Михаил Белозёров
Черные ангелы
– Не могу, – ответил я. – Не могу, понимаешь?
– Викентий Павлович, я вас не подведу.
– Подведешь… – сказал я, – под монастырь…
– Не под монастырь, а в монастырь, – сказал он с тайным торжеством.
– Какой монастырь? – не без интереса спросил я.
– А… – укоризненно протянул он, – вот видите… – и осуждающе покачал головой.
– Ну? – нетерпеливо переспросил я.
– Тихвинский… – с надеждой произнес он.
– Не-не-не… – сразу открестился я. – Тащиться за семь верст. Я улетаю, я улетаю…
– А после? – спросил он в тон, – а после?
– После посмотрим, – согласился я.
– Ну, Викентий Павлович?..
Я попытался обойти его справа. Он снова загородил мне дорогу.
– Ты где служил?
– Как где? – удивился он, очевидно, думая о другом. – На подлодке…
– На какой подлодке?
– На Марсе стажировку проходил…
Я едва не засмеялся. Всем был известно, что там моря по колено, по крайней мере, для подводных лодок. Даже самый большой разлом – «Морская долина» – едва ли был заполнен на сотую часть. Ходил даже анекдот с бородой: «Подводная лодка в степях Марса». Смех смехом, но Юра Дронский был недалек от истины, ибо, как ни странно, первыми марсианами были подводники – люди, привыкшие много месяцев жить в замкнутом сообществе в условиях ограниченного пространства. Возможно, действительно у военных существовали какие-то программы, о которых я ничего не знал.
– Ну ладно, – согласился я, опираясь локтем о подоконник, который угрожающе заскрипел и готов был тут же отвалиться под моим весом – здание было старое и трухлявое, как и все в этом городе. – Тогда должен знать устав. Если я сказал после, значит, после.
– Хорошо, – обрадовался он. – Через неделю я вас найду. И мы с вами поедем…
– Поедем… – сказал я, – если доживем…
– Типун вам на язык, – поплевал он через левое плечо.
Как и все уфологи, он был страшно суеверен, спускаясь по лестнице, трижды пересчитывал количество ступеней и не переходил дорогу, если их оказывалось четное число. И вдруг я понял его: он не верил во все то, что ему говорили, а неверие толкало его на очень скользкую дорожку, которая могла увести или в мистику, или же родить гения. Все зависело от того, на что он способен. Надо к нему приглядеться, подумал я, а то чем черт не шутит. По пути я заглянул к художникам, чтобы известить их:
– Братцы, отворите окна, а то пахнет дохлыми хомячками…
Ибо кто-то из них в надежде на дождливый сезон не мылся неделю или две. А потом открыл дверь и шагнул во владения Лехи-фотографа, который получал удовольствие от ковыряния в носу. Он мне сразу заявил, отвлекшись на мгновение от своей камеры:
– У меня нет наличностей. Знаешь, сколько я плачу за окрашивание волос?
Он наклонил голову, демонстрируя пегую шевелюру. Год назад он стал красить голову и усы и говорить всем знакомым, что его обожают женщины всей галактики. Это было похоже на паранойю.
– Нет, – признался я.
– Двести рублей!
– Сумасшедший! – восхищенно воскликнул я.
Он почему-то захотел стать именно блондином, но с женщинами ему все равно везло не так, как мне.
– Долги отдают только трусы… Уловил мою мысль?
Лицо его искрилось таким неподдельным юмором, что вы заранее прощали ему подобные шутки. Его страстью были фото-, кино– и видеокамеры. Он собирал все: от старинных «леек» до современных цифровых аппаратов, но в результате пользовался только тем, что конструировал сам. Впрочем, он смело утверждал, что в мире не изобретено ничего лучше допотопной двухобъективной трехсот тридцатой «мамии», и мастерил всякие «штучки» на основе нано-технологий типа подслушивающих и подглядывающих устройств. Он сконструировал универсальную антенну, с помощью которой можно было видеть не только сквозь листву, но даже сквозь стены. И главный не раз выручал его из сомнительных ситуаций, в которые Леха по неосмотрительности попадал. Впрочем, у Лехи с главным были особые отношения, и мы их не касались.
