источником по организации римской армии эпохи Второй Пунической войны и больших завоеваний на Востоке, является «Всеобщая история» Полибия. Сам в прошлом военный, историк очень хорошо знал то, о чем писал, в отличие от того же Тита Ливия, который очень часто путался при описании как боевых действий, так и различных армейских структур. У Полибия же всё расписано по-военному четко и понятно. Огромное значение имеет и тот факт, что историк в качестве военного советника Сципиона Эмилиана принимал участие в осаде Карфагена и видел римскую армию в деле. Поэтому перед нами не досужие рассуждения кабинетного теоретика, а рассказ участника событий.

Каждый римский гражданин был военнообязанным. В действующую армию набирались люди в возрасте от 17 до 46 лет, и, как пишет Полибий, «они обязаны до сорокашестилетнего возраста совершить десять походов в коннице или двадцать в пехоте» (VI, 19). Историк обращает внимание, что гражданин не мог занять в Риме какую-либо государственную должность, если не исполнил свой долг перед родиной и не совершил десять годичных походов.

Главной организационной единицей римской армии интересующего нас периода был легион. Его численность, по словам Полибия, варьировалась в зависимости от ситуации: «определяется оно в четыре тысячи двести человек пехоты, или в пять тысяч, если предвидится более трудная война» (VI, 20). На каждый легион приходилось 300 всадников. Также при легионе находились 1200 легковооруженных воинов, именуемых велитами, но в строевой расчет подразделения они не входили^[10]: «Что касается легковооруженных, то падающее на легион количество их распределяется поровну между всеми частями» (Polyb. VI, 24). Велиты не делились на более мелкие тактические единицы, а просто распределялись между манипулами гастатов, принципов и триариев по 40 бойцов на подразделение.

Накануне Второй Пунической войны собственно римская армия состояла из четырех легионов: «у римлян четыре легиона составляют основное и первоначальное деление войска» (Polyb. VI, 19). Под командованием каждого консула находилось по два легиона, составлявших костяк консульской армии. Когда же стратегическая обстановка требовала объединить войска, то консулы командовали объединенной армией по очереди, через день, что приводило к очень негативным последствиям, поскольку принцип единоначалия есть залог победы на войне.

Основываясь на данных источников, Питер Коннолли следующим образом изобразил командную структуру римской армии: «Избранные консулы назначали 24 военных трибуна. Десять из них были старшими, их срок службы должен был составлять не менее десяти лет; остальные 14 должны были прослужить не менее пяти лет. Первые два из избранных старших трибунов назначались в первый легион, следующие три – во второй, следующие два – в третий и следующие три – в четвертый. По такому же принципу назначали и младших трибунов: первые четыре – в первый легион, следующие три – во второй и т. д. В результате в каждом легионе было по шесть трибунов»^[11]. По крайней мере, так утверждает Полибий: «в каждом легионе, как мы только что сказали, имеется по шести трибунов, а каждому из двух консулов подначальны всегда у римлян два легиона; ясно отсюда, что консула сопровождают в поход непременно двенадцать трибунов» (VI, 24).

Каждый легион делился на более мелкие тактические единицы, называемые манипулами, которые, в свою очередь, делились на две центурии. Всего в легионе было 30 манипул: 10 манипул гастатов, 10 манипул принципов и 10 манипул триариев. Манипулы гастатов и принципов насчитывали по 120 человек, у триариев – 60. Манипулами и центуриями командовали центурионы. По большому счёту, именно центурионы и были тем костяком, на котором держалась римская армия, поскольку эти люди получали свою должность исключительно за воинский опыт и заслуги на поле брани: «Во всех поименованных выше разрядах легиона, за исключением наимладших, трибуны выбирают во внимание к личным достоинствам по десяти человек в начальники отрядов; засим в каждом легионе производится новый выбор других десяти начальников. Все они называются центурионами, и один из них, выбранный первым центурионом, входит в состав военного совета. Центурионы в свою очередь выбирают сами такое же число помощников себе» (Polyb. VI, 24). Недаром Валерий Максим вознес хвалу этим замечательным воинам: «Блеск нашего Города померк бы без яркой доблести, выказанной центурионами» (III, 8. 7).

