полная версия

Матвей Зельманович Львовский
Воспоминания инженера-2. Уроки жизни

Глава шестая
Учёба в институтах и сопутствующие эпизоды

По приезде в Ташкент выяснилось, что у нашей семьи есть домашний очаг-это полуподвальная квартира из двух крошечных комнат, причём одна из них проходная. В квартире отсутствовали кухня, туалет, газ и водопровод. Воду приходилось приносить самим: благо колонка с водой находилась на углу нашего трёхэтажного дома. Газ заменила керосинка. Туалет находился во дворе. Эту, так называемую, квартиру папе выделила швейная фабрика, куда он, после долгих поисков работы смог устроиться. Произошло это благодаря случайной встречи папы с директором швейной фабрики П. В. Епифановым, старым знакомым по Кагану. Они хорошо знали друг друга. Епифанов узнал о папиных трудностях и предложил ему работу в отделе снабжения фабрики. Папа с радостью принял предложение в вскоре приступил к работе. До этого мои родители были буквально на грани нищенствования: ни денег, ни продуктовых запасов. Теперь родители были счастливы, папа имел работу, а все мы кров. Моня окончил девять классов средней школы и готовился продолжить учёбу. Но война внесла серьёзные коррективы в наши жизненные планы, но об этом позже. На семейном совете было принято решение, согласно которому я обязан поступить в институт. Поскольку я мечтал стать инженером, то другого выбора, кроме как поступить в Среднеазиатский индустриальный институт, у меня не было. При поступлении в институт у меня также не было выбора инженерной специальности, поскольку меня принудительно направили учиться на вновь организованный факультет под названием «Автомобили и автомоби-льное хозяйство». Деканом этого факультета стал профессор, доктор технических наук из Одессы. Я не запомнил его фамилию, так как моё пребывание в этом институте было очень коротким.

В сентябре начались занятия, но спустя три или четыре недели занятия прервались в связи с тем, что всех студентов направили на сбор хлопка. После коротких сборов нас посадили в поезд и привезли на станцию Голодная степь (г. Мирзачуль). Станция находится приблизительно на полпути между Ташкентом и Самаркандом. В 1941г. это была небольшая станция с вокзалом, в котором были зал ожидания и буфет. На привокзальной площади, которая практически была пуста, нас ждали грузовые машины с тентами. По просёлочной дороге нас доставили в отдалённый колхоз, точнее на колхозный стан, где нас разместили в огромном деревянном строении. Нас, юношей, расположили слева от входа, а девушек-справа. Спали мы на матрасах, которые лежали на полу, причём между матрасом и полом были проложены циновки. Одеяло и подушку мы привезли с собой. Рано утром нас разбудили, дали нам скромный завтрак с чаем. После этого, нас собрали на стане и сообщили следующее: норма сбора хлопка тридцать килограмм в день; вокруг стана расположены большие поля с хлопком, поэтому каждый выбирает участок для сбора самостоятельно; собранный хлопок следует приносить на стан, где его взвесят и вес запишут в вашу графу в тетради; мешок для доставки хлопка на стан и специальный мешок, закрепляемый на талии, получите у бригадира. Наконец, тот, кто соберёт более тридцати килограмм, получит премию в виде одной конфеты за каждый дополнительный килограмм. Первый секретарь обкома партии установил норму сбора хлопка для студентов – одна тонна и тот, кто её соберёт может ехать домой. Последняя информация меня очень заинтересовала. В это же утро мы пошли на поля собирать хлопок и я собрал за весь день шестнадцать килограммов хлопка. Собирал я хлопок на первом, ближайшем от стана участке. Здесь нужно заметить, что нам, студе-нтам, пришлось собирать хлопок после минимум четвёртого сбора. Поэтому на полях преобладали полураскрытые или вообще нераскрытые коробочки. Кроме того, стало холодать, был конец сентября. Извлекать хлопок из полураскрытых, довольно твёрдых, коробочек-процедура трудоёмкая и болезненная, поскольку края коробочек твёрдые и острые.