– Еще бы… – сказал я многозначительным тоном.
Он возмутился:
– Ты разговариваешь со мной так, словно я нездоров! – При этом глаза у него оставались абсолютно честными. – Но я тебя сразу предупреждаю – денег у меня нет!
Конечно, он был таким же неудачником, как и я, ведь настоящая жизнь была теперь там, на Марсе, а не здесь, на Земле, а у него был талант, но не было желания никуда уезжать. Я не пытался раскрыть ему глаза на истинное положение вещей. К чему? Половине из нас не на что было надеяться. На Марс попадали лучшие из лучших. Можно называть это своеобразной евгеникой или акцентированным эквилибризмом, суть состояла в том, что на Марсе люди были лучше приспособлены к жизни. По крайней мере, мне так казалось. Но, оказавшись здесь, я быстро понял, что ошибаюсь. И марсианский шовинизм слетел с меня шелухой. Просто кто-то не проходил тесты, кто-то имел грешки, а кто-то махнул на все рукой. Жизнь сложнее инструкций. Правда, она на Марсе только отсюда казалась легкой и беспечной. Там даже было меньше притяжение в прямом и переносном смысле. Главный досиживал в своем кресле, а оно крепко стояло под ним. Вот кто был настоящим везунчиком. Иногда я успокаивал себя и говорил: «Ты пал жертвой обстоятельств, находящихся не в твоей компетенции».
– Отдашь сегодня вечером, – заявил я, улыбаясь.
– Учти, – ответил Леха, – что я еду с тобой исключительно добровольно.
Ему трижды ломали нос. От этого он стал маленьким, как неуродившаяся картошина. Однажды, еще до моего появления в редакции, когда они с Мироном Павличко выслеживали контрабандистов, он нарвался на типа, который в качестве кастета использовал бронзовую ручку от водопроводного крана, и если вы приглядитесь, то обнаружите у него на лице старые-старые шрамы, которые давно превратились в морщины. К тому же он был рыжим, как вечернее солнце, и был лишен способности загорать. К вечеру после целого дня пребывания на солнце он становился розовым, как новорожденный поросенок, а кожа с него отлетала, как шелуха с лука.
– Трепло… – сказал я ему и пошел к Арону Самуиловичу.
Краснобая Леху можно было любить или не любить, но ненавидеть его было невозможно. И я решил, что мою кровную десятку мы с ним пропьем сегодня в обед. Впрочем, на десятку можно было не только напиться, но и плотно пообедать на двоих и даже прихватить выпивку домой.
Выходя из комнаты, я услышал, как Таня Малыш, с которой когда-то у меня был бурный, но короткий роман, злорадно произнесла:
– Он под колпаком у полиции…
А я подумал, что раз меня выпускают из Питера, то что-то изменилось, ведь главный не тот человек, который будет рисковать без надобности. А большой надобности он во мне явно не испытывал. Правда, на Марсе я был неплохим журналистом: когда мне в руки попали компрометирующие правительство материалы, я не упустил своего шанса. Но времена были не те: лозунг «Быстро освоить Марс» предопределил негласные правила политических игр. Принцип справедливой конкуренции, исповедуемый на Земле, на Марсе стал архаизмом, а романтические идеалы первооткрывателей более не интересовали общество. Однако если вы что-то понимаете, значит, вам не все говорят. Информационно-технологический мир стал крайне прагматичным. (Его не интересовал маленький человек. Счет шел на миллиарды – освоение планет и новой энергетики.) Им правили политики, толстосумы и корпорации. Я не только раскопал гнилую систему тендеров, но и обнаружил, что подрядчик правительства – транснациональная корпорация «Топик» в начале десятых, действуя через своих представителей путем подкупа высших чиновников, получила на очень выгодных условиях контракт на прокладку каналов от северного и южного полюсов к экватору. Одним из таких представителей «Топика» был адвокат Виктор Соколов – друг премьер-министра Симеона Юганова. Через полтора года вице-премьер ушел в отставку, Соколов оказался под судом, а обо мне благополучно забыли.
