Меир Ландау
Барон с улицы Вернон. Вернуться на «Титаник». Книга первая

ПРИГОРОД ЛОНДОНА. ФУЛЕМ⁶. ОКТЯБРЬ 1911 ГОДА

– Ну, уж погостим у тебя, сестра, – с порога поздоровался с сестрой Фредерик.

Сестра только неловко улыбнулась.

– Здравствуй,милый брат! – выдавила из себя она и обняла Фредерика, – не ожидала, ей-богу не ожидала, что этот старый дом снова оживёт!

– Ах племянники, родные вы мои! – посмотрела она на детей и бросилась обнимать всех.

Эта тётушка, не худая и не толстая, в шляпке, под которой были спрятаны чёрные вьющиеся волосы, почему-то всегда казалась Гарольду и хорошей и плохой одновременно. Он не любил её взгляда, напоминавшего взгляд змеи, особенно когда она смотрела на Гарольда.

Но ещё больше он не любил, когда тётушка начинала его поучать, обязательно посмеиваясь и язвительно унижая мальчика, всегда стараясь вызвать у него чувство вины за то, что Гарольд нет-нет да оказывался умнее и сообразительнее её детей.

Её дети и сейчас выглядывали из-за спины, вроде и радостно, но в то же время Гарольд без труда мог прочитать в их глазах недовольство и раздражённость.

Это были Алэсдэйр, или просто Алэс, и его сестра Нормина. Алэс был слегка нагловатый, а Нормина всегда больше молчала и буквально убивала своей немногословностью. Даже со своей матерью она разговаривала в полголоса и глядя исподлобья. Вот и сейчас она смотрела на Гарольда исподлобья, и Гарольд даже отвернулся, чтобы она не разглядывала его.

– А где Стини? – услышал Гарольд голос отца.

Стини - это был муж тётушки, дядюшка Гарольда. Гарольд, когда был совсем маленький, любил своего дядю и всегда с нетерпением ждал встречи с ним. Но потом понял, что дядюшка вовсе не желает его видеть. Хотя он никогда не обижал Гарольда, но чем старше Гарольд становился, тем злее ему казался взгляд дядюшки.

Когда-то дядюшка Стини был моряком. Потом нанялся на королевскую службу и стал лесником. Он убивал зверей, а Гарольду было очень жалко зверушек. И каждый раз, когда дядюшка возвращался из леса, принося убитых птиц и зверей, Гарольд ночь напролёт плакал. Его никто не понимал и ругали за то, что мальчик плачет, мешая спать другим. И Гарольду всё больше и больше начинало казаться, что вокруг все люди злые. Поэтому он становился всё больше и больше нелюдимым и ни с кем не хотел дружить…

– Ну уж извини, у него служба, – ответила Фредерику тётушка, – ну вы проходите, размещайтесь, заносите чемоданы. Или так и будете стоять в дверях?

В дверях никто стоять не хотел и дом очень быстро оживился.

– Пока вы тут, – услышал Гарольд голос тётушки, – мы переезжаем в дом к Элизабет. Вы люди городские, к садам непривычные, а там надо работать каждый божий день!

Этот «божий день» был произнесён так торжественно, что Гарольд чуть не засмеялся. Ему стало понятно, что тётушка решила прибрать к рукам большой особняк другой отцовой сестры, которая жила в России, и лишь наездами навещала бабушкино и дедушкино имение под Эдинбургом. А всю его семью тётушка решила затащить сюда, в малюсенький домик, в бедный район, где жили только протестанты.

– Зато к столице ближе! – радостно улыбаясь, продолжала говорить тётушка, – народ тут деловой и тебе, Фредерик, будет тут удобнее заниматься своими науками, чем в провинции.

Отец только соглашался, а тётушка не давала никому вставить в разговор слова, сразу же перебивая и начиная расхваливать дом и этот грязный городишко с названием Фулем.

Гарольд постоял, послушал тётушку и махнул рукой. Он не любил шум. Шум очень раздражал мальчика. Голова начинала кружиться, а потом болеть. Он оставил взрослых и поднялся на второй этаж, где Уильям уже осваивал детскую.

Гарольд открыл шкаф и тут же отскочил. Дверь захлопнулась прямо у него перед носом, вырвавшись из руки.

– Не лезь сюда! – оттолкнул его Алэс, – пока тут мои игрушки – не лезь сюда! – повторил Алэс и снова толкнул Гарольда.

