Михаил Альбертович Вильдт
Большая игра в рукаве Ориона. Роман второй. «Золотое дно»
Фон Менгден пожал плечами и включил инфракрасный режим на визорах, чтобы ещё раз определить очаги пожаров.
Рейдер еле слышно вздрогнул.
– Торпеды пошли, – невозмутимо доложил «Юра» через несколько секунд.
– Не могу отказать себе в этом удовольствии, – посмотрел на нас с Рязанцевым Одинцов, переключая экран на визоры, разворачивая картинки торпед и общего вида обречённой террасаконтеры. Хоть это, конечно, и не вернёт тех, кто погиб в Екатеринодаре. – Присоединяйтесь, – сказал он нам, – редкое зрелище. Первое, в своём роде.
Я смотрел, как торпеды шли к цели. В рубке «Всадника» повисло молчание. Было слышно, как Одинцов постукивает перчаткой по панели пульта управления
– Террасаконтера, как немая, – нарушил молчание Рязанцев. – Ушли наши «друзья», значит.
«Дева Марина» была, по сути, уже мертва. Когда в ту часть, где находился отсек управления, как нож, вошла первая торпеда, стройное, красивое тело террасаконтеры деформировалось, и вдруг, вспухло несколькими отвратительными «нарывами». Деформация поверхности корабля, распространяемая взрывными волнами, рвавшими переборки и плавившими сверхвысокими температурами отсеки, дошла и до огромной носовой скульптуры: стоявшей над отсеком управления прекрасной обнажённой девушки, выходящей из морской пены. Скульптура начала было тоже начала «опухать», превращаясь во что-то из страшных снов, но раскололась надвое. Гигантская верхняя часть её прекрасного торса, с руками, державшими рукоять спады, закувыркалась в нашу сторону.
Скульптура «Девы Марины» казалась крохотной на фоне огромного корабля.
Вторая торпеда, поразившая отсек боеприпасов, дала «опухоли» ещё больших размеров, деформировавших корпус с ещё большей скоростью. Внезапно гигантский корабль «лопнул» большой, черно-оранжевой объёмной кляксой, закрывшей от нас бесконечные звёзды, чей рисунок так сильно менялся с каждой точкой перехода. Последний, большой взрыв превратил террасаконтеру в большое облако обломков.
– Вот и всё, – сухо и жёстко сказал Одинцов, глядя на море, дрейфующих в нашу сторону, фрагментов.
Было что-то чертовски грустное в картине гибнущего корабля, пусть даже это была террасаконтера террисов. Мы убили его, как когда-то китобой убивал кита, поражая его гарпуном с гранатой, которая взрывалась в теле огромного животного, ощущавшего приближение смерти. Я знал, что похожие чувства испытывают все, кто находился в рубке. Неожиданное для всех нас неловкое молчание повисло в отсеке управления русского рейдера.
– Поздравляю Вас, полковник, – сказал я, снова нарушив тишину в рубке «Всадника».
Нельзя поддаваться эмоциям. Фокус только на успех.
– С чем? – не понял Одинцов – он думал о чем-то, он был погружён в свои мысли, глядя куда-то мимо.
– Это первая крупная потеря Альянса, с начала войны, – заметил я. – Этого не смогла сделать ни Империя, ни мы. Сделай я такое – или кто-то из имперских капитанов – нас ждала бы крупная награда.
– Ну-ну, – Одинцов повернулся ко мне, цитируя известную поговорку: – «Что адепт Серапеона сделает за идею, ганзеец сделает только за деньги…», русский полковник расхохотался и добавил: – Не завидуйте мне так, фон Кассель. Вы ведь тоже причастны. И гораздо больше, чем Вам кажется.
Я удивился. Молча. Но видимо настолько выразительно, что Одинцов перестал смеяться:
– Ганзейскому капитану нужны пояснения?
– Видите ли, полковник, – возразил, я с ноткой некоей отстранённости, – я не совсем ганзеец. Я остзеец. Разницу понимаете?
– Простите, если обидел Вас, фон Кассель, – Одинцов хитро улыбнулся. – Разницу я понимаю. Уж поверьте человеку, до сих пор не выступившему ни на одной из сторон русской гражданской войны…
– Нынешняя гражданская война чем-то отличается от других в истории человечества? – спросил я, уже примирительным тоном.