Римляне были очень практичным народом, что проявилось и при организации их вооруженных сил, не случайно они огромное внимание уделяли младшему командному составу армии. Поэтому в манипуле было два центуриона – centurio prior и centurio posterior, причем старшим был именно первый. Для чего это было сделано, разъяснил Полибий: «Назначение двух начальников в каждом отряде имеет следующее основание: не зная, как будет действовать начальник, не случится ли с ним чего, между тем военное дело не допускает перерыва, римляне не желают оставлять манипул когда бы то ни было без вождя и начальника. Если оба центуриона на месте, то один из них, выбранный первым, ведет правое крыло манипула, а выбранный вторым – левое; если один из центурионов отсутствует, то остающийся командует целым манипулом. От центурионов римляне требуют не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, а также стойкости и душевной твердости, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания» (VI, 24). Именно наличие великолепного младшего командного звена в лице центурионов и позволило армии Римской республики стать со временем самой грозной силой в Средиземноморском регионе.

Немаловажную роль в армии Рима играли союзные контингенты. Пехотные подразделения латинских и италийских союзников насчитывали до 5000 воинов, а конные отряды состояли из 900 всадников. Каждый римский легион действовал при поддержке такого отряда союзников, образуя войсковую группу из 10 000 пеших воинов и 1200 кавалеристов. «Как сказано выше, римляне набирают ежегодно четыре легиона, а легион имеет в себе около четырех тысяч пехоты и двести человек конницы. Если же предстоит более важное дело, тогда каждый легион составляют из пяти тысяч пехоты и трехсот человек конницы. Что касается союзников, то пехота их равняется по численности римским легионам, конница же обыкновенно втрое многочисленнее римской. Половина этого числа союзников и два легиона даются каждому из двух консулов и отправляются на войну. Для большей части войн употребляются один консул и два легиона, а также вышеупомянутое число союзников: лишь в редких случаях римляне пользуются единовременно для одной войны всеми военными силами» (Polyb. III, 107). В классической консульской армии римские легионы сражались в центре, оставляя фланги союзникам. Эти отряды назывались алами (крыльями) и содержались за счет союзников. Младший состав союзных подразделений укомплектовывался из латинов и италиков, более высокие должности занимались военачальниками из Рима. Обо всех остальных элементах военной организации союзников можно говорить только предположительно.

Полибий подробно описывает, по какому принципу формировалась армия Римской республики в III в. до н. э.: «После того военные трибуны в Риме, по приведении новобранцев к присяге, назначают день и место, когда и куда солдаты каждого легиона должны явиться безоружными, и затем распускают их. Когда в назначенный день новобранцы соберутся, самых молодых из них и беднейших трибуны зачисляют в легковооруженные, следующих за ними – в так называемые hastati, людей наиболее цветущего возраста – в principes, а старейших – в triarii. Таковы у римлян и в таком числе деления каждого легиона, различающиеся не только по названиям и возрастам, но и по роду оружия. Распределение солдат производится таким образом: старейших, так называемых триариев, полагается шестьсот человек, principes – тысяча двести, столько же hastati, а прочие, наимладшие, образуют разряд легковооруженных. Если число солдат превышает четыре тысячи, соответственно изменится распределение солдат по разрядам, за исключением триариев, число которых всегда остается неизменным» (VI, 21).

Снаряжение римской легковооруженной пехоты, велитов, было напрямую связано с теми задачами, которые перед ними ставились: «Самым юным из солдат трибуны предписывают вооружаться мечом, дротиками и легким щитом. Щит сколочен крепко и для обороны достаточно велик. По виду он круглый и имеет три фута в поперечнике. Легковооруженные, кроме того, носят на голове гладкую шапку, иногда волчью шкуру или что-нибудь в этом роде как для покрытия головы, так и для того, чтобы дать отдельным начальникам возможность отличать по этому знаку храбрых в сражении от нерадивых. Древко дротика имеет обыкновенно в длину два локтя и в толщину один дюйм. Наконечник его длиною в пядень и так тонок и заострен, что непременно гнется после первого же удара, и потому противник не может метать его обратно; иначе дротиком пользовались бы обе стороны» (VI, 22).