– Плюньте на все, – сказал Арон Самуилович. – Человек не свинья – ко всему привыкнет. – Он потыкал пальцем в потолок магазина, что означало: «Каждый сверчок должен знать свое шесток». – Я буду скучать по нашим разговорам целую неделю. Но вам лучше свыкнуться с мыслью, как инвалиду с культей, что Земля, по сути, ваш новый дом. Я еще не знал человека в вашем положении, который бы вернулся домой. Знаете, Земля все-таки затягивает. Все ворчат, все жалуются, но она им нравится. Здесь все проще и яснее. А традиции!.. Но будьте осторожны, на вас могут повесить новое обвинение, и тогда прости-прощай любимый Марс.
На Марс не пускали людей даже с небольшими грешками. Каждый из нас боялся попасть в черный список. Существовал реестр грехов, по которому человек становился невыездным. Но даже Лука с его пронырливостью не мог его добыть. Судьба человека решалась где-то наверху в загадочных комиссиях. Я подозревал, что и здесь процветала коррупция и взяточничество. Но доказать никто ничего не мог. Слишком большие деньги ходили там. Муссировались лишь слухи.
Он загадочно улыбнулся. Я знал о подобной практике земных, то бишь марсианских властей не пущать под любым предлогом, но у меня были совсем другие планы на жизнь. Более того, я вообще не знал, зачем живу. Трачу время на выпивку и женщин, хожу на работу, треплюсь с приятелями. Впервые подобные мысли стали посещать меня полгода назад. И я не знал на них ответа, как не знал саму причину подобных мыслей. Что скрывать – всю свою благополучную жизнь на Марсе я думал о Земле с презрением. Я представлял, что на ней живут никчемные людишки, не понимающие, в чем смысл существования. Теперь я признаюсь, что был дураком и снобом. Меня развратил размерянный быт и толстый кошелек.
– Черт! – воскликнул я. – Я буду всего лишь исследовать зеленых человечков! Что в этом плохого?
Он задел во мне тайные струны под названием надежда. Он хорошо меня знал, потому что мы были похожи и еще потому что он давно не питал никаких иллюзии и жил одним рассудком.
– Откажитесь!.. Пустое дело… Не рискуйте…
И подул на кофе. Дело в том, что ему было что терять – магазинчик и любимый кофе. Хотя много ли человеку надо? Он мог лишиться удобного места в центре города, а я – работы. Но от мысли, что кто-то или что-то (конечно, астросы, кто еще?!) может изменить твою жизнь, дух захватывало. В голову лезли мысли о Боге. О спонтанной реакции. Не было только условий для ее осуществления.
– Я улечу с ними на Марс, – пошутил я ошалело. – Все только и говорят о них, но ничего не делают. Вдруг это действительно то, что я искал?!
А что я искал на Марсе? Несомненно, свободу, которую я впитал с молоком матери. Огромные запыленные пространства, горизонт, к которому невозможно приблизиться. Вот, к чему я привык и подспудно стремился всю жизнь. В моем положении поднадзорного Земля не могла дать этого. К тому же здесь было слишком жарко. Что делать – льды растаяли, а полюса сдвинулись.
– Молодой человек… – Арон Самуилович по неосторожности поставил свою чашку на томик Довлатова, но тут же убрал и вытер книгу. – Вот что главное! – Он потряс ею. – В этой стране никому не везет, но есть духовность, а там? Впрочем, чего я распинаюсь, вы сами все знаете. Если кто-то из зеленых человечков, то бишь астросов, вам поможет, передавайте от старого еврея привет. Может, это их предостережет от неверных поступков.
У него была своя философия, мода на которую осталась в прошлом веке. А у нас с ним – столько темы для разговоров, что я подозревал его в тайном желании оставить суть вещей таковой, какова она есть – лишь бы только я спускался к нему каждый вечер и трепался за чашкой контрабандного кофе.