Я понял, что выполнить норму сбора крайне сложно. Я также понял, что на ближайших участках невозможно добиться высокой производительности сбора. Поэтому, я решил обследовать отдалённые участки. Правда, если я найду такие участки, то неизбежно столкнусь с другой проблемой: как доставить на стан тяжёлые мешки с собранным хлопком, поскольку расстояние между выбранным участком и станом может составить более километра. Но я был молод, спортивен и вынослив. В этот же вечер до захода солнца, я пошёл на поиски нужного участка, и представьте себе, и нашёл. Запомнил его, ориентируясь по направлению внешним объектам. Это был участок, где было сравнительно много полураскрытых и полностью раскрытых коробочек. На следующее утро, до завтрака я успел на этом участке собрать приличное количество хлопка. После завтрака я вернулся на участок и до обеда, и после обеда до ужина суммарно собрал около тридцати килограмм хлопка. Выяснилось, что на второй день я установил рекорд сбора. Была заведена новая традиция: рекордсмену по сбору предоставляется право пальнуть в воздух из берданки. Эту традицию я монополи-зировал до самого отъезда. Хороший участок позволяет получить солидную прибавку к результатам сбора. Но если пользоваться двумя руками для изъятия хлопка из одной коробочки, то прирост составляет меньше желаемого. Поэтому, я решил научиться собирать хлопок, вытягивая его двумя руками, из двух коробочек одновременно. Потребовался длительный тренинг, пока я в совершенстве не освоил этот метод. Он известен местным сборщикам хлопка, но не все его осваивают. Мне в этом отношении повезло. С этого момента, начал резко возрастать вес собранного хлопка. В один из дней мне удалось собрать за день восемьдесят пять килограммов хлопка. Это был рекорд. Через двадцать пять дней меня отвезли на станцию Голодная степь. Со мной вместе отбыл мой приятель Исаак Криц. Каким образом он добился такого же результата, я не знаю, но я был рад за него. Теперь, мы вместе возвращались домой.

Это был конец октября 1941г. То, что мы с ним увидели на станции, нас потрясло: весь вокзал, привокзальная площадь и всё пространство вокруг неё были заполнены людьми, сидящими на тюках и чемоданах. Было уже прохладно, поэтому они плотно прижимались друг к другу. Некоторые накидывали на себя пледы и одеяла. Нас с Исааком поразила тишина, которая стояла вокруг. Вскоре мы узнали, что большинство из них были эвакуированы из городов Украины. Живя на стане, мы не имели никакого представления о том, что происходит со страной. Мы были уверены, что война закончена. Однако, эвакуированные вернули нас к реальности. Они были измучены, испуганы и не понимали, что их ждёт в будущем. Мы прошли внутрь вокзала, закомпостировали билеты и стали ждать поезд на Ташкент. В середине ночи на станцию прибыл наш поезд. Мы оказались в плацкартном вагоне, где были свободные полки. Легли и вскоре мы заснули и проснулись, когда уже поезд прибыл в Ташкент. После почти месячного отсутствия я вернулся домой. Папы дома не было. Он был мобилизован в армию и отправлен на какой-то военный объект в районе г. Чирчика. Чем он занимался, я так и не узнал. Перед отъездом, папа приобрёл для нас (мама утверждала, что папа оставил мне подарок) тридцать чарджоуских дынь. Они лежали в спальне на полу и были накрыты ковром. Надо сказать, что в этот момент мама, я и Моня уже испытывали трудности с продуктами питания. Так что дыни были не лишними. До возобновления учёбы я часто гулял по городу и однажды встретил своего товарища по институту, который по какой-то причине получил освобождение от поездки на хлопковые плантации. Из беседы с ним я узнал, что в Ташкент эвакуирован Воронежский авиационный институт (ВАИ), который объявил набор новых студентов на два факультета: «Cамолётостроение» и «Моторостроение». Он добавил, что он сам забрал документы из Среднеазиатского индустриального института и подал их в ВАИ. Он посоветовал мне не мешкать и сделать то же самое. Меня привлекала авиационная специальность, но я был в нерешительности. Я стал ждать начала занятий в институте, Когда они начались, я был потрясён: из большого состава нашей группы на занятия пришли буквально несколько студентов. Я понял, что совершил ошибку, не послушав совета моего приятеля.