–Трудно сказать, ответил мне бывший студент Московского Историко-Архивного Института Игорь Одинцов, – как говорил мой добрейший учитель, профессор Сергей Михайлович Половинкин, «учение о человеке до сих пор остаётся одним из наименее изученных аспектов деятельности самого же человека». Это вообще первая война за последние двести лет…
– Утверждение Вашего учителя так же парадоксально, как и первая война за двести лет.
– Не провоцируйте меня, фон Кассель, – вдруг сказал Одинцов, – когда-нибудь потом, в другой обстановке, мы как-нибудь сядем и обязательно поговорим обо всём, может даже поумничаем и вспомним не только уважаемого Сергея Михайловича, но и многих как русских, так и имперских мыслителей, которых заботили действительно серьёзные вещи. Гораздо более серьёзные, чем собственное выживание, или торжество над грудой обломков пустого корабля.
– Согласен с Вами, – ответил я, – просто попал под впечатление того местного апокалипсиса, который мы тут с Вами устроили.
– Как Вы думаете, – спросил Одинцов, выдержав небольшую паузу, – почему мне удалось торпедировать, уже оставленный экипажем, один их самых крупных кораблей Альянса?
– Подрыв на минах, пожары, – сказал я, – А ещё, вероятно, виртуозная работа Ваших минёров.
– Ни я, ни мои минёры, не заслужили Вашей похвалы, – покачал головой Одинцов. – Всё время, пока я удерживал планету – мои ребята, конечно, ставили минные поля. Поставили мы мины и к подходу террасаконтеры, но безуспешно. Сенсорные поля «Девы Марины» зафиксировали их, потом вышли рейдеры просканировали и уничтожили всё, что мы поставили. Так что это не мои минёры.
– Третья сила? – улыбнулся я. – Неведомый и таинственный союзник из глубин внешнего космоса?
Одинцов рассмеялся.
– Я, конечно, балуюсь литературой на досуге – есть такой грех, даже суеверен иногда, как любой человек нашей профессии, но в такие чудеса просто не верю.
– Тогда что было причиной? – удивился я.
– А вот не буду отвечать и всё, – сказал полковник Одинцов. – Я обещал Вам сюрприз на Екатеринодаре, и вы его получите. Юра – повернулся он к фон Менгдену, – давай их рейдер на буксир – и пойдём домой.
– Я помогу? – спросил Рязанцев Одинцова – тот кивнул, соглашаясь и добавил, – стыковка верхней плоскостью.
Нет, так нет, – пожал я плечами. – Слишком много загадок. На Екатеринодаре так на Екатеринодаре. Совсем рядом. Всего-то полчаса хода.
«Всадник» взял нашего «Барона» на буксир довольно быстро. В том, как Менгден производил стыковочные манёвры, было что-то пиратское. Очень уверенно. Очень точные движения. Помощь Рязанцева оказалась почти не нужна.
– Буксировочная стыковка завершена. Стыковочные шлюзы открыты, – сухо доложил фон Менгден.
– Красавец ты, Юра, – от души, восхищённо похвалил его Рязанцев.
Фон Менгден только молча кивнул головой в ответ.
– Передайте на «Барон» «смирительные рубахи» для наших пленных, – приказал Одинцов кому-то через переговорное устройство. – Да, три-четыре комплекта «Фау-5». Чуть погодя отдал приказ: «Курс – на «Орёл».
Мы шли к «Орлу», ставшему домом для русских ирредентистов, уже минут тридцать-сорок. Рязанцев, листавший сетевые новости, вдруг выругался.
– Мы становимся известными, – сказал он с досадой, смотрите, друзья:
На голоэкране, в верхней полусфере капитанской рубки, появилось бородатое лицо известного журналиста:
– Приветствую, меня зовут Анатоль Ришар, я журналист, в меня стреляли, меня ловили, меня арестовывали…
– Секунду, – сказал Рязанцев, – я переключу тизер.
– Привет, дорогие друзья! – начал тот же голос, – Когда мы с моей коллегой поняли, что произошло, мы поняли, что это надо показать! Об этом нужно говорить! Потому, что это неимоверно, на самом-то деле…
– Толик не удержался, – сказал Одинцов, – Молодец, вообще-то, только слишком рано.