– Впрочем, чему бывать, того не миновать, – заключил он уже тихим голосом. – Возвращайтесь побыстрее, Викентий, и не рискуйте напрасно, я бы не доверял никому, даже маленьким зеленым человечкам.
Я не спросил, почему. И так все было ясно, потому что, во-первых, в нем заговорила совесть правозащитника, а во-вторых, в человеческом сознании маленькие зеленые человечки ассоциировались с врагом – «первая странная война» 60-го, «вторая странная война» 74-го, в которых они себя проявили. Или не проявили? Вопрос до сих пор остался открытым. Откуда же тогда новые технологии, использующиеся при освоении Марса? Под давлением общественности правительство провело расследование, но ничего не рассекретило. Нам остались одни слезы по поводу домыслов.
Потом сверху меня позвали к телефону, и я поговорил с Лавровой.
– Я хочу сегодня у тебя переночевать…
– Хорошо, – согласился я, пытаясь скрыть раздражение от разговора с Ароном Самуиловичем. – У меня сегодня еще много дел. – Но ты можешь подождать меня у телевизора.
Чего вы хотите от женщины? Покорности, конечно. Теплой, уютной постели. У нас с Лавровой все было не так. Слишком много случайностей, которые невозможно было предугадать. Может быть, она мне этим и нравилась?
– А ты? – ревниво спросила она. – Ты куда лыжи навострил? Ты что заигрываешь со мной?
– Я не заигрываю, – ответил. – Я только пытаюсь быть вежливым.
Может, у нее начались месячные? – подумал я.
– Если бы ты со мной заигрывал, ты бы стал ругать правительство и колонии. А ты всего лишь говоришь, что улетаешь в командировку.
– Странно, я не говорил, что улетаю, – пролепетал я. – Или говорил?
Обычно я с женщинами не общаюсь на служебные темы. Что может быть тоскливее фраз: «Сегодня я накропал три статьи о марсианских переселенцах».
Но она была непреклонна.
– У меня есть, с кем провести вечер. Но я хочу провести его с тобой, а ты неуважительно относишься ко мне! – И бросила трубку.
Так прошел рабочий день. Мы съездили с Лехой на Кировский, чтобы осветить вялотекущую забастовку портовиков, которым год не платили зарплату, потом смотались в Охту, где бузили безработные и хлысты, а часов в пять я решил пойти выпить пива. Выбор был небольшой: или к «Юрану» на Биржевой, или в «Пятиярви» (где еще работали кондиционеры и зал был обставлен в стиле фильма «Замерзшие»: столики и стулья из материала, имитирующего плотный снег, а водку подавали в рюмках из натурального льда) на Замковой улице, которая была расчищена какими-то бесшабашным предпринимателем от дернистого луговика и акаций. Впрочем, чтобы добраться туда короткой дорогой, надо было пройти через заброшенные кварталы вдоль канала по тропинкам среди зарослей колючих растений, названия которых я до сих пор не знаю, где вы рискуете не только быть укушенным какой-нибудь тварью (в шортах туда лучше не соваться), но и попасть под град кирпичей разрушающихся зданий. Не в этом ли цель правительства, часто задавал себе я вопрос, все развалить, а потом прибрать к нечистым рукам? Последнее время в связи с этой темой все чаще всплывало название корпорации «Топик». И я бежал от этой мысли, как от чумы. Если же идти по Невскому, то мне грозила смерть от жажды, потому что это был самый длинный путь. Я пошел к «Юрану». С одной стороны вровень с берегами стремительно неслась Нева, с другой – возвышались позеленевшие колонны Биржи, с правого берега доносилась «черная» музыка и старый, добрый «хип-хоп». Я настроился на благодушный лад.