– Да не очень-то и надо, – отвернулся, обидевшись, Гарольд и отошёл.

– И вообще, чтобы на моей кровати не спал! – крикнул ему вслед Алэс, – это мой дом и мои вещи!

– Новы же уезжаете отсюда, – совсем обиделся Гарольд. Он и так не любил своего двоюродного брата, потому что тот был, как ему казалось, жестоким. А тут ещё и такая обида.

Гарольд надулся.

– Ничего, что я вообще приехал со своей семьёй? Может мне лучше было остаться в Мелкшаме?

– Лучше бы оставался! – ухмыльнулся Алэс, – да ты вообще не Гудвин и только случайно носишь нашу фамилию!

– Чего??? – опешил Гарольд и глянул на оторопевшего Уильяма.

– Ну, ты это, – посмотрел Уильям на Алэса, – говори, да знай меру.

– Случайно! – повторил Алэс, – и поэтому ему нечего спать на моей кровати! Пусть на ней лучше Чарли спит!

– Не очень-то и хотелось! – кинул ему в лицо Гарольд и отвернулся.

– Хм… – снова ухмыльнулся Алэс.

– Ты чего такой злой, когда видишь брата? – посмотрел Уильям на Алэса, – не смей обижать Гарольда!

– Гарольда! Брата! – злобно рассмеялся Алэс, – если бы он был наш, то его назвали бы Гарри!

– Он и так Гарри! – закричал Уильям.

– Он Гарольд! – смеялся в ответ Алэс.

– Замолчи!

– Сам замолчи!

– Ты тупая деревенщина!

– А ты подстилка протестантов!

– Мы католики!

– Заткнись!

– Сам заткнись!

Мальчишки уже готовы были подраться, но тут они замолчали. Гарри заплакал, растолкал их и выбежал из комнаты, побежав в дальний угол коридора, и забился там за огромный комод.

Скандал прекратился. Через несколько минут послышались шаги, голоса тётушки и отца, и в детскую вошла тётушка Гарольда, а следом за ней Фредерик.

– Что случилось? – услышал Гарольд.

– Алэс сказал, что Гарольд только случайно носит нашу фамилию… – услышал голос Уильяма Гарольд.

– Неправда, он не мог такого сказать, – спокойно ответила тётушка.

– Не мог! Не мог! – закричал Алэс, – это неправда! Я не это имел ввиду!

– Ну он же сказал… – виновато произнёс Уильям.

– Ладно, – послышался голос Фредерика, – думаю дети разберутся сами.

– Я тоже так думаю, – ответила тётушка, – ну, счастливо вам оставаться, идём Алэс.

Они вышли из коридора. Когда взрослые скрылись на лестнице, Алэс повернулся к Гарольду и показал ему язык.

– Бастард! – громко прошипел Гарольду Алэс и побежал следом за матерью…

Фредерик не сразу нашёл заплаканного от обиды и оскорбления Гарольда. Гарольд не хотел выходить из своего укрытия и отворачивался от отца, не давая себя даже тронуть.

– Ну что ты, Гарри, – присел Фредерик.

– Ты… как ты мог… – заплакал Гарри.

– Ну, ну, – наконец обнял сына Фредерик, – есть моменты, когда лучше не спорить.

– Он сказал ужасные вещи про меня, и значит про нашу маму… – прошептал Гарольд, прижавшись к отцу, – он сказал, что я не твой сын…

– Это неправда, – ответил Фредерик.

– Что неправда? Он это говорил! – сказал Гарольд.

– Я верю, что он говорил, – сказал, успокаивая его, Фредерик.

– А почему ты не поверил Уильяму?

– Я поверил. Но нам не нужен был скандал с твоей тётушкой.

– Но он такие гадости мне говорил… Я его ненавижу! – стиснул зубы Гарольд.

– Ты мой сын, – обнял его Фредерик, – и всегда им был.

– Правда? – посмотрел в лицо Фредерику Гарольд.

– Правда, – улыбнулся ему и кивнул Фредерик, вытерев Гарольду слёзы, – ты мой самый любимый, и самый лучший сын.

– А Уильям, Чарли и Сид? – спросил мальчик.

– И они тоже, самые любимые и лучшие! Ведь у меня других, кроме вас, нет? – снова улыбнулся Фредерик.

