Михаил Андреев
Визмор
– Если бы да кабы… Ты меня услышала! Если ещё раз я увижу вас вместе, то не носить этому плебею головы. Наша чета из древнего знатного рода, и такой она и должна остаться.
Наступил вечер. Учения по строевой подготовке и военному делу закончились. Усталый Горимир с удовольствием представил себе встречу со светловолосой Сидонией. В этих грёзах они вместе бы взялись за руки и пошли своей дорогой. Нашли бы укромный уголок, куда не достанут злые языки и никто не помешает их скромному счастью. Он забежал домой, разделся и лёг в заранее заготовленное со вчера корыто с водой. Наспех обмывшись, он вытерся, оделся в чистый наряд, достал с полки шкафа золотой ларец и подумал: «Это должно ей понравиться. Она не засомневается в моих чувствах».
Горимир добежал до оградки, за которой расположился сад. Высокие кусты его, плотно посаженные друг к другу, представляют собой живой лабиринт. Войдя с одного края, он всё дальше проходил внутрь, каждый раз сворачивая направо. Наконец, за одним из углов показалась Сидония. В этот раз с её лица не сползала отчаянная ухмылка.
– Что с тобой, дорогая?.. Я пришёл. Ты несчастлива? – произнёс Горимир, целуя её руки.
– Всё хорошо. Пойдем… – еле дыша ответила она, убирая свои руки обратно.
– Подожди. – произнёс Горимир, засовывая руку под покладку кителя. Сидония остановилась, и на лице её читалось великое усилие, превозмогание чувств. Она сдерживала себя, чтобы не расплакаться.
Через секунду в его руке показался ларец, на золотой поверхности которого отражались чувственные глаза Сидонии. Визмор заметил этот взгляд и понял: в нём столько печали и противоречивых невзгод, столько смешанных чувств, что вырываются в этот радостный для Горимира момент наружу. Но что-то заставляет её молчать.
– Откинь все свои печали. Я хочу делить с тобой и теплоту, и холод. Быть с тобой рядом в самый ненавистный и самый радостный час. Позволь нашим телам согревать друг друга ночами. Позволь нашим душам окрылить друг друга и поднять в небеса!
Он сел на колено и раскрыл перед лицом Сидонии золотой ларец. В вечерней полутьме красные лучи заката, сами чуть более светлые, чем сам камень в оправе, освещали золотое кольцо. Сидония нахмурилась, но глазами была удивлена. Она закрыла лицо руками и начала плакать, приговаривая:
– Я не хотела!.. Я не хотела!
Вдруг, раздвинув руками кустарники, к ним пробрался отец Сидонии. Мелкий старик с крупной залысиной на голове носил чёрный кафтан, на котором тут и там расположились золотистые эмблемы старинного рода. Его покрасневшее от злости лицо так и пылало – он увидел в руках неудачливого Горимира ларец с кольцом.
– Ах ты-ж… – по-змеиному прошипел отец Сидонии и достал фамильный кинжал из ножен, висящих на поясе. Он полоснул Горимира по руке. Золотой ларец упал на выложенную камнем дорожку. Кольцо отлетело в кусты, как и маленький уголок, отколовшийся от ларца.
Лицо Горимира покрылось испариной. Он схватился за свою руку, сжал её, чтобы крови было меньше, и начал пятиться назад, осторожно глядя на старика.
– Я тебя на клочки порву! – прорычал отец Сидонии и набросился на Горимира. Молодой офицер тут же отпрыгнул в сторону и, обладая должной сноровкой и реакцией, провёл удар локтём по ребру старика.
Старик закашлялся и схватился за свой бок. Удар был настолько силён, что его ноги подкосились, и он упал на колени.
Горимир, всё ещё вне себя от пережитого нападения, решил действовать наверняка. Он встал позади старика, схватился одной ладонью за его блестящую лысину, другой – за его озябший подбородок и перечеркнул линию жизни отца Сидонии одним резким движением. Сидония, неотрывно глядя на это, заливалась слезами. Он страха и противоречивых чувств она не могла вымолвить ни слова.
