Мелисса Грей
Полуночная девушка

Глава третья

Даже толстые каменные стены Крепости виверны не могли заглушить грохота волн, разбивающихся о скалы, и завывания ветра. Океан ревел, с беспощадной яростью обрушиваясь на фундамент. Гай завидовал натиску волн, их неистовству, бешеному исступлению, с которым они так упорно пытались сокрушить твердыню. Он закрыл глаза и на мгновение представил себе капли воды на лице. Если бы он мог позаимствовать у океана хоть малую толику его мощи! Но Гай – не океан, а преграды, с которыми ему пришлось столкнуться, – не податливее каменных стен.

– Ваша верность достойна уважения, – проговорил он, поворачиваясь к пленникам. – Я не шучу.

На полу темницы стояли на коленях два разведчика птератусов. Их запястья были скованы за спиной тяжелыми железными наручниками. Перья, некогда яркие, цветастые, потускнели под толстым слоем крови и грязи. Тот, что слева, с пестрым, как у филина, оперением, покачивался, стараясь удержать равновесие. Второй напомнил Гаю сокола, маленького и гладкого, с зоркими желтыми глазами. Он даже не дрожал. Стоял как скала, спокойно и твердо. Гаю было проще видеть в них птиц, на которых они походили, чем людей: легче сделать то, что он должен был сделать. Сокол плюнул ему под ноги, и капли крови, смешанные со слюной, упали на сапоги Гая.

– Ничего мы вам не скажем. – Сокол держался уверенно и дерзко, несмотря на то, что перед ним сам Повелитель драконов. Что ж, похвально.

Гай кивнул двум стражникам, стоявшим позади пленников. То были огнедышащие драконы, самые грозные воины армии дракхаров. Для двух изможденных птератусов такая мощная охрана была излишней, но иногда не мешало припугнуть. Драконы схватили филина за руки. Сокол с ужасом глядел на них.

– Ты – нет, – проговорил Гай. – А он скажет.

Драконы рывком подняли пленника на ноги и потащили к Гаю. Филин взмолился о пощаде. Голос его звучал так громко, что даже рев океана не смог его заглушить. Золоченые доспехи стражников блестели в неярком свете факелов, горевших в темнице.

Гай положил руку филину на щеку, стараясь не оставить синяка. От его прикосновения пленник вздрогнул и умолк.

– Расскажи мне, что я хочу знать, – негромко и мягко проговорил Гай, как будто выманивая перепуганное животное из укрытия. – И я обещаю, что буду милосерден.

Сокол попытался было подняться, но один из драконов пнул его в колено, и птератус, роняя перья, рухнул на пол.

– Драконы не знают милосердия, – прошипел сокол. В глазах его горела неудержимая ярость. Огнедышащий дракон наступил пленнику на горло каблуком, и тот замолчал.

Гай не обратил на выпад пленника никакого внимания: он пристально смотрел на филина.

– Что вам понадобилось в Японии? Вот уже больше века это земля дракхаров. Что вы там забыли?

Филин облизал запекшиеся губы, поглядывая то на Гая, то на того, кто стоял за его спиной.

«Так не пойдет», – подумал Гай и сильнее сжал лицо пленника, чтобы тот не отвлекался.

– Я всегда держу слово, что бы обо мне ни болтали, – проговорил Гай. – Если ты все расскажешь, обещаю, что проявлю к тебе и твоему товарищу заслуженное милосердие.

Филин проглотил комок в горле и часто заморгал. Его огромные зрачки сужались и расширялись с пугающей быстротой. Наконец он заговорил, но так тихо, что Гаю пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова.

– Нас послал генерал.

Гай с такой силой заскрипел зубами, что у него хрустнула челюсть.

– Генерал Альтаир?

Пленник часто-часто закивал, совсем как птица, на которую походил.

Гай провел большим пальцем по щеке филина. Того пробрала мелкая дрожь от пяток до взъерошенных перьев на висках.

– И что же вам велел Альтаир?

– Предатель, – плюнул в товарища сокол. Огнедыщащий дракон снова наступил ему на горло, и птератус вскрикнул от боли. Филин трясся всем телом, так что перья на его руках трепетали. Он попытался было оглянуться на сокола, но Гай удержал его голову.

– Продолжай.

Филин снова облизнулся и произнес, то и дело прикусывая нижнюю губу:

– Генерал… хотел, чтобы мы нашли…

Гай сдавил филину горло и провел большим пальцем по бьющейся жилке.