Гарольд прижался к отцу и заплакал. – Я тебя так люблю, папочка…

В новой школе, в этом небольшом городке со странным названием Фулем, который называли то Фулемом, то Фулхэмом, то Фулхеймом, Гарольда встретили неприветливо. Первый день в новой школе запомнился ему навсегда.

– Фууу! Католик-вонючка! Католик-вонючка! – хором разразился класс, едва Гарольд переступил порог.

Он застыл, посмотрел на других детей и опустил глаза.

– А ну тихо! – крикнул на всех учитель и класс замолчал.

– Садись сюда, – указал Гарольду на свободное место учитель и едва мальчик сделал первые пару шагов между рядами, как тут же упал, споткнувшись о чью-то ногу.

Все опять громко засмеялись. Гарольд встал и посмотрел на обидчика, а потом на учителя.

– Прекратите! – крикнул учитель, – присаживайся, – спокойно он сказал Гарольду.

Гарольд молча кивнул и присел за самую заднюю парту.

– Вам было дано задание учить шестьдесят шестой сонет Уильяма Шекспира, – начал учитель и присел на своё место, посмотрев на учеников, – есть смелые?

Класс молчал.

– Хорошо, – открыл он классный журнал.

– А пусть новенький покажет! – крикнул кто-то с места и дети снова засмеялись.

Гарольд почувствовал себя смешной картинкой из газеты. Он опустил глаза и покраснел.

– Новенький? – переспросил учитель, – это кто там такой умный? – посмотрел он снова на класс.

– Может ты будешь проводить урок?

Умный моментально затих.

– Ну хорошо, – согласился учитель, – Гарри, ты можешь рассказать этот сонет?

– Да, сэр, – поднялся с места Гарольд.

– Прошу, – кивнул учитель.

– Зову я смерть, я до смерти устал, – начал Гарольд, – от гордости,идущей в приживалки…

Поняв, что его слушают, он заговорил громче…

 
– …от пустоты занявшей пьедестал,
От вымученной веры из под палки,
От срама орденов и галунов,
От женщин, тех что смолоду пропали,
От силы под пятой у болтунов,
От мудрого величия в опале,
От вдохновения исподтишка,
От простоты, в которой нету прока,
От знания в руках у дурака,
От чистоты в служанках у порока…
…Устав душой ушёл бы я совсем,
Но как мне вас покинуть с этим всем…
 

– Молодец, – немного помолчал учитель, – садись.

Гарольд присел на своё место. Учитель посмотрел на класс.

– Судя по всему у других нет смысла спрашивать? – он обвёл глазами детей, – стыдитесь, англичане…

…Едва прозвенел звонок с урока, и учитель вышел из класса, как Гарольда обступили мальчишки.

– Ты чего тут умничаешь! – начал один из них, – хочешь показать, что ты умнее нас?

– Ничего я не хочу… – ответил Гарольд, не вставая с места, только испуганно поглядывая на своих новых одноклассников.

– Ты откуда вообще приехал! – наперебой начали орать другие.

– Из Мелкшама…

– Ну и вали к своим католикам в Мелкшам!

– Чего ты к нам приехал!

– Разве я виноват… – начал было оправдываться Гарольд.

– Католик-вонючка! – закричал кто-то,

Гарольд попытался встать, чтобы выйти из класса и найти Уильяма, но тут же получил удар кулаком в лицо и был сбит с ног.

– А! – закричал Гарольд и закрыл руками лицо.

Его прижали к полу и начали бить ногами, очень сильно и больно. А после удара в живот у него перехватило дыхание и кричать он уже не мог.

– Снимайте с него штаны! – услышал он чей-то крик, – шотландцы ходят в юбках, как девчонки! Дайте ему юбку!

– Вот тебе юбка! – швырнули ему на голову половую тряпку.

Гарольд почувствовал, что с него стягивают штаны, а кто-то задирает ему в подмышки рубаху, и сейчас наступят минуты страшного позора. Он убрал руки от лица, схватился изо всех сил за штаны и потянул их назад, вверх.

Швы на штанах затрещали, но даже после того,как ему ударили каблуком прямо под глаз, он не отпустил их… Сильнейший удар в живот заставил его сжаться. Мальчик стиснул зубы и не издавал ни звука.

В коридоре прозвенел спасительный звонок…

– Ну ты зверь… – затихли мальчишки.

Гарольд лежал в тишине.

– Что тут происходит? – услышал он голос учителя и медленно поднялся, одной рукой придерживая рваные штаны, а другой вытирая кровь с лица.

Он глянул на всех и направился к выходу из класса.