Интересную информацию о римских легковооруженных войсках сообщает Валерий Максим: «Велитов впервые использовали в войне, когда полководец Фульвий Флакк осаждал Капую. Наши всадники не могли устоять против частых атак кампанских конников, которым они уступали в численности. Тогда центурион Квинт Навий выбрал из пехотинцев наиболее проворных и вооружил каждого из них семью короткими кривыми дротиками и небольшим щитом, а также научил их быстро запрыгивать на коня и спрыгивать с него, так что пехота превращалась в кавалерию и в итоге смогла легко отражать атаки вражеских пехотинцев и всадников, пользуясь похожим оружием. Это тактическое новшество свело на нет атаки вероломных кампанцев, а Навий, его автор, получил от полководца награду» (II, 3. 3). Велиты выступали застрельщиками в сражениях, прикрывали боевые порядки легионеров – одним словом, выполняли все те функции, какие положены мобильным войскам. Соответственно не имели и строго определенного места в боевом порядке легиона. Иначе обстояло дело у гастатов, принципов и триариев.

Оружие и доспехи римских воинов изначально были достаточно разнообразными, поскольку приобретали его граждане за свой счет, но впоследствии власти обратили на это внимание и привели экипировку легионеров единому знаменателю. Полибий оставил подробное описание вооружения римских легионеров. При этом необходимо учитывать, что рассказ историка относится к середине II века до н. э., когда со времени окончания Второй Пунической войны немало воды утекло. В частности, иберийский меч, о котором упоминает Полибий, появился в легионах во время Иберийской кампании Сципиона. До этого на вооружении легионеров был прямой короткий меч, пригодный как для колющих, так и для режущих ударов. Слово предоставляется Полибию: «Воинам второго возраста, так называемым hastati, отдается приказание носить полное вооружение. В состав его прежде всего входит щит шириною в выпуклой части в два с половиною фута, а длиною в четыре фута; толщина же щита на ободе в одну пядь. Он сколочен из двух досок, склеенных между собою бычьим клеем и снаружи обтянутых сначала холстом, потом телячьей кожей. Далее по краям сверху и снизу щит имеет железные полосы, которые защищают его от ударов меча и позволяют воину ставить его наземь. Щит снабжен еще железною выпуклостью, охраняющею его от сильных ударов камней, сарис и всякого рода опасных метательных снарядов. Кроме щита в состав вооружения входит меч, который носят у правого бедра и называют иберийским. Он снабжен крепким, прочным клинком, а потому и колет превосходно, и обеими сторонами наносит тяжелый удар. К этому нужно прибавить два метательных копья, медный щит и поножи. Копья различаются на тяжелые и легкие. Круглые тяжелые копья имеют в поперечнике пядень, четырехгранные – столько же в каждой стороне. Легкое копье походит на рогатину средней величины, и его носят вместе с тяжелым. Длина древка в копьях обоего рода около трех локтей. Каждое древко снабжено железным наконечником с крючком такой же длины, как и древко. Наконечник соединяется с древком очень прочно и для дела весьма удобно, потому что его запускают в дерево до середины и укрепляют множеством заклепок, поэтому связь частей не нарушается от употребления никогда, разве изломается железо; между тем толщина наконечника в основании, там, где он соединяется с древком, всего полтора пальца. Вот какое внимание обращают римляне на связь частей копья. Помимо всего сказанного, они украшают шлем султаном, состоящим из трех прямых перьев красного или черного цвета почти в локоть длиною. Утвержденные на верхушке шлема перья вместе с остальным вооружением как будто удваивают рост человека и придают воину красивый и внушительный вид. Большинство воинов носят еще медную бляху в пядень ширины и длины, которая прикрепляется на груди и называется нагрудником. Этим и завершается вооружение. Те из граждан, имущество коих определяется цензорами более чем в десять тысяч драхм, прибавляют к остальным доспехам вместо нагрудника кольчугу. Совершенно так же вооружены principes и triarii с той только разницей, что triarii имеют копья вместо дротиков» (VI, 23). Здесь даже комментировать ничего не надо, настолько всё изложено понятно и доступно.