Сразу после окончания занятий я забрал аттестат и направился в ВАИ. Там я заполнил анкету и передал её вместе с аттестатом в приёмную комиссию. Через несколько дней меня пригласили в институт на собеседование. Меня экзаменовали два профессора, доктора наук: Николай Владимирович Ефимов, будущий академик АН СССР и Борис Абрамович Фукс. Они мне задали несколько вопросов по алгебре, геометрии и тригонометрии. Я очень волновался, тем не менее ответил на все вопросы правильно. И здесь Николай Владимирович сказал мне следующее: «Молодой человек, вы должны знать, что приём в наш институт завершён. Но, просматривая анкеты, мы решили отобрать несколько кандидатов, в том числе и вас, для собеседования. Просматривая вашу анкету, мы обнаружили грамматическую ошибку в вашем ответе на конкретный вопрос. Вполне возможно, что вы ранее это слово не применяли. Полагаю, что впредь вы учтёте этот факт. Ваши ответы по математике нас удовлетворили. Вы приняты в наш институт». «Спасибо, я постараюсь оправдать ваше доверие», сказал я. В этот момент я подумал, что судьба относится ко мне по доброму: она позволила мне вскочить на ступеньку последнего вагона уходящего поезда. Меньше, чем через год, я почувствовал последствия этого судьбоносного решения, но об этом позже. Я был зачислен на первый курс факультета «Моторостроение». Учитывая потери времени из-за эвакуации, дирекция института приняло решение уложить первый курс в один продлённый семестр. Время ежедневных занятий, соответственно, было продлено. Теперь, несколько слов о преподавательском составе. Помимо воронежских препода-вателей, в институте лекции и практические занятия вели преподаватели (профессора и доценты) из крупнейших институтов страны: МАИ, МАТИ, Ленинградского политехнического института и ряда других. Все, кто учился в нашем институте, при желании, а таких было достаточно, могли получить блестящее образование. Учёба началась и шла своим чередом. Поскольку дома у меня не было условий для выполнения заданий по начертательной геометрии и черчению, я обычно допоздна оставался в институте. Как-то в институте было вывешено объявление о том, что желающие участвовать в сооружении аэродинамической трубы должны записаться у товарища Швеца. Разумеется, я не пропустил такую возможность. По крайнем мере, я получил представление о назначении аэродинамической трубы и принципах её действия.

Вскоре в институте у меня появились друзья, наиболее близкими из них стали Моня (Михель) Розенгауз и Зусь Ройтенберг. Мы имели одинаковое понимание советских реалий, поэтому наши дружеские беседы продолжались часами и очень нас обогащали. В начале марта 1942г. некоторых студентов, подлежащих призыву осенью, пригласили в городской военкомат и предложили поступить в авиационное училище, располо-женное в г. Коканде. Учёба в авиационном училище и дальнейшая служба в авиационных частях была привлекательной. Поэтому желающих поступить в это училище оказалось достаточно много. В числе их оказались я и Сэм. Во время прохождения медицинской комиссии я начал проверку у офтальмолога. Пожилая женщина с очень умными и добрыми глазами, попросила, чтобы я показал ей свои очки. Я очень удивился её просьбе. Меня выдало сильное прищуривание. Я вынул из кармана очки и вручил ей. Она подошла к прибору для проверки стёкол и заявила: «У вас, молодой человек, минус пять диоптрий на обоих глазах. Я вас пропустить не могу. Вы свободны». Я попытался её уговорить. Но она была непреклонна и добавила: «Осенью вас пригласят на комиссию. К этому времени вы окончите первый курс. И вам, как образованному человеку, предложат что-то другое, а может вообще вас снимут с учёта. Прощайте. Идите учиться.»