Старик упал на каменный пол, не издав ни единого звука. Сидония побежала прочь. Горимир пытался её догнать, крича ей в след: «погоди!», но она лишь молчаливо отдалялась и вскоре скрылась за одним из поворотов сада-лабиринта.
На следующий день Горимира схватили его же сослуживцы и представили суду. Без лишних разбирательств, полагаясь на слова дочери старика, его повесили.
Визмор медленно открыл глаза. Его тело на полу, а сознание всё ещё витает по комнате, пытаясь вернуться в тело после очередного «прыжка». Старик поднялся на ноги и ухватился за голову:
– Ах, боль! Она ведь обо всём знала… Знала, что так всё и будет!
Не первый раз Визмор задумался над тем, почему ему доступны эти видения и что они должны ему показать. Что было ясно ему точно – его тело уже не в мире в живых, но и пока ещё не в мире мёртвых. Он стоит на границе миров, робко заглядывая в бездну.
Тут же на столе всё ещё стояла тарелка с недоеденным и остывшим варевом.
– Пожалуй, это сгодится на новую приманку. – произнёс Визмор, укладывая остатки еды в отдельный мешок.
Его голова разболелась, зрение помутилось, а виски загудели. Теперь он чувствовал, что до сих пор находится в некоем сне, а быть может, он никогда и не просыпался?.. Этот вопрос и прочие так и останутся без ответа и это более всего коробит душу Визмора.
Он достал из своего заштопанного мешка античную вазу, купленную на площади, и поставил её на стол.
– Вот здесь, Гектор, хранится мудрость веков. Погляди, как искусны и точны фигуры этих людей… – произнёс Визмор, рассматривая рисунок, и заметил неладное. Перед его глазами развернулось сражение, масштаб которого можно было описать лишь в самых диких сказках. Он почувствовал себя там, среди осаждённых горожан давно сгинувшей цивилизации.
Визмор снова закрыл глаза и очутился в античном амфитеатре. На сцене идёт сражение крепкого парня в тоге с другим крепким парнем, одетым в шкуру льва. Всё это сопровождается бурными аплодисментами и выкриками:
– Дави его!
Визмор встал с кресла и вышел наружу. Он взглянул на небо и понял, что взгляд чужих глаз, подобный его взгляду, отражает суть человека неторопливого и вдумчивого. Этот мыслитель, в чьём теле витает сознание Визмора, вальяжной походкой расхаживает по городу, построенному из камня. Солдаты в лёгких туниках, охранявшие местный зоопарк и дворец культуры, как один отдали ему воинское приветствие и отрывисто кричали:
– Слава императору Цецилию!
Теперь Визмору стало известно имя этого тела. Цецилий прошёл в свой дворец, украшенный цветами и завивающими колонны лозами. Посреди зала, где правил дух разума и постоянства, стоял трон из каменных плит.
На спинке его было выгравировано:
«Каждый, кто сюда сядет, будет помнить о тяжестях и лишениях правителя».
Цецилий направился в библиотеку. До поздней ночи он изучал фолианты, раздумывал над бренностью бытия и тяжелой участью народа. К утру Цецилий вышел из дворца прогуляться. Всё вокруг было чисто, аккуратно, люди жили в каменных богатых жилищах и всюду ратовали при одном виде своего правителя. Был он местным героем и философом-правителем, который каждый свой шаг обдумывал наперёд и прежде всего боялся попрекнуть чей-либо интерес. Так он оставлял людей довольными. Благоразумные горожане и подумать не могли, чтобы воспользоваться добротой своего правителя. Горожане эти были непомерно мудры и поддерживали того, кто всласть их кормит.
Но уже той же ночью произошло нападение. Дозорный заголосил в трубу, и тут же все жители города всполохнулись. У города не было регулярной армии, Цецилий старался улаживать всё с помощью дипломатии. И долгие десятилетия ему это удавалось. До тех пор, пока не пришли те, с кем договориться нельзя.