– Тьфу на тебя! – крикнул кто-то.

– Иди, целуй башмаки своему Папе! Тьфу!

– Тьфу! Вали к своим католикам!

– Тьфу на вонючку!

– Пошёл отсюда, католик!

В Гарольда начали плевать. Он ничего не говорил и старался не смотреть на своих обидчиков. Он даже не заплакал. Подойдя к двери, Гарольд остановился, посмотрел на учителя и молча вышел из класса…

По улице мальчик шёл медленно, делая вид, что никого не замечает. Холодок бил в разбитый нос и Гарольду хотелось побыстрее спрятаться и никого не видеть, и чтобы его никто не видел. Ему было и стыдно, и обидно, и страшно…

Дома он молча заперся в детской и, злобно швырнув курточку прямо на пол, забрался под кровать, где его, как показалось мальчику, никто не сможет найти…

Мама вернулась не скоро. Под кроватью Гарольда обнаружила Джесси, очень испугалась и начала кричать и звать маму. Только тогда Гарольда вытащили и мама сама закричала и заплакала, увидев жестоко избитого Гарольда…

Он долго сидел и ничего не рассказывал, мама быстро успокоилась и делала ему примочки, но глаз всё равно заплыл и распух.

Штаны зашили, курточку отстирали, а фингал так и продолжал сиять. А ближе к вечеру домой вернулся папа.

– Гарри, – посмотрел он на сына, – я сегодня видел учителя, – и Гарольду показалось, что его душа упала в пятки.

– Ты должен был сегодня пойти в школу, – продолжал отец, – а в школе тебя не было. Это как?

Гарольд опустил глаза и поднялся со стула.

– Ну и зачем мы молчим? – посмотрел Фредерик на сына.

– Ага! – разразился Чарли, – я же говорил, что он врёт! В нос на улице от местных получил и боится! Трусишка! Неужели не можешь сдачу дать! А?

Гарольд глянул на брата.

– Я не боюсь… – пролепетал он и снова опустил глаза.

– Что случилось? – спросил Фредерик, присев на корточки возле Гарольда, глянув ему в лицо.

– Учитель врёт! Они били меня за то, что я неправильный, – расплакался Гарольд, – и плевали в меня. А он ничего не сделал!

– Ну и? Ты не мог просто убежать?

– Не мог, – покрутил Гарольд головой, – их было много, папа! Их было человек двадцать! А он просто смотрел! Что я им такого сделал!?

– Мда, – поднялся Фредерик, – после такого, я думаю, в школу ты больше не пойдёшь.

Гарольд взглянул на отца. – Буду как Джесси?

– Джесси тоже не пойдёт. Прежде всего потому, что тут нет школ для девочек, а ближайшая аж в Лондоне, – ответил Фредерик, – она будет туда ездить с мамой, а вот что с тобой делать? – снова глянул он на сына.

– Не знаю, – ответил Гарольд и опять расплакался, – папочка, прости меня за то что я такой неудачный!

– Ха! – рассмеялся Чарли, – ещё и нюня! Уильям молча слушал и смотрел на братьев, то на одного, то на второго.

– Чего головой крутишь? – спросил его Чарли.

– Да вот думаю, – ответил Уильям, – а если мы этих шпингалетов поодиночке выловим и надаём им тумаков за Гарри, ты со мной?

– Хм, – не то усмехнулся, не то прорычал Чарли, – чтобы они потом на нас своих папочек натравили? Это тебе не Мелкшам, Уилл!⁷

– А ещё говорил, что я трус! – вскричал Гарольд, рассерженно посмотрев на Чарли, – да ты сам трус! Ты не можешь защитить меня, а только смеёшься, когда мне больно! Зачем я вообще родился!? Чтобы меня все пинали за то, что я католик? Да? Был бы у меня настоящий брат, он бы так не говорил!

Гарольд убежал наверх, захлопнул дверь в детскую и, упав на кровать, расплакался.

– Приезжать сюда было нельзя, а оставаться там тоже было нельзя, – расстроенно проговорил Фредерик и присел за стол.

– Не смей его обижать, Чарли, – строго произнёс Фредерик, глянув на старшего сына, – он не такой как все. Он мечтатель. Он добрый и наивный. И привык доверять людям. Это моя вина в том, что он стал таким. Что из него теперь вырастет?

Отец задумался.

– Давай лучше мы будем тебе в мастерской помогать? – тихо попросил Уильям отца.