Здесь я намерен рассказать о дальнейшей судьбе моего двоюродного брата Сэма. Он успешно прошёл комиссию, был признан годным для службы в авиационных частях и направлен для обучения в Харьковское авиационное училище связи, эвакуированное в г. Коканд, Узбекистан. Затем он был переведен в Чирчикское военное авиационное училище, которое готовило стрелков-бомбардиров. Начальником училища был Герой Советского Союза, генерал-майор Душкин Иван Иванович, участник многих военных сражений. Знаменит был тем, что во время испанской гражданской войны, он, будучи штурманом бомбардировщика, потопил немецкий крейсер, направив бомбу в его трубу. Далее, Сэма перевели для продолжения учёбы в Оренбургское авиационное училище, которое он окончил в конце лета 1945г. в звании лейтенанта. Тогда же он был демоби-лизован и вернулся в г. Ташкент. Он является участником войны, поскольку участвовал многократно в перегоне боевых самолётов непосредственно на фронтовые аэродромы. По прибытии в г. Ташкент он подал документы для продолжения учёбы в Средне-азиатский индустриальный институт. Поскольку до ухода в училище он на первом курсе ВАИ успел прослушать основные теоретические курсы, а по некоторым сдать экзамены, приёмная комиссия сочла возможным принять его сразу на второй курс. После окончания института, он работал по специальности, но затем перешёл на преподава-тельскую деятельность.

Одновременно я хочу осветить жизнь моего родного брата Самуила (Моню). Хотя в 1942г. ему исполнилось 16 лет, видя, что семья испытывает большие трудности, он решил отложить учёбу в школе и пойти работать. В это время, мама работала надомницей от швейной фабрики и шила рукавицы для фронта. Поэтому было решено, что Моня пойдёт работать на фабрику сначала учеником, что давало возможность получить продовольственную карточку, а потом мастером по ремонту швейных машин. Через сравнительно короткое время он прекрасно освоил эту специальность. В какой-то момент времени я серьёзно стал думать о его будущем. В конце 1943г. я узнал, что в нашем институте открываются курсы для подготовки будущих абитуриентов. Я немедленно обратился к начальнику курсов, я был знаком с ним, и попросил зачислить Моню на эти курсы. Я сознался в том, что он окончил лишь 9 классов. Он меня успокоил и сказал: «Ты себе представить не можешь, какие претенденты приходят к нам. Половина из них имеют поддельные аттестаты, купленные на Алаевском базаре. Значительная часть другой половины забыли, что такое алгебра. Поэтому я не уверен, что мы справимся с набором. По этой причине, я зачислю на курсы твоего брата». Мы вместе подошли к секретарю и он при мне дал ей соответствующие указания. Так Моня попал на эти курсы. Продолжительность курсов несколько месяцев, причём занятия проходили поздно вечером. После окончания курсов и упрощённых экзаменов он был принят на первый курс, тогда уже Ташкентского авиационного института. Он окончил первый курс, когда институт был расформирован. Как и большинство студентов, он мог продолжить учиться в других авиационных институтах страны, но он предпочёл остаться с родителями в Ташкенте. Продолжил он учёбу в Среднеазиатском индуст-риальном институте вместе со своим двоюродным братом Сэмом. После окончания института Моня был направлен на работу на Урал на предприятие атомной промышленности. Туда он поехал вместе с родителями. С этого момента, началась его блистательная карьера. Осенью я снова проходил комиссию. На этот раз я оказался годным, чтобы стать курсантом Высшего артиллерийского училища дальней артилле-рии, которое находилось в городе Алма Ата. Мне предложили идти домой и ждать повестку, ориентировочно в октябре. Я пришёл домой и всё рассказал маме. Мама открыла сундук и вынула оттуда небольшой мешок и сказала: «Я знала, что ты и папа рано или поздно уйдёте в армию. Поэтому, приготовила для вас два одинаковых мешка со стягивающими верёвочками и одинаковым содержанием. Теперь я вручаю тебе твой мешок». Я поцеловал маму и с её разрешения заглянул в мешок. В мешке находились: тёплые носки, варежки, носовые платки, алюминиевая посуда: кружка, тарелка, вилка и ложка и отдельно небольшой складной ножик. Кроме перечисленного, в мешке лежали: полотенце, коробочка с зубным порошком, зубная щётка, кусок мыла и маленький флакон тройного одеколона. Там же лежала коробочка с иголкой и катушки с нитками. Я был потрясён, увидев всё это. Я не мог понять, как и когда, при наших скудных возможностях, мама могла сделать солдатские мешки и наполнить их содержимым.