– Нашли что?

– Жар-птицу.

Гай сделал над собой усилие, чтобы его лицо оставалось таким же равнодушным и бесстрастным, каким обычно бывало при дворе. Слишком долго он ждал, чтобы кто-то произнес эти слова.

– И как, удалось?

– Нет. – Пленник покачал головой, как птица.

– Значит, нет, – повторил Гай. Ну разумеется. Как всегда, поиски ни к чему не привели.

Гай выпустил филина и отступил на шаг, едва удержавшись, чтобы не вытереть ладонь о штаны.

– Что ж, спасибо. Мы вознаградим вас за помощь. – Гай снова кивнул огнедышащим драконам. Те оттащили филина назад и подняли сокола на ноги. – Убейте их.

Глаза филина впервые полыхнули огнем.

– Вы же обещали, что будете милосердны.

– Я и так милосерден, – ответил Гай и отвернулся. – Вы умрете быстро.

Птератусов уволокли вглубь темницы. Гай смежил веки. Он видел странные широкие глаза филина так же ясно, как несколько мгновений назад, но тут какой-то посторонний звук нарушил тишину, и образ рассеялся.

Хлоп. Хлоп. Хлоп.

Гай обернулся. Перед ним стояла его сестра, Танит, великолепная в своих золоченых доспехах, даже несмотря на покрывавший их слой сажи и запекшейся ржавой крови. Светлые локоны выбились из косы, мягким золотом обрамляя лицо. Малиновые глаза весело блестели. Это ее огнедышащие драконы поймали двух птератусов, и Танит торжественно привела окровавленных и избитых пленников к Гаю. От усердия сестры ему было тошно.

«Что ж, по крайней мере, хоть один из нас получил удовольствие от этого спектакля», – попытался успокоить себя Гай.

– Молодец, брат. А я уж боялась, что ты утратил былую хватку. – Танит шагнула к нему, звеня доспехами. Плечи ее покрывал длинный тяжелый пурпурный плащ, полы которого с шуршанием волочились по полу. – А вообще-то ты зря стараешься. Жар-птицу не найти, потому что и искать-то некого. Ее не существует, что бы там себе ни воображал этот чокнутый генерал птератусов.

Гай запустил руку в свои темные волосы. За последние недели они заметно отрасли. Интересно, считают ли придворные своего господина неряхой?

– Мне всего лишь нужно чуть больше времени.

– Ты и так его достаточно потратил, – парировала Танит, – на поиски мифического создания, которого и в природе-то не существует. Сказочной птицы, которая, может, вовсе и не птица. Время уходит, твои подданные устали ждать.

– Я их повелитель, – отрезал Гай. – Ради меня подождут.

– Ты их повелитель до тех пор, пока они этого хотят. – Танит покачала головой. Ее золотистые локоны рассыпались по эполетам. Гай и Танит были близнецы, но, кроме пестревших чешуйками высоких скул, у них не было почти ничего общего. Гай всегда был спокойным, мужественным, старательным, Танит же – сама страсть, пламя, ярость. – И лучше бы тебе об этом не забывать.

– Ты мне угрожаешь? – поинтересовался Гай. С такой сестрицей надо держать ухо востро.

– Нет. Я всего лишь говорю то, что есть. – Танит улыбнулась, но улыбка вышла сухой и угрюмой. – Драконы не отличаются терпением. А эта погоня за жар-птицей… полный идиотизм.

Гай отвернулся от Танит и отошел к изысканно украшенному камину, который занимал почти всю дальнюю стену комнаты. По обеим сторонам его сидели два каменных дракона с разинутыми пастями, так что казалось, будто они выдыхают пламя, вот только угли уже несколько часов как потухли. Гай слышал, как стоявшая позади него Танит переступает с ноги на ногу от нетерпения. Мелко, конечно, но он заставил ее подождать несколько мгновений, прежде чем спросить:

– Ты не согласна с моим решением? – Гай вытер грязные руки о тряпку, лежавшую на камине. Испачкался о филина.

Танит фыркнула. Она никогда не отличалась вежливостью.

– Можно подумать, в первый раз. Или ты уже забыл… как бишь ее звали?

Гай отвернулся. Каменные драконы равнодушно таращили на него изумрудные глаза. Он ничего не ответил сестре. Танит прекрасно помнила это имя, да и он не забыл. Повисло тяжелое молчание: слишком многое они не сказали друг другу.