– Чтоб в мастерскую – ни ногой! – глянул в ответ Фредерик.

– Почему? – не понял Уильям.

– Потому что я так сказал, – в пол голоса ответил Фредерик и на минуту замолчал, – если хочешь мне помочь, – добавил он, – иди успокой Гарри.

– Да, папа, – кивнул Уильям и пошёл в детскую, вслед за Гарольдом.

– Что у тебя? – Фредерик перевёл взгляд на Чарли.

– А мне что делать? – ответил Чарли, – меня взяли учеником на завод, в соседнем квартале.

– Хорошо, – Фредерик облегчённо вздохнул, – поработаешь пока, а там будет видно.

– Почему это, пока? Разве нам не нужны деньги? – удивился Чарли.

– Мне нужно, чтобы ты защищал своих братьев, а не унижал бедного Гарри, – словно не слыша его сказал Фредерик.

– Но он должен расти мужчиной, папа! – воскликнул Чарли.

– Если его унижать, из него вырастет тряпка. Понял? – посмотрел Фредерик на сына.

– Понял, – пробурчал Чарли в ответ.

На следующий день Гарольд в школу не пошёл. Он вообще две недели не выходил из дома, стесняясь своего фингала. Потом фингал начал сдуваться, исчезать и скоро пропал совсем.

Тогда Гарри начал гулять. Сада тут не было, было шумно, и мальчик полюбил ходить за город, где обнаружил небольшой родник из которого бежал тонкий ручеёк.

Гарольд попытался там строить плотину, но это ему скоро надоело. Он просто сидел возле родника, смотрел на воду, и вдруг он обнаружил у себя необычный талант. Он умел сочинять настоящие стихи! Маленькие, простенькие, но самые настоящие. Не такие как раньше. Они ему понравились. Мальчик решил сюда приходить каждый день, подумав, что этот родник волшебный. И конечно же без Уильяма. А Джесси и сама не могла. Она сидела с младшим братиком. Что делала Лилли, Гарольд не знал, потому что Лилли никогда ему ничего не рассказывала, а друзей больше у Гарольда и не было.

«Плохой город», – решил Гарри и размечтался, как он обязательно когда-нибудь, уедет из Фулема, встретившего его так неприветливо…

После Мелкшама и его приветливых соседей с их посиделками и тортиками, фулемские обыватели стали откровенным шоком для Августы и всех, без исключения, детей. С первого же дня местные барышни Августу долго изучали, провожая взглядами, молча, после чего шёпотом принимались её обсуждать, не особо подавая признаки хоть малейшего дружелюбия. И предметами разговоров становилось всё. От шляпки до походки, от возмущения появлением католички до откровенной зависти. И каждый поход в лавку за продуктами становился настоящим испытанием. Особенно угнетало то, что зачуханые обитатели улочки, в рваных башмаках и с грязными ушами, корчили из себя «белую кость и голубую кровь».

Читать тут никто не умел, но вот писать не уставали…

Где-то через неделю в дверь постучали. На пороге стоял полицейский. Он молча оценил Августу и так же молча, кивнув, прошёл в дом.

– Здравствуйте миссис Гудвин, – хмуро поздоровался полицейский, – на вашу семью поступают жалобы.

– Жалобы? – удивилась Августа.

Выбежавшая с кухни Джесси обняла мать и молча уставилась на полицейского.

– Да, жалобы от вашей соседки, мисс Фриды Хокинз, – ответил полицейский доставая из папки бумагу исписанную с обоих сторон.

Августа опешила.

– Пройдите на кухню, присядьте, – проговорила Августа.

– Благодарю Вас, миссис Гудвин.

Полицейский прошёл на кухню, осмотрелся и присел на табурет за стол.

– И так, – начал он, мисс Хокинз утверждает, что Ваша дочь, мисс Джесси Гудвин, два дня назад, в двенадцать часов по полудню вернулась из школы и громко кричала на всю улицу, колотила ей в окно и всячески оскорбляла пожилую даму…

– Бред какой-то… – проговорила растерявшись Августа.

– Мамочка! Это неправда! – чуть не закричала Джесси, но полицейский указал чтобы Джесси помолчала.

– Далее, – продолжал он, – вчера в первом часу по полудню было слышно, что кто-то из ваших детей колотил мячиком об стену, а через пол часа были слышны звуки льющейся за стеной воды. Так же, в два часа по полудню была слышна ругань и грохот бьющейся посуды, – полицейский посмотрел на Августу и прокашлялся.