– Только что, так называемая миротворческая миссия, – продолжал Анатоль Ришар, – блокирующая русскую ирреденту у планеты Ектеринодар, потеряла сразу два корабля! Предположительно, потерпела катастрофу или подорвалась на минах, терассаконтера сил Альянса Свободных Миров «Дева Марина». Мы пока не знаем, что случилось с его командиром, капитаном-навигатором Мариано Франциско и всем экипажем. Кроме того, русскими ирредентистами взят на абордаж ганзейский рейдер «Барон Врангель». На его борту, в качестве ганзейского капитана, между прочим, находился всем известный, как говорят в пространствах «Alianco de Liberaj Mondoj», бывший пособник Герцога Остзейского, Фридриха, Франц фон Кассель. Как сообщают нам мои источники, которым я верю, команда рейдера, включая личный штурмовой отряд адмирала Ганзейского Союза Головина, погибли при абордаже.
– Вот и всё, фон Кассель – сказал Одинцов, – Вы мертвы. С честью пали на поле боя, защищая прогрессивное человечество. Кстати, – добавил он, – давайте перейдём на ты, раз уж Вы всё равно пали от моей руки?
– Нет проблем, Игорь, сказал я, – Как говорят те из террисов, что являются адептами Сераписа: «у покойников нет выбора». К тому же, меня так много раз убивали в последнее время, что я уже как-то привык. C Павлом на «ты» мы перешли тоже после того, как меня в очередной раз похоронили медиа.
– Напиши что-нибудь, на тему: «Есть ли жизнь после смерти?», – в шутку порекомендовал Одинцов. – В твоём случае, она будет честной.
Мы рассмеялись.
– Франц, ты уже придумал себе новое имя? – неожиданно для меня спросил Рязанцев.
– Зачем? – удивился я. – Меня моё имя вполне устраивает.
– Тебя будут искать, Франц, – пояснил Одинцов. – Анатоль, конечно, пустит ещё много порций дезы про тебя, он человек правильный и честный, но тебя будут искать.
– У меня разве есть выбор? – ответил я им обоим.
– На «Орле» и на планете Екатеринодар, насколько я знаю, есть хорошие регенераторы, – заметил Одинцов. – Мы сможем поменять твои отпечатки пальцев и поработать над твоей внешностью, заменить импланты и идентификаторы личности. Так хотел Головин, а я в долгу перед Фёдор Алексеичем, хоть он сейчас и ганзеец.
– Менять внешность, как будто я преступник? – пожал я плечами. – Я не жалею ни о чем, что я сделал в своей жизни, Игорь, – твёрдо продолжал я. – Всё, что я хотел – это защищать то, что мне дорого. Сегодня я умер для всех от твоей руки, как предатель. Мне не хочется начинать новую жизнь таким образом. Доброе имя – это так мало, но и так много из того, что может позволить себе человек.
– Я понимаю тебя, Франц, – возразил мне Одинцов, – но смена идентификаторов личности даст тебе какое-то время подумать, как быть дальше. Может быть, ты ещё послужишь своей Родине и своему миру, а может быть – тебе захочется просто частной жизни. Только повторяю, тебя будут искать, даже мёртвого. Я говорю лишь о том, что смена имени может дать в твоём случае лишь небольшой выигрыш во времени. Но и это может оказаться вполне достаточно. Мне кажется, что тебе сейчас самое главное – найти себя в изменившемся мире. Выбрать путь, свой новый путь и сторону, на которой ты будешь. Доступ к «Серебряной Тени» и её технологиям – слишком лакомый кусок, а ты-почти единственный «ключ» к нему. Так что спокойной жизни у тебя не предвидится.
– Нужно подумать, – только и ответил я.
– … Случайна ли смерть фон Касселя – продолжал голос Ришара, – и других гасконцев, что шли по душу полковника Одинцова, или это спецоперация руководства Альянса с целью заморозить возможный доступ к тайнам кораблей типа Эрфиндер? Вряд ли на этот вопрос ответят медиа Свободного Мира. Вы же знаете, как я его люблю всем сердцем! Как я люблю всем сердцем свободу слова и прочие завоевания Свободных миров. Однако, их когда-то вполне приличные медиаресурсы, сейчас, как Вы знаете, превратились в дно донное. Но мы с моей коллегой будем следить за ситуацией. Подписывайся, чтобы знать, что такое на самом деле правильная информация. Подписывайся, чтобы ничего не пропустить.