– Это было давно, – тихо произнес Гай. – Что толку об этом вспоминать. – Интересно, догадалась ли Танит по его голосу, что он врет.

– Те, кто забывает свою историю, – Танит шагнула ближе и посмотрела ему в лицо, – обречены ее повторить. – Сестра подняла руку, и на ее ладони вырос язычок пламени. Танит щелкнула пальцами, и в потухшем камине снова вспыхнул огонь. – Ты с этой жар-птицей снова вляпаешься, а я разгребай.

Гай оперся руками о каминную полку и наклонил голову, так что его длинные волосы упали на лицо и скрыли из виду Танит. Он устал. От этого разговора, от попыток убедить Танит в правильности своих поступков, от необходимости не замечать критических взглядов и недовольного шепота собственных подданных: шло время, а ему нечего было им сказать.

– Жар-птица существует. – Он твердил это уже добрую сотню лет, да только Танит все ему не верила. – Она существует, и это наша единственная надежда положить конец войне.

На его плечо легла маленькая рука, окрепшая за годы битв. Гай не слышал, как Танит сняла рукавицы. Он устал и от этого плохо соображал.

– Жар-птица – выдумка. Сказка. Не более. Ты упускаешь из виду то, что действительно важно.

Вот ведь гадюка. Гай обернулся к Танит.

– Если это не важно, если поиски жар-птицы – пустая трата сил и времени, тогда что важно? Что, по-твоему, важно, если не желание как можно скорее положить конец войне?

– Победа, – не раздумывая, ответила Танит. Для нее все просто. И всегда так было. Гай завидовал такой простоте. Удобно, наверное, так жить. – Ты не хуже меня знаешь, что перемирие – фарс, того и гляди, снова разразится открытая война, особенно если они будут засылать к нам шпионов.

– Как мы к ним? – уточнил Гай.

– Можно подумать, война бывает честной.

– Совершенно верно, не бывает. Я не настолько наивен, чтобы считать иначе.

– Я бы не удивилась, если бы у тебя было другое мнение на этот счет, – парировала Танит. – Скажи, сколько времени ты уже потратил, сколько сил потерял на эти бесплодные поиски?

– Я не считаю их пустой тратой времени и сил. Я лишь пытаюсь помочь нашим подданным, хочу положить конец войне. Если верить пророчествам, это может сделать только жар-птица.

– Я хочу того же, но все пророчества – полная чушь. Нашим подданным нужны конкретные результаты, а не сказки.

«Сказки, – подумал Гай. – Как же мне надоело слышать это слово».

– Ты когда-нибудь задавала себе вопрос, зачем воюешь?

Танит лишь пожала плечами. На ее покрытых грязью доспехах плясали отблески огня.

– Я воюю, потому что это мой долг. Эту кровавую вражду развязали птератусы. А я положу ей конец. Из-за их слепой жажды власти мы утратили могущество. А ведь когда-то дракхары умели превращаться в драконов. В настоящих драконов, Гай! Когда-то мы парили в небесах и опаляли врагов огнем.

На губах Гая показалась еле заметная улыбка.

– И кто из нас теперь пересказывает сказки?

Танит сложила руки ковшиком и дунула в них. Крохотный шарик пламени вспыхнул и повис над ее ладонями, точно блуждающий огонек.

– Некоторые из нас до сих пор дышат огнем.

– Так, да не так: ты его вызываешь. И даже если бы эта старая сказка была правдой, все равно, если мы уничтожим всех птератусов, то не вернем того, что потеряли.

Танит хлопнула в ладоши, и пламя погасло.

– Думай что хочешь. А я верю в то, что вижу и чувствую. Даже если после истребления птератусов к нам не вернется наше волшебство, все равно мне от этого будет лучше. Я добиваюсь справедливости для наших подданных и хочу положить конец угрозе. И тебе бы тоже следовало подумать именно об этом, а не о волшебной птице, о которой ты прочел в книге.

Гай повертел головой и выгнул спину, потягиваясь. Ему давно пора было отдохнуть.

– Не в книге, а в книгах.

– Ну да, половину из которых написали птератусы. В следующий раз смотри, что читаешь. Им нельзя верить.