– Это неправда, – начала оправдываться Августа прижав к себе дочку, – у нас ванная комната с другой стороны дома и… Джесси не учится в школе… пока что. Мы совсем недавно приехали сюда из Мелкшама и там были на хорошем счету, сэр.

– Я понимаю, – ответил полицейский спрятав в папку донос, – кроме того мисс Хокинз совершенно глухая и я не понимаю почему она вдруг решила донести на вашу семью весь этот бред. Главное, не получите в результате соседства с ней нервное расстройство, миссис Гудвин. Думаю, что предупредить Вас о том, что с вашей семьёй соседствует такая особа это мой долг.

Он встал, попрощался кивком головы, и молча вышел.

– Мамочка! – прошептала Джесси, – что это сейчас было? Давай отсюда непременно уедем прям завтра!

Августа только молча присела на тот же табурет на котором сидел полицейский и схватилась за голову.

– Джесси, я думаю тебе не стоит брать во внимание разных сумасшедших старух, – посмотрела она на Джесси и закрыла глаза.

Непонятно кто больше радовался поездке в Лондон, Джесси или Сид. Джесси, толкая впереди себя коляску с Сиднеем, шла рядом с мамой. А Сиднею было явно интересно крутиться, прыгать и мешать Джесси. Хотя Джесси это только веселило. Её забавляли выходки младшего брата и на каждую из них она только весело смеялась, и тут же делилась своей маленькой радостью с мамой.

Пока добирались до Лондона на дилижансе, Сидней спал. Но едва только ступили на городские улицы, как малыш тотчас проснулся и оказалось, что ему интересно всё и все вокруг.

Осенние листья кружили, поднимаемые лёгким ветерком. День был солнечный и на удивление тёплый для этой поры. Августа только что приехала в Лондон и шла в городской совет, где её уже ждал инспектор школ.

– Ой мамочка, смотри, он смотрит на голубя! – то и дело раздавался вокруг, привлекая внимание случайных прохожих, звонкий голосок Джесси.

– Ой, смотри, он повернулся ко мне!

– Гляди, гляди! Он здоровается с этой тётенькой! Он машет ей ручкой! – Ему нравится этот домик, мамочка! Давай мы тут постоим? – Мамочка, он что-то говорит! Да не мне, а вон тому котику! – и большой серый кот, лежащий на подоконнике, брезгливо и удивлённо глянув на маленького мальчика, нервно забил хвостом и важно отвернулся…

…Августа с детьми свернула в узкий переулок, в конце которого стояло двухэтажное здание из красного кирпича. Вход немного возвышался. К нему вели две узкие лестницы, а само крыльцо напоминало широкий и просторный балкон.

Возле этого дома они остановились.

– Погуляйте тут, – попросила Августа, поправляя Сиднею одеяло.

– Хорошо, мамочка! Тут так красиво! Только возвращайся побыстрее! – ответила ей девочка, весело улыбнувшись и помахав рукой, когда Августа уже поднималась по ступенькам в здание.

Огромный кабинет на втором этаже был прокурен. Затхлый воздух ударил в лицо. Через грязные, посеревшие от дыма и пыли окна, пробивался тусклый свет. Запах пыли и табака проел тут всё. Шторы, книги, портреты, ровно висящие над головой немолодой дамы, сидевшей за широким столом в старом кресле.

– Ну? – посмотрела на неё дама, не выпуская из рук мундштук с вонючей дешёвой папиросой, – это Вы миссис Гудвин? – спросил она, выдохнув дым изо рта.

– Да, мэм, – ответила Августа, – обо мне должны были сообщить из школы Мелкшама. Я привезла рекомендательное письмо и диплом, как Вы и просили.

Дама позвонила в колокольчик. Следом за Августой вошла ещё одна, худощавая рыжая женщина в богатом платье.

– Это миссис Милтон, – сказала дама, – она наш методист.

– Очень приятно, миссис Милтон, – посмотрела Августа на вошедшую даму и поздоровалась с ней кивком головы.

– А я, как вы понимаете, инспектор школ для девочек в нашем боро⁸, – глянула на Августу дама с папиросой, – прошу называть меня мисс Партон. И что Вам нужно, миссис Гудвин? Мисс Партон оценила Августу недовольным взглядом.

– Мне сказали, что вам нужна учительница в школу для девочек, – ответила Августа, почувствовав себя неловко.