Далее произошли события, которые полностью изменили наши планы. После окончания первого курса, точнее удлинённого семестра, наш курс был направлен в недалеко расположенный от Ташкента совхоз для сбора овощей, главным образом, помидор, а также грецких орехов. В совхозе была большая плантация огромных ореховых деревьев. Мужчины, те, кто сбивал орехи с деревьев, а это опасное занятие, ушли на войну. Поэтому, руководство совхоза рассчитывало на помощь студентов. Из нашей группы вызвались заниматься этим опасным делом четыре или пять человек, включая меня. Тогдашняя технология добычи орехов была очень проста: держа в руках длинный шест размером не менее четырёх метров, залезаешь на дерево и забираешься почти до его вершины; там находишь два крепких сука, на которые ставишь ноги, и одновременно упираешься в ствол дерева. Далее, ударами шестом по нижераспо-ложенным веткам дерева сбиваются спелые орехи. Таким же образом обрабатываются кусты, расположенные ниже. Падая на землю, орехи освобождаются от зелёной оболочки, оставаясь целыми в жёсткой скорлупе. У меня с детства был большой опыт лазания по высоким деревьям, поэтому я не испытывал страха перед высотой. Что же касается работы с шестом, то здесь нужны расчёт, сноровка и осторожность. За всё время сбора орехов у меня не было ни одного опасного случая. Судьба меня берегла. Мои коллеги по сбору орехов не смогли освоить описанную технологию и отказались от участия в сборе урожая орехов практически на следующий день. В результате, осталось два сборщика: шестнадцатилетний сын бригадира и я. Вместе мы обработали почти все ореховые деревья. Бригадир относился ко мне с большим почтением и заботой. При отъезде он вручил мне тяжёлый мешок орехов. Орехи были не лишние в нашем скудном рационе.

После возвращения из совхоза мы имели две-три недели для отдыха перед началом занятий. В один их этих дней я получаю почтовую открытку, в которой приведено требование администрации института срочно явиться в Первый отдел без объяснения причины. В это время у нас в гостях была тётя Фаня. Показывая открытку маме и тёте, я решительно заявил, что в институт не пойду. Очевидно, намериваются меня куда-то послать собирать ещё что-то. Тётя Фаня молча выслушала мою речь и, неожиданно для меня сказала: «Как это ты не пойдёшь в институт? Ты уже знаешь, что тебе скажут? Я хочу, чтобы в нашей семье кто-то остался и учился. Я отдала двух моих сыновей в армию. Шлёма погиб, Иосиф на войне. Я не знаю о судьбе моих родных на Украине, боюсь, что их уже нет. Маня, я требую, чтобы Мотл завтра пошёл в институт и выслушал, что ему скажут. Я не прощу ему, если он этого не сделает. А за орехи спасибо. Давно их не ела.» На следующий день я пошёл в институт и направился в Первый отдел, так, как было указано в открытке. В окошечко я протянул студенческий билет. Сотрудница отдела проверила по списку и попросила подойти к боковой двери. Она открыла дверь и пригласила меня пройти в маленькую комнату и подождать. Через минуту она вернулась с неким документом. Кроме того, она принесла бланк и попросила после ознакомления расписаться в нём. Я начал читать документ. Я прочитал его дважды. Краткое содержание Документа: Изменения на фронтах Отечественной войны показывают, что в скором времени произойдёт перелом в пользу Красной Армии и СССР одержит победу над гитлеровской Германией. Нам предстоит после войны восстановить нашу промышленность. Во время войны СССР понёс огромные людские потери, в том числе, среди специалистов различных отраслей промышленности. С целью восстановления кадрового состава наиболее важных отраслей промышленности принято решение освободить от службы в армии студентов, начиная с окончивших первый курс авиационных институтов страны (в приказе перечислены также конкретные институты других профилей). Приказ подлежит к исполнению с момента его подписания. Приказ подписал Заместитель министра обороны СССР, Начальник Управления и укомплектования войск Красной Армии Генерал-полковник Щаденко Ефим Афанасьевич. Этот приказ разослан во все институты, указанные в приказе, и местные военкоматы, где расположены эти учебные заведения. После прочтения письма и заполнения бланка, сотрудница провела меня к начальнику отдела по фамилии Биан (имя и отчество не помню). Он задал мне вопрос: «Прочитал и понял?», «Да», ответил я. «На всякий случай предупреждаю, что, если придёт милиционер и вручит тебе повестку от военкомата, то забери её и принеси мне. Я объясню военкому, что значит для него не исполнять приказ. Может лишиться погон. А теперь иди и учись. Твои знания будут нужны стране. Желаю успехов в учёбе». Прошло с тех пор 75 лет. Я не могу найти объяснение феномена с тётей Фаней. Откуда она могла знать, что существуют объективные обстоятельства, которые изменят мою судьбу. Предчувствие, интуиция, не знаю. Я был знаком с ней с двух с половиной лет. С тех пор я её помню и никогда не забываю.