Подготовка легионеров была долгим и трудоемким процессом. Упор делался как на индивидуальные действия воина, так и на действия в строю манипулы. Сохранилась информация о некоторых приемах римлян в бою. В этом контексте очень интересен рассказ Авла Геллия о поединке Тита Манлия Торквата с воином-кельтом: «вышел некий галл без какого-либо вооружения, кроме щита и двух мечей, украшенный ожерельем и армиллами, превосходивший прочих и силою, и ростом, и молодостью, и в то же время доблестью. Он, когда битва была уже в самом разгаре и обе стороны сражались с величайшим рвением, стал подавать и тем, и другим знаки рукой, чтобы они остановились. Бой прервался. Как только воцарилось молчание, он крикнул громовым голосом, чтобы желающий с ним сразиться выступил вперед. Никто не отваживался – из-за огромности и дикости его вида. Наконец галл принялся насмехаться и показывать язык. Некому Титу Манлию, происходившему из очень знатного рода, с самого начала было тяжело видеть, как тем, что из столь большого войска никто не выходит, государству оказывается такое бесчестье. Он, говорю я, выступил вперед и не допустил, чтобы римская доблесть стала добычей галла. Вооруженный пехотным щитом и испанским мечом, он стал против галла. Этот страшный бой состоялся на самом мосту, на глазах у обеих армий. Итак, как я уже сказал, они сошлись: галл, по своему обычаю, выставив вперед щит, громко пел; Манлий, доверившись скорее храбрости, чем [военному] искусству, ударил щитом о щит и сбил галла с места. Пока галл снова пытается стать прежним образом, Манлий вторично ударяет щитом о щит и опять сбил его с места; таким образом, он проскользнул под галльским мечом, клинком испанским пронзив ему грудь; затем он беспрерывно тем же способом рубил его правое плечо и не остановился до тех пор, пока не поверг его, чтобы галл не устремился поразить [его]. Повергнув его, он отрубил голову, сорвал ожерелье и, окровавленное, надел себе на шею» (XI, 13).

Обратим внимание на два момента. Во-первых, в данном тексте присутствует анахронизм: Геллий пишет о том, что у Манлия был иберийский меч, а, как я уже обращал внимание, этот клинок будет взят на вооружение в легионах лишь при Сципионе Африканском. Во-вторых, и это главное, – насколько умело римлянин пользуется щитом. Перед нами наглядный пример, как в руках опытного бойца щит может стать грозным оружием. Если же исходить из того, что таким образом будет действовать вся первая шеренга манипулы во время сражения, то можно представить, как трудно приходилось противникам римлян.

Несколько иначе описывает этот достопамятный поединок Тит Ливий. Но и в его рассказе Манлий мастерски обращается со щитом и благодаря этому побеждает противника: «галл, возвышаясь как гора над соперником, выставил против его нападения левую руку со щитом и обрушил свой меч с оглушительным звоном, но безуспешно; тогда римлянин, держа клинок острием вверх, с силою поддел снизу вражий щит своим щитом и, обезопасив так всего себя от удара, протиснулся между телом врага и его щитом; двумя ударами подряд он поразил его в живот и пах и поверг врага, рухнувшего во весь свой огромный рост» (VII, 10). Почему поединок закончился именно так, а не иначе, можно понять из текста Полибия: «вооружение римлянина и обороняет его, и поднимает его дух, потому что щит его велик, а меч не портится в действии. Трудно поэтому бороться с римским солдатом и трудно одолеть его» (Polyb. XV, 15). Выучка римской пехоты была высочайшей, что подтвердилось на полях сражений Пунических войн.

О повседневных буднях легионеров Полибий рассказал на примере армии Сципиона Африканского: «Публий… преподал трибунам следующего рода упражнения для сухопутных войск: один день все они должны были пробегать тридцать стадий во всеоружии, на другой день – чистить и чинить вооружение и выставлять его для осмотра перед палатками, на третий – отдыхать и развлекаться, на четвертый – одни должны были сражаться друг с другом деревянными мечами, обернутыми в кожу и снабженными на концах кожаными шариками, другие – метать друг в друга копья также с кожаными шариками на концах, на пятый день снова бегать и возобновлять упражнения. Вместе с тем он строжайше внушал ремесленникам, чтоб вооружение воинов было в полной исправности как для упражнений, так и для настоящей войны» (X, 20). Квириты^[12] действовали по старому доброму принципу: тяжело в учении – легко в бою.