– Нужна, – выдохнула мисс Партон дым. Миссис Милтон перебирала рекомендации Августы, бегло и небрежно рассматривая их и швыряя на стол.

– Миссис Гудвин, – спросила она, – а чем Вы занимались последние пять лет?

– Я работала учительницей в Мелкшаме, – начала говорить Августа.

– Гм… – ухмыльнулась Милтон, – и как же, мне интересно, Вас, католичку, приняли в школу?

– Я окончила учительский колледж в Эдинбурге. И в Мелкшаме мне никогда не задавали вопрос о религиозной принадлежности.

– Они знали, что Вы католичка? – исподлобья посмотрела на неё мисс Партон.

– Прекрасно знали. И в Эдмонтоне тоже об этом знали, – Августа так и продолжала стоять и смотреть на то, как эти дамы переглядываются и обмениваются ухмылками, рассматривая её документы.

– Странно, – снова ухмыльнулась Милтон, – почему-то я не помню Вас.

– Но как же, – опешила Августа, – вы инспектировали мои уроки… два года назад.

– Ах, да, – не глядя на неё, небрежно швырнула на стол бумаги Милтон, – но никакого результата на вашем уроке я не увидела.

– Как не увидели результата? – изменилась в лице Августа, поняв, что на работу её никто не примет, – шесть работ моих девочек Вы представили к ученической королевской премии. У меня есть благодарственное письмо - от Вас, миссис Милтон.

– А чьи работы я должна была выписать? Учителя физики? – чуть не рассмеялась в лицо Августе Милтон, переглянувшись с Партон.

– Вы работали над чем-то? – прохрипела Партон, – есть ваши публикации в каких-нибудь издательствах? Хоть где-нибудь?

– Конечно, – Августа указала ей на свои бумаги, – около месяца назад я отправляла свои проекты в школьное издательство. Вы же смотрите ответ…

– А почему Вы отправили его только месяц назад? – не дала ей договорить Милтон, – чем Вы раньше занимались?

– Думаете, – посмотрела она на Партон, – она нам подойдёт?

– Сможет ли она преподавать, хотя бы рукоделие, – перевела она взгляд на Августу, рассматривая её с ног до головы, – и какое право Вы имели преподавать одновременно географию и словесность?

– Я? – чуть не заплакала от обиды Августа, – я двадцать лет работала в школе. Из каждой есть рекомендательные письма…

– Молчать! Здесь я разговариваю! – закричала Партон, – в какой деревне Вам их писали!

Августа испуганно вздрогнула.

– Простите, – проговорила она. Августа забрала со стола свой диплом, рекомендательные письма, и ничего не сказав, вышла.

На улице её ждала Джесси, качая в коляске Сиднея. Джесси, как всегда с улыбкой на лице, радостно помахала рукой. Августа остановилась на пороге. Комья подступили к горлу. Обида и разочарование словно сдавили грудь, но она заставила себя улыбнуться в ответ дочери.

– Мамочка! Ты не заболела? На тебе лица нет! – прокричала Джесси и подвезла Сиднея.

– Ну что ты, дочка, – улыбнулась Августа, – всё так, как и должно быть.

– Тебя взяли учительницей? Я буду опять учиться в школе? – обрадовалась Джесси, но ответ Августы заставил её печально опустить глаза.

– Будешь… когда нибудь обязательно будешь. А пока что, учить тебя буду я… – ответила ей Августа…

Уильям терпел насмешки и откровенные издевательства от одноклассников по новой школе молча. Казалось, его ничто и никто не мог разозлить. Ни пощёчины и пинки на перемене. Ни вылитый на голову стакан воды прямо на уроке. Класс громко рассмеялся обзывая Уильяма, но мальчик только покраснел, достал носовой платок и ничего не говоря, даже не посмотрев в сторону обидчика, молча вытер воду с парты.

Учитель ударил указкой по столу и все утихомирились.

Через несколько минут прозвенел звонок с последнего урока.

– Католики воняют! – нюхал Уильяма рыжеволосый мальчишка, подойдя к нему едва закончился урок.

Уильям посмотрел назад. Позади кучковались другие новые одноклассники, переглядываясь и тихо хихикая.

– За собой смотри, умник! – словно отрезал Уильям и встал из-за парты.

– Эй! Ты куда! – хотел было усадить его силой на место рыжий, но Уильям перехватил и слегка вывернул ему руку.