– Я устал воевать, – тихо произнес Гай. Он знал, что Танит его услышит, а вот прислушается ли к его словам – уже другой вопрос. Понимая, что глупо ее об этом спрашивать, все-таки не смог удержаться: – А ты?

Танит склонила голову набок и прищурилась. В свете факела чешуйки на ее скулах, так похожие на его собственные, радужно переливались. Красные глаза ее блеснули.

– Нет, – отрезала она.

Слово повисло в воздухе, короткое и четкое, словно подводя итог разладу, начавшемуся много лет назад и с годами лишь углубившему пропасть между ними. А ведь когда-то все было иначе. Прежде брат с сестрой были неразлучны. Они носились по залам этой самой крепости, оседлав палки, воображая себя настоящими наездниками, и сражались на тупых деревянных мечах, играя в войну, смысла которой толком не понимали. Но девочка в непослушных золотых кудряшках, с пухлыми ручками, липкими от сладостей, ничуть не походила на женщину, которая стояла сейчас перед ним, величественная и грозная, гордая тем, что запятнала себя кровью врагов. Сестра его выросла и стала красивой, беспощадной и совершенно ему чужой. Иногда он скучал по той девочке, которой Танит была много лет назад, пока битвы и кровопролитие не ожесточили ее.

Взгляд Танит смягчился. На мгновение она стала той, прежней. Не полководцем, а сестрой Гая.

– Мы должны опередить птератусов. Промедление дорого обойдется дракхарам. Я, как и ты, хочу нашим подданным добра.

Гай тяжело вздохнул и отошел от Танит. Он был сыт по горло ею и ее сомнениями.

– Спасибо, Танит, можешь идти.

Сестра бросила на него тяжелый взгляд. Лицо ее было непроницаемо. Гай ждал, что она возразит ему. Как самый старший полководец армии дракхаров, Танит привыкла отдавать приказы, а не исполнять их, но все же Гай был рангом выше ее. Вот уже сотню лет он был Повелителем драконов, самым молодым из всех, кого когда-либо выбирали на этот пост. За годы войн и политических интриг Гай доказал, что достоин этого титула. И его сестре не мешало время от времени напоминать, что корона дракхаров венчает голову Гая, а не ее.

Спустя минуту Танит развела руками в легком поклоне:

– Как прикажете, повелитель.

«Если бы неискренность Танит была золотом, – подумал Гай, – я бы давным-давно стал богачом».

Глава четвертая

Эхо была рада, что не доела буррито. Когда мрак междумирья сменился теплым золотистым светом комнаты Птеры, в животе у Эхо было неспокойно, как на море в шторм, хотя они проделали не такой уж и длинный путь. Гнездо располагалось прямо под библиотекой на Пятой авеню, но, насколько Эхо было известно, никто из людей, кроме нее, не догадывался о его существовании. И каждый раз, когда она путешествовала с Птерой без помощи сумеречной пыли и рукотворных порталов, ее едва не выворачивало. А Птере хоть бы хны. Ее перья оставались такими же гладкими и шелковистыми, черными, как само междумирье. Может, в Птере есть его частица. Тогда понятно, почему она, окутавшись мраком, точно плащом, перемещается куда угодно, с порталом или без. Эхо постояла, привыкая к свету, пока последние полосы темноты не рассеялись в воздухе, точно дым на ветру.

– Так что это за жар-птица такая? – спросила Эхо, потирая живот. – И какое отношение она имеет к этой музыкальной шкатулке?

Птера устало пробормотала себе под нос «ох уж эти дети» и провела Эхо в свое укромное гнездышко с его разномастной мебелью, гобеленами и подушками. По всей комнате были расставлены вазочки с разнообразными конфетами. Пристрастие птератусов к сладкому вошло в пословицу. Эхо помнила, как в детстве зарывалась в подушки и канючила, чтобы Птера перед сном рассказала ей еще одну сказку и дала еще печенья.

Птера опустилась в плетеное кресло посередине комнаты и кивнула Эхо, чтобы та тоже садилась. Девушка повалилась лицом вниз на кушетку, обитую бордовым бархатом, от которого слабо пахло лавандой и нафталином, и схватила шоколадное печенье с тарелки, стоявшей на деревянном журнальном столике. От шоколадного печенья любая тошнота вмиг пройдет.

– Ответ на один вопрос повлечет за собой другие. Слушай. – Птера несколько раз повернула ручку музыкальной шкатулки и открыла ее. Полилась металлическая мелодия, и птичка завертелась вокруг своей оси.