Очень любопытны рассуждения Полибия о римской кавалерии, поскольку историк раньше занимал должность начальника конницы Ахейского союза. Мнение профессионала дорогого стоит, и его всегда интересно выслушать. При этом историк делает небольшой исторический экскурс, рассказывая о снаряжении римских всадников легендарной древности: «Равным образом и конницу римляне делят на десять эскадронов, turmae, в каждом из них выбирают трех начальников, которые сами назначают себе еще троих помощников. Эскадронный начальник, выбранный первым, ведет эскадрон, а два других имеют звание десятников; все трое называются декурионами. За отсутствием первого из них эскадроном командует второй. Вооружение конницы в наше время походит на эллинское. В старину первоначально конные воины не имели панцирей и шли в битву, опоясанные передниками. Благодаря этому они легко и ловко спешивались и быстро снова вскакивали на лошадь, зато в стычках подвергались большой опасности, потому что дрались обнаженные. Употреблявшиеся тогда копья непригодны были в двояком отношении: они были тонки и ломки, при взмахе большею частью ломались от самого движения лошадей, раньше еще, чем наконечник копья упирался в какой-либо предмет, вот почему воины не могли попадать ими в цель. Потом копья делались с одним только наконечником на верхнем конце, благодаря чему воин наносил только один удар копьем, засим наконечник ломался, и копье становилось совершенно негодным и ненужным. Римский щит изготовлялся из бычьей кожи, имел форму лепешек выпуклостью посередине, какие употребляются римлянами для жертвоприношений. Для отражения ударов щиты эти были неудобны по своей непрочности, к тому же от дождей кожа их портилась, сырела, и тогда они становились уже негодными, да и без того не были удобны. Так как вооружение это оказалось непригодным, то римляне вскоре переняли вооружение от эллинов. Здесь первый уже удар верхним наконечником копья бывает обыкновенно меток и действителен, так как копье сделано прочно и не гнется; к тому же и нижний конец копья, которым можно повернуть его, наносит верный и сильный удар. То же самое и относительно щита, который у эллинов отлично приспособлен для отражения ударов, наносимых издали и вблизи. Римляне сообразили это и вскоре переняли эллинский щит» (VI, 25).

Как истинный военный профессионал, Полибий уделяет большое внимание различным аспектам организации римской армии. В частности, он очень подробно расписывает движение легионов на марше: «Обыкновенно во главе движения римляне ставят отборных; за ними следует правое крыло союзников в сопровождении обоза тех и других. Дальше, сопровождаемый собственным обозом, едет первый легион римлян; за ним следует второй легион со своим обозом и с пожитками тех союзников, которые поставлены в тылу армии; движение замыкается левым крылом союзников. Что касается конницы, то частью она идет в тылу отрядов, к коим сопричислена, частью следует по бокам вьючных животных для того, чтобы держать их в сборе и защищать от нападений. Если нападение ожидается с тыла, то все остается в том же порядке, только отборные из союзников замыкают собою движение, а не идут впереди. Положение каждого легиона и каждого крыла то впереди, то сзади меняется через день, дабы все войска, занимая попеременно переднее место в походе, в равной мере пользовались выгодами – запасаться водою и съестными припасами, еще не тронутыми. Впрочем, в тех случаях, когда грозит опасность со стороны неприятеля и когда войско находится в открытой местности, римляне совершают поход в ином порядке, а именно: они двигаются тремя параллельными рядами hastati, principes и triarii, причем обоз первых манипулов помещается впереди всего, за первыми манипулами следует обоз вторых, за вторыми – третьих, в том же порядке чередуются все обозы и манипулы. Такой походный строй дает войску возможность на случай какой-либо опасности выдвигать манипулы вперед из обозов и, поворачивая их то влево, то вправо, ставить против неприятеля. Таким образом, все войско тяжеловооруженных в короткое время одним движением выстраивается в боевой порядок, если только не нужно выдвинуть вперед и hastati. Вьючные животные и следующая за лагерем толпа, находясь под прикрытием боевой линии, самим положением достаточно защищены от опасности» (VI, 40). Во время марша легионер нес на себе не только своё снаряжение, но и деревянные колья для лагерного частокола: «римляне со щитом на кожаном ремне через плечо, с дротиками в руках, не тяготятся нести еще и палисадины» (XVIII, 18).