Дорогой читатель, я намерен вам рассказать о двух эпизодах, связанных с моим желанием развить свой культурный кругозор. Ведь я из провинциального города, где был лишь малюсенький цирк, пара кинотеатров и один дом культуры. Я жил около цирка. Однажды, когда мне ещё не было пяти лет, меня подозвал большой дядя и спросил: «Хочешь посмотреть выступление циркачей?», «Да!» заорал я. На мой крик выбежала мама. Дядя поговорил с мамой. Она согласилась с его просьбой при условии, что после представления он приведёт меня домой. Мы пришли в цирк, и он рассказал мне какую важную роль я должен исполнить. После того, как он завершит своё выступление, работая с большими тяжестями и направится к кулисам, я должен выскочить из-за кулис подбежать к самой большой штанге и её поднять над головой. Затем медленно её опустить и скрыться за кулисами. Когда я бежал к кулисам раздался смех и аплодисменты. Я до сих пор горжусь своим блестящим выступлением, хотя за него я ни званий, ни наград не получил. Дядя похвалил меня и отвёл к маме. Теперь снова возвращаюсь к двум эпизодам, о которых я говорил выше. Эти эпизоды имели место глубокой осенью 1943 года в славном городе Ташкенте. Начну с самого волнительного. В то время в оперном театре имени Я. М. Свердлова проводились ночные смешанные представления, в которых выступали известные писатели, артисты разного жанра. Среди выступавших были писатели Алексей Толстой, Михаил Шолохов, оперные певцы, набирающий популярность Аркадий Райкин с его МХЭТ и другие. Концерт начинался поздно вечером и заканчивался под утро. Попасть на такой концерт было очень трудно. Каким-то образом, мне удалось приобрести два самых дешёвых билета на одно из представлений. Накануне этого события из Чирчика приехал в короткий отпуск сержант Сэм. В день представления вечером мы собрались у нас дома. Чтобы придать респектабельный вид для такого случая, мы с Сэмом решили одеться в классические костюмы. Я оделся в отцовский костюм синего цвета, а Сэм в мой светлый. Я обращаю внимание именно на цвета костюмов, ибо они сыграют определённую роль в последующих событиях. Мама отгладила две безрукавки, которые в то время назывались финками; они были сшиты мамой из светло-жёлтого шёлка местного производства, очень похожего на ткань парашютного шёлка. Начистив до блеска ботинки, мы поздно вечером направились к театру. В театре мы забрались на галёрку откуда наблюдали действо, происходящее на сцене. Я не буду рассказывать о том, что происходило на сцене, а перейду к тому, что произошло во время первого антракта. Мы с Сэмом обратили внимание на лотерею, которая разыгрывала различные призы. Мы, располагая небольшими деньгами, решили принять участие в этой игре. Купив несколько лотерейных билетов, мы обнаружили, что на все билеты выпали выигрыши. Я выиграл почтовую открытку и напёрсток, а Сэм-что-то подобное. Стоимость выигрыша составляла не больше одной двадцатой от стоимости билета. Мы по наивности не обратили внимание на жульничество организаторов лотереи и поддались азарту. Именно на это организаторы и рассчитывали. Наша цель была выиграть один из больших тортов, которые были помещены под стеклянные колпаки, и угостить наших мам и братика. Это стало для нас идеей фикс.