В «Юране» было так дымно, что можно было вешать топор. Пахло дешевым саговым пивом и потом. Большелицая блондинка сидела в углу одна. Она была ослепительно белокожей, в майке, с потрясающей грудью, и походила на Беллу Демидову из «Нежной ночи». Сейчас она показалась мне женщиной в пастельных тонах. Не из тех, кто «крутит баранку» звездолета и не может иметь свое мнение по причине монополии корпорации «Трассмарса» на мысли и поведение своих служащих, не из тех, кто делает карьеру в какой-нибудь иной космической фирме в качестве секретаря-референта, и не из тех, кто потерял всякую надежду иметь ребенка, потому что у их матерей-переселенцев развилось позднее зачатие. Не то что бы старомодна, а скорее мягче в чертах и ракурсах. На ее щеках обозначился слабый румянец. Разглядывая ее, я не нашел признаков эмансипации, свойственной большинству современных покорительниц космоса. Значит, она не принадлежала к ассоциации «Марс», на которую работает добрая половина человечества и которая отличалась формализмом в морали. Может быть, она занимается социальными проблемами и решила познакомиться с местным колоритом? А может, она поссорилась с мужем и мстит ему? С такими женщинами я еще не был знаком и сразу понял, что у нее что-то случилось. Впрочем, кто из марсиан не мечтал оторваться по полной и поглазеть на аборигенов, которые еще не утратили индивидуальные черты характера и национальной внешности. И я подсел к ней.
– Что вам надо? – спросила она.
Это был не отказ, а скорее предупреждение. В ее взгляде восхитительных голубых глаз я не увидел резкости, свойственной доступным женщинам. У нее были тяжелые веки, которые у меня ассоциировались с материнством, и скулы с голодной впадинкой под ними. В общем, такие женщины мне нравились, потому что в них я находил черты Полины, но понял я это не сразу.
– Я видел вас сегодня, – сказал я. – Мне показалось, вы чем-то расстроены.
– Ничем я не расстроена, – ответила она, безуспешно припоминая мое лицо.
Но я ей не поверил. Когда вам так отвечают, значит, вы просто заступили на чужую территорию. Но кто знает, быть может, в следующее мгновение она станет чуть-чуть и вашей?
– Послушайте, – сказал я, – я журналист и хорошо знаю этот город. Вы же не местная? А приставать к вам я не собираюсь.
Она сжала губы в знак снисходительности, повернулась ко мне в профиль и сказала:
– Тогда закажите мне абсент.
Я удивился, но заказал. Себе для начала я взял светлого контрабандного пива номер три.
Она сделала большой глоток. Если кто не знает, сообщу, что зеленый абсент – горючий напиток не для дам. Он слишком крепок даже для мужчины. И пить его надо совершенно по-особому – капая на кусок сахара и собирая с него божественную росу. Но даже я не рискнул это сделать, памятуя о завтрашней командировке.
– Держу пари, – сказал я, – вы здесь совсем недавно?
– Ах, не все ли равно… – вздохнула она и сказала: – Откройте лучше окно.
Я открыл окно, и теплый воздух вместе с моим дыханием вырвался наружу. В сумерках шелестел дождь. И я впервые почувствовал, как прекрасны в Питере вечера. Где-то там за облаками светила луна и рядом с ней маленькая, но яркая точка – Марс, где на закате небо голубое, а в полдень – красное и где околополюсные звезды совсем другие, нежели на Земле.
– Вам кажется, – вдруг загадочно сказала она, – что вы все знаете, а вы… – И я мог поклясться, что она произнесла «мой друг». – Ничего… ничего… не знаете…
– Ну вот! – удивился я. – Вы меня заинтриговали…
– Н-н-н… – Она покачала головой, сжав губы. – Не выйдет фокус. – И засмеялась.
Она меня подразнивала. Я сразу это понял. Может быть, всему виной был алкоголь? У нее были длинные прямые волосы – мода, которая не существовала в пределах этого города. И вдруг я вспомнил, что видел такие прически в старых фильмах, которые с упоением просматривал дома по телевизору. Впрочем, возможно, мода была московской, а мы, провинциалы, даже не догадывались об этом.
– Я знаю, откуда вы… – сказал я не без гордости.
Ее выпуклая грудь под майкой, с заметно торчащими сосками, не давала мне сосредоточиться.
– А-а-а… интересно… – Она наклонилась, и я ощутил почти неземной запах, аналога которому не было в моей памяти. – Ну что же вы молчите?