– Кто такие гасконцы? – спросил я, – Что-то из древней истории?
– Возможно у него хобби – древняя французская литература, – предположил Рязанцев. – Был когда-то такой писатель Дюма – кажется офицер, между прочим. Ты ведь тоже балуешься поэзией, Франц?
– Кстати о поэзии, – внезапно сказал Одинцов. – Я читал твои некоторые твои стихи. «Глаза гиен укажут им путь». Так попасть в точку мог только хороший поэт, правда, – русский полковник смотрел на меня с иронией, мол, «догадайся сам».
– С ума схожу от ваших загадок, друзья, – сказал я, –Поэты, писатели… Говорите прямо.
– Мы в зоне действия швартовых полей «Орла» – напомнил о себе фон Менгден. – Захожу на посадку. Передаю управление.
Швартовые поля громадного силуэта «Орла», надвигавшегося на нас, уже захватили «Всадник», к которому был прикреплён «Барон Врангель» и плавно тащили внутрь, прямо в открытый шлюз русского недостроенного сверхкорабля, висевшего на фоне синего глобуса планеты.
– Прекрасно, – сказал Одинцов. – Так вот о поэзии. У тебя был офицер – его звали Адольф ван Фростен. Хотел бы поговорить с ним?
Конечно, я хотел бы. Если бы только знать, где сейчас Адольф. По-настоящему, только сейчас, за эти несколько недель я почувствовал, как мне не хватает моих ребят.
– Да, – коротко ответил я Одинцову, – только где он?
В этот самый момент «Всадник» слегка вздрогнул всем своим корпусом.
– Посадка завершена, снова подал голос фон Менгден. – Процентная смесь «кислород-азот» за бортом соответствует норме.
– Прекрасно, – похвалил его Одинцов, вид у него был загадочный.
Я посмотрел на Рязанцева, – тот тоже состроил хитрую физиономию.
– Команде – разрешение покинуть корабль, – отдал приказ Одинцов. – Пошли, что ли, Франц, -сказал он мне.
Коридоры «Всадника» показались мне длинными и бесконечными. Впереди меня топали своими гравиботинками, по рифлёному полу «Всадника», черно-белые «гиены» Рязанцева, вперемешку с черно-жёлто-белыми, как осы, русскими десантниками. Потом мы разделились. Основная масса солдат, тащившая использованное оборудование и пустые ящики-кофры для боеприпасов, пошла вниз по широкому грузовому пандусу. Мы втроём, свернули влево и вышли, сквозь скромный, парадный выход рейдера.
В огромном, посадочном ангаре линкора «Орёл», внизу, у трапа рейдера «Всадник», ставшего совсем крохотным, я увидел несколько фигур. Они тоже казались маленькими. Но я сразу узнал их.
*«…Natürlich, ja!»
Конечно, да!
3. На «Орле».
«Я вообще считаю, что смертность разумного существа – это первобытная дикость.
Над нами вся галактика смеётся. Думаю, есть правило: «Нет бессмертия – нет контактов».
Не по чину. Говоришь с человеком, а он умер. Гадость какая-то.»
Д.Е. Галковский, русский историософ
Хрестоматия "Философские сокровища Империи Сапиенс".
Раздел "Генезис современного русского сознания."
Я спустился по трапу следом за Одинцовым. Трое из четверых, встречавших нас, просто молча обняли меня. Конечно, им было, что сказать мне – и Адольфу ван Фростену, и Патрику Гордону, и Адаму Вайде. Но мы вчетвером – всё, что осталось от личного эскорта Герцога Остзейского, – просто молчали. Обнялись и стояли нос к носу. Потом мои друзья расступились, и я увидел ту самую девушку.
– Лейтенант Небесной Канцелярии герцогства Остзее, Элизабет Суге, – сухо представилась она, а потом, вдруг сказала, совсем как тогда, в пневмолифтах бункеров Кёнигсберга, перед боем: – Капитан, я рада Вас видеть!
Она подала мне руку. Я снял перчатку, и подал ей руку в ответ. Её рука была тёплой и непривычно нежной.
– Я тоже рад Вас видеть, лейтенант, – ответил я ей. – Искренне рад, что Вы живы. И благодарю Вас за всё, что Вы для меня сделали.
– Так ты уже знаешь, капитан? – удивился ван Фростен.