Скоро деньги закончились. Я вспомнил, что дома сохранились небольшие остатки от стипендии. Недолго думая, мы приняли решение сбегать домой за этими деньгами. Расстояние между театром и моим домом можно было покрыть быстрым шагом за десять минут. Мы направились к выходу. В вестибюле к нам неожиданно подошёл милиционер и попросил предъявить документы. Я протянул студенческий билет, а Сэм, соответственно свой. Он внимательно ознакомился с нашими документами, и предложил отойти к стене. На все наши вопросы он отвечал стереотипно: «Пожалуйста, не волнуйтесь и подождите.» У нас создалось впечатление, что он сам не знает причину нашего задержания. Вскоре мы через окно увидели остановившийся напротив входа в театр большой лимузин ЗИЛ. Через несколько секунд в вестибюле появилась группа захвата, как мы позже поняли, во главе с человеком в кожанке. Он представился: «Я начальник уголовного розыска города Ташкента. Приглашаю вас пройти со мной к машине». Видя, что сопротивление бесполезно, мы, обескураженные происходящим, направились к машине. Нас привезли в городское управление милиции, провели в кабинет Начальника уголовного розыска. Он записал адреса нашего постоянного проживания и поручил своему сотруднику провести нас в следственный отдел. Мы сели напротив одного из кабинетов и стали ждать. Минут через тридцать из кабинета вышел крайне мрачный мужчина и обратился к нам с вопросом: «Кто из вас пойдёт на допрос?» Сэм резко отстранил меня в сторону и громко сказал: «Я!» и направился вслед за следователем в его кабинет. Позже он признался, что боялся, что я не выдержу допроса. Он также рассказал, что произошло в кабинете. Только он присел, как ввели через боковую дверь арестованного. Следователь встал и, держа в руках большую связку ключей и отмычек, подошёл к нему и задал какой-то вопрос. Последовал ответ, который не удовлетворил следователя, после чего, он со всего размаха ударил связкой в лицо несчастного. Во все стороны брызнула кровь. «Увести», сказал следователь милицио-неру. «Теперь займёмся тобой», сказал он. «Я понял, что эта жестокая сцена проделана с целью психологически заранее меня сломать», сказал Сэм. Допрос начался с заполнения анкеты. По мере заполнения, лицо следователя стало меняться с мрачного и сурового на смущённое и даже в какой-то степени растерянное. Особенно его смутило то, что Сэм является курсантом авиационного училища и имеет звание сержанта, а его брат-начальник полевого госпиталя и имеет звание майора или подполковника.