– Ну правильно. Колыбельная сороки. Поэтому я ее и взяла. – Эхо вяло пошевелила пальцами, словно дирижировала маленьким оркестром. – Одна сорока – к скорби, две – к смеху и веселью.

Птера нежно улыбнулась.

– Три к смерти, а четыре – к младенцу в колыбели.

– Пять к серебру, а шесть сорок нам золото сулят, – пропела Эхо, и они закончили вместе: – Семь – к сокровенной тайне, что бережно хранят.

Эхо потерлась щекой о колючий бархат кушетки и вздохнула.

– Нет, это все здорово, конечно, но только не говори, что я не доела буррито только для того, чтобы мы с тобой тут повспоминали прошлое.

– Не хами, – бросила Птера и достала из кармана сложенный в несколько раз пергамент.

Уткнувшись лицом в кушетку, Эхо глухо пробормотала:

– Вот такая уж я хамка уродилась. – Девушка приподнялась на локтях. – Так ты мне расскажешь, что за таинственную бумажку ты нашла в шкатулке, или нет?

Птера осторожно развернула пергамент.

– Это, дорогая моя Эхо, самая важная карта, которую тебе когда-либо доведется увидеть.

Эхо протянула руку и пошевелила пальцами. Птера замялась, но потом все-таки отдала девушке пергамент. Карта была большая, потертая на сгибах, которые на ощупь казались мягкими, точно вата. Вычерчена она была темно-красными чернилами и так изысканно, что походила на иллюстрацию из книги. Очертания суши были Эхо знакомы. Вот побережье Китая, на востоке изогнулась Япония, а слева – Америка. Возле Японии нарисован какой-то символ, напоминавший не то щит, не то герб, хотя детали стерлись от времени. У северо-восточного побережья Америки виднелся ключ, соединенный тонкой линией с Нью-Йорком. Границы европейских стран на карте отличались от тех, что знала Эхо. Наверное, карту чертили до того, как по континенту прокатились две мировые войны. Но Франция была более-менее такой же, а в центре ее красовался кинжал. Стрела соединяла несколько наспех нацарапанных рун птератусов со щитом в Японии. И над всем этим парила красная птица, чьи перья напоминали языки пламени. Сверху над птицей было написано несколько строчек какого-то стихотворения.

– Та птица, чей слышен голос, – прочла Эхо, – в полуночном хоре скорбей, восстанет из крови и пепла, чтоб оду пропеть заре. – Она провела пальцами по словам, как будто это могло ей помочь выведать их секрет. – Что все это значит?

– Я думаю, что этот стих – пророчество о возрождении жар-птицы. А руны – координаты, – ответила Птера. – Хотя этим шифром армия птератусов уже давным-давно не пользуется. По крайней мере сотню лет.

– То есть фактически это карта сокровищ, – заключила Эхо. – Пожалуйста, скажи, что мне предстоит настоящее приключение, – я отправлюсь на поиски клада, причем помогать мне в этом будут гномы, эльфы и люди.

– Вполне возможно, – согласилась Птера и внимательно посмотрела на Эхо, будто раздумывая над тем, что еще собиралась сказать. Спустя мгновение она продолжила: – Эта карта приведет тебя к жар-птице.

Эхо хмуро уставилась в пространство между Птерой и картой.

– Как-то все это зловеще звучит. Уж не знаю, выдержу ли я такое на пустой желудок.

Птера наклонилась к Эхо и серьезно проговорила:

– Звезды встали как надо. Я это чувствую. Скоро снова появится жар-птица, и мы должны ее найти. Согласно нашим пророчествам, жар-птица положит конец войне с дракхарами, а уж как именно – зависит от нас.

– Стоп, – перебила ее Эхо. – Отмотай назад. Объясни, каким образом эта птица положит конец войне.

– Видишь ли, жар-птица – не совсем птица.

– Ну разумеется! Это было бы слишком просто, – пробормотала Эхо и откусила кусок печенья. – А кто же она тогда?

Птера печально взъерошила перья.

– Этого мы не знаем. По крайней мере наверняка. Одни говорят, что на самом деле это золотое перо, которое исполняет желания. Другие утверждают, что это название какого-то существа, которое давным-давно вымерло. Есть даже несколько ученых, которые уверены, что эта птица дышит огнем.

Эхо приподняла бровь.