– Ха… – выдавил я из себя. Глупо было бы ей сообщить, что утром я слышал, как она с кем-то ссорилась. И я ляпнул первое, что пришло в голову: – Вы инопланетянка!
– У вас потрясающая интуиция, – сказала она и сделала большой глоток из своего бокала, но даже не поморщилась.
Я мог поклясться, что угадал, но у нее была хорошая выдержка, и я так ничего и не понял – должно быть, ей все надоело, и наш разговор тоже. Глупости, пронеслось у меня в голове, какие глупости… И тут же забыл об этой мысли, и подумал, что она ловко ушла от ответа.
– Суть заключается в том, – грудным голосом произнесла она, – что вы почти угадали.
Мне пришлось рассмеяться – это походило на обычный пьяный треп. Она подперла кулачком подбородок и с интересом посмотрела мне прямо в глаза. Давно у меня не екало сердце от таких взглядов. Местные женщины мне были слишком хорошо знакомы. Вначале они спросят у вас, который час или стрельнут сигарету, потом предложат пройтись в гостиницу, а потом явится сутенер и заявит, что секс стоит в два раза дороже, чем вы договаривались, и вам придется расстаться со своей наличностью и часами. Впрочем, это еще по-божески. Сценариев было великое множество, вплоть да самых худших. Поэтому я редко с кем-то знакомился в барах.
– В какой газете вы работаете?
– В «Петербургских ведомостях» – ответил я и подумал, не выпить ли мне водки, чтобы стать таким же раскованным, как и она.
– Все равно я их не читаю, – призналась она, и снова ускользнула из того доверительного разговора, который устраивал меня. – Клянусь, вы пишете книгу, – сказала она, словно что-то припоминая.
– Почему вы так решили? – у меня была такая черта – икру метать, и я бы мог много наговорить на эту тему.
Действительно, я питал честолюбивые надежды написать роман о Земле, ностальгически грезя совершенно о другом мире, и даже что-то кропал по ночам, если меня не убаюкивала Лаврова, но одна мысль останавливала меня – кому это нужно там, на Марсе и здесь на Земле? Ни-ко-му!
Сощурив глаза, она долго рассматривала меня сквозь сигаретный дым и водила пальцем по ободку бокала.
– Думаю… – И перевела взгляд на полупустой бокал, словно прикидывая, заказать еще или нет. – Думаю, потому что иначе бы вы здесь не торчали.
Это был более чем скромный комплимент. Но я на него попался.
– Ага, – многозначительно произнес я, – теперь моя очередь не говорить правду. На самом деле я сюда сослан.
– Сосланы? – удивилась она.
– Знаете что-нибудь о фирме «Топик»?
Я поймал себя на мысли, что обычно не говорю с малознакомыми людьми на эту тему. Почему же я сейчас это делаю?
– Та, что добывает воду и электричество? – И ее глаза с тяжелыми веками снова широко открылись и посмотрели на меня.
У меня еще раз екнуло сердце – так вы ожидаете любви, которой не суждено свершиться, но все равно вы ждете и ждете, а потом становитесь циником и пропащим человеком.
– Да, – сказал я, уже жалея о разговоре. – Я подсуетился, а им не понравилось.
– Это нечестно, – искренне посочувствовала она.
– Еще как, – согласился я. – Еще как!
– Хотите, я вам помогу? – предложила она.
Я ощутил холодок в спине и чуть не выругался. Это было что-то сродни профессиональному чутью. Словно вы в море информации натолкнулись непонятно почему на ту единственную фразу, которая выводит вас к цели. Я даже немного разозлился. Кто так шутит?!
– А как вы мне поможете? – спросил я, вдруг по-идиотски поверив в удачу, которая в последние годы старательно обходила меня стороной.
– На Землю готовится вторжение…
– А-а-а… – разочарованно протянул я, – ну да… Я это тоже знаю…
– Вы не понял, – сказала она, и в ее голосе прозвучали нотки раздражения.