Значительный раздел Полибий посвящает устройству римского военного лагеря и рассказывает о нем подробнейшим образом. Уже античные авторы расходились во мнениях относительно того, была ли такая четкая организация лагеря чисто римской идеей, или же квириты её позаимствовали. Тит Ливий прямо пишет о том, что царь Пирр Эпирский «первым всех научил разбивать лагерь, к тому же никто столь искусно, как Пирр, не использовал местность и не расставлял караулы» (XXXV, 14). Ничего невероятного в этом нет, недаром Полибий заметил, что «римляне оказываются способнее всякого другого народа изменить свои привычки и позаимствоваться полезным» (VI, 25). На эту сторону римского менталитета обратил внимание и Афиней: «Разумные люди верны идеалам тех древних времен, когда на войне побеждали, побежденных подчиняли и у пленных перенимали то, что находили полезным и прекрасным. Именно так поступали прежние римляне. Сохраняя свое, отечественное, они усваивали всё, что было хорошего в занятиях покоренных, им оставляли только бесполезные дела, чтобы не дать им вернуть себе всё, что было утрачено. Узнав, например, от греков о машинах и осадных орудиях, они с помощью этих орудий победили греков; а научившись у финикийцев морскому делу, они одолели их на море. У этрусков они научились сомкнутому строю, длинный щит заимствовали у самнитов, а метательное копье – у испанцев. И всё, что они взяли у разных народов, они усовершенствовали» (VI, 106). Поэтому нет ничего невероятного в том, что римские военачальники воспользовались опытом Пирра при обустройстве своего лагеря. Ведь царь Эпира был одним из лучших полководцев античности.

Но есть и иное мнение на этот счет. В том, что касается римского лагеря, Плутарх сообщает информацию прямо противоположную сведениям Тита Ливия: «Пирр верхом отправился к реке на разведку; осмотрев охрану, расположение и все устройство римского лагеря, увидев царивший повсюду порядок, он с удивлением сказал своему приближенному Мегаклу, стоявшему рядом: “Порядок в войсках у этих варваров совсем не варварский. А каковы они в деле – посмотрим”» (Pyrr. 16). Так что вопрос о том, кто придумал организацию военного лагеря у римлян, остается открытым.

Устройство римского лагеря, Полибий разъясняет читателям до мельчайших подробностей. Укрепленный лагерь ставится после каждого дневного перехода, его местоположение выбирает военный трибун с центурионами. Они покидают марширующую армию, едут вперед и изучают местность. После чего определяют место для палатки консула и делают от неё необходимые замеры, причем «измерения производятся легко, все расстояния определены раз и навсегда, а потому работа исполняется быстро» (VI, 41). Римский лагерь имел форму равностороннего четырехугольника, «а проложенные в нем улицы и прочее устройство уподобляют его городу» (Polyb. VI, 31). С каждой стороны этого четырехугольника находились ворота. От них протягивались улицы, вдоль которых стояли четкие линии палаток, причем для каждой палатки было отведено раз и навсегда закрепленное место: «Таким образом, при неизменном размещении воинов на одних и тех же местах стоянки, каждый в точности знает и улицу, и ту часть ее, где должна находиться его палатка; все происходит приблизительно так, как если бы войско входило в родной город» (VI, 41). Ров и вал с палисадом представляли надежную защиту для находившихся в лагере легионов, а четко поставленная и регламентированная караульная служба исключала возможность застать римлян врасплох при внезапном нападении. Мало того, с наружной стороны по периметру вала располагались велиты: «Наружная сторона лагеря занята легковооруженными, которые стоят на страже вдоль всего вала изо дня в день. Такова возлагаемая на них служба. Они охраняют и лагерные ворота, располагаясь по десяти человек у каждых ворот» (VI, 35). Как видим, организовать внезапное нападение на римский лагерь было достаточно проблематично. Римские полководцы старались предусмотреть буквально всё, вплоть до того, чтобы забрасываемый из-за вала огонь не долетал до палаток легионеров.