– Как не знать, друзья, – ответил я ван Фростену, не сводя глаз с Элизабет, – благодаря вам я жив!
Глаза у Элизабет Суге были усталые, как у человека, который на допингах много дней. Так выглядят десантники после девяноста дней тяжёлого боевого выхода. Сколько же ты дней не спала, лейтенант Сугэ?
– Гм, какие же вы, всё-таки манерные, остзейцы, – сказал стоявший рядом Одинцов. – Элизабет, давайте хоть я Вас обниму!
– Geh weg, Odintzoff*, – сказала Элизабет, поморщившись в шутку и улыбаясь, – Я же говорила тебе, пошёл вон: – kein Körperkontakt, keine Umarmung.* Улыбалась она красиво, какой-то очень знакомой улыбкой.
– Ладно, ладно, – Одинцов сделал жест рукой, – и всё-таки, помните, как у Вас говорят, – Ich stehe zu Ihrer Verfügung*.
– Я говорила Вам, что Ваше гортанное "р" желает желать лучшего? – спросила Одинцова, шутя, Элизабет. – Всё потому, что вы недостаточно настойчивы. «Р» Элизабет произнесла по-русски, от усталости получилось похоже то ли на рычание, то ли на урчание: "р-р-р…" Все, кто стоял рядом, заулыбались, глядя на неё. Кажется, у неё был дар превращать усталость в бодрость и плохое настроение в хорошее.
– Это ничего, – сказал Игорь Одинцов, с удовольствием глядя на Элизу, и превратившийся, на какое-то время, из полковника и грозы пиратов, в мальчишку-кадета, – зато у меня «р» наступательное, а у многих оно правильное, но отступательное.
– Элиза засмеялась и бросила в него своей перчаткой. Одинцов словил её, и тоже смеясь, подал ей обратно.
В это время, на трапе, появились лейтенант фон Бём и Рязанцев. За ними, затянутые в сетки для пленных, шли три терриса, взятых Рязанцевым в плен. Павел пристегнул их контактным креплением с одной стороны к себе, с другой – к фон Бёму.
– Здравствуйте, Павел, – сказала Элизабет, помахав рукой Рязанцеву.
– Привет, принцесса, – махнул рукой Павел в ответ. – Видите, – он показал рукой в нашу сторону, – привёз Вам, что обещал.
Мне почему-то показалось, что речь обо мне. А Элизабет, которая лейтенант Сугэ, кажется, давно со всеми знакома.
– Не махайте так руками, – почему-то недовольно ответила Элизабет Павлу, – у вас же на руке крепление к «Фау-5!» Если будете так изображать мельницу – сетка порвёт Ваших пленников в куски.
– Слушаюсь, принцесса, – согласился Рязанцев, но всё равно снова дернул руками.
Русские, и в частности Рязанцев, часто называют всех подряд девушек, принцессами. Как я понимаю, это что-то вроде нашего «Mein Schatz»*. Хотя, честно говоря, Элиза того заслуживала. Она говорила, как принцесса, смотрела, как принцесса. Даже кидалась перчаткой как-то по-особенному. Я не заметил этого тогда, во время осады Фридрихсхалле. А теперь – меня это приятно удивило, но не более, чем удивило.
Потому, что…
Потому, что всё это время я молча смотрел в пространство за «Всадником». Там я увидел знакомый до боли, до мурашек по коже, до чувства, такого же сильного как любовь, силуэт корабля. Прожектор подсветки был направлен на рельефную, словно бы откованную простым молотом, надпись древним, готическим шрифтом: «Folge, wie ein Schatten»*. Там стоял МОЙ корабль. Моя «Серебряная Тень», Mein «Silber Schatten».
– Я же обещал тебе сюрприз, Франц, – сказал, уловив направление моего взгляда, Одинцов.
– Спасибо, Игорь, – тихо и растроганно сказал я. – Как я сказал, я не люблю сюрпризов. Но это – самый лучший сюрприз!
– Какие хитрые эти русские! – наигранно возмутился Патрик Гордон. Он забрался на несколько ступенек вверх по трапу, чтобы лучше всех видеть, – Кому спасибо? Капитан, дорогой наш друг Франц, это мы поставили «Тень» так, чтобы ты сразу увидел! И терассаконтеру эту, мы бахнули… Так что записана она будет на счёт твоего корабля.