– Как дракон?

Глаза Птеры засияли гордостью.

– Умница. Мифы птератусов и дракхаров в данном случае повторяют друг друга. Нам известно одно: как бы ни выглядела жар-птица, она обладает большим могуществом, и тот, кому она попадет в руки, определит исход войны. А значит, с помощью жар-птицы можно добиться многого. Хотя и не власти.

– Это понятно. – Эхо слизнула крем, выступивший между половинками печенья. – . Но ведь на самом деле никакой жар-птицы не существует, верно? Все это выдумки.

Птера молча уставилась на Эхо. Девушка не отвела взгляда и, глядя Птере прямо в глаза, откусила еще один кусок печенья.

– Подумать только, – проговорила наконец Птера. – А ведь ты выросла в библиотеке.

– Ну и что, – ответила Эхо с полным ртом.

– Ты когда-нибудь перестанешь жевать?

– Не-а. – Эхо проглотила печенье. – Тот, кто знает, что такое голод, никогда не упустит возможности поесть.

Взгляд Птеры смягчился, глаза стали грустными, и Эхо испугалась, что та сейчас скажет что-нибудь сентиментальное. Надо срочно сменить тему.

– Кстати, я до сих пор не понимаю, почему дракхары так долго воюют с птератусами. Ну то есть я знаю, что они друг друга ненавидят, но… за что?

Птера тяжело вздохнула.

– Дракхары обвиняют птератусов в том, что за последние годы их могущество ослабло: разумеется, обвинение это огульное. Такое просто невозможно, но от отчаяния поверишь в любой вздор. Волшебство окутывает весь мир. Оно, точно невидимый океан, то затопит собой все, то отхлынет, как во время отлива. И когда дракхары почувствовали, что поток волшебства пошел на убыль, им непременно нужно было кого-то в этом обвинить. Между нашими народами на протяжении тысячелетий существовала с трудом скрываемая неприязнь, возникшая из-за мелких неурядиц, так что птератусы оказались подходящей мишенью. Зерна обиды проросли, дали всходы, и в конце концов уже никто не сомневался: птератусы – корень всех зол. Усобицы множат вражду, ненависть рождает ненависть. Уже и неважно, из-за чего началась война. Мы воюем так долго, что, боюсь, ничего другого и не помним. Но в глубине души я чувствую, что-то начинает меняться. Жар-птица – не просто мифическое существо из сказки, которую рассказывают птерятам перед сном. Она возродится, и я вижу это так же ясно, как большую волну на горизонте.

– Дались тебе эти волны. С языка не сходят. – Эхо устроилась на кушетке поудобнее и поставила ноги на старинный сундук из кедра, служивший Птере столиком. Как и вся остальная мебель в комнате, он был непарный.

Птера, поцокав языком, шлепнула Эхо по ноге.

– Тебе все шуточки.

– Вовсе не все, – парировала Эхо. – Кстати, у людей вроде бы тоже есть сказка про жар-птицу. Кажется, я что-то такое читала в какой-то книге про русский фольклор.

– В каждой сказке есть доля правды, – ответила Птера. – Говорят, найти жар-птицу – и к добру, и к худу. И убери ноги со стола.

– Нравятся мне такие двусмысленные в моральном отношении сюжеты. – Эхо опустила ноги на пол. – Ну ладно, допустим, эта самая жар-птица действительно существует. И мне ее надо найти и украсть, верно?

Птера покачала головой, окинула глазами комнату и остановила взгляд на темном ореховом буфете, так плотно уставленном свечками всех форм и размеров, что света от них было, как от большого костра.

– Не все так просто.

– А когда было просто?

– Ну сама подумай. Как найти то – не знаю что? В Древней Птерии это слово обозначало предмет поисков, награду, с помощью которой герой преодолеет все трудности и наголову разобьет врагов. Мы знаем, где искать, но не знаем, что именно. – Птера вздохнула. – Надо мне поработать с картой. Она старая. Мир очень сильно изменился с тех пор, как ее начертили.

– Я могу тебе чем-то помочь? – поинтересовалась Эхо. «Пожалуйста, откажись», – взмолилась она. Нет, она очень любила Птеру, что правда, то правда, но были у Эхо и такие маленькие слабости, как еда и сон.

– Нет, – ответила Птера, не отрывая глаз от карты. – Пока ничем. Только никому не рассказывай. Я не хочу, чтобы генерал узнал о том, что карта у меня.