– Об этом твердят в каждых часовых новостях, – заверил я ее. – Почитайте газеты… В конце концов спросите у любого в этом баре… Астросы, это все они!
Мода на мировые розыгрыши канула в вечность. Я не собирался на них купиться. По лицу незнакомки промелькнуло насмешливое превосходство.
– Ну ладно, – сказала она, – смотрите, – и сунула мне в ладонь предмет, который больше всего походил на брелок с черным ключом треугольного сечения. На брелке был выгравирован правильный многогранник черного цвета. – Это ключ, а это… – она вложила мне в ладонь детский пластиковый шарик, – я вам что-то покажу…
Я наклонился, и вдруг шарик «открылся» – передо мной разложилась голографическая карта: вот мы, а вот Нева и мостовая набережной. По небу плыли миниатюрные облака, тротуар блестел, за рекой горели огни, а точка, с которой мы разглядывали все это, казалось, была видная одновременно со всех сторон.
– Фу, – сказал я, отстраняясь. – Вы меня испугали. Но я видел такие игрушки…
На самом деле я удивился, откуда у блондинки планшетник. А еще я ее обманул, потому что не хотел признаться, что далек от современных технологий. Разумеется, я слышал от приятелей о подобных штучках, которые использовали военные, но мне не хотелось показаться простофилей. Она могла взять планшетник у своего любовника или отца, в конце концов она могла работать на какую-нибудь разведку, а здесь забылась и расслабилась. Все это мгновенно пронеслось у меня в голове. По роду профессии я был готов к любым авантюрам и провокациям, но, честно говоря, с планшетником она застала меня врасплох.
– Правда? – равнодушно удивилась она и забрала у меня шарик, который тут же свернул карту. – А знаете что?
– Что? – спросил я, предугадывая ответ.
– Вы меня разочаровали, – произнесла она.
Это было из разряда обыкновенных женских штучек. Ее лицо изменилось, – словно распалось на составные части, и она даже прикрыла свои голубые глаза. Разговор как-то сам по себе заглох. Она допила свой абсент, а я – пиво, коря себя за длинный язык и излишний скептицизм.
– Вам не плохо? – спросил я и подумал, что ее надо хоть чем-нибудь накормить.
Я подошел к стойке.
– Кажется, ваша дама напилась, – заметил бармен.
– Вы находите? – спросил я и оглянулся.
Со стороны она действительно выглядела неважно. То есть с того момент, когда я ее оставил, она уже спала, опершись на руки, чудом сохраняя шаткое равновесие, и выглядела, как задумавшийся человек.
– У вас есть какая-нибудь еда? – спросил я.
– Вряд ли ей это сейчас надо, – философски изрек официант, и я с удивление посмотрел на него.
У него были густые усы и неполадки с челюстью, потому что он все время шепелявил. Еще я вспомнил, что в разговоре с кем-то он называл себя «русским офицером». Его звали Федором, через «е». Фамилию я забыл.
– Послушайте, – сказал я, – это не ваше дела. Есть у вас еда или нет?
– Я ничего не буду!.. – вдруг произнесла блондинка и качнулась вбок.
– Ладно, – примирительно согласился я, ожидая, что она упадет лицом на стол, прежде чем я успею подойти, но она снова уснула в неудобной позе. Похоже было, что это ей не впервой. Между лопатками в вырезе майки я заметил уже знакомую наколку в виде многогранника. Но не мог понять, что это значит, потому что ничего подобного никогда не видел, за исключением университетского учебника по геометрии.
– Я точно ничего не буду… – еще раз произнесла она, не открывая прекрасных глаз.
Можно было представить ее состояние. Должно быть, ей страшно хотелось спать и ее тошнило. Не думал, что сегодня мне придется возиться с пьяной женщиной.
– Она давно здесь? – спросил я.
– Появилась примерно часа за два до вашего прихода.
– Ага… – удивился я, потому что понял, что она умеет пить.
– Начала с местного безалкогольного – «мочи» (так на сленге назывался сорт местного вина из плодов хуэха), перепробовала все сорта, а закончила абсентом, – сказал бармен.