Я вопросительно посмотрел на Одинцова.
– По чести сказать, – согласился Одинцов, – терассаконтера «Дева Марина» – это работа Ваших людей и Вашего корабля.
Я не люблю сюрпризов. Но сейчас сюрпризы были приятными. Надолго ли их хватит?
– Это ещё почему? – задал я от растерянности глупый вопрос.
– А кто ещё, кроме «Серебряной Тени», мог так незаметно поставить мины прямо по ходу террасаконтеры со всеми её системами обнаружения? – гордо сказал Ван Фростен, пожимая плечами. – Хотя, знаешь, Франц, команду над кораблём я уступил Элизабет.
– Почему? – ревниво спросил я Элизабет, вспоминая беседу с Головиным о том, что внезапно, есть ещё один человек кому подвластен мой корабль – Разве у Вас есть доступ к «Серебряной Тени»?
Элизабет, казалось, не слышала мой вопрос. Она сейчас смотрела на меня так, как будто я был и Навигатор Андреас, и Всадник Йорг и Воин Михаэль, все трое, в одном лице спустившиеся с небес.
– Потому, капитан, – ответила она, глядя на меня своими синими глазами, – что так хотел герцог Фридрих. – Это он приказал ещё там, в бункере Фридрихсхалле, в Кёнигсберге. Но теперь это снова Ваш корабль.
Ван Фростен кивнул. – Теперь ты снова капитан, Франц!
– Хватит, – подвёл черту Одинцов. – Хватит, а то я не выдержу и пущу слезу. Вы все на МОЁМ корабле, я самый старший по званию и вообще… – он сделал паузу. – Подчиняетесь мне, – он обвёл всех взглядом, – Господа ганзейцы, на планете десант. Вы всё равно мертвы почти для всех, кто о вас знал. Вас всех убили мои бравые «Всадники» во время безжалостного абордажа. Посему, не откажитесь помочь мне. Павел – пленных в багги и отвезите в спецбоксы. У всех остальных часа три личного времени.
Сказано было с чувством. Возразить было нечего. Но очень хотелось есть и спать. Смертельно. Непонятно, чего больше.
Но за три часа мы даже толком осмотреться не успели. Драка на планете началась почти сразу. Я успел, разве что, быстро перекусить и принять душ, чтобы хоть как-то освежиться. Зато всё это – на своём корабле. Дома.
***
Пару часов поспал, а показалось, что разбудили почти сразу.
Военный совет перед боем Одинцов проводил прямо на палубе швартового ангара судов среднего класса. Всё так и было – несколько багги поставили между «Всадником» и «Серебряной Тенью». Вокруг стояли, сидели на самих багги и прямо на земле, офицеры «Всадников» Одинцова, командир первого взвода «гиен» Гюнтер Лютьенс, и мы впятером, всё что осталось от эскорта «Тени». Полевую, автономную тактическую карту Одинцов повесил прямо на трап «Всадника».
Рядом с ним, в лёгкой форме кубанского ополчения стояли двое, с черно-оранжевыми, полосатыми, металлопластиковыми шевронами. Оба были среднего роста, и чем-то неуловимым очень похожие друг на друга. Тот, что повыше, носил усы, но не такие, как у Одинцова, а выбритые в тонкую полоску над верхней губой, его слегка вьющиеся волосы, угольно-черного цвета, были зачёсаны назад.
Второй был слегка ниже ростом, мужественно выглядящий человек, красивый такой красотой, которую Рязанцев бы назвал «лихой». Такие экземпляры сразу заставляют женщин краснеть, а у мужчин вызывают всевозможные комплексы.
– Разрешите представить тем, кто не знаком, – сказал Одинцов, – Виктор Зиньковский, – хлопнул он по плечу того незнакомца, что был повыше, – выборный командующий кубанского ополчения, и Олег Касаткин, указал он рукой в сторону «лихого красавца», сотник роты специального назначения кубанского ополчения. К нам прибыли только что с планеты.
– Можно просто Алик, – сказал Касаткин, беззастенчиво разглядывая всех, кого не знал, – Всё равно воевать вместе.