– Ай! – запищал рыжий.

– Ты знаешь кого нюхать будешь? – посмотрел ему в лицо Уильям, – иди под хвостом у кобылы понюхай! Там тоже вкусно пахнет!

– Пусти! – взвизгнул рыжий.

Остальные никак не решались броситься ему на помощь. Уильям перевёл взгляд на них.

– Ну чего встали? Если двинетесь с места – я сломаю ему руку! Поняли?

– Угу, – кивнул один из них испуганно, и удивлёнными глазами, глядя на Уильяма.

– Вот и хорошо, – ответил Уильям, – а теперь пошли, рыжик! – потащил он рыжего за собой в коридор.

Рыжий, осторожно переставляя ноги, согнувшись в три погибели, плёлся за Уильямом.

– П… пусти… пожалуйста… – пищал мальчишка.

– Фух! Как ты мне надоел своим нытьём, – вздохнул Уильям, – давай, кричи на всю школу, что католики самые лучшие и я отпущу тебя к мамочке, – посмотрел он на рыжего продолжая тащить за собой.

– Не буду, – надул губы мальчик.

– А чего так? – усмехнулся Уильям.

– Мой папа – пастор…

– Гы, – рассмеялся Уильям, – тем более кричи.

– Ну… – заплакал мальчик.

– Что, больно, да? – спросил, с ухмылкой, Уильям.

– Угу… – рыжий умоляюще смотрел на него.

– Чего хотели? – спросил Уильям.

– Мы побить тебя договорились, – плакал мальчик.

– Чего? – остановился Уильям и ещё больше скрутил руку рыжему.

– Ай! – пискнул мальчишка, – побить!

– Зачем?

– Потому что ты католик, а католиков нужно бить!

– Слышь, ты, сын пастора, – подтянул рыжего к себе Уильям и глянул ему в лицо, – если хоть какая-то вошь из вас будет прыгать в мою сторону, я тебе сломаю руку. И ты не будешь упираться. Договорились?

– Да, – плакал рыжий.

– И теперь ты будешь делать всё что я тебе прикажу. Ясно? – спросил строго Уильям.

– Хорошо… только пусти… – разревелся рыжий.

– Кричи, что католики самые лучшие! И что я над тобой главный! Давай! – улыбнулся Уильям.

Рыжий посмотрел на Уильяма, потом на друзей, которые осторожно следовали за ними и зажмурил глаза.

– Ай-ай-ай! Католики самые лучшие! Я буду делать всё что ты скажешь! Ты главный! Признаю! – закричал рыжий.

Уильям отпустил его, пнул под зад и рыжий упал распластавшись по полу. Затем он поднялся вытирая слёзы и посмотрел на стоявшего над ним Уильяма.

– Извини, пожалуйста, – проговорил рыжий.

– Иди к мамочке, – похлопал его по щеке Уильям, – и трижды подумай прежде чем лезть ко мне. И не таких видали.

Напоследок плюнув под ноги рыжему Уильям победоносно направился к выходу…

Лавка находилась за углом, на соседней улице. Походы туда стали ежедневной обязанностью Джесси и Гарольда. Как и в этот день.

Брат и сестра выходили всегда вместе и всегда старались быстрее пройти улочку. По крайней мере когда рядом с Джесси шёл Гарольд. Он старался вообще не выходить из дома, с тех пор как его побили в школе, чаще играя возле двери, сидя на лавочке и спешно заходил в дом едва замечал своих самых страшных врагов, братьев Сэмюэлсов: Оливера, Томаса и Томми. Мальчишки были старше его и постоянно старались надавать Гарольду тумаков и что- нибудь отобрать.

Вот и сейчас Джесси заметила эту троицу и дёрнула Гарри за рукав.

– Чего? – не понял Гарольд и остановился, посмотрев на сестру.

– Знаешь? Давай обойдём? Вернёмся и пройдём через парк? – указала Джесси на Сэмюэлсов.

Гарри тоже посмотрел на них и ступил шаг вперёд.

– Не успеем, – ответил он Джесси, – они нас уже увидели…

– Давай убежим, – сказала девочка, – пожалеем маму! Нам опять тебе примочки делать, чтобы синяков под глазами не было…

– Опять… – вздохнул Гарольд и пошёл вперёд, надеясь быстро добежать до лавки.

– Подожди меня! – побежала за ним Джессии и взяла брата под руку. Сэмюэлсы уже приближались, перейдя через дорогу.