Он был солидарен со мной. Он понимал жизнь, но немного циничнее, чем я. Поэтому мне это не понравилось.
– Она ни с кем не разговаривала? – спросил я.
– Вначале с ней знакомился вон тот, – бармен показал на типа, который кидал на меня мрачные взгляды.
Теперь я понял, почему она заговорила со мной – моя внешность оказалась не такой зверской, как у того типа, который явно хотел только одного – переспать с ней.
– Понимаете, я, конечно, закажу разогреть гуляш, но она есть не будет. Я таких дамочек знаю. Вам лучше ее отвести домой. Вы знаете, где она живет?
– Знаю… – ответил я и вспомнил старый дом с гулкой парадной.
Даже если я привезу ее туда, надо будет еще найди ее квартиру, но неизвестно, какой сюрприз меня в ней ждет. К тому же она могла там и не жить. Лучше всего было отвести ее в гостиницу. У меня была карточка на две «ходки» в центр или на четыре – в любую гостиницу на окраине. Правда, возвращаться ночью оттуда мне было не с руки. А такси в это время суток ходили только по Невскому. К тому же завтра в восемь я должен быть в Пулково, поэтому я решил отвести даму в «Прибалтийскую» на девятнадцатую линию.
– Ладно, – сказал я, – где у тебя кабинка?
– Возьмите с собой пива, – предложил он, – утром ей надо будет подлечиться. – И гордый своим альтруизмом, показал рукой за стойку.
Я посмотрел и увидел в раздаточном окне двух китайцев, которые возились с посудой, а дальше за углом в коридоре – дверь со значком портала – буква П над приоткрытой дверью.
Вернувшись к столу, я подхватил одной рукой блондинку за талию, другой прижал к животу ее сумочку и коробку с пивом, которое приятно холодило бок. Когда она оперлась о стол, я обратил внимание, какие у нее красивые длинные пальцы с ухоженными ногтями. Она прильнула ко мне, словно Венера к Адонису. В таком виде мы продефилировали к порталу, как на тризну – величаво и грациозно, а она дышала мне в шею непринужденно, как верная жена. К ее странному запаху – сочетанию розы и серы, я почти привык (он даже стал мне нравится) и старался не думать о ее потрясающей груди. Грязный тип, который в течение всего вечера метал на нас мрачные взгляды, должно быть, страшно завидовал мне. В кабине я на мгновение выпустил ее из своих объятий – она даже не открыла своих прекрасных глаз, а твердо, правда, покачиваясь, утвердилась на своих каблуках, опустил пиво на пол, вставил карточку в аппарат, в списке на стене нашел название «Прибалтийская» и нажал кнопку. Предупреждающе три раза мигнул свет, и в следующие мгновение мы стояли точно в такой же кабине, но только в гостинице «Прибалтийская». Вот, собственно, и весь портал. Простое, удобное изобретение, если у вас есть деньги, конечно.
В «Прибалтийской» экономили – вместо аппарата-портье, за стойкой стоял тип, который мне сразу не понравился своим неряшливым видом и бесцветными глазами. Он ворочал шеей, повязанной грязным бинтом, словно ворот рубашки был ему узок. К тому же его рубашка из старомодного «пирила» в нескольких местах была прожжена сигаретой.
– Мне нужен одноместный номер, – сказал я, выволакивая блондинку из кабинки и ногой подталкивая перед собой коробку с контрабандным пивом. – В этом доме есть лифт?
– Даже если есть, я его ни разу не видел, – саркастически ответил он мне.
За что я не люблю портье, так это за их гонор. Вместо того, чтобы молча выдать ключ и получить деньги, вначале они окатят вас презрением, потому что сами относятся к неудачникам, а ночные дежурства (не лучшее времяпровождение) настраивают на философские рассуждения, что способствует излиянию желчи.
– Одноместных нет, – сказал он тоном, словно я облевал ему стойку, и дернул головой так, что, клянусь, я услышал скрип шейных позвонков. Коробку с пивом он тоже оценил, но сделал вид, что это его не касается.