– Итак, – начал Одинцов, – с того, что было терассаконтерой «Дева Марина», на планету высадилась экспедиционная бригада «Ratoj de la dezerto»*, с тяжёлой техникой. На наличие ополчения на планете они не расчитывали, – спасибо нашему другу Ришару за вовремя подброшенную дезу. Разведка, – он кивнул на Зиньковского и Касаткина, – сообщает, что противнику удалось посадить на планету десять боевых машин типа «мачете», – это аналоги имперских «гепардов», три шагающие боевые машины управления боем типа «Торо», около четырёх тысяч человек личного состава, 10-15 тонн боеприпасов.
И «нахуэли», – добавил Касаткин.
Мне показалось, что в конце предложения Алик Касаткин зачем-то, намеренно, поставил знак вопроса. Русские засмеялись – но я не понял шутку.
– Что смешного в слове «ягуар» на лингва астека? – спросил я стоявшего рядом Рязанцева.
– Непереводимая игра слов, – улыбнулся он.
– «Нахуэль» – означает ягуар на одном из диалектов окраинных планет Альянса – зачем-то пояснил назидательно Одинцов, глядя на Касаткина.
Я заметил, что Элиза Сугэ, сидевшая на капоте одного из багги напротив карты, шутку поняла сразу – она смеялась вместе со всеми.
– Простите, моих орлов, сказал Одинцов Элизе, – это разрядка, после боя на планете, – будьте сдержаннее, сотник Касаткин.
Элиза только махнула рукой:
– Ну что Вы, полковник – я теперь такой же солдат, как все, так что давайте без церемоний.
– Прошу прощения у дам, – спокойно сказал Касаткин, глядя на Элизу и разведя руками, мол, вот уж такой я хам.
По-русски, как я заметил, Элиза говорила тоже превосходно, вообще без акцента. Возможно, она где-то неправильно ставила ударения, но мне это было пока незаметно.
– Как Вам угодно, – продолжал Одинцов, – можно и без церемоний. Так вот, у противника около пятидесяти, – он сделал паузу, и снова посмотрел на Касаткина, – «нахуэлей» – это аналоги имперских или ганзейских «мардеров».
– Ну, – не удержалась Элиза, – имперские «мардеры» всё-таки получше будут.
Глаза у неё были всё ещё красные, усталые. Успела ли она поспать хоть немного – кто знает.
– Перевесом «Крысы» не обладают, – продолжал Одинцов, кивнув головой в ответ на реплику Элизы, – это для них неприятный сюрприз. Скорее всего, их первоначальным планом была высадка и захват установок генераторов энергии около самого Екатеринодара. Тут они понесли первые потери.
– Хотели получить много энергии, аж пищали, – сказал Олег Касаткин, – иначе быстро технику не распакуешь, щиты на полную не используешь.
– Террисы высаживались в аварийном порядке, а не в боевой готовности, – пояснил атаман Зиньковский. – «Мачете», кажется, вообще не были снаряжены. Нам удалось сбить несколько этих самых «нахуэлей» установками экстренной коррекции погоды, в них было полно десанта, как мы поняли по перехвату переговоров. После чего десант рассеялся по большой площади, чтобы избежать потерь. Зона рассеивания десанта – вокруг фермы производства питания.
Зиньковский подключил личную сеть к карте и сопровождал рассказ наглядной подсветкой и маркерами. – Район рассеивания подсвечен красным. – продолжал он, – Нам удалось засечь, как они сразу поставили маяк пространственного сигнала, но сигнал SOS дать не успели. Алик со своими ребятами, тут же накрыли их батареями залпового огня.
– Они поставили заграждение типа «купол» слишком поздно, – пояснил Касаткин. – Мы успели отстрелять кассеты и уничтожить маяк.
– Это из хорошего, – сказал Одинцов. – А из плохого, даже очень плохого, это то, что заграждение «Купол» террисам всё-таки удалось поставить. Чуть позже. Подключили генераторы фермы, как я понимаю.
– Так что теперь только рукопашная, – уныло подытожил Зиньковский.
– Это сколько же наших людей ляжет! – вырвалось у Рязанцева.
– А пленные? У нас есть пленные? – быстро спросила Элиза, – Может условия обмена?
– Вряд ли, – ответил ей Одинцов. – Насколько я понимаю, террисам очень нужен факт совместной операции Альянса и Ганзы против sapiens. Как медиасобытие. На фон Касселя-то, – он кивнул на меня, – террисы согласились затем, чтобы было громкое имя. Sapiens против sapiens. Показать, что эта война – не способ забрать пространства, освоенные чужими руками. Показать, что дело не в разнице видов и не в разных моделях общества.