В это время в кабинет вошёл Начальник уголовного розыска и тихо сказал следо-вателю, чтобы тот сворачивал дело, и добавил, что он лично произвёл обыск в домах подозреваемых, а также допрос их родителей, и убедился, что они, то есть Сэм и я, никакого отношения к тому, ради чего была проведена операция, не имеют. Но он говорил так тихо, чтобы Сэм слышал. В то же время, Сэм так и не понял в чём, собст-венно, нас подозревали. Затем начальник уголовного розыска попросил Сэма захватить меня, сидящего в коридоре, и пройти к прокурору. Именно от него мы узнали все подробности. Прокурор встретил нас приветливо и стал рассказывать о цели прове-денной операции. Согласно его рассказу, произошло следующее: некоторое время тому назад была ограблена квартира главного инженера ташкентского авиационного завода №84. Во время ограбления были похищены многие ценные вещи, а также одежда. Среди одежды были рубашки, сшитые по заказу из парашютного шёлка светлых тонов. Именно в эти рубашки, по твёрдому убеждению, ограбленного, были одеты Сэм и я, когда он увидел нас на ночном концерте. Он позвонил в Уголовный розыск и потребовал немед-ленно выслать группу захвата. Он также сообщил, что подозреваемые задержаны. Наш прежде-временный уход за деньгами, лишь подтвердил его догадку, что именно мы и являемся грабителями. «Всё остальное вам известно»-завершил рассказ прокурор. «Какие могут быть последствия из-за незаконного задержания?»– спросил я. Он ответил: «Можете подать в суд. Но не советую, так как вас затаскают по судам, ведь это касается влиятельных людей. И время военное. Сейчас я готовлю постановление о прекращении дела о грабеже, поскольку, взяв в свои руки поиск грабителей, пострадавший вмешивается в нашу работу. Вы уже третьи, кого он подозревает. А нам приходится извиняться». Он попросил оставить ему рубашки для экспертизы. Через несколько дней нам их вернули. Перед уходом я спросил его, не будет ли наш арест считаться приводом. Он улыбнулся и ответил, что сделает всё, чтобы наши биографии не были запятнаны. Своё обещание он выполнил. Мы попрощались с прокурором и направились ко мне домой. Подходя к скверу, мы увидели, что нам навстречу идут заплаканные мамы. Мы их успокоили и заверили, что произошло недоразумение и дело закрыто. Первой стала рассказывать тётя Фаня. Ночью, когда они спали, она услышала стук в калитку. Она открыла калитку. На пороге стояли три человека, а один из них в кожанке. Он попросил разрешение войти. Пройдя в столовую, он сказал, что ты, Сэм, в безопасности и спросил в чём ты был одет. Я ответила, что когда ты уходил к моей сестре, ты был в военной форме. Увидев на столе фото, он спросил, кто на нем изображён. Я ответила, что это наш сын, он начальник полевого госпиталя. Они попрощались с нами и их старший, который был в кожанке, пообещал, что ты скоро вернёшься. Я не могла заснуть и когда стало светать, пошла к Мане. Мама начала свой рассказ с того, что сначала залаяла наша собака, а затем раздался стук в дверь. Я была дома одна, Моня работал в ночную смену. Я решила открыть дверь и когда открыла, то увидела трёх мужчин, один из которых был в кожаной тужурке. Он попросил увести собаку и позволить зайти в квартиру. Когда все расположились, он представился и начал задавать вопросы. «Куда пошёл ваш сын и в чём он был одет?» Я закричала: «Он жив?», Он ответил: «Жив, пожалуйста, дайте ответ на мой вопрос». Я ответила, что ты был одет в отцовский синий костюм и вместе со своим двоюродным братом пошёл на концерт в оперный театр. «Вы что-то путаете, ваш сын одет в синие брюки и светлый пиджак», сказал Начальник уголовного розыска. Откуда маме было знать, что мы с Сэмом поменялись пиджаками. «Тревога за жизнь наших детей не покидала», сказала мама. Затем, он задал второй вопрос: «В каких рубашках они были одеты?», спросил он. Я ответила, что ты и Сэм были одеты в жёлтых безрукавках, которые сшила сама. Он поднял брови, видимо, от удивления и задал вопрос: «Вы можете это доказать?» Я кивнула в ответ. С его разрешения я пошла в другую комнату , открыла сундук и достала отрез шёлка и одновременно захватила обрезки, оставшиеся после раскроя материала, из которого я сшила рубашки. Затем он задал ещё один вопрос: «Где и когда вы приобрели этот материал?» Я ему ответила: «Много лет тому назад, когда мы ещё жили в г. Кагане, мы с мужем поехали в Бухару на его служебной машине. Там я зашла в магазин, увидела этот материал из шёлка и купила два отреза на четыре рубашки, которые я собиралась сшить для моих детей и племянников. Некоторое время тому назад, просматривая содержимое сундука я наткнулась на эти отрезы. Вынула один, раскроила его и сшила рубашки. У моих детей не было выходных рубашек, а теперь будут, подумала я, когда шила». «Мне всё ясно. Спасибо и извините за вторжение. Ваши сын и племянник скоро вернутся.» Обращаясь к своим подчинённым, он добавил: «Собирайтесь, нам здесь делать нечего.» Таковы были рассказы наших мам. Можно понять их переживания. Они пришли в себя и начали успокаиваться только тогда, когда увидели нас живыми в пиджаках, одетых на голое тело. Так прошла ночь, которую мы планировали посвятить знакомству с высокой культурой. Если признаться честно, то это было не культурное мероприятие, а чисто коммерческое. Мы с Сэмом вряд ли извлекли бы что-нибудь из области культуры, но зато познали, почём фунт лиха.