– Альтаир? – удивилась Эхо. – Он же, если я правильно помню, входит вместе с тобой в Совет, но при чем тут вообще Альтаир?

Птера поджала губы и раздраженно вздохнула.

– Скажем так: некоторое время тому назад Альтаир заинтересовался жар-птицей. Причем он искренне верит в то, что она существует, и вот уже сотню лет посвятил поискам. Постепенно ему удалось убедить в ее существовании не только остальных членов Совета, но и самых отъявленных скептиков. Так что сотню лет назад или около того все проголосовали за то, что при необходимости можно будет развязать военные действия, если поиски того потребуют.

– Надо же, Альтаир командует армией, но и ему, чтобы чего-то добиться, приходится проводить голосования, – заметила Эхо. – И как ему это удалось провернуть? Не могу себе представить, чтобы члены Совета, которые обычно занимаются вопросами жилья и продовольствия, вдруг оказались в эпицентре военных интриг.

Птера нахмурилась.

– Пятеро из шести советников проголосовали за то, что нужно отправить на поиски жар-птицы тайного агента. И только я высказалась против.

– Но почему? – удивилась Эхо. – Что плохого, если он найдет жар-птицу?

– Да дело-то не в этом, – раздраженно бросила Птера. – Я не считала и не считаю, что поисками должен ведать именно Альтаир. Птерией управляет Совет, но Альтаиру обычно удается всех убедить в своей правоте. И я боюсь, что в его руках жар-птица может стать оружием массового уничтожения. Я надеюсь, что в один прекрасный день вражда закончится, но миром, а не гибелью врагов и друзей. – Она указала на карту. – Эта карта похожа на ту, которая вот уже сотню лет хранится у Альтаира. И, насколько мне известно, именно тут, – Птера ткнула в координаты у Японии, – оборвался след жар-птицы. Здесь мы потеряли связь с нашим агентом, и Совет вскоре охладел к поискам. С тех самых пор Альтаир тайком засылает туда шпионов, и мне хотелось бы найти жар-птицу до того, как это сделает он. Нельзя ему давать такую власть. Боюсь, это кончится плачевно для нас всех.

Эхо кивнула. Птера всегда была с ней откровенна, но никогда прежде она не рассказывала столько о закулисной стороне деятельности Совета.

– Ладно, буду держать рот на замке. А если он тебя спросит, ты ведь можешь его просто послать к черту?

Птера вздохнула.

– Увы, моя дорогая, не получится. Мы с Альтаиром члены Совета, а значит, наше слово имеет равный вес.

– Но если он такой засранец, его слово, по идее, должно этот вес утратить? – возразила Эхо.

Птера поцокала языком, но по выражению ее обычно непроницаемого черного лица было заметно, что она прячет улыбку.

– Это если бы у нас была диктатура, как у дракхаров.

– Из тебя, кстати, получился бы отличный диктатор, добрый и великодушный, – заметила Эхо. – По крайней мере на несколько лет. А потом в тебе бы проснулся Сталин. – Эхо проглотила последний кусочек печенья. – Власть развращает.

– Я признательна тебе за откровенность, – ответила Птера, – но была бы еще более признательна, если бы ты хоть немного помолчала, пока я пытаюсь разобраться в этих координатах. Я же тебе сказала: шифр старинный, и чтобы его понять, нужно время. Однако, если повезет, он приведет нас к жар-птице, кем бы она ни была и где бы ни находилась. – Птера указала рукой на дверь. – Иди, поиграй с друзьями.

Эхо поднялась с кушетки.

– Вот спасибо.

– Пожалуйста, – рассеянно откликнулась Птера, рассматривая каракули на карте.

Эхо перебросила рюкзак через плечо и направилась к двери. Взявшись за ручку, обернулась и посмотрела на Птеру, склонившуюся над картой.

– Птера!

Та что-то промычала в ответ, но не оглянулась.

Эхо постучала пальцами по ручке двери. Одна сорока – к скорби, две – к смеху и веселью.

– Как можно найти то – не знаю что?

Птера оторвала глаза от карты и, моргая, уставилась на Эхо, как будто вынырнула со дна бассейна. Наконец она заговорила, но голос ее звучал отстраненно, так, словно мысли ее витают где-то далеко:

– Да как обычно. Увидишь – поймешь. И не рассказывай никому.