– Всё хорошее против всего плохого. Всё светлое и прогрессивное против устаревшего и дикого. – Ничего нового, – зевнул Рязанцев.
– Тогда логично, что Франциско будет ждать подхода ганзейских «кракенов» с десантом, чтобы вынудить их к совместным действиям против планеты, – предположил я. – Потом ещё можно будет разделить последствия кошмаров орбитальных бомбардировок Екатеринодара между Альянсом и Ганзой поровну. А через какое-то время приплести и Аахен, чтобы попробовать снять с себя вину. Зачем ещё нужны медиа-ресурсы в наше время?
– Согласен, – кивнул Одинцов. – Поэтому у нас всего-то местная неделя времени максимум, – до подхода «кракенов». Я думаю, что Альянс может перебросить сюда ещё одну терассаконтеру – или прислать целую эскадру – чтобы устроить какую-то жуть в качестве показательно – устрашающей мести.
– Ну, «Деву Марину» уничтожили без проблем, – довольно сказал Патрик Гордон.
– Нужно искать какой-то другой выход, – покачала в раздумье головой Элиза, – кроме штурма в лоб. Как по первым контактам – террисы хотят драться?
– Они всегда хотят и готовы, – ответил Зиньковский. – Люди они такие, нехорошие. Десантные группы с их сбитых боевых машин пытались драться даже в местах вынужденной посадки. Получается это у них очень хорошо. Пока размен шёл один к одному – но это с учётом их проблем с высадкой. В плен взять пока никого не удалось – да и ребята не брали – после орбитальных бомбардировок злые все стали, – продолжал Зиньковский, – Наши просто зажимали их прямо у машин. Помнишь, Игорь, нам попал груз с сетками «Фау»?
– Помню, – кивнул Одинцов, – это когда транспорт «Новый Иерусалим» случайно прошёл кубанскую точку перехода. В описании груза стояло: «оружие» – естественно я отдал приказ забрать всё. Триста тонн смирительных рубах образца «Фау-5» – те, которые пакуются в капсулы для заряжания, для борьбы с экзофауной.
– Да уж, – сказал Рязанцев, – террисы ещё та экзофауна…
– Ну вот, наших-то, из ополчения, концентрировалось около мест вынужденной посадки их «нахуэлей» намного больше. Этими рубахами, «Фау-5», мы и пуляли в упор из подствольников, – сказал Зиньковский. – Зажимали их огнём у машин, потом, когда они пытались в ближний бой – охотники их обстреливали. Маркер ставили на ноль – на максимальное сжатие сетки. Так что сразу всех в куски. Деморализует их личный состав хорошо. Они ж тоже живые.
Меня передёрнуло от представленной картины.
– Сколько на планете гражданских? – задал вопрос Рязанцев.
– Женщин и детей почти нет, – ответил Зиньковский, – разве что по недогляду. Только ополченцы. «Под ружьём» – тысяч семь-восемь. Экипирована наша пехота нормально, много тяжёлого пехотного доспеха, техника есть неплохая. Тут Игорь Иваныч постарался, – Зиньковский повёл рукой в сторону Одинцова.
– Ого, очень неплохо, – проявил интерес, молчавший до того Лютьенс, – а какая техника?
– Штук тридцать «гепардов» – но реально в боевом состоянии девять-десять, остальные после орбитальных бомбардировок с разной степенью повреждений, – сказал Одинцов, – Две командные шагающие машины типа «рубеж», по боевым машинам десанта у нас приблизительный паритет – тридцать пять-сорок в строю. Мы можем предположить, что по расчётам Франциско, «крысам» нужно продержаться неделю. Нам же нужно уничтожить их максимально быстро. Ещё до подхода ганзейских «кракенов». Потом, будем уходить с планеты в серые зоны.
– Всё-таки бросишь Кубань, полковник? – спросил Зиньковский грустно.
– Ты её тоже бросишь, Виктор, – ответил ему Одинцов. – Кубань – это люди. Люди – это надежда вернуться.
Алик Касаткин сказал тихо по-русски что-то про мать, я опять не понял, что. Похоже, это было нечто крепкое потому, что Одинцов резко рубанул рукой по воздуху:
